Смерть на Кикладах. Сборник детективов №5

Смолев удивленно хмыкнул, но ничего не сказал. Он набрал побольше воздуха в грудь, оттолкнулся ногами от буйка и нырнул, догоняя Софью. Это было непросто: плавала она отлично. На берег они вышли вместе.

– Рыжая, – отдышавшись, решил поставить точку в разговоре Смолев, прыгая на одной ноге, пытаясь избавиться от набравшейся воды в ухе. – Ты же меня знаешь, я в твои личные дела никогда не вмешивался и сейчас не собираюсь. Мне бы со своими разобраться, – он быстро переоделся за обломком скалы в сухую одежду и, выйдя снова к Соне, присел на камень, чтобы надеть кроссовки. – Просто я хотел тебе сказать, что если вы с Петросом надумаете в ближайшее время сыграть свадьбу, то и вилла, и таверна, – все в полном вашем распоряжении. Бесплатно, разумеется, включая свадебный банкет. Привози маму и друзей, тоже пусть живут, сколько нужно. Это мой скромный подарок тебе и Петросу. Вы же все равно рано или поздно поженитесь!

– Спасибо, дядя Саша, – поддавшись порыву, Софья благодарно чмокнула Алекса в щеку и весело рассмеялась. – Обязательно поженимся. Куда же мы теперь денемся? Поженимся непременно! Когда этот греческий тюлень созреет, чтобы наконец сделать мне предложение! Как только – так сразу! – зайдя за большой валун, она быстро переоделась и, отжимая мокрый купальник, уточнила: – Как вернемся? По набережной или напрямик, через парк?

– Пойдем через парк, – кивнул Алекс, подхватив оба боккена. – Срежем путь. Время поджимает…

По молу они вернулись с Палатия на набережную, миновали собор Святого Антония Великого, прошли мимо небольшого автовокзала, с которого каждый час уходили рейсовые автобусы, развозя туристов по наиболее интересным туристическим маршрутам острова. Прошли мимо небольшого здания администрации порта, пересекли парк и через десять минут уже снова были у знакомой калитки на улице Апиранто.

– Доброе утро, босс! Доброе утро, Софья! – звонкий и радостный голос Катерины остановил их у стойки ресепшн.

Девушка была уже час как на посту, и ей просто ужасно не терпелось с кем-нибудь поговорить. Смолев давно понял для себя, что лучшее в такой ситуации – ее попросту не перебивать. Несколько минут терпения, – зато потом с ней можно будет спокойно и продуктивно общаться.

– А вы уже вернулись? Как водичка? И как это вы купаетесь в такую погоду, босс? Холодно же! Местные не купаются уже месяц как, да и правду сказать – я бы ни за что сама не рискнула: в октябре-то месяце! Б-р-р-р-р! Все местные, конечно, на вас глядя, удивляются, но я им говорю, что в России все жители – закаленные, как медведи. Там же постоянно холодно, ведь правда? Мне моя русская бабушка рассказывала, когда я совсем маленькая была, что у них в Сибири такие морозы, что они с тех самых медведей снимали шкуры и носили всю зиму, пока медведи спят. Я вот только не поняла тогда: они им весной шкуры обратно отдавали, что ли? Сейчас-то я об этом даже подумать боюсь. Интересно, а морозы, это сколько? Наверное, все минус десять? Это же кошмар… Я даже представить себе такого ужаса не могу: это же носа на улицу не высунешь? И в босоножках не походишь? Пришлось бы по три сарафана сразу надевать? Это же жутко неудобно, и где набрать на всех столько сарафанов? Вот мне Костас и говорит, что из-за морозов надо все время закаляться, как вы, и пить водку. Мол, в России все русские постоянно закаляются, ныряют в прорубь, а потом пьют водку, чтобы согреться, дружат с медведями и играют на струнных инструментах. Забыла, как называется! Ла-ла-лай-ка, кажется… Странно только, что вы с Софьей водку почти не пьете, – это, наверное, потому что вы к нашей погоде уже потихоньку привыкаете?..

– Так, Катюша, – изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица, мягко перебил ее Смолев, строго взглянув при этом на управляющую: та давно отвернулась и закусила губу от едва сдерживаемого смеха. – До завтрака – всего ничего. Погоду, фауну и алкогольные традиции в России обсудите с Софьей позже и без меня. Если есть что по делу, – быстро и кратко!

