Житие Анастасии

– Наверное. Он и письмо мне написал такое… И, кстати, очень много писал о Вас.

– Мне о Вас он тоже много рассказывал. Я, честно признать, сначала даже ревновала.

– Да нет, мы просто друзья. А любил он Вас.

– Потом я это поняла. Кстати, Миша давал мне читать Ваши рассказы. Они замечательные!

– Спасибо, Люба.

  Вернувшись домой, Стася первым делом взялась писать новый роман. Снова и снова вспоминала она минуты, часы, проведённые с Мишей в реале и в сети, записывала всё, стараясь не упустить ни одной детали. И, увлечённая работой, порой забывала смотреть на время и засиживалась до глубокой ночи.

  Наконец, роман "Про Мишу Кравцова" был написан, и девушка отнесла его в "Интересные новшества".

  Артур сперва отнёсся к её новому творению с любопытством. И оно вселило в сердце Стаси надежду. Но когда она пришла к нему за ответом, её словно окатили из ведра ледяной водой.

– Я пошарил в Интернете, проверил, кто такой этот Ваш Кравцов. Очень сожалею, Стася, но принять Ваш роман я не могу. Видите ли, репутация обязывает. И вообще, мой Вам дружеский совет, выбросьте его. Ну, зачем Вам лишние разговоры? Ни к чему Вам афишировать свою дружбу с сомнительными личностями.

  От обиды Стасю аж в жар бросило. Как? Назвать Мишу сомнительной личностью! Такого хорошего, замечательного.

  Но с отказом пришлось смириться, ничего не поделаешь. Проглотив обиду, девушка пошла в "Простую жизнь". Калиновский тоже встретил её роман с интересом. Но когда прочёл, наотрез отказал.

– Вы же знаете, Стася, как я к Вам хорошо отношусь. Но напечатать не могу – не хочу лишних неприятностей. Этот Кравцов, говорят, в Америке жил – тёмная это история. Верю, верю, что это неправда, но если люди думают именно так…

– Да брось ты это дело – не заморачивайся, – советовал ей Витя, когда Стася, получив отказ ещё в трёх издательствах, рассказывала ему о своих злоключениях. – Всё равно ничего не добьёшься – только отношения испортишь. Оно тебе надо?

– Но Миша мой друг, – робко возразила Стася. – Был.

– Понимаю, но этим ты его всё равно не вернёшь. Подумай лучше о себе, о нас.

  "Пожалуй, Витя прав", – подумала девушка и положила распечатанный роман в дальний ящик стола. Совсем выбросить то, что так долго писала, у неё не хватило духу.

  А жизнь обещала сюрпризы – один другого приятнее. Новый роман "Не обещай меня беречь", который Стася дописала вслед за этим, имел большой успех. Наверное, не было в Москве, да и во всей стране, за исключением разве что совсем уж глухомани, того, кто ни разу не слышал бы о нём. Имя Анастасии Заречной слышалось по радио, телевидению, мелькало на сайтах "всемирной паутины". Витя, чьё имя было не менее известно широкой публике, от души радовался триумфу своей невесты.

  Да, невесты. В тот же вечер, когда счастливая Стася вместе с родителями и подругами праздновала свой успех, он подарил ей кольцо – золотое, с коричневым топазом – и сказал те заветные слова, которые девушка ждала с замиранием сердца:

– Стася, выходи за меня замуж.

  Назавтра пригласили в гости всех друзей, подруг, родных, и Витя торжественно объявил, что отныне он и Стася – будущие муж и жена.

  Шёл март-месяц, весна была не за горами. А с нею неумолимо приближалось и то, что Стасю ещё совершенно не волновало, но что впоследствии сыграло в её судьбе роковую роль, – президентские выборы. В том, что новым главной государства станет Ядовцев, едва ли кто сомневался. Всё было заранее определено сверху и спущено вниз в виде тайного заказа.

