Дериват

– Да, сам был свидетелем на очередной сессии Федерации университетов, как толстые от показной важности руководители всевозможных кафедр утомляли острое мышление академиков своими никчемными абстрактными словечками. Куда только смотрят ваши коллеги из профильных правительственных комиссий?

– Мистер Клем, вы не совсем правы, – не позволяя безадресному гневу, как у Клема, проявиться, Бэа спокойно продолжила. – Тут работают механизмы совсем другого государственного органа. Я бы даже сказала самого что ни на есть гражданского органа власти. Такого как Общественный Надзор.

– Ой, да брось, Кид, – встрял Клинтрек. – Это – бесконечный спор, что было первым: яйцо или курица, корабль Праотца Сима или варп элементы? Оставь это… и вы, мистер Клем, лучше выспитесь – нас ждет тот еще денек.

– Что значит оставь, Клинтрек? – все-таки позволила себе возмутиться Ханаомэ Кид. – Не веди себя как ребенок. Общественный Надзор прежде всего ставит перед собой цель социально-экономического благополучия гражданского общества, полноценно отвлекаясь на потребности человечества сегодняшнего дня и забывая об их характере в ближайшем будущем. Мистер Клем, мои коллеги, да и, вообще, весь правительственный аппарат любой всегломерации закован в кандалы вольнодумия самого близкого обществу представителя его голоса – четвертой ветви власти, Общественному Надзору. Те самые, как вы выражаетесь, толстые от показной важности руководители кафедр институтов, – уже адресовала она Геку, – не от хорошей жизни ведут себя так непрофессионально по отношению к светочам науки: они вынуждены изворачиваться, как только могут, в тесных рамках финансового вспомоществования. Нынче повар, обученный кулинарными ухищрениями, ценится больше, чем физик, опоясывающий межпланетарными коммутаторами судьбу человеческой цивилизации в космическом пространстве. Иерархическая вертикаль целеполагания дала сбой, из-за чего обрекла человечество на риск деградации, отняв у специально выученных специалистов на верхушке власти право распоряжаться бюджетными средствами.

– Так ведь такие же специалисты и занимают места в Общественном Надзоре, – единственной и, по сути, безапелляционной фразой ворвался в разговор Крео, словно забытый родственник, появившийся в прихожей перед членами семьи.

Бэа улыбнулась Спри – в соответствии с необъяснимой взаимностью тот ответно подобрал губы.

– А я говорил, что это бесконечный спор, а? – Клинтрек не мог не съязвить при своей начальнице, место которой он всегда, в глубине души, мечтал занять.

Мит-Суг МэвеПит не стал делать песню тише, не взирая на замечания тревожного гео-сервисного рабочего.

Watching in slow motion

As you turn my way and say

Take my breath away

Судно Новые Фронтиры не спеша преодолевало, казалось, бескрайние просторы Срединного океана. Пока автопилот примерно следовал заданной МэвеПитом неспешной манере перемещения, большинство членов экспедиции, дабы не ударить лицом в грязь во время предстоящих полевых исследований, мирно спало, набираясь сил, – но не Крео Спри. Тот, буквально, прилипнув к иллюминатору лбом, сломленным первыми морщинистыми штрихами преждевременного старения, целенаправленно выглядывал что-то по ту сторону стальной оболочки, как будто предвосхищая неминуемую встречу.

– Ты уже пять часов как жирный блин прилип к окну. – Бэа тоже не спала. Проведенные сутки в сонном плену постели после опустошающей все силы духа и мышц оперы-балета Эомор и Жэ’Тьуд насытили девушку запасом сил, достаточным чтобы сдвинуть тектонические плиты. – Все водяные крупинки дождя насчитал?

Крео сдержано улыбнулся: ему импонировал оптимизм девушки среди всей этой будничной серости.

– Ты за всю дорогу промолвил лишь пару слов, – повернулась к мужчине Ханаомэ Кид. – Тебя что-то тревожит?

– Тебе не кажется, что в последнее время подозрительно часто попадаются песни на покинувшем языке? – его тревожит, еще как тревожит и одновременно восхищает, как после кровавой расправы над ее коллегой, которую она, наверняка, ни раз стыдливо рисовала в голове, девушка сохраняла неукротимое мужество и даже смела ехидничать. – Капрал вот ставил перед отлетом что-то такое, эм, как бы выразиться…

– Заводное? – Бэа оборвала мечущегося между неказистым подбором слов мямлю. – Такое… заводное, способное искушать романтической томностью.