– Ой, босс, а вам вчера пакет доставили уже совсем поздно под вечер, – продолжила словоохотливая старшая горничная, не дожидаясь ответа на свой предыдущий вопрос. – Какой-то официальный, из мэрии! Толстый такой, тут столько печатей. Я уж вчера не стала вас беспокоить. Я у курьера-то спросила, мол, срочное что? А он говорит: нет, несколько месяцев ждали, до утра спокойно подождет! Вот, возьмите! – она вручила Алексу действительно толстый пакет, на котором было выведено красным шрифтом по-гречески: «Муниципалитет Наксос, отдел землепользования, аренды и строительства» и стояло несколько расплывчатых сиреневых печатей.

– Отлично! Ну-ка, Соня, подержи!.. – обрадованно воскликнул Смолев, передал боккены Софье, вскрыл пакет и быстро осмотрел его содержимое. – Рыжая, пляши! Нам согласовали аренду соседнего участка! Здесь все: и разрешения, и договор аренды, и кадастровые планы. Прекрасная новость!

– Вот здорово, дядя Саша! Поздравляю! – подхватила та, довольно улыбаясь. – Теперь все построим: и концертную площадку, и бассейн. От клиентов в следующем сезоне отбоя не будет!

– Так! – проговорил Смолев, что-то быстро прокручивая у себя в голове. – Рыжая, срочно приглашаешь архитектора и строителей. Свяжись с профессором Морозини из Кастро. В свое время он предлагал мне контакты своего местного подрядчика. Якобы, очень ответственный и толковый. Я сам с ними сегодня хочу выйти на место и объяснить, что нам требуется. Пусть готовят смету всех работ. Это я сделаю перед тем, как пойду встречать Стефанию с парома. Давай их на одиннадцать двадцать.

– Хорошо, дядя Саша, – кивнула Софья, возвращая Алексу боккены. – Все, я к себе! Потом в душ и на завтрак! После завтрака встретимся.

Управляющая взмахнула рукой и побежала вверх по лестнице. Алекс, держа боккены под мышкой, повернулся к Катерине, но та привычно опередила его вопрос:

– Вам, босс, завтрак уже накрыли на хозяйской половине, и к приезду Маннов тоже все готово: на вашей половине все комнаты убраны. В вазах – цветы; фрукты и вино, – все стоит! Кстати, для Стефании вчера Христос принес потрясающий букет, ей очень понравится, вот увидите! Мы его в вашей спальне поставили, у изголовья кровати, она его обязательно сразу же заметит!..

Увидев, как изменился владелец виллы в лице, Катерина смутилась и затараторила еще быстрее:

– Ой, босс, совсем забыла вам сказать! Вчера по электронной почте пришло подтверждение от того гитариста, про которого мне накануне говорила Софья: пишет, что тоже сегодня приезжает, но трехчасовым паромом. Мы восьмой номер для него приготовили, а с парома его Костас встретит и на виллу проводит. Его к вам сперва? Или как? Или вы будете заняты?

– Пожалуй, буду занят. Пусть парень спокойно поселится и отдохнет с дороги, – поразмыслив, ответил Алекс. – Передай, пожалуйста, Артеми, чтобы та отнесла ему в номер закуски: обед-то он пропустит. А вот на ужине мы с ним уже и переговорим. А до ужина, если он захочет, лучше сводите его в город, покажите достопримечательности.

– Хорошо, босс, – кивнула старшая горничная и администратор ресепшн в одном лице. – Все сделаем! Так я это тоже Костасу поручу тогда, если вы не против? После заселения сходят в Кастро и по набережной пройдутся. А потом он его обратно на виллу приведет.

Она уже сняла телефонную трубку, чтобы позвонить своему жениху, который часто подрабатывал таким образом на вилле «Афродита», встречая и провожая гостей, а также выступая своего рода островным чичероне16 по основным местным достопримечательностям. Парень был толковый, и Алекс никогда не возражал. Долго ожидать согласования от владельца Катерине не пришлось.

– Поручи, – охотно согласился Смолев. – Пусть погуляют, после парома проветриться – самое то. И Костас подзаработает. Все или что-то еще? Нет? Тогда и я у себя! – он быстро взбежал по ступенькам и направился в сторону хозяйской половины.

День, как и предполагал Смолев, действительно оказался длинным, хлопотным, но полным радости от общения с дорогими Алексу людьми.

