Пустыня

Что сделают постовые? Конечно же, сразу включат рацию и сообщат о происшествии на базу. Им ответят, что уже в курсе – в «санитарке» чужой, и с ним нужно быть осторожнее. Разумеется, солдаты посмотрят наши документы. Их не окажется только у одного, одетого в выгоревшую грязную форму. И, хотя он без сознания, возможно, его даже свяжут для надёжности. Вы думаете, кто-то будет долго и придирчиво разглядывать мою пыльную физиономию и тщательно сверять её с фотографией в документе? Как бы не так! Элементарная психология. Всё внимание будет обращено на «чужака», уверяю вас. Ну, а если кто-то что-то заподозрит, повторюсь – у меня неплохо получается «уличный» гипноз… Возможно, солдаты даже продиктуют по рации фамилии из наших документов. Там, на базе, это не вызовет никаких подозрений. Только будет повторен строгий приказ следить в оба за неизвестным. И будет выслана машина за ранеными. А по прибытии в лагерь наш агент, или агенты, уж постараются побыстрей встретиться со мной. Ведь на базе каждая лишняя минута будет стремительно приближать моё разоблачение. Там придётся действовать по их сценарию.

Ну, что ж? Это план… Как пойдёт сейчас, посмотрим. Может, придётся импровизировать на ходу, что бывает чаще всего. В конце концов, если у меня не получится, я просто снова уйду в Пустыню. Они не смогут меня остановить.

Итак, парни, помогите-ка мне подняться…

***

…Вертолёт зависает в полуметре над площадкой, поднимая в воздух тучу пыли и колючек. Те, кто на земле, как по команде хватаются за головные уборы, пригибают головы и жмурятся, становясь от этого похожими друг на друга. Я плотно закрываю глаза и сжимаю губы. Из-за свиста винтов и шума двигателя ничего не слышно. Люди общаются жестами. Но всё отлажено и так – погрузка раненых проходит быстро. Меня на носилках загружают вторым. Вскоре вертолёт поднимается и улетает, унося нас на своём борту.

Оглядываю находящихся рядом людей. Раненые, погруженные вместе со мной, лежат на носилках на полу салона. Оба живы и, вроде, целы. Два солдата при полном вооружении и офицер сидят недалеко от меня и разглядывают карту. Фельдшер, прилетевший на вертолёте принять нас, что-то озабоченно ищет в своей полевой сумке. В глубине салона сидят ещё два человека, одетые по-походному, но в штатское. Они обвешаны фототехникой и у каждого на шее болтается шнурок с пропуском. Понятно, пресса…

Один из них пытается сфотографировать нас, но офицер, на мгновение оторвавшись от карты, закрывает рукой объектив фотоаппарата и отрицательно мотает головой. Репортёр недовольно хмурит брови. Я вспоминаю, что несколько раз видел его на новостных телеканалах. Он обращается к своему коллеге, чтобы высказать возмущение. Тот возится со своим фотоаппаратом, наконец, поднимает лицо, сочувственно кивает ему и смотрит на нас. Встречаемся с ним взглядами. Губы не слушаются, и я снова сжимаю их, чтобы не расплыться в улыбке.

Командир!!! Ну, надо же!.. Представляю, чего стоило ему выпросить у начальства личное участие в моей эвакуации. А ведь остальные присутствующие даже не догадываются, кто мы с ним такие на самом деле. Я кусаю губу, а глаза предательски горячеют. Слеза скатывается к виску, оставляя чёрную дорожку на моём запылённом лице. Значит, наши тогда дошли! Уцелели. Выполнили задачу. Это самое главное: мы выполнили задачу. Не могу сказать вам, что они сделали. Не имею права. Секретность сверхвысокая. Но это было так важно! И прежде всего для моей страны. Уж поверьте на слово…

Командир незаметно подмигивает мне. Затем проводит по лбу ладонью, как бы стирая пот, расправляет на себе куртку и поудобнее перекладывает на коленях походную сумку. Трогает пропуск на шнурке.

Понятно. Когда мы прибудем на место, я должен буду умыть лицо от пыли, переодеться в одежду, которая приготовлена у него в сумке, и нацепить такой же пропуск. Мы оба сотрудники известной на весь мир влиятельной медиакорпорации. Аккредитованные журналисты. Что ж, неплохая легенда… Так, пожалуй, проще всего. Постараемся выбраться без проблем.

Незаметно смотрю на командира. Он продолжает увлечённо возиться со своим фотоаппаратом. Что-то там у него не получается. Его коллега-журналист, которому запретили нас снимать, пытается помочь советом. Командир что-то резко отвечает ему, отворачивается, достаёт из сумки инструкцию и начинает сверяться с ней. Придвигается ближе к иллюминатору. Лицо его теперь ярко освещено. Читает внимательно, погружаясь в это занятие с головой. Смотрит то в книжку, то на фотоаппарат. Лоб наморщен, губы шевелятся. Так проходит пара минут. Наконец, он случайно смотрит в мою сторону, и я коротко киваю. Командир облегчённо вздыхает, прячет книжку, теряет к фотоаппарату всякий интерес и с безразличием смотрит в иллюминатор. Я тоже облегчённо вздыхаю. Всё-таки хорошо, что нас учили читать по губам. Это нужно, когда наблюдаешь за противником в мощную оптику. И сейчас вот пришлось как нельзя кстати. Инструкция о моих дальнейших действиях понятна.

