Парниковый эффект

Глядя после своего задержания на разложенные на столе помеченные купюры, он, не отрицая сам факт получения денег, растерянно под стать Шуре Балаганову жалобно простонал: «Что же это… Ведь я машинально». Поверить ему поверили, но увезли с собой на допрос, и в клинике его уже больше не видели. Слово же Тищенко приобрело после этого случая устрашающий вес, что побудило многих сотрудников пересмотреть свои взгляды на жизнь, чего не скажешь о некоторых чиновниках из комитета по здравоохранению.

Лишившиеся по вине Семена Ильича положенного им по должности «законного» приработка они, выждав немного и осознав, что это не временная с его стороны кампанейщина, повели себя адекватно и отработанная и засбоившая вдруг шестеренка была ими быстро устранена, дабы уберечь от поломки хорошо отлаженный и смазанный механизм.

Желая как-то отвлечься и успокоиться после рассказа Тищенко, Иннокентий Сергеевич стал ему помогать складывать в картонные коробки книги, одновременно раздумывая, что можно противопоставить этому циничному беспределу. Когда же он вынул из шкафа всеми забытый уже учебник по научному коммунизму, то вспомнил один из вопросов доставшегося ему на госэкзамене в вузе билета, требовавший дать марксистско-ленинскую оценку роли в истории личности и народных масс, после чего, сжав кулаки, решительно заявил:

– Массы народные поднимать нужно.

Оставив Семена Ильича одного, он, забыв про усталость, понес по отделениям и палатам весть о нависшей над всеми смертельной угрозе, и больные за неимением классического орудия пролетариата – булыжников – схватили в руки мобильные телефоны, и революционный процесс был им запущен.

***

От углубленного изучения сонника Ланцова оторвал телефонным звонком Субботин, долго еще после ухода соседей размышлявший над удивительным их рассказом, но так и не пришедший к каким-либо выводам, что подстегнуло его с утра пораньше связаться по телефону с Денисом Мухиным и уговорить того выступить перед своими студентами. Запланированный у него на вечер семинар у заочников был прекрасной площадкой для проверки озвученных ему невероятных талантов соседа, а вместе с ним и Дениса, для чего требовалось до неузнаваемости изменить внешность Василия Васильевича и привезти его в институт.

Услышав об еще одном следственном эксперименте, тот сильно разволновался и, забыв тут же про сон, отправился к зеркалу, а после, не зная, как поступить, обратился по телефону за советом к Ларисе, и та вскоре привела его вместе с Субботиным к своей приятельнице Светлане, работавшей в салоне красоты визажистом.

За час стараниями бывшего гримера «Ленфильма» Василий Васильевич утратил истинное свое лицо и с опаской рассматривал в зеркале незнакомого человека. Наклеенные ему бородка клинышком, усы, парик с густой с сединой шевелюрой и очки в металлической тонкой оправе превратили его в классического университетского профессора, о чем, собственно, и просил Светлану Субботин.

Пройдясь в последний раз кисточкой по лицу притихшего в кресле клиента, та явила свою работу заказчикам, и те восторженно ее приняли, отметив схожесть нынешнего Ланцова с писателем Чеховым, если не брать в расчет антропометрические отличия и очки вместо пенсне, и Светлана им подтвердила, что к этому собственно и стремилась.

– Картина о Чехове была моей последней работой в кино, а дальше только рекламные ролики, – с горечью сказала она, после чего поинтересовалась к чему, если не секрет, весь этот маскарад.

– Для постижения истины, – объяснил ей Субботин и, коснувшись плеча Ланцова, успокоил его: – Это святая ложь, не переживайте.

За час до начала занятий они приехали на такси в расположенный в Авиагородке вуз, где, укрыв главное действующее лицо в одном из пустующих в вечернее время классов, Субботин проинструктировал его, а через полчаса встретил приехавшего на служебной машине с водителем Мухина, отвел гостя в аудиторию и представил студентам, после чего уступил ему место за кафедрой.