  Стася, никогда не интересовавшаяся политикой, и в этот раз осталась безучастной, продолжая, как и прежде, писать рассказы весьма далёкие от всех этих политических дрязг. Их печатали, читали, платили гонорары – а значит, жизнь сложилась. На личном фронте всё тоже шло как нельзя лучше – в августе Витя станет ей мужем. Что ещё для счастья надо?

  Однажды майским вечером Витя сообщил Стасе, что задумал написать балладу о реальной жизни, а недели через две, наконец, прочитал ей.

  Стася была очень удивлена:

– С чего это тебя вдруг в политику потянуло?

– А что делать, зая? В издательстве сказали – я и написал. Как тебе?

– Красиво, но как-то нереально. Слишком уж тут всё хорошо. И президент нереально хороший.

  К её неожиданности, Витя ответил спокойным согласием:

– Да конечно, всё туфта.

– А зачем тогда писал? – поинтересовалась девушка, с трудом обретя дар речи.

– Потому что если я это не напишу, – объяснил Витя, – моей карьере, считай, хана. Меня тогда внесут в "чёрный список", и мои романы потом ни одно издательство не возьмёт.

– Ты думаешь, президент лично будет это контролировать? – засомневалась Стася. – Или его администрация?

– Президент, может, и не будет. Но есть такая вещь как самоцензура. Вот почему твой роман про Мишу не брали? Вряд ли им всем из администрации звонили и запрещали.

  Да, пожалуй, разумные вещи говорит Витя. Если уже поступил заказ, его невыполнение может дорого стоить, слишком дорого. Поэтому Стася не осуждала жениха. Не сам он пошёл на лизоблюдство. Да и не стал бы он этого делать по своей воли. Виноват ли Витя, что так сложились обстоятельства, что его, по сути, заставили? А когда заставляют, тут уж два выхода: либо наступить на горло собственной песни, спрятав свою гордость куда подальше, либо пострадать за своё упрямство.

  Бывает, правда, в запасе ещё парочка вариантов – таких как уехать за границу или бросить писать, но оба казались Стасе нереальными. За границу уехать – это только на словах просто. На деле же это масса проблем – и с бумагами, и с обустройством. Да и тяжело всё-таки жить в чужой культуре, с чужим языком.

  Бросить писать – это и вовсе нереально. Это, пожалуй, даже страшней, чем сама смерть – это значит похоронить себя заживо.

  Так что, получается, нет у Вити другого выхода. Точно так же, как в своё время его не было у Горького, у Маяковского, у Шолохова.

  Июльское солнце, словно медный шарик, закатывалось за горизонт, подмигивая на прощание в окошко своими озорными лучами, а заодно унося с собой изнуряющую жару – частую спутницу летных деньков. Вдали небо окрасилось розовыми полосками. Деревья во дворе, одетые в зелёные шали из листьев, казалось, даже распрямились в предвкушении приятной ночной прохлады.

  Как же хорошо было бы сейчас стать одним из этих деревьев, одним из облаков, что ласкало солнце! Да и просто туда, на улицу. А не сидеть в этой душной (несмотря на работающий кондиционер) комнате и барабанить по клавиатуре всякую ересь. Но от этого никуда не денешься, есть такое слово – надо.

  Снова и снова Стася вспомнила тот разговор с Артуром, который, собственно, и стал причиной теперешних мук.

  "Вы очень хорошо пишете, Стася, – говорил ей Артур. – И я как издатель Вами доволен. Но все Ваши повести – они, как бы это сказать, – погружены в частности, что ли. Нет, они, конечно, хороши, но писателю такого уровня, как Вы, неплохо бы написать нечто более глобальное, скажем, о России в целом… Да не робейте Вы так, я уверен, Вы справитесь. Главное – позитива побольше. Ну, и немножечко про Ядовцева – всё-таки он наш президент".

  Мог бы просто сказать: "Напиши оду Ядовцеву, какой он хороший, и как при нём жить хорошо".

  Само слово "позитив" Стасю не пугало. В конце концов, почти во всех её произведениях царил хэппи-энд: герои были довольны и счастливы, успешно преодолев трудности, жили в любви и согласии. Но Артур ясно дал понять, что на этот раз без трудностей желательно обойтись (какие могут быть проблемы, когда страной правит Ядовцев?). Любовь – это, конечно, хорошо, но пусть, помимо друг друга, герои любят и нашу великую страну и помимо личного счастья, пусть возрадуются и тому, что видят вокруг.

