Полная версия
Дериват
Отойдя на пару шагов от гранитного конуса, Крео Спри окинул взглядом пейзажи, окружающие это излюбленное в прошлом столетии туристами место. Судя по неприлично заросшей траве – ее безустанно колыхал ветер, – людям наскучил несчастный обелиск. Он, словно пойманный гигант, был заключен в оковы геологических пластов, а голова его окаменела от многовекового заточения.
Глаза мужчины огибали изредка укрываемые небольшими сгустками деревьев ландшафтные бугорки: по нижележащим тропинкам эти шиханы разгоняли настоящие песни ветров и свежесть петрикора – таким образом создавалась видимость канального сообщения между холмами. Стращающее ощущение того, что вихревой гул нес в себе призрачные сказания об утерянных человечеством историях, вызывало бессознательный припадок агорафобии. Крео представлял себе исчезнувшую из исторических сводок эпоху: воображаемая эспланада в продольном величии разбрасывала лучи тропинок, они вели к гигантской каменной стеле, а вблизи, казалось, был выкопан огромный бассейн; с поверхностью, заполненной водой, играли солнечные блики, и только лишь тень стелы в затяжной динамике заката утемняла эту купальню для великанов.
Перед глазами Спри сверкнул яркий отблеск из рисуемого сознанием видения – в реальности же, утопающее в кронах деревьев солнце прощалось с этой, без сомнения, живой далью.
Крео подошел вплотную к обелиску: алюминиевая макушка, словно графитовый кончик карандаша, который вернул в земной футляр мастер, позволила длани светила пройтись по выгравированным контурам изречения – его мужчина раньше не замечал. Наверняка, несметное множество искусствоведов и иже с ними подчеркивали мистическую значимость этого послания, насовсем позабытого обывателями. На поверхности было высечено: «Laus Deo»3.
«Если нужно в нескольких словах выразить самое главное в жизни война, я скажу: душой и телом служи своему господину…»
Крео по неизвестной причине ухмыльнулся сам себе, вспомнив неформальное обозначение жителями северо-западной всегломерации этого места, изолированного от всякой городской суеты. Область называли Краем свобод.
–… если же меня спросят, что ещё важно для война, я отвечу: совершенствуй свой разум, будь человечным и проявляй смелость. – Сиккэн Ё О Нэ Ми, сидевший на коленях в позе сэйдза, с глубочайшим трепетом к каждому слову и не без восхваления высших сил держал в вытянутых руках тати. В соответствии с кодексом школы Ё О Ну Мэ, основателя данного дальневосходного заведения, почившего несколькими десятилетиями раннее, боевой меч должен был быть передан воином-учеником высшему учителю на хранение, пока первый в течение десяти дней не окончит предписанные ему заповедями задачи.
В такой же позе сэйдза напротив Крео с нескрываемой грустью, будто его разлучают с родным братом, смотрел на то, как наставник укрывает смертоносное лезвие Кочевника в блистающие сая; пламя, колышущееся от увенчанного свечами пола, завораживающе растягивалось по острию. В таинстве огненного окружения тени двух приверженцев дальневосходного искусства окутывали стену зловещими аурами, сродни гигантским чудовищам из мрака: эти фигуры облицовывали небольшую прикрытую сёдзи комнатку, как картинки в зоотропе. Возврат мыслей Крео к настоящему времени из воспоминаний о вчерашней поездке к обелиску занял доли секунд.
– Скажи мне, бу Спри, готов ли ты услышать следующие заповеди, после которых твой дух будет сопряжен с доспехами доблестного война?
– Да, Сиккэн. Я готов.
– Не позволяй другим превзойти себя на Пути Война. Всегда будь полезен своему хозяину. Помни сыновний долг перед родителями. Проявляй великое сострадание и помогай людям. – Брови Сиккэна – нахмурены, глаза – строги.
– Но у меня нет хозяина, и тем более родителей, – самозабвенно изрек новообращенный воин; воск на хрупком тельце светила расплавлялся под его обреченным взглядом, несоизмеримым ни с одним органным оркестром.
– Не думай, что лишь что-то телесное есть хозяин твой, а истинный путь! – полисная манера речи мудреца местами искажалась самобытным акцентом неизвестного дальневосходного диалекта. – Настоящий мужчина дома Ё О Ну Мэ, превозмогая боль утраты и горечь невозможного счастья на своем жизненном пути, продолжает следовать дорогой война к судьбе, к которой он готовится с рождения.