Ему ничего не оставалось, как со все той же покорной улыбкой пораженчески кивать точной трактовке музыкального волнения.

– Разбираешься еще, смотрю, в реактивных двигателях, помимо кулинарии? – окончательно перевел тему Крео – девушка это все равно заметила.

– Есть такое, – как-то грустно и совсем тихо ухмыльнулась Ханаомэ Кид. – Наверное, как и во всем остальном, очень по-дилетантски – всего, да понемножку.

– Я слушаю. Лететь нам еще прилично, а для сна – ты довольно бодрая.

Ханаомэ Кид оглянулась по сторонам. Вместимый грузовой отсек, исполненный в милитаристской строгости, превратился в усыпляющее ложе; громоздкие военные сумки были взбиты необходимым снабжением, полки левитировали на магнитах. Хоть убаюкивающие причудливым покачиванием лежанки визуально и притягивали, все путешественники прикорнули на нижнем уровне: кто на сидениях, кто на гамаках. Удивительно симметричное расположение кучки спящих первопроходцев образовало идеальную фигуру вокруг стального ящика с пневмопушкой: неподкованным глазом его запросто можно было принять за погребальный саркофаг. Мифологическое подобие ритуального сосуда, запломбированного электронным заклятием, как будто бы собрало у своей жертвенной сущности преданных пилигримов, которые, прикрыв реликвию льняным полотном, прокладывали свой путь по ее зову.

– Я думаю, ты наслышан об Аэксинавре Бесконечной, мм? – Теперь Бэа лишилась и тени сомнения, что уснет.

– Ты, конечно же, о чудаковатом кулинарном критике, который в последнем эпизоде шоу умял столько говяжьих котлет, что складывалось ощущение, будто у него черная дыра внутри.

– О, даже не продолжай. Мне уже стало плохо, вспоминая что он целую гору фарша в себя запихнул. Придется будить коллег звуком рвотных позывов.

– Да, я знаю об Аэксинавре Бесконечной, – успел восстановиться в правах серьезности Крео. – Помимо неудавшегося критика, так еще называли самый быстрый межзвездный крейсер.

– Верно, – Бэа все-таки не могла снять гримасу умиления от детских глупостей Крео, хоть и всегда презирала эту порочную незрелость в мужчинах. – Еще в «Терпла и Логан» я работала над внедрением практики использования транспланетарных нейрокорреспонденсов как обязательной заводской комплектующей. Даже продавила через правление, чтобы профильная комиссия полиса выпустила предписание, обязующее все подрядные судостроительные верфи, законтрактованные по внепланетарной программе «Световые горизонты», включать в технический паспорт крейсера комплект железа для гипермощного нейрокорреспонденса.

– Кажется, на Аэксинавре стоял самый мощный варп-элемент двигателя.

– Почему стоял? Стоит, и этот ювелирный труд человеческого гения будет продолжать нести флотилию к нашему новому дому. Так вот.

– Да, продолжай. Прости, – Спри весь во внимании нахмурил брови.

– На Аэксинавре я установила модуль нейрокорреспонденса, и теперь… – девушка на мгновение замолкла, – и теперь собранный из кусочков плоти нашей планеты корабль несет в своих отсеках частицу меня – единственное возможное средство, через которое наконец достигшие цели астронавты могли бы сообщить нам, что у нас все получилось… Но, как ты, наверняка, знаешь, мои расчеты и расчеты тысячи таких же, как и я, ученых, дали брешь. Все упования на прорывной характер технологии оказались…

– Ты все-таки выдала себя, замешкавшись в ответе, – по-товарищески прервал бесполезное самобичевание девушки Крео Спри, увидев в предполагаемом завершении ее мысли лишь возможность губительной утраты самых последних надежд. – Частица твоего духа и ума в виде средства связи ведь не просто придает крейсеру неуязвимость к глухоте, но и символизирует нечто большее, верно? На корабле летит кто-то, кто очень дорог тебе, я прав?

– На двигательной установке я лично удостоилась права оставить свою метку, – мерцание разряда молнии обнажило неразличимый под искусственными сумерками грузового отсека блеск слезливой паутинки: не послушавшись хозяйку и ее строгого несгибаемого нрава, она спустилась по скуле.

– Наверняка, это позволил тебе сделать тот самый человек, кто сейчас за сотни астрономических единиц отсюда? Я имею в виду ту метку на двигателе.