Манны приехали, как и ожидалось, в полном составе. У генерала Интерпола случился кратковременный отпуск, и Виктор решил сделать приятное Терезе и близнецам – вывезти их на Наксос в гости к «дяде Саше». Виллу «Афродита» дети Маннов полюбили давно и горячо. Особенно им нравилось часами пропадать на пляже рядом с таверной «У Ирини и Георгиоса», где для них никогда не заканчивались свежевыжатые соки, а также сливочное мороженое с клубникой и шоколадной крошкой.

Алекс лично встретил Маннов в аэропорту и отвез на виллу. Они дружно позавтракали в гостиной на хозяйской половине, обменялись новостями и обсудили планы на ближайшие несколько дней, включая предстоящую поездку на Парос на музыкальный фестиваль.

Всегда, когда друзья приезжали к нему в гости, Алекс селил их в хозяйском доме, где места хватало всем: помимо кабинета Смолева в небольшой башенке – три больших спальни с собственными ванными комнатами, огромная гостиная, совмещенная с просторной кухней, оборудованной по последнему слову техники, к которой примыкали бар с барной стойкой, а в углу горделиво высился заполненный лучшими винами острова специальный винный шкаф. На хозяйской половине были даже небольшой винный погреб и сигарная комната, которой, впрочем, никто никогда не пользовался.

Оставив Маннов доедать «вкуснейший» – с их слов – завтрак, Алекс встретился с владельцем небольшой местной строительной компании – Спиросом Попадопулосом, которого на острове все называли «Большим Спиросом». Не столько из-за его высокого роста – хоть он и оказался выше Смолева на полголовы – но, по большей части, из-за огромного живота, который грек нес перед собой гордо и бережно, словно стеклянный аквариум, обтянутый широкими пестрыми подтяжками. Местные шутили, что живот Большого Спироса всегда и во всем опережает собственного хозяина, а тот от него вечно отстает, оттого вечно и суетится. Несмотря на мощную комплекцию, Большой Спирос оказался человеком крайне деятельным и толковым: он быстро понял, что хочет от него владелец виллы, и пообещал, что сметы на строительство капитальной концертной площадки и бассейна будут уже к вечеру. Смолев удивился такой расторопности, несвойственной островным грекам, и попросил первым делом сколотить небольшую временную сцену и деревянный настил, куда можно было бы поставить стулья. А также провести электричество с соседнего трансформатора, чтобы запитать звуковое оборудование. Убедившись, что у Смолева на руках есть все действующие разрешения и получив гарантию оплаты, Большой Спирос весело хлопнул Алекса по плечу и сказал, что все будет готово за один день, можно ни о чем не переживать. Алекс снова покрутил недоверчиво головой, но ничего не ответил. После разговора с подрядчиком Смолев покинул будущую строительную площадку, одновременно и окрыленный надеждой, и погруженный в сомнения. Большому Спиросу очень хотелось верить, но повальная необязательность строителей давно вошла в Греции в поговорку даже среди греков, которые сами никогда и никуда не спешили. Алекс решил, что не будет забегать вперед и торопиться с выводами. Поживем – увидим, решил он. Спирос и два его помощника, гораздо более щуплой комплекции, остались на участке, чтобы провести необходимые замеры и расчеты.

Паром Стефании опоздал на сорок минут. Алекс провел их в томительном ожидании за столиком ближайшего к пирсу кафе. Медленно и размеренно потягивая чистую воду из большого бокала, он задумчиво наблюдал за людьми, неспешно гуляющими по променаду. Как правило, это были европейские туристы в пожилом возрасте: немцы, французы и англичане. Смолев окрестил их про себя «олимпийцами». Они гуляли парами, опираясь на трости, щурясь на нежаркое осеннее солнце и ведя неспешные беседы. Но встречались и пары помоложе. Они шли быстрее, обнявшись или взявшись за руки, то и дело обгоняя «олимпийцев», громко разговаривая о чем-то и смеясь на ходу. И те, и другие создавали человеческий поток, медленно плывущий по променаду.

Вот с веселым гиканьем пробежала стайка местных мальчишек, пытаясь догнать своего собрата на велосипеде. Ездок, значительно младше своих преследователей, судорожно елозил на потертом кожаном сиденье, с трудом доставая ногами до педалей, заливисто хохотал, оглядываясь на погоню и самозабвенно звонил в звонок, подавая сигнал прохожим на променаде о своем приближении. Отдыхающие быстро расступались в стороны, пропускали эту ватагу, а потом снова смыкались за ними, качая головами, и поток вновь восстанавливал свою форму. Вот прошли студенты – подопечные пани Шиманской, держа в руках только что купленные ими сувениры в одной из многочисленных лавок и с жаром обмениваясь впечатлениями от увиденного. Они уже тоже были все как один в белых майках с надписью «Enjoy Naxos!»17 и голубых бейсболках.

