Лик полуночи

– Мастер-целитель сказал, что это, должно быть, случилось во время поездки к водопадам.

– Не помните, не происходило ли что-нибудь необычное, пока вы были за границей? Может, девочки делали или говорили что-нибудь странное? Может, они близко общались с каким-нибудь незнакомцем?

– Возможно. Может быть. С мужчиной или… нет. Не знаю.

– Кто-нибудь из них пропадал на какое-то время? – продолжала настаивать она. – Может, вы потеряли их из виду, хотя бы на мгновение?

– Они же дети, – сказал он, раскрыв рот, изумляясь столь глупому вопросу. – Ты пробовала постоянно следить за детьми на улице? Это невозможно.

– Конечно, – признала она, виновато поклонившись.

– Что думаешь? – спросил Трей через капсулу-ревербератор.

– Я думаю, что это было не случайное воздействие Природы – то, что девочки заразились редким паразитом.

– Думаешь, кто-то пытался убить пару девятилеток?

Ее охватила грусть, на языке появилась липкая горечь. Почему мир так суров? Так жесток?

– Я думаю, что кто-то преуспел наполовину, – ответила она.

Опять же, часто все было не так, как казалось… например, беспокойство и страх чрезмерно вежливой мадемуазель Дюпон. Из-за ее поведения маска Леру напряглась, и Крона почувствовала покалывание. А женщина, которая, по утверждению мадемуазель Дюпон, могла подтвердить ее местонахождение, не смогла это сделать – из-за того, что было отуманена горем или тем, что ей ввели – но это и не имело особого значения. В любом случае, что-то здесь было не так.

Что же скрывала ученица целителя?

Глава 7

Мелани

Два года назад

Когда Лейвуд открыл дверь, вид у него был такой, словно увидел призрак. Он быстро подавил удивление, но она его уловила. Мелани не подумала о том, как выглядит с лягушкой вместо лица.

– Мы должны пойти в аптеку, – требовательно сказала она.

Такое нетерпение было ей несвойственно. Но на кону стояла жизнь ее матери. Поэтому ей не хотелось тратить время на всякие любезности.

Он отступил в сторону и жестом пригласил ее войти. В очаге за его спиной потрескивал огонек, и в комнате витали пряные запахи.

– У вас, селян, свои представления о времени.

Это была шутка, но Мелани не рассмеялась.

– Мне нужно купить все эти инструменты и снадобья в местной аптеке, – она вынула список и развернула у него перед лицом. – Быстро. У нас нет времени.

Рассеянно кивнув самому себе, он надел куртку.

– Вам повезло, что владелец аптеки – мой друг. Он откроет аптеку для нас.

Она прошла мимо него в коридор, высоко неся голову в напряженной позе. Она почувствовала это – некое окостенение, которого в обычном состоянии с ней не происходило.

С радостным свистом на губах Лейвуд запер дверь. Затем он протянул ей руку. Она отказалась и тут кое-что поняла.

– Ты мальчик Виктора. Себастьян.

Живой румянец стек с его щек.

– Да.

– Как он поживает?

Лейвуд отвернулся и напряженно уставился на медное кольцо для ключей.

– Он умер. Я же говорил тебе. Умер два года назад.

Она начала спускаться по лестнице. Информация казалась одновременно новой и старой. Слышала ли она о смерти Виктора раньше?

– Он ведь был немного странным, да? Немного… не вписывался в нормы?

Она пошатнулась.

Работа, вспомнила она. Я что-то… изучала… И Виктор… Она переключила внимание и стряхнуло непонятное ощущение. Нет, я никогда не знала отца Лейвуда.

– Мелани? – спросил он. – С тобой все в порядке? Это маска…?

В душе она чувствовала себя самой собой. Да, она была более резка, чем обычно, но никогда раньше она не была так близка к своей цели. И все же что-то в ее сознании принадлежало ей, а что-то поступало извне.

– Все в порядке, – ответила она. – Да, маска. Но я держусь.

Они замолчали, вышли из гостиницы и направились по улице.

* * *

В более бедном районе, где они с матерью остановились раньше, жизнь на улицах кипела всю ночь. Мелани думала, что такие приливы и отливы жизни – неотъемлемая черта жизни в городе, бесконечный танец, но этот район оказался тихим. Все уважаемые люди разошлись по домам и мирно спали.