Аккуратно захлестывая одну ногу за другую, Ханаомэ Кид озиралась по приземистым размерам машинного отделения и с незатейливо прикрытым увлечением соскабливала осевшую пыль на корпусе двигательной установки, проводя указательным пальцем борозду по металлической поверхности.

– На двигателе я написала «Sic parvis magna», – транслировала прямиком из воспоминания девушка, онемевшая от почти уже призрачного кадра прошлого.

– Что-то на покинувшем языке, – Спри посмотрел на собеседницу.

– Латынь… эта вариация покинувшего языка называлась учеными латынью, – прогорклый характер улыбки доносил трагедию почти забытого прошлого. Невзирая на все попытки захоронения, оно сохранилось в потаенных уголках страдальческой неугомонности девушки. – Великое начинается с малого, так гласит эта фраза.

– Откуда взято?

Девушка отняла руку от силовой варп-установки с зажатым в ней ионно-плазменным карандашом, ознаменовав триумфальное завершение поэтического труда. Фраза витиеватым узором была нанесена на облаченного в никелевый сплав безмолвного зверя, что преобразовывал топливо в кинетическую мощь так же легко, как и заяц использует пружинистые задние лапы для прыжка. Наслаждаясь простотой девчачьего счастья, охватившего Бею, мужчина в адмиральском кителе космического класса восхищался влюбленной в его корабль художницей.

– Из какой-то детской книжки, которую, чудесным образом, сама же и откопала.

– И кто же тот щедрый пилот?

Бэа растерянно уцепилась за распростертые пониманием глаза Крео:

– Тот, кто восемь лет назад пообещал мне, что я буду первой, с кем он выйдет на связь, когда под своим командованием доведет судно до готового нас принять нового дома.

Реактивный крейсер бесшумно нес пилигримов в сторону медианного материка. Ландшафтный предел эпилептического буйства океана теперь устремился к бесконечности: казалось, всю планету захватили перемещающиеся рьяным баттерфляем морские волны.

– Так почему именно эта бандура? – Клинтрек, скорчившись в три погибели, заглядывал под днище лежащего на подставке ящика с оборудованием. – Выглядит внушительно для геофизической игрушки.

– Оборудование, под юбку которого Вы пытаетесь заглянуть, вовсе не относится к ГИС. – Гек Клем вел беседу с любознательным чиновником, пока остальные потихоньку пробуждались ото сна. Клем замечал за Спри странную манеру постоянно озираться на иллюминатор.

– Почему?

– Потому что пневмопушка А41М1 характеризуется как инструмент для осуществления сейсмических исследований, а не геофизических.

– Сейсмика регистрирует отраженные от поверхности волны, Клинтрек, а геофизика это – по сути, спускаемый в породу навороченный зонд, – зевнула Ханаомэ Кид.

– Верно, мисс Кид, – Клем поддержал неожиданное появление отличницы, перечитавшей от корки до корки в свое время всю школьную библиотеку. – То есть пневмопушка осуществит пневмовзрыв, который нисходящей волной промчится по всем пластам, последовательно изучив их свойства и формы.

– И как же она этого добивается, ну волна?

– Да легко. Возбужденные серии взрывов выпустят волны, которые, достигнув каждого пласта, отразятся от него с определенной скоростью в зависимости от внутреннего наполнения его породы. Именно регистрация величины скорости волны, уже отраженной от подземного пласта, и даст нам точное представление пространственной протяженности скрытого резервуара. Регистрировать же отраженную волну будут высокочастотные гидрофоны. Вы, думаю, видели их: они вмонтированы в корпус корабля.

– Мы ее сразу же увидим, эту интерпретацию сейсмических данных?

– Для этого здесь мы, – глазами Крео Спри был поглощен пленяющими видами титанических морских хребтов, снаружи севших на хвост корабля «Новые Фронтиры». – Вы же слушали брифинг, мистер Клинтрек, и, наверняка, все сами знаете. Не будет же ответственный исполнитель из рабочей группы накануне важной экспедиции вращаться в сладкоголосых кругах элиты и делиться впечатлениями о театральной постановке, мм?

– О чем это Вы, Спри? – с укоризненным подозрением чиновник протяжно выпустил из себя первые признания в обидчивом уязвлении на почве допущенного непрофессионализма.

– Забудьте. Просто слушайте Клема. Он Вам все расскажет.