– Какая же у меня судьба? – Крео, не возвращая голову в прямое положение, обратил всполохнувшие бледным пламенем очи на Сиккэна.
– Не просто у тебя, а у любого война. Обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба. Ибо твои невоспетые в школе Ё О Ну Мэ надежды на лучшую жизнь – лишь непозволительный каприз таящегося внутри каждого из нас теплохладного простака среди природной необратимости хода вселенной.
– И как же я пойму, что этот момент настал?
– Ты ощутишь неподдельность момента. Ты осознаешь, что совершение этой жертвы будет увековечено письмом кровяных чернил в летописи нашей цивилизации, а приписывать этому поступку слепо убежденные в своей правоте историки будут самые противоречивые трактовки. В ханжестве современной гуманности они попытаются укрыть родовую замысла – добро имеет право, отмщая росчерком меча, беатифицировать алыми красками грех расправы на благодатном алтаре общечеловеческой судьбы, общечеловеческой пользы. Читатели же будут осуждать и восхищаться, ненавидеть и любить за решимость, укрепив которой дух и разум, ты позволил агонизирующему в удушье сердцу разорваться.
– Я не пойму, как тогда я спасусь?
– Твоя судьба, судьба маленького существа необъятной цивилизации сольется воедино с судьбой мира, и тогда путь для твоего духа будет свободен. Это и есть путь бусидо. Скажи мне, вечный странник, ты готов встать на путь бусидо?
– Я никогда не слышал об этом слове, ни в одной дальневосходной литературе.
– А много ли дальневосходной литературы ты прочитал? Или лучше скажи мне: сколько книг утаивается сильными мира сего от взора глупого человека, что довольствуется самыми простыми вещами?
– Ты называл меня просто бу, поясняя, что эти буквы означают защитника, способного подчинить себе гнев напавшего войной на твой дом и тем самым остановить насилие.
– Но остановить не насилием, а искусствами куда более изощренными, чем боевое. Все верно, бу Спри. Я даже знаю, твой последующий вопрос и готов дать на него ответ.
– И каков же будет ответ?
– Частица «си» обозначает миролюбивого человека науки, готового обнажить припрятанный в чулане под седым покрывалом паутины тати, если пришедшая во плоти захватчика скверна раздует огонь по плодородным культурам его земли и посмеет осквернить честь его дитя. «До» же есть путь, объединяющий обе тропы – несовместимых по применяемому орудию, но идентичных по силе – в одну кульминационную дорогу на встречу судьбе.
– Я был готов последовать пути бусидо сразу, как Вы мне предложили это сделать. – Уровень миниатюрного частокола, изливающегося воском, неумолимо проседал на глазах у Спри.
– Я в бесконечном человеческом и отцовском долгу перед тобой за то, что ты помог моему Ё О Но Мо избежать расправы правопорядком, что не добавляет ему чести, а уж тем более обесценивает весь мой много страдальческий вклад в дело дома Ё О Ну Мэ, который прадед возвел почти что на костях собственного тела. Я до сих пор чувствую, как, ступая по настилу коридоров, через ступни проходит ощущение восхитительного горя по утрате молодости, заложенной в фундамент здания.
– Мальчишка поступил по чести, не забывайте. Уйти от правосудия посредством взяточничества никоим образом не очерняет его.
– Не очерняет его по меркам социума, но обесчестит его как пошедшую по пути бусидо фигуру, – в резком тоне признал Сиккэн. – А если решил жить по бусидо, то изволь и уйти по бусидо.
– Как? – Спри помнил о легендарных способах дальневосходных воинов встречать смерть, но захотел услышать это из уст живого потомка, унаследовавшего их ремесло.
– Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку.
– Что это из себя представляет?
– Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут отныне следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать. Я лишь имел наглость преподавать ремесло. Твое решение?
– Я готов, – не успел Крео произвести легкий вздох после оглашенного согласия, как последовал резкий взмах тю-о тати, всплеск его сверкающего прилива на лезвии вмиг разразил атмосферу таинства. В беспощадном хладнокровии Сиккэн освободил катану из саи, чтобы напоследок дать оружию надышаться перед десятидневным томлением в ножнах.
