Дважды контрразведчик

Здесь узнаешь цену мирной жизни. Этого на Родине не видавшим войны не оценить, это, действительно, одна из величайших ценностей на Земле – Мир.

Когда ты идешь по улице, занятый своими мыслями, и не думаешь: вот тут подозрительное место – наверно, мина, здесь может спрятаться гранатометчик, там из-за дувала сейчас высунется чалма с «буром» – английского производства винтовка. Побольше бы людей на Земле оценило это на чужом примере, а не на своем. К опасности не привыкают, к этому невозможно привыкнуть. Просто к ней начинаешь относиться спокойней, действовать рациональнее и не так опрометчиво. Постоянная готовность к опасности и действию в ее условиях для человека изнурительны. Каждый в себе это ежедневно не замечает. Но иногда подумаешь, как обыкновенные люди, в обыкновенной квартире живут, веселятся, и только здесь понимаешь настоящую цену этого обыкновенного счастья.

Плохо, что способ связи у нас односторонний, я вам пишу и не знаю, как вы там. Думаю, что скоро вырвусь в столицу. Жду этих дней, чтобы прочитать ваши письма, которые меня там ждут. Хочу прочитать Сашино письмо, как он: делает ли зарядку, учится, как успехи в освоении фотодела. Игореша мне письмо, наверно, тоже написал, как он помогает маме по хозяйству, гуляет ли он во дворе один. Жду рисунков Игорьковых с комментариями, что там нарисовано. Как бабушка Рая и дедушка Миша? Большой им привет. Дружно ли вы живете?

Передавайте привет Сушковым. Целую вас крепко и обнимаю. Ваш…».

21 февраля 1984 года. Кабул. 43-й день в ДРА.

«Здравствуйте, дорогие мои!

Вчера у меня был счастливый день, удача для меня весь день была «добрая», а вовсе не «иначе». Утром открутил краны в туалете и убедился, что уже третий день вода по-прежнему не течет, замерзла. То есть придется идти завтракать с немытой мордой, грязными руками. Грязная шея в узком воротничке уже горела и ныла, была красной от раздражения песком и пылью. По улице «афганец» низко над землей нес уже не только пыль, но и мелкие камни. Пришлось с ускорением и натугой заставить свое дряхлеющее тело погнаться за сорванной с головы фуражкой. Сделав более десятка неуклюжих попыток схватить катящуюся по земле фуражку (со стороны поглядеть – это были, вероятно, великолепные кадры для кинокомедии), я наконец догнал ее, но не согрелся. Под грохот оглушительно хлопавшей парусины в палатке наскоро проглотил гречневую кашу с мелким песком, запил ее быстро остывающим чаем. К предыдущим «развлечениям» здесь добавилось еще одно. Один из воющих порывов ветра с треском выдрал деревянную дверь палатки, и в нее ворвался целый смерч пыли и песка. Финал завтрака был просто «великолепным»!!!

Но тут фортуна, наконец, вспомнила, что она давно не поворачивалась ко мне лицом, и с этого момента все трудности казались просто мелочью. Начальник приказал мне вылететь туда, где меня ждало 7 (!!!) писем. Ветер раскачивал огромный «сарай» АН-12, и казалось, что никто при подобном ветре не полетит. Полетел как миленький! Летел я в теплой гермокабине, даже вздремнул, а не как обычно – на бомбах в холодном грузовом отсеке. После прилета 100% было за то, чтобы ночевать грязному, холодному и голодному в огромном металлическом ангаре на аэродроме. Уже темно. Простые машины не могли ко мне прорваться и увезти. Пошел выпрашивать БТР – и получилось! Вечером, сидя в великолепной сауне Особого отдела армии, закопанной глубоко в землю, отмокал душой и телом. На сразу ставшие глухими и как бы далекими выстрелы мне было почти наплевать. Потом была встреча с вами – я читал письма очень медленно и радовался Сашиному отношению к делу – учебе, тому, что он упорно стремится овладеть фотоделом, его юмористическому складу ума и грамотному изложению письма. Радовался, с какой любовью ко мне писал свое большое письмо Игоречек. Понял, какой огромный, порой непосильный груз взвалил и надолго на тебя, Неля! Как будто перенесся на время в такой далекий, как мечта, родной дом.

Вернулся в столицу, а здесь снег и молчаливые враждебные «тени» на улицах в своих «одеялах». У них сейчас какой-то религиозный праздник «на носу», со всеми вытекающими последствиями для «шурави». После провинции – ясное голубое небо, яркое солнце. 5-6 градусов мороза, без ветра. Кругом чистота и комфорт, которые раньше воспринимались как тяжелые условия жизни. Правда, батареи по-прежнему холодные, спим под несколькими одеялами и шинелями. Еда далеко не домашняя. Но всё вокруг – после испытанного и увиденного в командировке – верх совершенства. Ведь большинство увиденного и испытанного в письме не опишешь, и не только потому, что как военному человеку делать этого нельзя, а потому, что хочется это побыстрее забыть и отрезать из памяти.

