Армагеддон был вчера

«Столпер-плюс», с портретом Столпера-равноапостольного на этикетке – люблю ее, она лавровым листом отдает, на послевкусии.

Увы, Идочка безошибочно вычислила виновного, набросившись на Фимку – поскольку, по ее словам, я еще не оправился от болезни, и в ближайшие лет пятьдесят не оправлюсь, если у меня такие друзья! – я развожу руками, встаю и, дабы не впасть в искушение, отправляюсь в туалет.

– На прошлой неделе одного дурака-рэкетира брали, – доносится до меня веселый бас Ритки, и я задерживаюсь в коридоре, чтоб послушать. – Долги под заказ из должников вышибал. Способ, дескать, колдовской разведал, чтоб без проблем. Я у него, когда наручники нацепил, спрашиваю: что за способ? А он мне серьезно так: очень просто, служивый! Берут два яйца двумя пальцами, протыкают иглой трижды с двух сторон…

Первым хрюкнул Фима-Фимка-Фимочка.

– …с двух сторон, значит, потом опускают яйца в кипящую воду с солью и перцем…

Деликатный смешок – это следовательша; и почти сразу меленько захихикала тетя Лотта, старая заговорщица.

– …потом дверь на замок, ключ в кипяток, и поешь фальцетом: «Черт приносит того, кто просит! Замок я закрыла, долг в яму зарыла, забрала у пакостника иль убила!..» Ну, дальше я не помню. И напоследок…

– Чего это вы все хохочете? – слышен мне обиженный возглас Идочки. – Нет, правда, что тут смешного?!

– А главное напоследок, – заканчивает Ритка, весь сотрясаясь в пароксизмах. – Главное в том, что ключ с яйцами вареными надо снести на могилу с именем должника, а замок от двери – на могилу с именем кредитора! Я у него спрашиваю: и что, впрямь никаких проблем? Кивает, зар-раза… если, говорит, гостинцы на могилы снести не забудешь, то никаких…

Ухмыляясь, покидаю коридор.

Ну, Ритка, ну, шалопай…

Заперев дверь туалета на задвижку и отгородившись ею от слабо доносившегося из комнаты гула голосов, я вздохнул с облегчением. Ну и денек сегодня! Одно могу сказать: Идочка – молодец. И как сестра милосердия, и вообще… Или это наша первая встреча в ванной так на меня подействовала? Вряд ли: что я, голых баб не видел?! Видел. Да и не голая она была, хотя и пес на нее как-то так косится, и я – тоже кобель еще тот…

Тоненькая пачка листков в клеточку вываливается из моего кармана на кафель пола, я вспоминаю, откуда у меня взялись эти листки – и поскольку сидение в туалете располагает к чтению, по-новой углубляюсь в письмишко Ерпалыча.

Мысль отдать листки Эре Гигантовне возникает несколько позже, и убедительностью эта мысль не обладает.

«Акт творения»(страницы 3-9)

…Вот так я впервые и познакомился с сектантами Волшебного слова. Впрочем, к тому времени их почти никто не звал сектантами, особенно в кулуарах городского филиала НИИПриМ.

Института прикладной мифологии.

Через неделю приглашают меня на Космическую 28, в этот самый ПриМ, к трем часам дня. Попросили рукопись почитать – дескать, знают, что я в часы досуга литературкой балуюсь, и намереваются издать. Ничего, что не по профилю, ничего, что у них не издательство, зато лицензия есть. Вы только не удивляйтесь, Алик, но я тогда вроде вас был, графоманил помаленьку. Целый романище нарисовал. Финал один остался. Разве что вы с «Быка в Лабиринте» начали, а меня с самого начала на Геракле зациклило. Павшие там всякие, жертвы, Семья Олимпийская… Одно удивительно, Алик: с такой скудной подготовкой, как у вас, прийти к сходным взглядам на Элладу ХIII-го века до нашей эры можно было лишь… одно скажу – талант! Матерый вы человечище!.. не обижайтесь, шучу. Короче, почитали в ПриМе мое бумагомаранье, посетовали, что не до конца дописано, поговорили со мной по душам и работу предложили. Завалили по уши всякими Аполлодорами, Павсаниями, Ферекидами, Диодорами Сицилийскими в ассортименте; а от меня требовалось – «сумасшедшие допуски и сумасшедшие выводы»! Комнату мне выделили, то бишь кабинет, компьютер поставили. Меня еще удивляло поначалу – какого рожна я, словоблуд-эллинист, им занадобился? Потом уже понял: синтетиков у них не хватало. Информации валом, а непредвзятых голов, которые способны на любое безумное допущение, на синтез несовместимого – этого не было.

Забегая вперед, добавлю: книжку мне они-таки издали. Гонорар выдали, неплохой гонорар по тем временам, впридачу десять авторских экземпляров, которые я за три дня друзьям раздарил… Спрашивал: почему в нашем городе книга не продается? Сказали, что книготорговцы весь тираж увезли за кудыкины горы, где цены выше. И то дело – не отвечать же мне, дураку, что десятью экземплярами все издание и ограничилось! Не для того Молитвина Иеронима Павловича на работу брали…

Отдел, по ведомству которого я числился и даже зарплату получал, назывался «МИР». В смысле «МИфологическая Реальность». Не самая удачная аббревиатура, но сойдет. Слыхал я, хотели сперва «Мифрел» назвать, но у одного британского профессора уже похожее слово проскальзывало.