– Этот тати останется у меня на известный тебе срок, – глаза Сиккэна нежным брасом изучающе плыли по острию. – Когда-то мы были с ним очень близки… верный друг, разрубающий подвернувшуюся смерть и прокладывающий мне тоннель с выходом к моему спасению.
– Я не пойму тебя, Сиккэн, – Спри ощутил себя на сцене несуществующего спектакля со вступившим в бредовую импровизацию коллегой-артистом, – откуда ты знаешь этот меч? Ведь я купил его у какого-то скаредного коллекционера в захудалой новодэвонской лавке.
– По чьей же рекомендации? – Ё О Нэ Ми гордо улыбнулся, прочитав на мине ученика мгновенно проявившееся понимание.
– Иди в юго-восточную часть новодэвонского острова и, упершись в истекающую красным неоном вывеску с дальневосходными символами, поверни на Уайт Дадао, – Крео вольным моционом шел по мокрой дорожке памяти, вымощенной воспоминаниями из луж ночного муравейника. Спри действительно вспомнил, как нашел скрытый под обвешанными гирляндами неприглядный магазинчик, где продавалось коллекционное холодное оружие.
– «Драконий ковчег», так и называлось место, – теперь Сиккэн был полностью сконцентрирован на Крео. – Я передал его Туманайе Хоши сразу, как приехал сюда с Дальнего Восхода, куда отец сослал меня, чтобы я не забыл лицо своей культуры. Но перед тем как уехать, я был вынужден забыть собственное лицо, так как отроческое бахвальство перевесило неокрепший зрелостью разум.
– Что именно ты там делал?
– Я убивал людей, занимался контрабандой людей, торговал людьми, сам не замечая, как мелкими траншами продавал собственную душу князьям тьмы. – Крео казалось, что говорящий старик переместился назад во времени, а его взгляд еще чуть-чуть и вызволит краски событий, выливая их живыми иллюстрациями на стены комнаты. – Удерживаемый мной сейчас тати, Кочевник – как называл его тот, из чьей, думалось, мертвой хватки я вырвал меч – был преподнесен мне самой сжалившейся судьбой. Этот самый поверженный мной яумо из клана «Неопалимое отмщение» сказал мне, буси Крео, что обязательно вернется за своим мечом. Во что бы то ни стало пройдет огонь, воду и медные трубы, чтобы, вознеся над моим бездыханном телом тати, наложить проклятие вечного скитания моей души в шурфах чистилища. Я ответил этому яумо, что придется сперва нащупать дорогу ко мне, раз я отнял его глаза. Твой учитель так и оставил омерзительного подонка в щенячьей беспомощности захлебываться месивом растекшихся глаз.
– Я не в праве носить этот меч. Оставь его себе, Сиккэн.
– Я не смогу вернуть ему выкованную мастером честь, я не буси. Но вот ты в силе дать Кочевнику освобождение от вросших в его стальное тело эпифитов.
Крео всегда считал, что перед любым поступком, нужно обратиться к себе с вопросом, а найдется ли в его полусгнившей душонке монашеская выдержка нести тяжелую ношу возлагаемой ответственности? Именно из-за таких язвительных отголосков совести он поступал намного проше: с нигилисткой ухмылкой стал осуждать любую аберрацию в сторону морально-волевых связей с чем-либо живым.
Сейчас же, осознавший тягостный соблазн прикоснуться к чему-то новому, Крео, не обращая внимания на всплывший у периферии сознания укор, отдался признанию его школой Ё О Ну Мэ как нового война дальневосходного учения. Проблема была в том, что этим новым витком в жизни могло быть что угодно, лишь бы оно дало Крео шанс сбежать из-под кабалы влечения к девушке, посмевшей померещиться ему даже в той приснопамятной голограмме.
– Меня не будет где-то неделю, – Спри напоминал самому себе, что завтра они с командой специалистов отбывают в таинственное место, обозначенное на карте за океаном, на соседнем материке, в восьми ста километрах от южной пограничной зоны центральной всегломерации. – Но я вернусь за Кочевником, Сиккэн.
– Интересная работа поддерживает состояние интеллектуального бунта, – Ё О Нэ Ми положил меч подле левой руки. – Ты молодец, Крео Спри. Ты молодец.