Оба академических часа Денис вдохновенно со знанием дела рассказывал будущим правоведам о современных видах мошенничеств и способах борьбы с ними, приводил примеры из практики и уверенно отвечал на порой каверзные и язвительные вопросы студентов, а по завершении семинара Субботин отвел его в преподавательскую и, закрыв на защелку входную дверь, достал из портфеля бутылку армянского коньяка и пакет с закусками, и Мухин охотно откликнулся на его предложение, предупредив телефонным звонком своего водителя.

Открыв бутылку, Субботин разлил спиртное по рюмкам и провозгласил тост: «За встречу», после чего, чокнувшись, они выпили, закусили и принялись вспоминать общих товарищей и совместно раскрытые ими дела.

– Как служба идет? – поинтересовался у него по ходу воспоминаний Субботин, и Денис объяснил, что устал от всего и собрался на пенсию, и, отметив про себя этот факт, Георгий Николаевич налил по второй.

После четвертой выпитой рюмки, когда сознание их слегка уже затуманилось, в закрытую на защелку дверь постучали, и Субботин открыл ее, после чего с извинениями за причиненное беспокойство в кабинет с папкой в руке вошел чуть сгорбившийся Чехов – Ланцов, и Субботин после приветствия пригласил его к их дружескому застолью.

Видя, что Денис его не узнал, он представил ему Василия Васильевича как доцента кафедры гражданского права, и, пожимая преподавателю руку, Мухин вслух удивился сходству его с известным писателем.

Тот, объяснив, что зашел ненадолго взглянуть на рефераты студентов, от приглашения отказался и уединился в углу за рабочим столом, где молча листал минут двадцать студенческие работы, а после также тихо-спокойно, пожав им на прощание руки, вышел из кабинета.

Через какое-то время и бывшие сослуживцы, вдоволь наговорившись и приговорив весь коньяк, последовали его примеру, и на служебном главковском «форде» Георгия Николаевича домчали за тридцать минут до дома, где он распрощался с Денисом, не проявлявшим пока никаких болезненных признаков.

***

Запущенный Разумовским революционный процесс быстро дал первые результаты, и уже на третьи сутки у входа в городской комитет по здравоохранению собралось ранним утром несколько сот человек с самодельными транспарантами. Большую их часть составляли родственники и друзья находившихся в клинике пациентов, а также напуганные ужасной новостью «очередники», но были среди собравшихся и иные интересанты.

Чуть поодаль от всех стояла группа так называемых «профессиональных пикетчиков», нанятых кем-то и ожидавших сигнала к началу боевых действий, а также кучка внесистемных оппозиционеров с потрепанными плакатами и видеокамерой, использовавших любой маломальский повод для своих политических протестных акций. К их разочарованию политикой здесь и не пахло, а требование собравшихся носило сугубо экономический характер: «Восстановить в должности завклиникой Тищенко», что не смутило, однако, борцов с режимом, и они привычно развернули свои плакаты с требованием об отставке президента страны.

Ближе к началу рабочего дня к дверям комитета потянулись его сотрудники, хотя и сбитые с толку увиденным, но осторожно, не вступая в конфликт с митингующими, просачивавшиеся сквозь их ряды к главному входу в здание и с облегчением укрывавшиеся за его возведенными еще в девятнадцатом веке на совесть стенами.

Позже всех сопровождаемый двумя охранниками перед людьми появился и сам глава комитета господин Молодцов, оповещенный уже подчиненными о беспорядках на улице, поэтому, покинув машину, он сразу направился к лидерам уличного протеста. Выслушав их гневные требования и заверив собравшихся, что в ближайшее время во всем разберется, он отправился на свое рабочее место, однако на голословные его обещания никто из участников акции не повелся.

Постояв с десяток минут возле окна своего кабинета и убедившись, что обстановка внизу в лучшую сторону не меняется, Молодцов, ранее возглавлявший санэпидемнадзор, а до этого комитет по печати, вызвал к себе пресс-секретаря, дал ему указания и отправил на улицу для разъяснительной работы с людьми.

Тот, представ перед разгоряченной общественностью и назвав свою должность, тут же на все лады начал расхваливать профессиональные и человеческие достоинства Тищенко, чем первоначально всех обнадежил, а в конце своего яркого спича призвал всех собравшихся к доброте и сочувствию к уставшему от многолетнего служения Семену Ильичу, пожелавшему добровольно выйти на пенсию.

