Ленни Голд в поисках самого себя. Агни

Она сидела перед ярко пылающим большим костром, хотя дров в нем было совсем немного. За ней стоял фургон, который по сравнению с остальными являлся просто предметом декоративного искусства, настоящий дворец на колесах.

Длиной три метра и шириной два, с округлой крышей, весь покрытый искусной золоченой резьбой, окрашенный яркими красной, зеленой и желтой краской. Над входной резной дверью с крыши свисал кованый фонарь, а от порога спускалась тоже резная съемная лестница. Два застекленных окна, снаружи прикрываемые узорчатыми ставнями, изнутри завешены кружевной занавеской. На платформе между колесами располагались громоздкие ящики, курятник с курами, шумно устраивающимися на ночь, какие-то коробки и тюки подвешены на крюках под ней. Распряженный, упитанный и холеный конь пасся рядом.

Ее одежда была такая же яркая, как и ее жилище и, можно было бы сказать, вызывающе яркая, по сравнению с одеждой всех женщин табора. Желтая блуза с мелкими голубыми цветами контрастировала с большими желтыми цветами на голубой, длинной, широкой юбке. Короткий салатовый плиссированный фартук гармонично сочетался с листьями на блузе и юбке. Синий пояс сочетался с синим шелковым платком на голове, который был повязан так, как ни у кого в таборе. Из-под платка виднелись длинные, толстые, седые косы с вплетенными в них нитями с мелкими серебряными монетами, на лоб выбивались волнистые пряди. И множество золотых украшений ярко сияли на смуглой коже: мониста, браслеты на руках и ногах, серьги. На шее висели тяжелые бусы из янтаря разного возраста, старого матового и молодого прозрачного. Но колец было всего два, оба на больших пальцах. Одно из них на правой руке привлекало внимание массивностью крупного прозрачно-желтого необработанного янтаря, внутри которого был заточен муравей и маленькие пузырьки вокруг него. От игры света пламени казалось, что насекомое плывет в янтарной смоле и никак не выплывет.

Возле этой цыганки было чисто, уютно и по-родственному надежно. Хотя она и курила, дым из длинной, тонкой, отполированной пальцами трубки из вереска был ароматным и не отпугивал целую свору собак, устроившихся возле ее ног. Справа от нее лежала длинная палка, украшенная резным орнаментом по обе стороны от полированной центральной части, заканчивающаяся металлическими набалдашниками в виде голов лошадей с янтарными глазами, шеи которых обвиты кожаным шнуром с кристаллами янтаря.

– Чивани Агнес, чивани Агнес, смотри, какого я тебе Лоло привела, правильно я ему все сказала? Я только точно не знаю, у него будет один ребенок или два. Посмотри, а? – И она бесцеремонно сунула ладонь Ленни в ее ладони.

Ленни ощутил себя в материнских руках, окунувшись в исходящую из них прохладу. За внешностью старухи с темным от загара морщинистым лицом, с щуплым телом, скрывалась женская мудрость и открытое любящее сердце.

Когда она заговорила, то голос оказался низким и прокуренным, но манера говорить была мягкой и дружелюбной.

– Ну да, ну да, – закивала головой старая цыганка, разглядывая раскрытую ладонь. – Второй может быть, а может и не быть, но один будет точно.

– Жить будет долго, умный, здоровый, у него там на роду написано много путешествий, испытаний… Да? Да? – Тараторила девчушка, заглядывая в глаза чивани, для верности рукой поворачивая ее лицо к себе, с нетерпением ожидая подтверждения и одобрения.

– Все верно, дорогая, все верно. Только ты должна смотреть не только на руки, но и на лицо, глаза, одежду.

– Да, да, я видела, что он давно идет пешком. Одежда ни богатая, ни бедная.

– Значит…

– Живет в достатке, не в роскоши, но и не нищебродствует, и ему достаточно того, что он имеет.

– И…

– Сумка тяжелая, но он не сгибается. Тренированный.

– На руки смотри. Кожа…

– Загорелая, много времени проводит на свежем воздухе.

– Вены…

– Большие, занимается либо трудом, либо спортом.