– Почему-то мне до ужаса хочется употребить какое-то иное слово из уложений бусидо, которые ты, Сиккэн, зачитывал. Поправь меня, пожалуйста, если я неправ. Там было слово… в предложении, которое начинается с «Если же меня спросят, что ещё важно для…
– я отвечу, – тут же прервал Сиккэн, – совершенствуй свой разум, будь человечным и проявляй смелость.
– я постиг…
– что путь самурая это – смерть. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Поднимайся, самурай.
***
Кукольная имитация нагината, имевшая, по всем традициям Дальнего Восхода, длинное древко и короткий клинок, обрушилась на столб-тренажер. Крео Спри несколько раз разрубал уставившийся на него истуканом деревянный манекен, потом ждал, пока тот мысленно не закончит регенерировать несуществующие расщелины с торчащими изнутри опилками, а затем вновь ураганом фатальных ударов осаждал несокрушимого оппонента.
Просторный зал под тренировочную практику боевых приемов был отделен от основного здания школы Ё О Ну Мэ узким коридором, по обеим сторонам усеянным зеркалами: длинной в двадцать метров эта кишка срасталась с оранжереей, растелившейся вдоль торца главного корпуса. В солнцепек декоративный сад прикрывали рафшторами, чтобы уберечь выстроенные в ряд растения от засухи, или же аккуратными струйками рассеивали дождевую воду, закармливая досыта наипрекраснейшую флору.
Удар, затем вдогонку еще пара разрезающих внутреннюю часть бедра ударов безобидной деревянной палкой – манекен повержен в очередной раз. Услужливым жестом Крео дал наконец манекену перевести дух.
– После того, как отец Ё О Нэ Ми сослал его на Дальний Восход, – рассказ Аполло-2 доносился из динамиков висевшего на настенном крючке наручного браслета, каждое его второе слово приглушалось тяжелым дыханием война, остывающего от изнурительной тренировки. – Еще совсем юный, но чересчур бранчливый сын богатого коммерсанта ввязывался в одну авантюру за другой, пока не стал членом яумо под названием «Неопалимое отмщение».
– Но что-то случилось, так? – Спри гасил разъяренное дыхание: плечи, отяжеленные оттачиваемыми выпадами, то поднимались при вздохе, то опускались в момент выдоха.
– Правление противоборствующего клана предложило «Неопалимому отмщению» крупную сумму денег за его голову из-за того, что тот осквернил честь одного из члена семьи главы враждующего клана.
– Дочь, сын или кто-то другой?
– В сети отсутствует эта информация. Но в архивированном облаке департамента полицейского контроля по городу Пяти Лепестков есть ссылки на кровавые бойни, в которых с особой жестокостью члены «Неопалимое отмщение» находили свою смерть. По моим расчетам, даты, места, а также ближайшие события указывают на то, что Ё О Нэ Ми боролся за свою жизнь против собственных братьев по клану.
– Деньги для клана оказались важнее чести? – Пульсация от разгоняемой крови утихомирилась на кончиках пальцев: Спри нащупал грань восстановленных сил.
– С чего ты взял, Крео, что линчевание Сиккэна за его проступок судом родного клана не являлось свершением справедливости по кодексу чести яумо?
– Это ты – самое совершенное разумное существо в бесконечной вселенной, вот и скажи мне.
– Я уже сказал, – томительная тишина разделила на мгновение неразлучных собеседников. – Ничто не вечно, Эдриан. Тем более, вселенная.
– Эдриан? – с любознательностью палеонтолога неофит опустил вниз нагинату. – Опять знакомился с неисследованными уголками бездонного мира литературы, вместо вверенных нам рабочих заказов?
– Не забывай, сколько процессов я могу параллельно выполнять. – Словно пойманный на беспризорности мальчуган, Аполло-2 в спокойном тоне от неоспоримой безнаказанности указывал на поспешность вменяемого учителем упрека. – Литературой бы я это не назвал, скорее – иллюстрированная графическими изысками поэзия.
– Сто сорок зеттафлопс, – с приятным чувством собственного поражения от любимого чада учитель-оператор опустил голову, тем самым давая белому флагу развеиваться в просьбах о пощаде. – Что-то в последнее время с заядлой частотой на рынок попадает раннее невиданное – по крайней мере мной – всевозможное культурное богатство. Аполло, будь любезен, скажи, а сколько примерно операций с плавающей запятой в секунду может выдавать мой мозг?