Решили, видимо, что нашим осинам дубы Ее Величества – не указ.

Приятель мой, что телевизор умасливал, там же вкалывал. Он мне и поведал (после того, как взяли с меня подписку о неразглашении), каким образом в нашем городе окопалась секта Волшебного слова. Прорвало в середине 90-х городские очистные сооружения. Город почти все лето без воды, эпидемия грозит – тут дюжина отчаянных голов и решила: прадеды, когда с озером нелады, шли на поклон к водянику, когда с домом проблемы, домовому кланялись, если в лесу беда, лешему мед или там девок носили-водили… Отчего не попробовать? Термин придумали: болевые точки окружающей среды. Вроде иглоукалывания. Для них леший не леший, а персонифицированная активизация саморегулятора лесомассива, воздействовать на которую путем локальных приношений… Не пугайтесь, Алик, я дальше не буду, самому больно было всю эту дребедень слушать. Поначалу не выходило ничего, хоть полдома баклажаном измажь, а там глядь – сперва по мелочам, дальше больше: канализация фурычит, электроприборы на «ять», про ремонт квартир и думать забыли!

Вот так впервые к Тем и достучались; я имею в виду – к городским Тем, поскольку к Тем природным пращуры наши достучались еще во время оно.

Достучались – и в конечном счете угробили практически всех.

Только не считайте, что наши с вами соотечественники самые умные. Секте Волшебного слова, как я понял, еще на тот день лет сорок было, не меньше. И ареал распространения – широчайший. От черных кварталов Чикаго (этим жизненный прагматизм еще не всю веру в Вуду вытравил) до неоновых реклам Токио, где не раз в канализации видали водяного-каппу с темечком, полным воды. Просто помалкивают они: кому охота рай обетованный на психушку менять?!

И удивляться не стоит. Город – он ведь тоже среда, вроде природной… чем мы хуже предков? Тем, что умнее? Так поглупеть – дело недолгое! Оглянись, горожанин: кругом свои скалы и озера, свои солнце и звезды, свои засухи и наводнения! Нарушили баланс – и загнулись! Причем никакого самовосстановления, как в природе, не наблюдается, и даже наоборот! Приходится все время поддерживать нормальный режим существования, быть рабом среды, пахать на нее, родимую… Познакомился я там с одним старичком, из профессоров кислых щей, тема у него была – «Акт творения». Он мне и рассказал, что в классических мифологиях актов творения мира фактически два: глобальный и локальный, вторичный. Первый, абстрактный – это когда мышка бежала, хвостиком махнула, Яйцо Брамы и раскололось; или там Небо с Землей инцесты почем зря крутят. Второй акт, конкретный – это уже потопы, извержения, род людской на краю гибели и начинает все сызнова. Умный был старичок, дотошный, одного понять не мог: почему у тех замов-завов, кто его работу курировал, выправка армейская? Очень уж его это дело волновало… а еще его волновало, что если момент превращения крупных мегаполисов в окружающую среду, аналогичную природной, можно считать первым Актом творения (мир, в котором можно жить, созданный конкретным Творцом(ами) – остальное сути не меняет); то когда и каким образом произойдет второй Акт нашей драмы?

Я же интерес его считал исключительно умозрительным, под чаек из термоса.

Он мне и позвонил, когда Большая Игрушечная шарахнула. Только и успел в трубку крикнуть:

– Акт творения! Ах, сволочи…

Это потом, Алик, все свалили на террористов. Будто бы игра такая была у подростков: игрушечные бомбы по городу прятать и с электронным детектором искать потом и обезвреживать – а проклятые террористы в дюжину-другую бомбочек краденого урану напихали! Действительно, была такая игра, модная до чрезвычайности, пацанва с ума сходила, да и бомбочки безопасные были – пшикнет фейерверком, и все!

Может, и террористы.

А мне все думается, что прав был старичок: эксперимент над нами поставили, Алик! Второй Акт творения в одном, отдельно взятом за задницу, городе! Уцепить обывателя за шкирку, как неразумного кутенка, сунуть за грань выживания и заставить искренне, истошно, до поросячьего визгу поверить в Тех пополам со святцами, ибо больше верить не во что. Своими-то силами городскую инфраструктуру нипочем не восстановить, у правительства в амбарах шаром покати, а на переезд в другой город не у каждого деньжата найдутся! Вы вот, возможно, уже плохо помните, а я как сейчас вижу: весь квартал в руинах, местами радиацией трещит-подмигивает, а в одном-разъединственном доме и свет тебе, и вода горячая, и отопление, и развлекательное шоу по телевизору! Тут уж во что хочешь поверишь! И всех дел – мольбы вовремя возноси да жертвуй исправно! Жми на болевые точки среды и заставляй саму себя лечить!