– Мозоли…

– Есть, но не от плуга или лопаты, значит спортсмен.

– Какой?

Девочка задумалась:

– Штаны новые. Не видно. Но они идут вместе. Посмотрим на спутника.

Ее внимание переключилось на Мартина:

– Значит… Не лошадник, точно. Штаны изнутри не потерты.

Она опять уставилась на Ленни.

– Не тяжеловес – мышцы не очень-то, плечи широкие – хорошо плавает. Ноги не видно, но шел быстро, не запыхался, наверное, хорошо бегает…

Цыганка неожиданно схватила и резко бросила полено среднего размера как раз между учителем и Ленни. Они оба, не задумываясь, одновременно его поймали, посмотрели друг на друга, Ленни весело засмеялся.

– Ага, я поняла. Борьба. Какая-то. Ишь как вцепился-то. Прыткий, да? Смеется по пустякам. Значит, веселый.

– Ногти…

– Ага. Подстриженные. Опрятный мальчик.

– Пальцы…

– Длинные – творческая натура, большие суставы – философ, а что это?

Ленни, смеясь, попытался выдернуть руку:

– Ну вы даете. По косточкам разобрали.

– Постой, постой, а? – Девчушка просяще заглянула в глаза Ленни, обернулась на чивани, – а где ты детей увидела?

– А посмотри вот сюда, видишь? Одна длинная линия – один ребенок будет точно, вторая короткая, значит, второй ребенок может быть, а может и не быть. Зависит от… – снизу вверх посмотрела в зеленые глаза подопытного пришельца, – я думаю, от его женщины. Любовь будет до гроба…

– Где, где?..

– В глаза смотри. Любить он уже умеет.

– Волосы…

– Меченый солнцем…

– Ну, я бы сказала огнем.

– Притягивает золото. Я ж говорю Лоло. Будет богатый.

– Уши… – Чуть растрепанные волнистые волосы не закрывали длинные, чуть заостренные сверху уши.

На этот раз девочка озадаченно пожала плечиками.

– Сверхчувствительный, с хорошо развитой интуицией, с повадками крупного хищника.

– Кошки тебя любят или боятся?

– Ну… Особо не обращал внимания. Скорее среднее: долго наблюдают, медленно подходят, смешно нюхают, не давая себя погладить, а потом бегают следом, иногда по несколько особей, как будто я пахну валерьяной. Мама говорила, что они от нее дуреют.

Вспоминая, как за ним, еще карапузом, бегали мяукающие кошки, громко засмеялся, запрокинув голову.

Чивани заглянула в рот. Белые, ровные зубы, свежий запах, но… чуть удлиненные клыки.

– А ты часто злишься? – Спросила, когда он отсмеялся.

– А зачем? Все прекрасно.

– А если не соглашаются с тобой?

– Я слишком мало знаю, чтоб настаивать на своем мнении.

– Хороший мальчик, – она глянула на учителя, перевела взгляд на маленькую гадалочку.

– Ты заслужила свою монетку, дорогая. Беги к маме, а то она никак не дождется подержать твой золотой. Беги, беги, ты умничка, – слегка похлопала ее по спине, когда девочка в порыве детского счастья обняла ее.

– А они могут переночевать в таборе?

Цыганка только поднесла сложенные в пучок пальцы ко лбу и отвела руку с широким приглашающим жестом, предлагая располагаться возле своего костра.

– Всем можно. Цыганский закон. Но это особенные гости. Милости прошу вас к моему шалашу, люди земли.

Не успели они усесться возле, как в табор шумной гомонящей волной влились цыгане-мужчины. Одетые в яркие рубашки с широкими рукавами, вышитые жилетки, вельветовые штаны в крупный рубчик, заправленные в высокие сапоги, подпоясанные кушаками, в тонких войлочных шляпах. Все как на подбор коренастые, длинноволосые, с короткими бородками и усиками. Они вели под уздцы несколько откормленных, холеных, разно породистых лошадей с поклажей.