Двое загорелых мужчин в кожаных куртках, темных джинсах и основательно запыленных кроссовках, двигаясь против потока и все время сверяясь с картой, которую держал в руке один из них, направлялись в сторону старого города. Они остановились через пару шагов рядом с девушкой, продававшей мороженое на променаде, и вступили с ней в беседу. На их вопросы та закивала и показала рукой в сторону Кастро. Один из них, пониже ростом, потрепал девушку по щеке. Когда мужчины уже отошли на значительное расстояние, к продавщице подбежала девушка в такой же униформе, вероятно, ее напарница и о чем-то спросила. Первая, беспечно пожав плечами, что-то ответила, и они обе весело и заливисто рассмеялись. Алекс отвернулся.

Наконец, паром показался вдали, и, заметив его, народ стал подходить ближе к пристани, скапливаться на пирсе, на молу, занимать лавочки: впереди их ждало зрелище. Огромный паром, казалось, вырастал на глазах. Смолев подозвал официанта и рассчитался.

Люди собрались на набережной, глядя, как огромная махина морского лайнера заполняет собой практически всю акваторию. Спустя еще десять минут после того, как паром был надежно пришвартован к набережной толстыми канатами, на берег с него хлынул поток приезжих. От потока отделилась стройная женская фигура с небольшой спортивной сумкой в руке и направилась к платану, у которого они договорились встречаться. Алекс поспешил ей навстречу. Они обнялись и стояли так, не обращая внимания на проходящих мимо людей.

– Ну наконец-то, – тихо сказал он ей на ухо по-испански, хриплым от волнения шепотом. – Маленькая, ты устала? Я очень долго ждал тебя. Что ты хочешь?

– Хочу побыть только с тобой, – закрыв глаза, ответила она, обнимая его за шею и прижимаясь всем телом. – Я очень соскучилась. И очень устала от людей. Большие города ненавижу. Толпы, толпы и толпы… Становлюсь жутким мизантропом. Поедем в долину? Туда, к реке. Где мы были прошлый раз. На наше место. Только ты и я.

Алекс молча подхватил ее багаж, и, обнявшись, они пошли к стоянке, где их ждала Нива с наклейкой «Villa Afrodita» на водительской двери.

Ни одной свободной минуты, чтобы пообщаться с Пабло, у Алекса так и не нашлось до самого вечера. Перед ужином они со Стефанией вернулись на виллу, чтобы принять душ и переодеться. Алекс уже оделся и ждал, пока Стефания выберет украшения, гармонирующие с ее вечерним платьем.

На столе зазвонил телефон. Смолев снял трубку.

– Дядя Саша, это я, – услышал он встревоженный голос управляющей. – Удобно?

– Говори, Рыжая, – подтвердил он по-русски. – Ты нас на ужин пригласить хочешь? Мы будем через четверть часа. По крайней мере, я уже готов, а Стефании осталось только выбрать сережки. Поскольку она взяла с собой в этот раз всего две пары, думаю, что пятнадцати минут нам хватит. А что такое у тебя с голосом?

– Дядя Саша, тут такое дело. Слушай, а этот Пабло… Гитарист, что приехал, он нормальный?

– В каком смысле, «нормальный»? – понизив голос, удивленно переспросил Смолев, выходя на балкон. – Что ты имеешь в виду?

– Да странный он какой-то. Костас рассказал, что он встретил его с парома и привел на виллу. У того из багажа только гитара и небольшая сумка. Номер его вполне устроил. Он наскоро перекусил, поблагодарил Катерину, вещи оставил, только попросил номер закрыть, и они с Костасом отправились в Бурго.

– И что же здесь странного? – недоуменно спросил Смолев, вклиниваясь в паузу. – Решительно ничего пока.

– Дядя Саша, ты дослушай, – продолжила Софья. – Костас утверждает, что все было хорошо, пока они не дошли до Кастро. Ну, помнишь, там, где информационный центр для туристов? Костас говорит, что шли, разговаривали, Пабло говорит по-английски совсем чуть-чуть, но ты же знаешь Костаса: он на пальцах кому хочешь, что хочешь расскажет, хоть теорему Пифагора. Но разговор все равно не особенно клеился, поэтому Костас и повел испанца специально в этот центр, чтобы материалы взять на испанском языке о Наксосе, о Кастро, – ну ты понимаешь! Решил, что называется, проявить заботу о туристе… Вроде все было ничего, испанец даже улыбаться начал, хотя с парома вышел, со слов Костаса, смурной, как туча. Тот еще подумал, что испанца укачало. А тут, в инфоцентре, этого Пабло вдруг как подменили!