Они прошли мимо нескольких продавцов, кучки спящих бродяг и одной женщины, одетой так же, как Мелани, но с ярко накрашенным лицом, которая предложила Лейвуду себя вместо Мелани.

– Нравится трахаться с маской? – выкрикнула она, когда он не ответил.

Они свернули за угол, и Мелани хватило ума сделать вид, что она возмущена.

– Можно подумать, что там, откуда вы приехали, у вас нет ночных бабочек, – сказал он.

– Таких, кто будет грубо приставать сразу к двум джентльменам, нет.

– Что?

– Ничего.

Аптека представляла собой здание странной формы с шестиугольным куполообразным потолком, целиком сделанным из кобальтово-синего стекла. Когда Лейвуд зажег масляные лампы, он как-то особенно водянисто засиял.

Владельцу аптеки не понравилось, что его разбудили среди ночи. Несмотря на это, он дал Лейвуду ключи и велел вернуть их утром вместе с деньгами. Мелани была рада, что им не пришлось ждать, пока человек переоденется в шлафрок, чтобы сопровождать их.

Теперь Мелани спешно читала названия ингредиентов на окружавших их горшках, тюбиках и пузырьках. Отправив Лейвуда в один конец магазина, сама она пошла в другой.

– Притормозите, – сказал он, взяв ее за руку. – Необходимо все сделать правильно. Вы так долго шли к этому, и теперь не стоит спешить, чтобы ничего не испортить.

– Но время уходит … – она почувствовала себя неловко. Что-то сместилось в ее мире. Мир не вернется на место, пока ее мама не выздоровеет. – Мое время не принадлежит мне, пока ей не станет лучше.

– Настоящее время или ампулированное?

– И то, и другое.

Она увидела нужный ей минерал – комок желтой серы – и схватила его с полки.

– Что вы будете делать потом? Когда вам не придется проводить целый день, ухаживая за ней?

Лейвуд резко отпустил руку Мелани, словно осознав, насколько интимным кажется этот жест в полумраке.

Она вздохнула и какое-то время молча смотрела на список. Он лез не в свое дело, а она не была уверена, что хочет делиться с ним планами.

– Не знаю. Сколько себя помню, столько она болеет. Отец был намного старше ее – какое-то время мне пришлось ухаживать за ними обоими. Честно говоря, я никогда не думала, что наступит день, когда я стану не нужна ей, – она подняла глаза. – Вы правы. Что я буду делать?

– Пока у вас еще есть время подумать об этом. Время понять, как проводить время.

Они молча подобрали еще несколько предметов. Но как Мелани ни старалась, она так и не смогла обнаружить одну очень важную вещь: специальный большой шприц. В этом не было ничего удивительного. Знания Белладино подсказали ей, что такие магические устройства находятся под жестким контролем. Шприцы были у сборщиков налогов, которые прятали их, скрывая от глаз общественности. Но время от времени они требовались и целителям. А большинство горожан, покупая пудру и тоники, вероятно, даже не догадывались о существовании такой могучей магической силы. У аптекаря такого положения, как друг Лейвуда, наверняка есть доступ к игле и все необходимые разрешения, но где же он хранит этот ценный инструмент – у себя или где-то в другом месте?

Тихий голос в глубине головы напомнил ей, что у нее нет документов на дополнительные магические предметы. Только на маску. Насколько дороже это может стоить? Сможет ли она получить такие документы или ее возможности ограничены?

Белладино подсказал, что ей нужен сейф. Скорее всего, он не заколдован, но точно хорошо заперт. Она не разбиралась в замках, но что-то в ее голове назойливо шептало, что не стоит об этом беспокоиться. Белладино был уверен в себе и знал, что поможет ей найти выход.

Сейф оказался в задней части аптеки. Большой, внушительный. В таком можно хранить не только ампулы со временем, но и минералы, и химикаты, которые могут оказаться слишком опасными, если их оставить без присмотра. Сейф был плотно закрыт тяжелым замком.

Не может быть, чтобы это оказалось так просто, усмехнулась она про себя, осматривая замочную скважину и взглянув на стойку, где Лейвуд оставил кольцо с ключами. Когда он повернулся спиной, она схватила ключи, хотя рука ее напряглась, а тело сопротивлялось. Все-таки она не была воровкой. Ясно, что аптекарь и не думал, что они залезут к нему в сейф. Ясно, что и она не собиралась брать то, на что не имела разрешения. Но с другой стороны, аптекарь же ничего не сказал им про то, какие ключи можно брать, а какие нельзя. Он отдал всю связку.