Омнифрейм умолк, оставляя за собой едва покачивающийся в потоках кондиционера ремешок проекционного устройства, откуда только что провозглашал свою осведомительную непревзойденность. Синтезированный из журчащих ручейков самых блистательных мужских басов голос вернулся в тренировочный зал:
– Получается, Ё О Нэ Ми, обучившись мастерству буси в открытой когда-то его предком школе, был вынужден бросаться в каждый, как последний, бой с бывшими товарищами по мафиозным делам, умывая в кровавых ваннах не без того греховные ночные улицы Пяти Лепестков.
– Так я и знал, маленький ты кремниевый проходимец, – Спри ухмыльнулся, пропуская мимо ушей продолжение рассказа о биографии Сиккэна. – Это же каким далеким от человеческого естества надо быть, чтобы не знать ответ на мой вопрос. Говоришь, Сиккэн истребил всех яумо «Неопалимое отмщение»?
– Форматированное облако департамента полицейского контроля уточняет информацию, что выжил только один неизвестный меченосец. По всей видимости, Сиккэн Ё О Нэ Ми вырезал ему глаз. – Аполло-2, в считанные секунды преодолел защитные брандмауэры узлов сети юго-восточной всегломерации: – Сообщается, что ответвление школы Ё О Ну Мэ на Дальнем Восходе, сожгли яумо «второго Восхода». В пожаре погибли все последователи учения бусидо. Видимо, это была месть того самого враждебного клана в адрес семейного наследия Сиккэна. По сути, Крео, он был последним самураем Дальнего Восхода – то самое обозначение, новое слово, которым окрестил тебя Ё О Нэ Ми.
– Не понимаю, что же я упускаю в твоих настройках, раз не могу полностью очеловечить тебя? – Продолжительные блуждания по разъеденным эрозией каньонам разума околдовали Спри: он так и не мог выйти к спрятанному породами озеру ответов.
– Ты меня слышишь, Крео? Ё О Нэ Ми был последним самураем.
– Что, прости? Еще раз, что ты говоришь? – Спри оставил скитающегося по песчаным закоулкам мышления самого и себя и теперь слушал Аполло-2.
– По твоему развязанному тону я вижу, что ты не всерьез употребил «каким далеким от человеческого естества надо быть», так ведь? – опять неловкое молчание. – Ведь тишина, которую я только что допустил, говорит о присущей человеку неспособности понимать. Я прав, Крео?
– Безусловно, – мужчина вздохнул полной грудью: в знак несогласия с хозяином за допущенную им дерзость совесть Спри будто навалилась изнутри на пандатив грудной клетки. – Значит, Ё О Нэ Ми…
– Последний самурай Дальнего восхода. Люди, посещая школы, подобные твоей, лишь испускают накопившийся в их умах стресс. Никто не хочет сейчас быть воином в сверкающих латах и размахивать смертоносным тати во все стороны.
Последнее слово омнифрейма прозвучало созвучно с громким щелчком обесточенной сети электроснабжения. Кромешная тьма вонзилась клыками в сенсорные органы чувств Крео. Раздался еще один щелчок, оный принадлежал автономному генератору. Приятный полуденный окрас светодиодов сменился аварийной люминесценцией, вдохнувшей инфернальность в сосуд окружающей тьмы.
Из дальних помещений комплекса до зала донеслись вопли людей, пораженных нестерпимой болью, с пугающей хаотичностью, без цезур и с упорствующим резонансом. Невидимое истребление послушников школы происходило в основном здании. Крики сперва утихали – их тут же замещала тяжелая поступь, как минимум, трех неизвестных палачей, – однако вскоре эхо адских мук вновь разносилось по коридорам.
– Малыш, ты меня слышишь? – направляясь в сторону кишки, сопрягающей тренировочное помещение с оранжереей, Крео Спри взял со стойки наиболее смертоносно выглядящий клинок: тяжелый меч боккэн никак не мог заменить стальное лезвия Кочевника, которое, со слов Сиккэна, могло разрезать наэлектризованную током оболочку тю-о любой милитаристской катаны. Однако ни придающего смелости Кочевника, ни сопровождающего в, казалось бы, безысходных ситуациях Аполло не было рядом – была лишь притупляющая рациональность паника от неизмеримости надвигаемой угрозы, она сковывала инеем ноги, пробуждала страх за собственную жизнь. Спри ошибочно полагал, что против такого страха он давным-давно нашел действенное лекарство, ходя по балюстрадной кромке навесных мостов между небоскребами в дни наиярчайшего озарения, когда осознавал никчемность собственного существа. – Аполло, ответь.