– Так вот, – хваткими ручонками острого лекторского искусства Клем перехватил эстафету докладчика, – омнифрейм Аполло-2, получая от гидрофонов регистрируемую ими телеметрию, в режиме реального времени будет выстраивать пространственно-геологическую модель в максимально возможной – насколько позволяет его вычислительная сила – четырехмерной динамической детализации.

– То есть ни три-дэ, ни подавно два-дэ, – удивлялся каждому всплывшему в памяти слову из новостных строк Клинтрек и произносил их так, словно сам придумал, – а полноценный четыре-дэ.

– Четыре-дэ поможет увидеть временную динамику изучаемой полости, – сказал Спри. – Такой поток передаваемой через спутники информации с гидрофонов только…

– Да знаю я, знаю, мистер Спри, – издав неуклюжее кряхтение, Клинтрек встал с корточек и повернулся к Крео, – только Ваш супермощный компьютер сможет справиться с таким потоком данных. Сколько там, в модели, ячеек, получается, будет, а, мистер Клем? На каждый год – не менее чем пятнадцать-двадцать миллионов?

– Аполло-2, как я уже сказал мистеру Спри…

– А вы нам теперь скажите, – невежественно перебил Гека беспокойный Клинтрек.

– Так, может, позволите ему сперва закончить, прежде чем выставлять на показ свои чиновничьи мускулы? – исподлобья взглянул на словесного обидчика Спри.

– Безусловно, – в наскоро поддельной кротости отступил Клинтрек. – Прошу прощения, мистер Клем. Продолжайте.

– Вы и так все знаете. Что я буду докучать Вам уже известным материалом о пространственно-временных моделях, – сухо выдал Клем.

– Еще раз, временной ряд каждой оцифрованной ячейки породы будет охватывать какой диапазон? – Спри расстался с иллюминатором и накренился в сторону саркофага.

– Я рассчитываю, как минимум, на двести лет. Если Вы позволите, то я задам Аполло-2 установку на больший временной горизонт визуализации динамики изменения породы. Чем больше горизонт изучения, тем больше вероятность узнать природу ионного излучения в три сотни миллионов градусов. Если бы не трагедия с подопечным мисс Кид, мы бы сейчас не были слепыми котятами, летящими к непонятному источнику энергии. Парень в общих чертах успел изучить примерную композицию породы, и даже был чему-то удивлен. Верно, мисс Кид?

Бэа ухмыльнулась про себя, услышав употребление слова «трагедия», что ни в коем разе не соотносилось со стенами закусочной, выкрашенными в темно-красные оттенки венозной крови. «Юноша попал под горячую руку сумасбродных наркодиллеров из какого-то картеля, подобравшего под себя пригородные пустоши Разлом-Сити» – именно так новостные сводки окрестили безжалостную расправу над молодым стажером правительственной комиссии. Бэа просто не могла найти подходящих слов.

– В общем, – продолжил Гек, уловив серьезность намерений девушки оставаться вне разговора, – у меня не было времени, чтобы заново провести аналогичные расчеты. Поэтому будем все делать на месте.

– Что за чертовщина? – один из инженеров «Пласто» указал на приближающийся к судну объект.

Крео, беззвучно чертыхаясь на самого себя, приник к иллюминатору – его зрачки, словно ведомые автопилотом, машинально следовали за траекторией неопознанного летающего объекта:

– Все, живо на пол! – Спри схватил за плечи Ханаомэ Кид и, прикрывая собой, повалил на металлический пол отсека.

Судно изрядно тряхануло, центр тяжести неконтролируемо переместился на левую сторону вмиг опьяневшего крылатого гиганта. Комнатный свет заменили огни настенных ламп, пускающих по окружности, будто перевернутые с ног на голову маяки, аварийное сияние автоматизированной тревоги. Поймавший равновесие десантник двумя длиннющими шагами добрался до окна. Не успел он выглянуть наружу, как Ханаомэ Кид усмотрела в его глазах нарастающее чувство сковывающего страха.

– Левый двигатель отказал! – рявкнул военный.

Еще двое из пассажиров постарались разглядеть турбореактивный мотор, пораженный беспилотным средством.

– Черт, он просто замер! – Клинтрек оттолкнулся от иллюминатора, его спину наклоняло предательское пьянство «Новых Фронтиров». Преодолевая скошенное пространство судна, Клинтрек добрался до ушной гарнитуры, чтобы связаться с лейтенантом Мит-Сугом.