И по закону, я в полном праве использовать такую иглу, сказала она себе. Это прозвучало одновременно правдой и неправдой. Разрешения на иглу у нее не было… или было? Ее память будто покрылсь пеленой, воспоминания расплывались.

Подождите, да, конечно же, у нее было разрешение на использование такой иглы. Как она могла забыть?

Она с легкостью открыла сейф. Внутри лежало множество самых разных принадлежностей, на большинстве из которых были наклеены длинные этикетки с указанием того, с чем их нельзя смешивать. И там, у самой стенки, в запертой стеклянной кювете хранился шприц. Его цилиндр покрывали замысловатые узоры, и он казался таким красивым. В течение нескольких минут Мелани пыталась открыть крошечный замок на кювете, но все ключи были слишком велики. Поэтому, недолго думая, Мелани взяла гирьку от весов и стукнула по кювете. Раздался звон стекла.

– Что это было? – крикнул Лейвуд.

– Ничего. Футляр сломался. Но я возмещу, – отмахнулась она от его беспокойного голоса.

– Будь осторожна, пожалуйста.

– Конечно, конечно.

Она закрыла сейф и положила ключи на стойку.

Снова наступила тишина. Время от времени она поглядывала в его сторону и обнаруживала, что он наблюдает за ней. Это вызывало у нее странные, противоречивые ощущения внизу живота.

– Я помню, как мое время заливали в ампулу, – внезапно сказал он.

– Не может быть, – засмеялась она.

Он, наверное, думает, что я в мрачном настроении, и решил меня посмешить. Время берут у младенцев.

– Честно, помню. У меня взяли время позже обычного, потому что отец пытался обмануть сборщика налогов. Он просто не заявил о моем рождении.

Она прекратила поиски и закрыла шкаф, который исследовала. Она хотела спросить его, пытался ли отец защитить его, позволить сохранить его время или он намеревался продать его на черном рынке, чтобы выручить побольше денег. Пять лет – столько времени забирают на уплату налога на время. Его заливают в маленькие магические ампулы и стеклянные диски – четыре года идет в казну города-государства, один в карман родителей. Потом и ампулы, и диски циркулируют в качестве денег, пока кто-то не накопит достаточно богатства, не выкупит его и не вспрыснет в себя. Конечно, выкуп и впрыск означал, что нужно снова заплатить налоговикам, чтобы они могли извлечь время из стекла и сделать инъекцию. Инъекцию из капельки вашего времени, капельки еще чьего-то. В общем, по капельке от каждого.

Таково было повеление богини. Время необходимо делить, время необходимо обменивать, время должно циркулировать.

Хотя Мелани больше всего интересовали мотивы его отца, о котором она знала то, что знала, она спросила совсем другое:

– На что это было похоже? Похоже на то, как берут налог на эмоции по достижении возраста трех пятилеток? У меня брали всего три года назад.

Всего три года назад? Кажется, целая жизнь прошла.

– У меня брали семь лет назад. И нет. Нет, это такой странный всплеск эмоций, а потом притупление. Это было… болезненно. Но я чувствовал легкое головокружение, эйфорию. Они взяли больше, потому что набежали штрафные проценты.

– Это несправедливо. За это должен был заплатить твой отец.

– Он и заплатил. В тройном размере.

Мелани резко вздохнула.

– О, я…

Но Лейвуд продолжил:

– Этот инцидент заставил меня кое-что понять в очень раннем возрасте – о жизни. Вот почему я так много работал. Я не унаследовал гостиницу от родителей. Я заработал все сам. Настоящее время намного ценнее, чем время в ампулах. У него и курс обмена выше. Я решил, что хочу потратить свое, как можно более продуктивно, чтобы получить максимальную прибыль. Таким образом, когда я буду близок к смерти, мне не захочется докупать время – откладывать лишние дни, месяцы или годы. Потому что я не буду ни о чем сожалеть. Думаю, что только те люди, которые зря тратят свою жизнь, потом стараются наскрести лишние минуты.