После такого с его стороны изящного поворота давно уже отучившиеся верить в подобные басни российские граждане только громче еще зашумели, а проплаченные пикетчики во всеуслышание объявили о начале бессрочной своей голодовки, в чем были тут же поддержаны «политическими», потребовавшими незамедлительной отставки не только президента страны, но и правительства, а заодно с ними и губернатора Санкт-Петербурга.

«Да и черт с вами, голодайте! Вам это для здоровья полезно!» – чертыхнулся про себя молодой, но неплохо уже ориентировавшийся в медицинских вопросах пресс-секретарь, однако давать этот совет вслух не решился и отправился от греха подальше на доклад к руководству.

В принципе молодой человек был прав, если бы не одно немаловажное обстоятельство – действо происходило в самом центре Санкт-Петербурга на пешеходной Малой Садовой, являвшейся местом массового скопления иностранных туристов. Находись комитет по здравоохранению где-то на городской окраине, то и проблем бы подобных не возникало, кому там до всех этих бузотеров было бы дело. Голодали бы себе на здоровье и шумели сколько угодно, пока полиция их терпит. Здесь же в центре культурной столицы любой даже крошечный инцидент не ускользнет от пристального внимания зарубежных гостей и оппозиционных к властям журналистов, и те его так на весь мир раскрутят, что интервью после давать замучаешься.

Рассуждая подобным образом, Молодцов после неутешительного отчета вернувшегося с улицы пресс-секретаря помрачнел. Если, подумал он, этот очаг напряженности быстро не ликвидировать, то его вскоре неизбежно вызовут к губернатору, и там придется докладывать о причинах увольнения Тищенко, что было бы нежелательно. Тот ведь его слова и перепроверить может, с Тищенко побеседовать, с больными в клинике пообщаться – ему подобная близость к народу и демократия только в плюс, а уж какие он после этого сделает выводы и примет решения, одному только Богу известно.

Понимая, что времени у него в обрез, Молодцов снова приблизился к окну кабинета, приоткрыл жалюзи и с надеждой посмотрел вниз, но положительных сдвигов на улице не увидел. Толпа митингующих, невзирая на начавшийся мелкий дождик, продолжала стойко стоять под окнами и вроде бы даже количественно увеличилась, что не оставляло ему никакого иного выбора, как призвать на помощь полицию, что он тут же и сделал, связавшись с начальником местного УВД.

Автобус с направленными на место конфликта экипированными бойцами подъехал к дверям комитета минут через двадцать, и старший их в чине майора предстал перед участниками несанкционированного митинга и предложил им разойтись по-хорошему, предупредив о последствиях в случае невыполнения ими законных требований.

– А мы и не митингуем! Мы здесь воздухом дышим! Улица пешеходная! – раздались в ответ одиночные выкрики, тут же подхваченные остальными манифестантами.

Кто-то из них, видимо обладавший глубокими юридическими познаниями, предвосхитив действия полиции, быстро провел разъяснительную работу с людьми, и те тут же свернули плакаты и стали массово расходиться, заслужив этим похвалу от майора.

Особо проголодавшиеся устремились в ближайшие кафе и закусочные, кто-то отправился по магазинам, а остальные на пешеходную прогулку по городу. Остались на «лобном месте» лишь «политические», преследовавшие отличные от остальных цели и потребовавшие от обступивших их полицейских немедленной смены политического курса страны. Этих по команде майора силой – за руки, за ноги занесли в автобус, предварительно отобрав у них видеокамеру, чего, собственно, неистовые борцы за либеральные ценности упорно и добивались.

Не зная, чем бы еще заняться на опустевшей за считанные минуты Малой Садовой, майор с полчаса покурил у дверей комитета, после чего доложил обстановку начальству, и вскоре бойцы по его команде погрузились в автобус и покинули почти бескровно затушенный ими очаг напряженности.

Установившиеся за окнами кабинета тишина и покой не обманули, впрочем, главу горздрава и предчувствие со стороны бунтарей какой-либо каверзы не подвело его, так как все они, восстановив свои силы, вскоре опять, разворачивая плакаты, потянулись к парадному входу.