– В смысле?

– А в том смысле, дядя Саша, что с порога он словно взорвался, начал махать руками, что-то выкрикнул, вспылил, в общем. Бедолага Костас ничего понять не мог, только глазами хлопал: тот только по-испански говорил, причем, что-то малоприятное. Работницы центра попытались его успокоить, вразумить как-то, но у них не очень получилось. Костас говорит, что Пабло даже сорвал со стены какой-то плакат, порвал его в клочья, выругался, махнул рукой и убежал. Костас вернулся один, говорит, что ходил целый час, искал Пабло по ресторанам на берегу и все пляжи обошел. Не нашел нигде, решил вернуться на виллу и все мне рассказать. Стоит тут рядом, на нем лица нет, чувствует себя виноватым. Не может понять, что он сделал не так. Катерина его утешает, но я решила тебе позвонить. Вот я тебя и спрашиваю: этот Пабло вообще нормальный? Что это такое с ним было?

– Понятия не имею, – честно признался Смолев. – Очень надеюсь, что нормальный, хотя, судя по всему, не без странностей… Одно точно знаю: музыкант он выдающийся!

– Это, конечно, радует, но, как говорится, «зачем же стулья ломать?!».

– М-да. Я тебя очень попрошу: позвони сама в инфоцентр, извинись перед работниками за нашего постояльца, – сказал Смолев. – Если он еще раз там появится, – пусть они немедленно тебе перезвонят. Костаса успокойте: он ни в чем не виноват, у нас к нему нет никаких претензий. Оплати ему по обычному прейскуранту. И вот еще что, – прибавил он после паузы. – Рыжая, спроси у них, какой именно плакат порвал наш испанец?

– А это так уж важно? – засомневалась Софья. – Думаю, рекламный какой-то со стенда сорвал. У них, насколько я помню, там большой рекламный стенд стоит у самого входа. Объявления, концертные афиши, реклама местных турфирм. Думаешь, это что-то значит? Может, просто псих?

– Кто знает, кто знает. Все же уточни. Чувствую, и на ужине нам поговорить с ним сегодня не удастся, – вздохнул Смолев. – Ох уж мне эти сложносочиненные творческие натуры! И все как один – с тонкой душевной организацией!.. Ладно, поговорим с ним после завтрака. Все будет понятно. Пока ничего не предпринимай. Утро вечера мудренее. Дайте только мне знать, когда он появится на вилле.

– Ты думаешь, он вернется?

– Конечно, – без тени сомнения ответил Смолев, вернувшись в комнату и одобрительно показывая большой палец Стефании, определившейся наконец с выбором. – Вернется непременно. Ведь у нас его гитара!

Часть пятая

Гитара снимает покровы с тайн

человеческой души.

В. К. Родионов

«Александр, добрый день!

Наш Фестиваль закончился, призы вручены, места поделены, мастер-классы проведены, все эмоции постепенно улеглись, – можно перевести дух! Слава богу! Все прошло как нельзя лучше. Два дня после Фестиваля мы приходили в себя, подводили итоги, проводили разбор полетов в Оргкомитете, не без этого, потом еще и торжественный банкет для именитых гостей и спонсоров… Валюсь буквально с ног, усталая, но очень довольная! Вот сегодня утром я добралась до компьютера и, наконец, могу вам выслать обещанные материалы, касающиеся Макарова и Мерца. Вы уж простите меня за задержку! Очень я переживала за своих учеников, просто очень! Вы, наверное, заметили… Но муж снова оказался прав: они выступили просто замечательно! Волшебно выступили! Я так рада за своих мальчишек! Они у меня очень трудолюбивые и страшно талантливые, ужасно ими горжусь!

А еще я очень рада, что мы с вами наконец-то познакомились: Игоря после нашей встречи на Фестивале вот уже неделю как не узнать, будто подменили! Веселится, говорит, молодость вспомнил. Взбодрился, настроение отличное, смеется все время, шутит, мол, старая гвардия еще ого-го! Планы строит на отпуск, да и вообще, вспомнил, что у него должен быть отпуск! Последние пять лет я от него этого слова вообще не слышала. Так, в лучшем случае, на выходных куда-то выбирались, не дальше Финского залива. Так что это очень хорошо, что вы приехали, Александр! Вы уж, пожалуйста, приезжайте почаще теперь, мы всегда будем рады вас видеть!