Православная церковь у нас первой поняла, что значит истинная вера высшей пробы, особенно когда мольба подтверждается сиюминутным результатом, и результат можно пощупать, потрогать и в рот сунуть. В самом скором времени на газовых плитах объявились «алтарки», в продаже возникли справочники со сноской внизу, прямо на обложке: «Какому святому в каких случаях следует молиться»… Алик, до смешного доходило, до курьезов! Вы вот не помните, а мне доводилось видеть и такие абзацы: «XXXVII. Кто идет в лес или лесопосадку. Взывать к царю Соломону (до Р.Х.) – и поможет тебе. (Молит. 228)». И взывали: туристы кросс вдоль березнячка чешут и хором:

– Царю Соломоне, премудрый бывый, охрани мя от гнуса болотного, от растяжения связок…

Ладно, не будем прошлое ворошить.

Мы ведь до сих пор на карантине, Алик, вся область закрыта. Негласно, правда. Эмигрировать из города можно: отец ваш уехал, и мои некоторые знакомые – ведь о жизни нашей кому рассказать, никто не поверит; зато приехать к нам далеко не всякий сумеет. Сейчас это и не особо важно: те, кто к моменту Большой Игрушечной только взрослеть начинал, вроде вас и младше, в любом нормальном городе жить и не сумеют! Куда вам ехать?! Вы к кентаврам привыкли, к лотерейным молебнам по графику, к заговорам от короткого замыкания! Вас ночью подыми с постели, вы наизусть, как попка, отбарабаните, кому за что свечка положена: Луке-евангелисту (кто идет в огород садить), мученику Вонифатию (исцеление от запоя), святителю Митрофану (в заботе о должности)… Я прав?! Вам моя центральная квартирка с плитой без «алтарки» уже странной кажется, а в другом-каком городе все квартирки, все плиты пока что такие! Ведь все живут в реальности обыденной, а мы с вами примерно десятилетие живем в реальности мифологической! Другие законы, другие правила игры, другой образ существования и со-существования! Нам Минотавр какой-нибудь или там трудоустроенный утопец из горводслужб понятней, чем брат родной, живущий за пару сотен километров от нашего города! Ведь в любом нормальном месте любой нормальный человек отчетливо представляет, что вокруг только Эти; а у нас и Эти, и Те! Мы даже не замечаем, что у нас город навыворот! Ну вот мы и пришли к самому главному.

Кое-что мне мой старичок еще тогда…

…И вдруг мои сумбурные чтения в «кабинете задумчивости», совмещенном с ванной комнатой, были прерваны самым неожиданным образом.

Кафельная плитка на стене справа от меня начала вспучиваться, словно даже плавиться, и из нее высунулась жилистая склизкая ручища с обломанными ногтями. Лапа эта попыталась за что-нибудь ухватиться, я отшатнулся, не успев еще испугаться – и тут толстые пальцы вцепились в трубу, ручища напряглась, и из стены выбрался тощий голый человек со спутанной гривой бесцветных волос.

Выбрался и в упор воззрился на меня.

Нет, не человек.

Исчезник.

Тот, что в стене сидит.

– Абрамыч, – сказал исчезник, пришепетывая и воровато озираясь. – Здорово, Абрамыч.

– Здорово, – машинально отозвался я, чувствуя себя, мягко выражаясь, не в своей тарелке: сижу, понимаешь, на унитазе со спущенными штанами и с исчезником лясы точу!

И кукиш ему в рыло ткнул: для налаживания контакта.

Зад-то и так у меня голый, чего уж дальше заголять?!

– Ты вот что, Абрамыч, – забормотал исчезник, не обращая ни малейшего внимания на приветственный кукиш, а также на мой непрезентабельный вид, – ты это, значит… Не ищи ты старикашку, ладно? Забудь. Дрянной он старикашка! Совсем дрянной. Хуже некуда.

Он подумал и поправился:

– Есть куда. Станешь его искать, разговоры ненужные разговаривать – тебе, Абрамыч, ой, куда хуже будет! Живот не болит? Очень болеть станет. И не только живот.

В дверь что-то заскреблось – и тут же в коридоре раздался оглушительный лай.

Исчезник дернулся, отскочил поближе к стене, присел на корточки, в упор глядя на меня пронзительными немигающими глазищами без зрачков… Неуверенный он какой-то был. Неправильный. Уж больно смахивал на воришку, которого вот-вот поймают на горячем.

Снаружи послышались возбужденные голоса, пес лаял не переставая, и почти сразу громыхнул Риткин бас:

– Алька, с тобой все в порядке?

– Думай, Абрамыч, – исчезник наполовину втиснулся в стену, облизал черным языком края безгубого рта. – Крепко думай. Чаще в нужники ходи.

И исчез.

Бесследно.

Как и положено исчезнику.

В следующую секунду дверь с грохотом и треском распахнулась, отлетевшая задвижка, чуть не выбив мне глаз, срикошетила от крышки мусорного ведра и булькнула в таз с водой, забытый Идочкой в ванне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Здесь и далее, «Дом, из которого я не хотел уезжать» – стихи С. Ладыженского.