  Безусловно, доброго и красивого в мире много, но как найти красоту в том, что дети порой не могут попасть в первый класс, потому что мест не хватает, а попав, подвергаются унижениям, откровенным поборам, а вдобавок их ещё плохо учат? Что есть доброго в том, что старые и больные люди постоянно недолечиваются оттого, что в поликлиниках и больницах у них вымогают взятки, на которые у них не хватает пенсии? И как борется с этим правительство Ядовцева, переводя образование и здравоохранение на самоокупаемость? Оно же попросту узаконивает поборы.

  Ещё труднее восхищаться вечно растущими тарифами на услуги ЖКХ и проезд на транспорте. Ладно, Стася небедная, может платить, но ведь для некоторых это деньги, и немалые. Они буквально от своего последнего куска хлеба их отрывают.

  Можно ли также увидеть доброе там, где целые семьи выселяют из домиков, которые они строили, не жалея сил и финансов, надеясь прожить в них долгую и счастливую жизнь? И всё потому, что на их землю положил глаз кто-то важный и денежный.

  Как же во всём этом позитив найти? Разве что закрыть на это глаза, представив, что всего этого нет. И писать то, что представляется. Так ли уж трудно выдать желаемое за действительное?

  Решив так, Стася честно взялась выполнять заказ. Но с самого начала что-то не заладилось – всё шло как из-под палки. Никогда прежде Стася не переписывала что-то по стольку раз, то стирая целыми страницами, а то, напротив, добавляя то, что пару дней назад сама же и удалила. Более того, её ни на минуту не покидало гадкое чувство. Как будто бы она ест слизкую вонючую кашу. Но, увы, этой каши остаётся ещё много, и всю её надо съесть. Иначе получишь подзатыльник. И она давится, с трудом преодолевая тошноту, но ест, буквально заталкивает в себя. А после "трудов праведных" возникает непреодолимое желание помыться в душе – с мылом и мочалкой.

  "Скорей бы уже дописать, отдать и забыть", – думала Стася каждый раз, когда садилась за работу, и с тоской вспоминала, что не с тем, отнюдь не с тем чувством она писала прежние романы.

  Тогда каждая страница, каждое слово было написано с любовью, а герои становились Стасе так близки, словно она много лет прожила с ними бок о бок. Она порой видела их во сне, говорила с ними. Их образы, запечатлённые на страницах, получались живыми и яркими – не то что эти "бронзовые куклы" из нынешней писанины. Те любили, ненавидели, смеялись и плакали, радовались и страдали. Эти же денно и нощно только и делали, что натянуто улыбались.

  Так изо дня в день, преодолевая отвращение, Стася, наконец, добралась до того момента, когда мучения уже вот-вот закончатся.

  Стрелки часов уже давно зашли за двенадцать, небо окрасилось в траурный цвет. Глаза слипались, как будто кто-то в шутку измазал веки куском пластилина.

  "Пойду спать, – решила Стася, у которой голова уже почти ничего не соображала. – Завтра допишу".

  Помылась девушка, как обычно в последнее время, очень тщательно. А вскоре она уже лежала в своей постели, убаюканная пением сладкоголосых птиц.

  Снилось ей, будто стоит она в Третьяковке перед картиной, где изображён Михаил Черниговский в ставке Батыя. А рядом с картиной – Миша. Живой, невредимый, такой же, как и тогда, когда приезжал в Москву. Он молчал, но смотрел на неё с такой скорбью и упрёком, что Стася поспешно перевела взгляд на картину. Михаил с картины, казалось, тоже смотрел на неё, и в глазах его тоже был укор. "Я за веру Христову смерть принять не убоялся, – словно говорил его взгляд. – Тебе же, Анастасия, погибель мученическая не грозит. Ни бивать тебя не будут, ни голову отрезать. Чего же ты супротив совести своей идёшь?"