«Умные, паразиты, таких полицией не проймешь. Они так и будут с ней в кошки-мышки играть», – нервно подвел Молодцов итог увиденному и, пребывая в глубоком цейтноте, стал, словно шахматист за доской, искать незаезженные еще победные ходы, когда же один такой у него созрел, спустя полчаса после отданных им приказов к дверям комитета подъехали две скорые и микроавтобус одного из телеканалов.

Оттуда у всех на глазах выгрузили пару передвижных носилок, медицинские чемоданчики и телевизионную камеру и занесли весь этот реквизит внутрь здания, после чего в рядах митингующих заговорили о готовящемся побеге руководства горздрава, но вскоре все разъяснилось. На улице вновь появился пресс-секретарь Молодцова и, снимаемый с плеча на камеру оператором, призвал всех собравшихся принять участие в акции по добровольной сдаче донорской крови для нужд остро нуждающегося в ней здравоохранения города.

Его громкий призыв был встречен теми гробовым молчанием – такой поистине иезуитской выходки никто от медиков ожидать не мог, когда же в сопровождении оператора пресс-секретарь пошел по рядам, объясняя всю важность для жизни и здоровья людей этой гуманистической акции, ряды протестующих, не пожелавших участвовать в этом навязанном им спектакле, стремительно стали редеть и за пару минут окончательно рассосались, а пресс-секретарь радостно крикнул им вслед:

– Завтра продолжим! Ждем с нетерпением!

Остались на месте лишь несколько случайных прохожих – трое в легком подпитии веселых парней и говорившая немного по-русски пожилая немецкая пара, откликнувшиеся на призыв властей. Этих поблагодарили за бескорыстную помощь, сняли на видео, а затем проводили в комитетский буфет с развернутым там временным пунктом забора донорской крови.

Такое быстрое разрешение сложной проблемы подвигло главу горздрава на благородный потупок, и он, пребывая в приподнятом настроении и хваля себя за находчивость, спустился к добровольцам в буфет, пожал каждому из них руку, а после и сам перед операторским объективом пожертвовал возглавляемому им здравоохранению города некоторое количество крови.

Вернувшись в свой кабинет и убедившись в привычной приятной глазу гармонии под окнами комитета, Молодцов отпустил представителя прессы, но скорые на всякий случай у входа попридержал, переподчинив их оставленному на суточное дежурство заму, а сам, отключив мобильник, уехал домой.

В вечерних теленовостях акция на Малой Садовой была подана зрителям как пример гражданской ответственности горожан, собравшихся, невзирая на противодействие вражеской «пятой колонны», по призыву горздрава для сдачи донорской крови, самого же лежащего на носилках главу комитета показали с хвалебными комментариями крупным планом, чем окончательно его успокоили.

– Больше они уже к нам не сунутся, – сказал он после просмотра сюжета жене, но как же далек он был от народа, единожды уже вкусившего всю прелесть настоящей бесплатной страховой медицины.

Рано утром его разбудил телефонным звонком в квартиру дежуривший всю ночь зам и взволнованным голосом доложил с передовой о стягивавшихся ко входу мятежниках, их возросшем количестве и нарастающей с каждой минутой активности, но это было еще полбеды. Оказывается, еще со вчерашнего вечера его, несмотря на телевизионный успех, разыскивает руководство Смольного, уже хорошо информированное о причине народных волнений и желавшее выслушать по этому поводу его объяснения.

«Уже настучать успели», – с досадой подумал глава горздрава о своих подчиненных, однако дознание решил отложить до лучших времен, сейчас же гораздо важнее было по-быстрому и с максимальной для себя пользой разрешить этот достигший уже своего апогея конфликт.

Распорядившись срочно найти и доставить к нему с проявлением максимального такта и уважения опального Тищенко, сам он, предпочтя служебной машине метро, за сорок минут добрался до места работы и тайком проник в здание с соседней улицы через черный ход, после чего, игнорируя все звонки, закрылся в своем кабинете и стал дожидаться уволенного завклиникой.