Я никогда мужа не расспрашивала про вашу службу, знаю, что вы еще срочниками воевали вместе, через многое прошли. То, что он у вас старшиной роты был, я сама догадалась по тому, как вы его называли… Он-то сам никогда не рассказывает, а я и не спрашиваю. Он у меня, конечно, молодой генерал, еще пятидесяти нет, но уже и не двадцать лет. Вижу: сильно устает, нервничает много, переживает, хоть и бодрится. Когда в Сирии события начались, сутками у себя на Дворцовой пропадал, потом началось: командировка за командировкой… Чего мне это стоило – пережить эти все его командировки… Сейчас-то уже поспокойнее, но все равно, вы же знаете: в армии вечно то одно, то другое. Чаще стал за сердце хвататься, когда думает, что я не вижу. Никак не могу отправить к кардиологу, – только рукой машет. Генералу, якобы, не пристало по врачам ходить! Подчиненные, мол, не поймут! А кому еще ходить? Все здоровье по военным городкам растерял да по командировкам. Но сейчас-то мы, надеюсь, в Петербурге надолго, слава богу, и я добьюсь обязательно, чтобы он местным врачам показался. Это он внешне такой толстокожий и невозмутимый, но я-то его с лейтенантской поры знаю, меня не проведешь! Вот и стараюсь его чаще выводить куда-нибудь, чтобы он хоть немного отвлекался. А что может быть лучше музыки? Так и ходим вместе по концертам. А еще знаю, что для него все его боевые друзья – просто на вес золота, лекарство от всех болезней! Вы уж про нас, пожалуйста, не забывайте, приезжайте в Петербург при первой же возможности!

А теперь про Макарова и Мерца. Это старая история, вокруг нее действительно очень много кривотолков. Я высылаю вам в приложении к этому письму несколько файлов, почитайте, там мемуары самого Николая Петровича Макарова, две книги: «Задушевная исповедь» и «Семидесятилетние воспоминания». Писатель он, конечно, спорный. Изящным стилистом его тоже я бы не назвала, но он добросовестно дает в своих воспоминаниях огромное количество фактов, причем с такими подробностями, в таких деталях, что вся картинка тех далеких событий будто оживает перед глазами. Игорь тоже прочел эти книги, похвалил как раз за информативность. Сказал, что «данных много, есть с чем работать».

Дополнительно я вам пересылаю еще мемуары современников Макарова, воспоминания его учеников, – все, что мне удалось найти из публикаций в прессе тех лет. Там и статьи, и рецензии, и письма самого Николая Петровича.

Теперь о Мерце. Это был очень талантливый композитор, который, увы, прожил совсем немного. Вот я для вас подготовила, не поленилась, несколько выдержек о его музыкальном наследии от очень известного белорусского композитора, писателя, историка и музыковеда Виталия Константиновича Родионова. Здесь всего несколько абзацев, но как емко и красочно сформулировано! Я считаю, что никто лучше Родионова пока не смог описать музыку Мерца. В своей книге «Гитара музыкальная» Родионов, в частности, пишет:

«Музыка Иоганна Мерца – это зрелый романтизм, это взгляд на мир глазами влюбленных, когда природа полна неги, таинственности и красоты. Особенно трогательны у Мерца пьесы, насквозь пронизанные романсовыми интонациями. Нельзя описать словами бесконечную гамму полутонов и оттенков прекраснейшего из человеческих чувств, свойственную гитарной музыке Мерца! Возвышенная лирика передает радость встречи, нежность объятий и горечь разлуки в пьесе «К Мальвине». Иной раз человека охватывает глубокая задумчивость, и он задумывается о смысле жизни, любви, счастье и неизбежных утратах в «Песне без слов». К примеру, «Любовная песнь» – это нежная, ласковая речь двух молодых людей, признательных судьбе за то, что встретились и теперь могут наслаждаться красотой возвышенного чувства. «К моей далекой» – это обращение к даме сердца с приветливыми и ласковыми словами. В одном из «Романсов» мы наблюдаем, как затаенная, нежная беседа перерастает в бурные объяснения. В другом «Романсе», с типичным для Мерца развернутым речитативным вступлением и собственно самой мелодией, есть затаенная грусть, просветленный характер которой напоминает о былом счастье. В «Вечерней песне» лирическое настроение словно исчезает в ночном сумраке.