Командировки в Союз пока не предвидится, да я и не хочу, чтобы не заниматься самоистязанием. Работы много. Это очень хорошо, время летит быстро, и стараюсь делать ее только на совесть. Не задумывайтесь, о чем мне писать. Любая строчка о доме, делах, погоде – о чем угодно, меня всё волнует и радует. Здесь конверты с марками стали большим дефицитом. Если можно, в каждое письмо вкладывайте чистый конверт. Спасибо за поздравление с Днем Советской Армии. Жду и очень надеюсь на то, что в доме будет дружная, уважающая друг друга, доброжелательная атмосфера. Большой привет всем родным и знакомым. Целую вас крепко, дорогие мои. Жду ваших писем. Ваш…».

24 февраля 1984 года. Кабул. 46-й день в ДРА.

«…Стало уже традицией по ночам писать вам письма. Сидим по кабинетам со своим ровесником Мишей Гриценко. Он время от времени громко плюет, заклеивая конверты. Вчера ему сильно надоел сверчок, который особенно пронзительно скрежетал. Миша долго лил кипяток в подозрительные места, но сверчок сегодня продолжает, как мне кажется, насмешливо и особенно громко скрежетать в его кабинете.

Когда я прочитал Мише строчку из вашего письма: «Дают ли вам колбасу?», Миша и я долго веселились, так, что даже сверчок замолчал, а ведь это не смог сделать и кипяток. Прочитал далее, что «Игорь признает только куриный суп» – и сразу полный рот слюны. Отпраздновали вчера 23-е февраля. Впервые выспался за 1,5 месяца – часа два "давил" после обеда.

Вечером было светло, как днем. Весь вечер висели над головой САБы – световые авиабомбы на парашютах. Это чтобы вовремя увидеть и пресечь тех, кто мог и хотел испортить «шурави» праздник. Пытались…».

29 февраля 1984 года. Кабул. 50-й день в ДРА.

«…Сегодня целый день колесил по городу на «уазике» в штатском. Скоро буду ориентироваться лучше, чем в Свердловске. Город огромный, малоэтажный. Вопящая нищета, какая-то забитость и восточная угрюмая сдержанность вокруг. Хотя, если отмыть и приодеть, то это на редкость красивый народ с правильными чертами лица, большими, как у славян, глазами и космически черными волосами. Нет ни заводов, ни фабрик, кроме тысяч дуканов вокруг. Цель любого прохожего – не с работы или на работу, как мы привыкли, а купить или продать. Странно? Сотни машин на перекрестках гудят, каждый хочет пролезть вперед друг друга. Вакханалия и какая-то необузданность. Контрасты на каждом шагу. Дервиш с половинкой сушеной тыквы, с веревкой через плечо, весь в рубищах. Не просит, а требует милостыню. Мальчишки лет по 7-8 скромно ведут при установлении контактов, а 12-13-летние нахалюги, каких свет не видел. Заканчивают всё просьбой-требованием: «Дай бакшиш!!!» (подарок). Хоть не вылезай из машины или не останавливайся. Сегодня по-летнему жарко – на солнце, думаю, градусов 25 тепла. Но оно какое-то нездоровое. Не чувствуешь при нем бодрости, как в Союзе.

Часто общаюсь с военными. Разные люди, разные встречи. У всех настенные, настольные, карманные календари, где обязательно отмечают каждый прожитый здесь день. Все живут в будущем, перенося настоящее как неизбежное. Много работы. Ни конца, ни края, ни передышки…».

Расстрел

Мы только что сели перекусить с начальником сторожевой заставы на окраине города Герата, недалеко от иранской границы. Прокаленный свирепым афганским солнцем капитан гостеприимно открыл банку говяжьей тушенки, поставил рядом горячий чайник. (После службы в Афганистане я потом больше пятнадцати лет не мог переносить даже запах говяжьей тушенки, а не то, что ее есть.) Над столом, сделанном из ящиков из-под мин, была натянута маскировочная сеть, но и она не спасала от зноя. С вершины высокого холма, где мы сидели, хорошо просматривался участок «Дороги жизни», полукольцом огибающий высокую скалу и уходящий серпантином вдаль, в чужие коричневые горы. В дневное время дорога охранялась советским войсками и была оживленной, ночью движение по ней замирало. Еда не лезла мне в горло, еще сводило напряжением челюсти, и лопатки на спине ощущали холод, несмотря на жару…

Перед этим попутный бронетранспортер высадил меня на дороге внизу, напротив заставы, и помчался назад. Когда стих вдалеке рев его обоих двигателей, я попытался взобраться наверх напрямую по крутому склону. Обходить холм далеко по тропинке на жаре было неохота. Я неторопливо огляделся. Слева от дороги была «зеленка» – густой, не просматриваемый лес, сплошной стеной уходивший вдоль бетонки на город Шиндант. Из глубины этого леса, как казалось, откуда-то издалека, периодически раздавались выстрелы коротких очередей из родного «калаша». Кто и куда стрелял, вначале было непонятно. Когда я разобрался, стало слегка не по себе. Это, оказывается, бил из автомата по нашим позициям «дух». Справа от дороги был высокий песчаный холм с крутым открытым подъемом, метров на семьдесят. На самой вершине холма расположился обложенный мешками с песком наш боевой пост. Из-за мешков виднелась часть ствола гранатомета. Мне как раз туда и надо было добраться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.