Вскоре Семен Ильич, с вечера еще знавший от Разумовского о массовом митинге в свою защиту, был с почетным эскортом доставлен на скорой с мигалками к главе комитета, и тот, когда они остались вдвоем, первым делом справился о его здоровье, но вместо ответа Тищенко, слегка кашлянув, выложил ему неприглядную правду о причине своей отставки и поименно назвал стоявших за этим чиновников.

Выслушав его обвинения и нецензурно вслух выругавшись, Молодцов пообещал ему во всем разобраться и наказать строго виновных, после чего принес Семену Ильичу свои извинения за введших его в заблуждение подчиненных и попросил как можно быстрее вернуться к своим обязанностям, отдавая себе отчет, что создает этим крайне опасный и разрушительный прецедент.

Наблюдая за его душевными муками, Семен Ильич, хотя и испытывал от этого глубокое, чего уж греха таить, удовлетворение, но решив для себя уже все по дороге, отказался от прежней должности, сославшись на возраст и накопившуюся усталость, и предложил вместо себя завотделением Разумовского, пообещав остаться при нем консультантом.

– Но люди вас требуют. Они ведь иначе не разойдутся, – занервничал Молодцов и стал просчитывать в голове возможные варианты, пока секретарша звонком из приемной не прервала этот интеллектуальный процесс, сообщив, что на проводе у нее Смольный.

– Скажи, что я еще не приехал! – крикнул он секретарше, после чего припертый со всех сторон форс-мажорными обстоятельствами дал согласие Тищенко. – Хорошо, пусть будет преемник, другого выхода нет. Только народу на улице сами все объясните.

– После приказа на Иннокентия Сергеевича Разумовского, – выдвинул встречное условие тот, и Молодцов молча кивнул.

Полчаса ушло на подготовку приказа, обойдясь даже без собственноручного заявления Разумовского, и с отпечатанной его копией сопровождаемый главой горздрава Семен Ильич появился перед людьми, встретившими своего благодетеля радостными приветствиями.

Подтвердив обступившим его митингующим добровольность своей отставки, он показал им текст подписанного Молодцовым приказа и озвучил фамилию своего преемника, заверив всех в исключительной его порядочности и неизменности избранного клиникой курса, после чего все одобрительно зашумели и дружно зааплодировали.

Теперь после пережитых всеми волнений и обретенной в неравной борьбе пусть и локальной победы можно было со спокойной душой расходиться, но все как всегда испортили мелочные правдоискатели, закричавшие из толпы:

– За что вас все-таки сняли?! Правду скажите!

Тищенко помрачнел и повернулся к главе комитета, и тот без раздумий шагнул вперед, заслонив его грудью, и прокричал:

– Устал человек, на пенсию хочет! Что еще нужно?! Езжайте, лечитесь!

Большинство демонстрантов последовали его совету и потянулись к метро, но въедливые борцы за правду не унимались и требовали от Тищенко личного подтверждения.

– Повторите им это, – едва сдерживая себя, попросил его Молодцов, и Семен Ильич, кашлянув в кулак, обратился к народу:

– Уволили за то, что я им деньги, как прежде, носить отказался. А когда вы своей активностью их напугали, предложили вернуться. Только я этого уже не хочу, устал от всего, простите меня, ради Бога.

На Малой Садовой установилась зловещая тишина, нарушаемая лишь голосами далеких от суровых реалий отечественного здравоохранения зарубежных туристов. Тищенко же, слегка переведя дух, довершил свое «черное» дело и назвал во весь голос поименно мздоимцев, и в их числе одного из заместителей Молодцова.

Тут уж людей прорвало, и в адрес главы комитета посыпались обвинения с угрозами достучаться в прямом эфире до самого президента, и тот, не зная, как ему защититься, лишь твердил: «Разберемся».

На его фоне Семен Ильич выглядел огурцом. Сбросив с себя тяжкий груз недосказанности, он заметно повеселел, еще раз приободрил людей, после чего, пожелав всем здоровья, откланялся и бодро зашагал в сторону Невского.