– Это не очень справедливо, – сказала Мелани, думая о своей матери, – что время можно добавить только в конце жизни, а не в середине.

– И кто хорошо проводит эти последние докупленные минуты? Люди, которые умирают молодыми, вообще не думают о выкупе времени. Только старики. А если ты не аристократ, то, скорее всего, у тебя навряд ли останутся ампулы со временем на оплату ухода, который необходим в конце столь неестественно долгой жизни. Люди доживают до семидесяти, даже восьмидесяти лет. Представляете?

– Где-то я слышала, что пара маркизов дожила до ста двух лет.

– Вот именно – маркизов. А такие, как я? Я могу докупить себе время, но не настолько много, чтобы обеспечить достойный уход в последующие годы. Я не хочу лишних минут мучений, когда превращусь в разбитого старика, страдающего недержанием.

Он подошел к ней с сумкой, в которой лежала уже примерно половина ингредиентов из списка.

– И знаешь что? – шепотом спросил он. – Если люди перестанут покупать время, думаю, эта жатва подойдет к концу. У младенцев не будут забирать их время, как и должно быть.

У нее перехватило в горле, а взгляд заметался по пустой комнате, как будто жрецы Времени могли внезапно выскочить и обвинить их в богохульстве. Она никогда не слышала, чтобы кто-то осмеливался сказать, что нельзя брать налог на время. Что младенцы не должны платить государству по счетам, как это делали все до них. Что и сам налог может быть… несправедлив.

– Звучит идеально, – ответила она хриплым шепотом.

– Так и должно быть, – пожал он плечами.

Глава 8

Крона

Я сказала тебе держаться подальше от пещеры и стоять на страже. Я хотела доказать, что я храбрее. Ты всегда ходила по дому, как петух, который осматривает свой курятник, считая себя султаном. Как ребенок, который считает себя принцессой и не знает, как хрупка на самом деле жизнь. Но эта история не о тебе, она – обо мне и темной пещере. Я карабкалась между серыми камнями, обдирая нежную детскую кожу, тыкала языком в расшатанный зуб, чтобы сосредоточиться. Каждое мое движение, каждый камень, который вылетал из-под ноги, издавал разносившиеся эхом звуки. Когда я почти пробралась внутрь и присела перевести дух на земляном полу, я заметила, что в глубине пещеры мерцает золото. Настоящее золото. Я была уверена, что нашла спрятанный разбойниками клад.

К тому времени, как Трей и Крона вернулись в участок, дневной свет уже согревал земли Долины.

– Идите домой, – проинструктировала их Де-Лия, когда они вошли. – У регистратора есть ваши записи; он почти закончил расшифровку. Идите домой и поспите.

Трей взял ее за руку.

– А ты?

Она кивнула на группу мужчин в углу, украшенном стеклянными бараньими рогами, которые разговаривали с начальником Де-Лии. Они выглядели довольно сурово.

– Мартинеты до сих пор тут? – прошипела Крона. – Я же тебе говорила…

– Ну да, спасибо тебе большое, – резко ответила Де-Лия. – Я должна ответить за наш провал. Значит отвечу.

Она не подчеркнула голосом слово «наши», но Кроне все равно это не понравилось.

– Я останусь с тобой, – сказала она.

– Нет. Иди домой. Если они хотят бросить в меня камень, обвинив в кумовстве, твое присутствие уж точно не поможет.

– Тебе тоже нужен отдых, – сказал Трей. – Если не будешь нормально спать, опять начнешь бродить во сне.

– Вот поэтому у меня в кабинете раскладушка.

– Хорошо, – ответил он, – только не забывай ею пользоваться.

Крона бросила на Де-Лию последний взгляд, полный вины и сочувствия. Она все еще носила маску Леру. А в маске она становилась немного безвольной. Поэтому она развернулась и пошла к конюшне. Но по дороге домой к ней вернулись силы. Хотя многие не смогли бы даже стоять прямо после схватки разума с эхом Леру.

У Де-Лии была квартира в издательском районе, который располагался в восточной части города. Она находилась прямо над типографией, и в здании часто пахло ламповой сажей и зеленой смолой. Крона переехала к Де-Лии, чтобы помогать ухаживать за матерью. Большинство не состоящих в браке регуляторов жили в бараках, но капитаны и высокопоставленные регуляторы получали льготы – например, квартиры. А Кроне разрешили жить с сестрой.