Крео надел браслет с фотопластинкой и двумя щелчками стукнул по ее корпусу, но безрезультатно – демоническое приглушение красных огней забрало с собой и спасительный глас всезнающего омнифрейма. Остался лишь звук надвигающихся шагов, близких к тому, чтобы навсегда укутать Спри в пелене более глубокой червоточины.
Медленно ступая в сторону остекленного прохода, неуверенный в собственных силах воин с каждым шагом сильнее сжимал накаго деревянного боккэна. Перебежка по ту сторону кишки, сопровождавшая аккуратную поступь Крео, прервалась – что-то неизвестное готово было появиться в оранжерее, какая-то первобытная напасть. Спри встал у самого прохода. Из-за угла напротив всей ужасающей статью выступил убийца, едва прорисовывающиеся контуры военной экипировки намекали на цель его визита.
Страж царства тьмы направился в сторону Спри, снимая змееподобное приспособление с магнитных клепок на ребрах. Наплечники убийцы, вылитые из неизвестного сплава, сливались воедино с металлической тканью нарукавников, грудь была защищена аналогичной по составу защитой из множества сведенных вместе пластин, намертво запломбированных выпирающими головками шурупов. Углеродное волокно, заполонившее – на пару с прорезиненным материалом – пространства между передовыми доспехами, отдало свой естественный окрас на завораживающий акт цветового блуда: полуночно-пурпурное сияние миллиметровых ромбовых ячеек совокупилось с алым неоном, превратив коридор в необычные сатанинские своды, как будто бы через жилы стен преисподней прорвался ультрабытовой киберпанк и сместил Зверя духовной погибелью, богословам еще более непонятной.
Крео уж было отступил назад, почти согнувшись под нависшей над ним формой всевышней расправы: что же такого он мог натворить, бредил Спри, раз на поимку его души Всевышний направил разившую смрадным пеплом химеру из самых зловонных подземелий. Воин тут же вернулся обратно на шаг вперед, заприметив, что исчадие ада, решительно идущее по лощеной кишке, унизительно отражается в зеркалах, как обычный смертный. Значит, не такое уж это исчадие ада и могучее, чтобы ударом кулака размозжить сердце Спри… даже если у зла на голове – шлем ониксового отлива, пускающего по контурам экипировки гранатовую кровь, подобно водоскату.
По обвисшей змеевидной ленте пронеслась волна электрического напряжения, возбудившая нанизанные на эластичный ствол прямоугольные пластины в гибкий кнут: острота каждой его грани ужасала.
Резкий бросок наконечником кнута пришелся на колонну, к которой крепились тренировочные оружия – Спри мгновенно увильнул в сторону, позволив летящей пасти цельнометаллической змеи растерзать бетон. Ассасин был уже в помещении. Два дугообразных вращения оружия пытались врезаться в корпус Крео сбоку, не оставляя никакого шанса прожжённой плоти собраться воедино. Однако буси-до был не менее шустрым, чем кружащий по небольшой орбите кнут: пригнувшись от двух боковых атак, Спри стал сокращать расстояние между собой и убийцей. Крео почему-то думал, что реакция ассасина не вполне способна контролировать вихревую скорость кнута, и прикидывал – между очередным уворотом от металла, клацнувшим искрами тока в сантиметровой близости, – как бы использовать это преимущество.
Буси-до проскользнул на одном колене, пригнувшись от искрящегося оружия, и бросил в ассасина подвернувшийся под руку кусок бетона. Заклинатель летающей кобры сальтировал через бок, а, приземлившись, хлестким выбросом обвил кнутом деревянный боккэн Крео – тот едва успел парировать выстрел. Выругавшись, Спри попытался сохранить равновесие, теряемое с каждой обжигающей оболочку глаза искрой кнута. Едва не ослепший от неугасаемого источника палящих стружек, буси-до стал проваливаться в ногах. Высмотрев пробитую линию обороны, ассасин с артистичной ловкостью рывками стал наматывать наэлектризованную ленту на предплечье, защита которого даже и не думала плавиться: таким образом убийца осуществлял изначальный план своего оппонента – сократить расстояние.