Вполне естественно, что скандал в центре города, а особенно поразившие многих публичные разоблачения Тищенко не остались без внимания Смольного, пишущей прессы и телевидения. И если самому Молодцову удалось оправдаться и даже удостоиться похвалы вице-губернатора за своевременное вмешательство в острый социальный конфликт, то названными Семеном Ильичем подчиненными пришлось пожертвовать. Кто-то из них в тот же день уволился сам, остальных же без шума перевели на другую работу, тем самым перевернув очередную страницу в деле непрекращающейся в стране долгие годы борьбы с коррупцией.

Журналисты же, отписавшись в своих изданиях мало уже кого будоражившими статьями об очередной коррумпированной группе чиновников, сфокусировали свое внимание на личности отчаянного врача, в одиночку открыто вступившего в схватку с несокрушимым прежде горздравом и заставившего его пусть и на время, но отступить. Однако, невзирая на их настойчивость, Тищенко от каких-либо интервью или комментариев наотрез отказывался, полностью посвятив себя помощи Иннокентию Сергеевичу в клинике.

И только один популярный среди внесистемных оппозиционеров блогер и он же лидер общественно-политического движения «За светлое будущее» – тридцатидевятилетний Артем Невольный в отличие от своих коллег журналистов взглянул на это событие под иным углом зрения и имел на это все основания, так как жил на съемной квартире в одном доме с Ланцовым и давно уже знал о пугающих многих соседей необъяснимых явлениях, происходивших вокруг начальника ЖЭКа.

Будучи человеком неглупым он после первых же дошедших до него слухов стал собирать о нем сведения и через своих доверенных лиц узнал о январском его демарше в Смольном – первом в череде последовавших за этим публичных скандалов, внешне схожих между собой. Удивительным было и то, что двое из причастных к ним лиц – певичка Зотова и врач Разумовский, назначенный вместо прославившегося несколько дней назад Тищенко, также являлись соседями Ланцова по дому, что никак не могло быть случайными совпадениями. А уж когда на выложенном в Ютубе ролике с повеселившей в вагоне метро пассажиров «нищенкой» Артем после нескольких его просмотров разглядел вручавшего ей цветы Ланцова, то окончательно убедился в главенствующей его роли во всех этих ярких и красочных шоу. Единственное, о чем он не знал, так это о болезни Василия Васильевича, что, собственно, и привело его к ошибочным выводам, ставшим мощнейшим катализатором дальнейших событий.

Зарабатывая себе на жизнь открытым противостоянием действующей власти и часто высосанными из пальца шумливыми бездоказательными ее разоблачениями, он увидел в Ланцове опасного конкурента, с успехом окучивавшего его плодоносную грядку, только неясно кого представляющего и кем финансируемого. Ни в одной из известных ему НКО тот по его сведениям не числился, однако, судя по масштабности проводимых им акций, располагал немалыми денежными средствами, а иначе и быть не могло.

Рассудив таким образом, он, не на шутку встревоженный возможной утратой непререкаемого своего среди оппозиционеров лидерства, решил познакомиться с соседом поближе, разузнать о его таинственных покровителях, политических взглядах и личных амбициях, а по возможности и перетянуть набиравшего серьезный вес конкурента в собственную команду.

Не откладывая в долгий ящик задуманное, Артем в тот же вечер позвонил Ланцову домой, рассказал ему о себе и своем движении, после чего пригласил его на неформальную встречу с авторитетными и уважаемыми в Петербурге людьми, активно борющимися, как и он, за честную и справедливую жизнь в стране и готовых помочь ему в этом нелегком деле.

Надо сказать, что Василий Васильевич никогда прежде не интересовался политикой и уж тем более не разбирался в современных ее тонкостях и всевозможных хитросплетениях, в выборах принимал участие редко, при случае голосуя за знакомых ему еще с советских времен коммунистов, обещавших в случае своей победы вернуть украденные богатства страны народу и тогда уже все по-честному поделить, однако в нынешнем своем состоянии без возражений и даже с большим интересом откликнулся на приглашение ранее незнакомого ему соседа.

Уже на следующий день они встретились во дворе, и Артем на своей машине отвез его на Сенную площадь, где возглавляемое им движение «За светлое будущее» арендовало в офисном центре помещение под свой штаб.