  Стася снова взглянула на Мишу. Ничего не изменилось – он глядел на неё всё так же. Девушка чувствовала себя крайне неуютно. Не смея поднять глаза и посмотреть на обоих Михаилов, она опустила голову, словно нашкодивший котёнок…

– Вы шутите? – Артур был удивлён и напуган одновременно, хотя какая-то толика надежды ещё теплилась в его сердце.

– Нет, в самом деле, ничего не написала. Вдохновения не было. А без него, хоть убейте, писать не могу.

  Когда до Изгаршева, наконец, дошло, что это не шутка, остатки самообладания покинули его. Его лицо тут же сделалось багровым от ярости.

– То есть, как это не можете? Вы что, издеваетесь? Мои планы летят к чёртовой бабушки, а у неё, видите ли, вдохновения нет! Вы хоть соображаете, как Вы меня подвели?

  Думала ли Стася когда-нибудь, что Артур может так орать? А ведь доселе ни разу не повысил на неё голоса.

– Ну, извините, Артур, – пробормотала она. – Я думала…

– Во-первых, Артур Борисович. А во-вторых, непонятно вообще, каким местом Вы думали? Я считал Вас серьёзным автором, но, видимо, я ошибался, – продолжал он уже другим тоном, куда более спокойным. – Очень сожалею, Анастасия Петровна, но дальнейшее наше сотрудничество едва ли возможно. Всего хорошего!

  На этом он демонстративно взял в руки телефонную трубку, показывая, что разговор окончен.

– Счастливо оставаться, – с трудом проговорила Стася, прежде чем выйти из кабинета.

  На улице, несмотря на июльский полдень и жарящее с высоты солнце, было холодно. Небо простиралось над головой, бессмысленно-серое. Машины, дороги, бетонные здания с рекламными плакатами – всё это, казалось, убивало город своей серостью, проникая в душу и вынимая оттуда все краски, чтобы потом их безвозвратно проглотить. Оно же и создавало ощущение холода. А может, вовсе не причём был здесь пейзаж?

– Ты что, серьёзно, взяла и порвала? – Витя был явно ошарашен.

– Понимаешь, – оправдывалась Стася. – Не могла я эту грязь писать.

– Но ведь ты почти дописала вроде как.

– Почти. Но если б ты знал, как мне было тошно!

– Ну, ты дура, Стаська! – проговорил Витя. – Ты ж себе, считай, всю карьеру испортила. А всего-то, подумаешь, один раз бы написала не то, что хочешь. Ничего бы с тобой не случилось.

– Но ведь страшного и так не случилось, – робко возразила Стася. – Не убили же меня, в конце концов.

– Разве что. Но вот жизнь ты себе сломала.

– Посмотрим, – отвечала Стася как можно беспечнее.

  Но почему, почему он не понимает? Неужели во всём мире нет ни одного человека, который бы Стасю сейчас поддержал, утешил, вселил в сердце надежду, что всё изменится? Почему именно родные, близкие люди, от которых мы этого больше всего ожидаем, порой оказываются не утешителями, а злобными палачами? Вместо понимания слышим от них упрёки, вместо поддержки – запугивания. Снова и снова они, будто серной кислотой, растравляют наши душевные раны, суля, кроме беспросветного настоящего, не менее беспросветное будущее.

  Родители Стаси в этом смысле не были исключением.

  "Своим упрямством себе всю жизнь ломаешь, – говорила мама. – Не будут тебя печатать – и что? Будешь всю жизнь работать "на дядю", сидеть по восемь часов в пыльной конторке, а получать копейки. Для чего ты тогда, спрашивается, литературный заканчивала?".

  "Вот я думала: как состаримся мы с мамой, уйдём на пенсию, – вторил ей папа, укоризненно качая головой. – А Стася, умничка, будет нас кормить. А так, видимо, придётся нам до самой смерти работать. Потому что Стася, такая гордая, сама будет жить на три копейки. А всё потому, что приснился ей кто-то там, не так посмотрел".

  "Миша – не кто-то там, – возразила Стася. – Он мой друг".