А ведь ловко придумано! Когда нас, раненых, выгрузят из вертолёта и повезут с аэродрома в полевой госпиталь, представители прессы поедут с нами. От госпиталя им легче добраться до штаба лагеря. Командир задержится у приёмного модуля. Солдаты внесут всех доставленных в приёмное отделение и уйдут по своим делам дальше. В модуле, кроме раненых, останутся только дежурный врач и фельдшер, прибывший с нами на вертолёте. Может быть ещё офицер спецслужбы, чтобы уточнить, когда можно будет приступить к допросу подозрительного субъекта.

Тогда войдёт командир. Вернее, навязчивый журналист. У него есть с собой прекрасное средство отправить ненужных свидетелей в непродолжительное, но глубокое забытьё. Так, чтобы те ничего и не поняли. Отличный газ! Человек засыпает почти мгновенно. Нам придётся задержать дыхание на время, за которое я должен буду успеть умыть лицо и переодеться. Мы выйдем в другую дверь. Само собой, обе двери модуля мы запрем ключами, одолженными у дежурного врача. Чтоб какой-нибудь неожиданный визитёр не поднял шум раньше времени. Дальше – на автомобиле прессы мы спешно покидаем лагерь. Документы в порядке. Мы – два корреспондента, срочно едем в город, находящийся в десяти километрах к северу. Представителей прессы здесь сейчас полно, солдаты меняются на контрольно-пропускном пункте каждый день и не знают всех в лицо. Мы раздражены, потому что опаздываем. Дело особой важности! Документы справлены так, что выпустят без проблем. А решат проявить излишнюю бдительность, так не заметят, как вдохнут то же чудодейственное средство. Вся дежурная смена отправится в крепкий здоровый сон. Или же командир вновь удивит меня своими способностями к гипнозу… И пока в лагере будут разбираться, что же произошло, мы в городе уже будем поодиночке входить в здание аэропорта в другой одежде и, разумеется, с другими документами, чтобы покинуть страну на пассажирском авиалайнере.

Что ж, должно получиться… Я уверен, что командир спланировал всё до мелочей. Всё подготовил. Думаю, даже взял утром интервью у дежурного врача после того, как получил инструкцию из Центра о моих намерениях.

Лететь в вертолёте ещё минут десять. Я лежу на полу, поэтому в иллюминатор мне видно только небо. Синее-синее! Ни облачка! Где-то далеко – или, может, привиделось – чёрная точка. Орёл… Вечный мудрый страж Пустыни. На кого ты смотришь сейчас со своей гордой высоты? Выискиваешь добычу? А может, снова равнодушно глядишь на маленькую группу измождённых людей, бредущих навстречу опасности и неизвестной Судьбе?

Пустыня огромна… И прекрасна в своей величественной отрешённости от мирской суеты. А ещё она вечна. Как вечен этот мир, и я в нём, и все мы, жившие и будущие когда-нибудь жить. От бактерии до человека. Мы все уже существуем. Сейчас. Мы и есть этот мир. Состоим из одних и тех же частиц. Кирпичиков. Как огромная Пустыня из песка. А наша внезапная индивидуальность, жизнь, смерть – лишь игра ветра с песчинками.

Ветер разметает барханы и создаёт новые. Сколько их было, этих барханов?! Сколько будет ещё? Великое множество… Но все они и есть, в конечном счёте, просто необъятное море песка. Мелких частиц, постоянно перетекающих из одной горы в другую. Ветер зачёркивает очередной бархан. Как очередной неправильный ответ на вечный вопрос. Выходит, ветер – Творец? Нет. Всего лишь инструмент. Что стоят его творения по сравнению с Вечностью? Он сам – порождение Пустыни. Но кто или что такое Я? Тоже всего лишь игра ветра. Вечного ветра в бесконечной Пустыне. Это Истина.

Так в чём же смысл? Мне нужно будет его поискать. Враг мой! Не солгал тогда тебе: я должен буду что-то понять! По крайней мере, попытаюсь…

А пока мне ещё не раз придётся идти навстречу опасности. Днем и ночью. В холод и в зной. В лесах, в песках, в скалах, в снегах. На суше и в море. В городах или пустошах. Протекторы моих ботинок опять забиты пылью странствий. Когда-нибудь они снова очистятся. Наверняка. Но не сейчас. Не сейчас…

Ухмыляюсь, вспоминая недавнюю мысль о дезертирстве. Глупость, конечно! Моё предназначение – заниматься именно тем, чем я занимаюсь. И ничем больше. По крайней мере, пока…

До избавления из плена осталось совсем чуть-чуть. Рядом самый надёжный человек на свете – мой командир. Всё должно получиться. Интуиция редко меня обманывала. Орёл, парящий в небе – добрый знак. Это к Удаче… Я смотрю и смотрю в бесконечную синь. В чём смысл? Ответ уже так близок! Чувствую, что ещё немного, и я пойму. Вот-вот пойму самое главное.

И за это спасибо тебе, Пустыня…