Благодаря этому Крона могла экономить большую часть своих ампул со временем. Но для чего она их копила, она и сама не знала. Чтобы купить маску? Поехать к водопадам или найти предков в Ксиопаре? Купить какой-нибудь музыкальный инструмент? Она вспомнила чудесный концерт в театре Великих маркизов – тогда они разыскивали виолончелиста за подделку магии, но это нисколько не отразилось на его игре. Да, виолончель она бы себе прикупила. А, может, ей повезет накопить на все это вместе или на что-нибудь еще, чего она пока никогда не видела.

В любом случае однажды она потратит свое время на что-нибудь особенное.

Их район был хорошо продуман. В квартале, сосредоточенном на печати и литературе, вряд ли бы поселились люди, склонные к криминальным забавам. Жители города были в основном образованными торговцами, разбавленными несколькими служащими, стоявшими на страже государства, как и Крона. Однако, чтобы добраться из участка до дома, ей приходилось идти по более захудалым районам города. И даже в такой ранний час Крона встретила одинокую ночную бабочку – в рваных, поднятых выше колен юбках и с неумело и вульгарно накрашенным лицом, представляющим собой ужасную пародию на макияж знатной особы.

Шлюха на мгновение приблизилась к Кроне, глядя на лошадь с чрезмерно сладким выражением на лице, и лишь потом обратила внимание на форму Кроны. Женщина решила не навязывать свои услуги регулятору. Хотя оплата за любовные утехи являлась вполне законной, ушлые бабочки знали, что иногда не стоит приставать к клиентам, вооруженным лучше, чем они. Сухо фыркнув, она снова продефилировала в тень, покачивая бедрами и довольно неприлично почесывая зад.

Вскоре Крона добралась до своей улицы и вздохнула с облегчением, когда увидела арочную дверь, ведущую в многоквартирный дом. Деревянное полотно было окрашено в глубокий синий цвет, и кое-где вставлены маленькие желтые стекла: создавалось впечатление, что по синей глади ползают большие медоносные пчелы.

Рядом с домом находилась государственная конюшня, где государственные служащие этого района по вечерам оставляли лошадей. Крона спрыгнула с лошади, передала ее начальнику конюшни, рассеянно похлопав животное по крупу – она была привязана к своей лошади, но крупные животные никогда не привлекали ее, а затем зашагала обратно к синей двери с пчелами.

Она вытащила медное кольцо для ключей, и ей показалось, что оно весит больше, чем обычно. Все ее тело казалось сегодня тяжелее. Она могла уснуть в любой момент и просто надеялась, что сначала ей удастся добраться до постели.

Вдруг за спиной раздался торопливый топот, и сердце у нее оборвалось.

Ну что там еще такое?

Вздохнув, она развернулась. К ней бежал Родриго, соседский мальчишка, который часто приносил ей записки от агента-информатора и газеты по утрам. Она напряглась, надеясь, что не увидит сейчас заголовок, кричащий о возвращении Цветочного мясника.

В руках у мальчишки, без всяких сомнений, был конверт.

– Госпожа! Госпожа! – кричал он, боясь, что она скроется за дверью.

– Чего это ты бегаешь с письмами с утра пораньше? – спросила Крона, изо всех сил стараясь не говорить нараспев, поскольку Родриго ненавидел, когда с ним разговаривали, как с ребенком.

По мнению Кроны, ему было не больше двенадцати, а это такой возраст – уже не ребенок, но еще и не взрослый.

– Зарабатываю, – быстро сказал он, протягивая ей письмо и пустую ладошку.

Она покопалась в сумке, достала кошелек, нашла несколько дисков-пятисекундников и бросила в его ладонь. Прозрачные стеклянные монеты глухо звякнули.

– От Тибо? – спросила она, глядя на кривые каракули, которыми была нацарапана ее фамилия, и вставляя ключ от дома в замок.

– А от кого ж еще, – Родриго спрятал время в карман и поежился, обхватив себя руками, когда внезапно подул ветер. – Наверное, теперь вы не скоро о нем услышите.

Она уже наполовину повернула ключ в замке, но остановилась.

– А почему?

– Да он опять достал каких-то ночных стражей. Видел, как двое надели на него наручники и уволокли.

– Что же он натворил этот раз?