  "Такой же дурак, как и ты, – безапелляционно заявила мать. – Вы оба не в реальном мире живёте. Всё какие-то идеалы в голове".

  "Вбили себе в головы какую-то высшую справедливость. Давно бы уже повзрослеть пора".

  Вот и Витя так же. И подруга Нина, которой Стася позвонила сразу же после того, как жених, попрощавшись, ушёл к себе домой, тоже начала, выслушав, пенять на её глупость.

– С ума сошла! Ну, написала бы – что тебе стоит? Хочешь жить – умей вертеться. Это жизнь. Да, хреново тебе будет, Стаська! С твоим-то характером.

  "Все против меня", – думала девушка с горечью, сидя за столом в своей комнате и глядя в окно.

  Никогда прежде она не чувствовала себя всеми брошенной, покинутой, как сейчас. Никто, никто в целом свете не может понять её чувств. А Миша бы понял. Он бы обязательно понял – будь он жив.

  Звёзды уже давно зажглись на тёмном небосклоне, словно маленькие невзрачные лампочки, затмеваемые светом уличных фонарей.

  Неожиданно одна из них на мгновение вспыхнула ярким голубоватым светом, словно подмигнув сидящей за столом девушке. И, помигав ей ещё чуть-чуть, так же вдруг погасла, вновь сделавшись тусклой.

  "Чудеса да и только, – подумала Стася. – Или всё это мне мерещится?".

  И почти в то же мгновение на подоконник с обратной стороны сел голубь. Благодаря свету в комнате Стася могла видеть, что он с головы до хвоста весь белый, без единого пятнышка.

  "Голубь? Ночью? Как странно!"

  Где-то с минуту ночной гость смотрел на девушку, прежде чем, расправив белоснежные крылья, взмыть в небеса.

  Понимая, что заснуть ей сегодня ещё долго не удастся, Стася тихонько включила радио. Волна, которую она выбрала наугад, тут же откликнулась песенкой, любимой с самого детства. Будучи маленькой, Стася обожала вертеться перед зеркалом, пританцовывая, и напевать:

  "Кленовый лист, кленовый лист,

  Ты мне среди зимы приснись…

  Приснись, приснись,

  Рыжий лист кленовый".

  И сейчас эта песня звучала по радио, прогоняя прочь тоску и отчаяние. Вместо неё в сердце вселялась надежда, тёплая и яркая, словно весеннее солнышко.

  "Не отчаивайся, Стася, – пронёсся в её мозгу Мишин голос. – Всё будет хорошо".

  Ивлев: начислено три копейки, Митрофанов – тоже три копейки. Далее Зосимов, Филиппова, Кравченко, Савицкий – всем по три копейки. Итого… Да, ещё Крокодилов, директор предприятия. Ему миллион рублей. Итого получается… миллион рублей восемнадцать копеек.

  Худо-бедно разобравшись с фондом заработной платы, Стася закрыла "1С" и посмотрела в окно. Да, завозилась она с этой бухгалтерией! В чёрных сумерках с неба свисал серп-полумесяц. Звёзд было почти не видно. А жаль!

  Впрочем, не этого Стасе было жаль по-настоящему и даже не того, что вместо написания новых романов она вынуждена сидеть до глубокой ночи и разбираться с этой жуткой бухгалтерской программой. Ей было жаль, что Витя больше не придёт, не позвонит, не скажет: "Я тебя люблю!". А если даже он вздумает это сделать, Стася его прогонит. Да, прогонит, потому как не прощает предательства. Вот чего, оказывается, стоила его любовь! Когда она была успешной и знаменитой, подавала большие надежды, он её на руках носил. Но как только издательства стали снова и снова отказываться её печатать, куда-то и любовь его подевалась. Витя мог неделями не звонить, а когда Стася звонила ему сама, отвечал сухо. А вчера она и вовсе увидела его с другой девушкой. Они шли в обнимку, целовались, а Стасю, казалось, и вовсе не замечали. Только один раз его новая пассия повернула голову в её сторону и небрежно бросила:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.