Энергетический фонтан радужной струи потух. Турбина больше не извергала пламя на сопло движка, по инерции оно продолжало сужать жаростойкую чешую, словно испытывая фантомную боль. Бэа высматривала в парализованном агрегате хоть какую-то зацепку на причину случившегося и порядочно удивилась безмятежности Крео – тот, абсолютно свободный от панического мельтешения, думал, что делать.

– Эми-атака, – громко оповещал группу заставленных врасплох компаньонов Крео; динамики трещали речью пилота. – Нужно сбросить балласт.

– Что? Как? – недоумевал Клинтрек. – Кто это был?

– Может, пустынные набежчики? – шатаясь, предположил один из гео-сервисных инженеров.

– Откуда они здесь в такой дали от материка? Это было что-то другое, – Ханаомэ Кид не спускала глаз с Крео, который, видимо, получал инструкции от омнифрейма, гарантирующие им выживание. С неустрашимым спокойствием пантеры тот, не осекаясь, ступал по теряющему осевую ориентацию полу, как по всплывшим из болот головам аллигаторов.

– Мне кажется, я видел беспилотник. – Десантник надавил на гарнитуру: – Шэф, сколько нам до земли?

– Совсем ничего, – пилота опередил Крео, которого, кроме как Ханаомэ Кид и Гека Клема, никто не услышал.

– Еще несколько сотен километров, – раздалось из динамиков. – Сейчас будем пролетать группу островов.

– Ханаомэ Кид, – крикнул Спри, – помоги мне.

Буси-до – единственный, кто успел надеть противорадиационный костюм с вольфрамовым покрытием – взял девушку за руку и подвел к отсеку со спасательными челноками, придерживая ее всякий раз, как только конструкция проседала под неудержимым весом.

Воздушные двери шлюза автоматически распахнулись, стоило паре добраться до них. Судно накренилось еще сильнее. Позади Крео и Бэи раздался матерный ор – все хватались за что только можно было. Девушка не могла понять, почему они тоже не попадали кеглями вслед за коллегами, пока не услышала пневматический привод подошвы Спри: та вонзила бессмертные зубцы обуви в непробиваемую лезвием смертного мужа гортань самолета.

– Отстыковываем все шлюпки, – Спри накинул на себя висевшую на настенных магнитах армейскую куртку с баллистической тканью из самоуплотняющегося геля. Его глаза лихорадочно бегали в поисках панели управления: – Черт, да где она?

– Какой допустимый остаточный вес нужен? – девушка нашла подходящую панель: у каждого мини-челнока она была своя.

– Мало. Нужно отстыковать все челноки. МэвеПит, через сколько мы будем над западными островами?

– Минута, не больше, – динамики шлюза работали с большей чистотой звучания, – но мы не долетим до материка. Придется сажаться.

– Даже не думай, – молниеносно указал Спри, – держи курс на прежние координаты. Я сбрасываю все челноки.

– Ты что охре… – неизвестный импульс оборвал связь с кабиной пилота.

Крео не отпускал руку девушки. Та, вытянув свободную пятерню, щелкала по экранам систем запуска спасательных шлюпок. Четыре шлюпки были отстегнуты и резким нырком скользнули в воздушную пропасть, оставляя за собой раскаленный шлейф на спусковых рельсах. Еще несколько заученных в состоянии аффекта хитрых движений пальцами – и уже пять челноков полетели восвояси.

– Еще один, – Ханаомэ Кид толкнула большего, чем она, где-то в полтора раза Спри в сторону крайней шлюпки. Крео, держа два пальца на раковине уха, продолжал принимать команды омнифрейма. – Ну что там? Этого достаточно, чтобы тяги рабочего двигателя хватило? – Бесстрашная укротительница балластовых отложений на брюхе грузового самолета занесла руку над панелью последней шлюпки. Запястье Бэи тут же обхватил Спри.

– Нет, этого будет недостаточно, – Спри был категоричен. Как он мог по-прежнему оставаться таким методично отрешенным, недоумевала девушка. – Сколько требуется еще сбросить груза с учетом выпускаемой шестой капсулы, Аполло?

– Не меньше девяносто килограмм для гармонизации положения судна в оси тангажа, – как будто намеренно, еще более пугающей хладнокровностью заключил омнифрейм по громкой связи. – Либо сейчас, либо никогда.

– Я знаю, как. Постой, – Бэа оторвалась от Спри и уже почти вышла из шлюзового отсека, как вдруг услышала за спиной опустившийся люк шестого челнока. Девушка закричала: – Нет, стой! Ты же погибнешь! Маска, возьми маску!