– Развыступался слишком сильно, насколько я знаю. Может, и еще что выкинул, трудно сказать. Но в этот раз он точно просидит за решеткой больше двух недель. Если… – Родриго ткнул большим пальцем в свой коричневый нос и неловко переступил с ноги на ногу.

Крона знала, почему он притормозил. Она бросила ему еще один диск, который как раз и приберегла для такой паузы.

С улыбкой Родриго поймал его и спрятал без лишних слов.

– Если один из этих стражей не забьет его до смерти. Я думаю, он обозвал его жену и, может быть, еще и сына. Точно не слышал. Все, что я знаю, это то, что стражи были в ярости и готовились отметелить его как следует.

Прекрасно. Хотите проблем? Обратитесь к Тибо.

– Не знаешь, в какую тюрьму его увезли?

– За пятиминутник скажу, конечно.

– Да ты меня уже обобрал до нитки, малыш.

Она покачала головой, смирилась и вытащила диск со временем.

– Не называйте меня малышом.

Пришлось снова тащиться в конюшню, за лошадью, черт бы ее побрал.

* * *

На железных шипах, обрамляющих крышу одноэтажной тюрьмы, устроили потасовку красно-желтые певчие птицы, борясь за местечко получше. По шипам вплоть до входной двери стекали белые полосы помета, повествуя о долгой истории взаимоотношений птиц и приземистого здания.

Когда она вошла, сердитое щебетание стало громче, и даже шлем едва приглушал его. Это лишь подчеркнуло, что новый день она встречает вместе с недосыпом.

Внутри у входа восседал страж, откинувшись на спинку шаткого стула и водрузив ноги на стол. Он вздрогнул, и ноги соскользнули вниз. Он никак не ожидал увидеть в тюрьме регулятора в такую рань. Да и позже не ждал.

Пол под ботинками Кроны заскрипел, между досками взметнулись клубочки пыли. Тюрьма была маленькой и ветхой: из тех, в которых пьяницы теряют часы, из тех, куда ни один правоохранитель в здравом уме не приведет настоящего преступника.

– Чем могу вам служить, Госпожа? – пробормотал страж, заикаясь, и начал нервно перекладывать бумаги и передвигать графин, наполовину заполненный чаем, с одной стороны стола на другую.

– К вам недавно привели мелкого воришку. Высокий, белокурый, симпатичный мужчина, пару лет назад перевалил шестую пятилетку.

Сторож сухо фыркнул и размял шею, щелкнув суставами.

– Не припомню никого похожего. Все, кого привели ночью – бродяги.

Тибо вряд ли можно было назвать бродягой, скорее – щеголем, на бездомного он никак не тянул. И Родриго не стал бы ей врать – незачем и слишком рискованно.

Вдруг из-за тяжелой двери одной из тесных камер, расположенных в глубине коридора с левой стороны, вне поля зрения, раздался слабый крик. Даже не крик, а жалкий стон, приглушенный дверью.

Это не был чей-то испуганный вскрик или обычный окрик рассерженного сокамерника. Этот вой навевал воспоминания о внезапной боли и резких ударах. Тело Кроны напряглось, плечи развернулись, и она немедленно устремилась на звук.

– Открой дверь.

Страж выбрался из-за стола, неловко пытаясь преградить ей путь.

– Вам туда нельзя. Чтобы вмешаться в действия Дозора, вы должны получить ордер вышестоящего органа. У вас есть ордер? Нет? Значит я имею полное право не пускать вас.

Раздался еще один крик, гортанный и резкий – быстрый, как удар. Он эхом разнесся в помещении.

Тысяча резких реплик вертелось у нее на языке, но она не стала их озвучивать. Она знала Родриго давно и знала, что он не склонен к преувеличениям. Если он сказал, что стражи собираются забить Тибо до смерти, значит так оно и было. И каким бы невыносимо безрассудным и шальным ни был Тибо, она никогда не пожелала бы ему ни минуты боли. Сейчас не время защищать свою гордость словесной перепалкой.

– Вам лучше уйти, регулятор.

Это самодовольное предложение было подкреплено звуками глухих ударов и криками боли.

Если бы она не была полностью измотана – если бы не была ранена, не подверглась нападению варга, не была шокирована и унижена всего несколько часов назад – она бы попыталась его урезонить. Крона всегда была за справедливость.