Ханаомэ Кид повело в сторону и почти подкинуло вверх, но та сноровисто ухватилась за брусья, вмонтированные на крышке люка, что отделял корабль от его пилотируемых капсул. По ту сторону оградительного окошка на нее смотрели не потерявшие прежнюю решимость глаза Крео.

– Что ты делаешь? Не смей! – Будь у нее силы, чиновница бы вскрыла люк, как консервную банку, но она – всего лишь представитель человеческого рода, жалкий своей немощностью перед несгибаемостью металла. – Я сброшу оборудование из грузового отсека.

– Пять секунд, – Ханаомэ Кид слышала обратный отсчет, который выщелкивал бесстыжий омнифрейм с безэмоциональной пустотой холостого выстрела. Девушка никогда еще не ощущала себя настолько беспомощной – ей хотелось взвыть от остервенения над собственной убогостью, так как она, позволившая безликому страху сломить ее, вот-вот потеряет что-то на редкость светлое в ее жизни.

– Не успеем. Прости меня, пожалуйста. Ничто не должно вставать на пути твоей миссии. Все будет хорошо. Отстыковка.

– Хотя бы маск… – Бэа не успела выговорить обозначение средства, которое могло бы продлить жизнь ставшему ей вмиг дорогим отщепенцу.

Перед ней предстала сплошная пустота: та, плавно уходя вниз по рельсовым путям, открывала вид на еще более глубокое равнодушие моря. Карусель аварийных огней – оттенки красного попеременно мчались по лицу Бэи – прекратила осевое вращение, ее пунцово-малиновое беснование заменило искусственное дневное освещение.

«Новые Фронтиры», слегка пошатываясь от бьющегося в лоб вихря, вновь приняло устойчивое положение в системе координат полета. Оставшаяся сила тяги двигателя пустила импульсы равновесия по скрытым в фюзеляже стальным клеткам Пуркинье.

Единственное, что оставалось безжизненным, был хвост судна, где зависшая в прострации девушка пыталась уговорить себя смириться с непозволительной утратой мужчины, триумф мирового открытия с которым в концентрационной зоне она надеялась разделить.

***

Силуэт женщины срастался с композицией монолитных построек, расположенных вдали чуть ли ни у самого горизонта. Такие же позабытые, как и времена ушедшей в небытие эпохи, они стояли совсем одни. Каркасы зданий проседали, над ними, в виде фонарных столбов-переростков, уходили ввысь терравосстановительные вышки. Эти преобразующие станции, точно сосредоточенные хирурги в ходе аутопсии, наблюдали за анатомическими особенностями железобетонных трупов, обнаженных гниением. Где-то среди остолбеневших учеников, наверняка, стоял и сам доктор Тульп.

Девушка нащупала на рукоятке удерживаемого ею крупного подавляющего средства кнопку спуска, но нажать на пластиковый бугорок не решалась. Она продолжала смотреть вдаль: грусть лишенных собственной истории детей, погребенных «слепой яростью» в концентрационной зоне, взяла в плен Ханаомэ Кид и не отпускала.

Да, именно так все и было. Отец ни раз рассказывал ей историю великого мученичества, когда в редкие для него дни свободного от работы времени он забирал на рыбалку маленькую дочь, горящую энтузиазмом всезнания.

Около четырех ста лет тому назад значительная площадь полярных льдов растаяла. Таившаяся под мертвыми снегами рать смертельной заразы чумным роем окутала значительную часть срединного материка, чудом миновав центральную всегломерацию, – все, что было южнее ее, перестало существовать. Когда, казалось, биоинженерия победила штамм, а в подвергнутых заражению зонах развернулись санитарные лагеря, где лечили больных, человечество внезапно сотрясло зловещее бедствие, явившееся биологическим отмщением за своих вирусов-предшественников: «слепая ярость» обращала людей в лишенных сознания живых мертвецов – она была тем самым вовремя незамеченным оружием природы, которое вознамерилось отомстить людям за надругательство над ней. Зараженные лишались зрения, их речь становилась бессвязной, в итоге опускаясь до обезьяньего уханья; волокна мышц укреплялись язвами и толкали больных на насилие. Население большой части срединного материка либо обратилось в зомбированных паразитов, либо пыталось выжить в подверженных риску биологической угрозы зонах, не имея возможности покинуть территорию, так как военные силы центральных земных властей установили карантинную зону по ее периметру: ничто живое или мертвое не имело право пересекать линию, отделяющую людской род от неминуемой погибели.