Один молоденький красивый цыганенок лет 16, единственный, кто ехал верхом, задорно свистел. За ним виднелся белый ангел, стоящий на спине лошади и держащийся за плечи паренька, совсем подросток, с веселым улыбчивым лицом, длинными развевающимися на ветру волосами и огромными крыльями. Он махал ими так сильно в такт свиста своего подопечного, что прохладу почувствовали все дети, которые тотчас же сорвались со своих мест и помчались к нему с криками:

– Рукели приехал, Рукели приехал.

Мужчины громко переговаривались, шутили с женами, смеялись, отдавали сумки с продуктами, распрягали лошадей, отпускали их в поле. Женщины рассказывали им таборные новости, показывая пальцами на Ленни и учителя, расположившихся возле костра старейшей женщины в таборе.

А Рукели тем временем соскочил с коня и начал подбрасывать вверх всех малышей по очереди. Те верещали от восторга и удовольствия, заливались смехом и с нетерпением, в толкотне, ожидали свой черед взлететь в воздух и заорать от упоения полетом и объятий сильных, хватких рук всеобщего любимца.

– Да, Иоганн приехал… – проговорила цыганка ласково, – этот мальчик еще прославит цыган, помяните мое слово.

Ангел Иоганна-Рукели уже летел к чивани и ангелам-хранителям гостей табора. Облетел их со всех сторон, озорно коснувшись крыльями каждого, и приземлился возле ангела чивани, по-боксерски игриво побил того в мощную грудь маленькими кулачками. Тот улыбнулся и занес сжатую в кулак руку. Но ангел паренька ловко увильнул, и удар пришелся по воздуху.

– Ему бы научить Рукели не отклоняться, а держать удар. В жизни все пригодится.

К ним уже несся и сам Иоганн, невысокий, поджарый, мускулистый, еще под впечатлением от встречи с детьми.

– Чивани Агнес, – он поклонился старой цыганке с глубоким уважением, потом с большим достоинством слегка наклонил голову в сторону Ленни и учителя, пытливо и некоторым ожиданием заглянув в глаза одному и другому.

– Что, дорогой?

– Они?.. – Он указал глазами на чужаков, однако, не почувствовал никакой опасности со стороны гостей и тотчас расслабился.

– Ты правильно чувствуешь, – чивани одобрительно улыбнулась, – все хорошо. Они будут со мной.

Он чуть мотнул головой, расплылся в широкой белозубой улыбке, засветившейся на загорелом лице, подмигнул Ленни и, шутливо по-боксерски помахав кулаками перед ним, представился:

– Иоганн. Но можешь звать меня как все, Рукели.

Тот мгновенно скинул сумку и принял стойку:

– Леонард, можешь звать меня как все, Ленни.

– Ну, нет. Теперь ты Лоло. Золотой.

– Лоло – это золотой?

– Ну, вообще-то рыжий. Но у нас рыжий все равно, что золотой, потому что свет солнца и золото к себе притягивает. Это правда? Притягиваешь?

– Да, могу. Хочешь, покажу. Хоть сейчас.

– Имя у тебя что надо, Леонард значит «сильный, как лев». К внешности очень подходит – волосы у тебя что грива льва. Но Лоло лучше.

– А ты мне покажешь, как это ты так руками машешь?

– Ну, давай, – Рукели встал наизготовку, забыв о разнице в возрасте, весе и росте.

– Мальчики, мальчики, чуть-чуть подальше, а то сейчас пылищу подымите.

Ленни и Иоганн засмеялись и, весело переговариваясь, как старые знакомые, а не как только что познакомившиеся люди, отошли за фургон, на траву, уже пряно пахнущую в ожидании ночной прохлады. Быстро разулись и встали друг перед другом в стойке. За ними с радостным лаем умчались все собаки. Их ангелы кружили рядом.

Старая цыганка и учитель переглянулись в предвкушение развлечения. Она пыхнула трубкой, постучала рукой возле себя:

– Садись, Раполо, садись, дорогой.

– Раполо?

– Да-да. Серебряный.

– Но я не весь седой.

– Не весь, но пряди на темных волосах смотрятся, как серебряные.

– Ты больше серебряная, чем я.

– Нет. Я Агнес, огненная. А ты – серебряный. И не спорь. Бесполезно.

Учитель хохотнул, скинул сумку, уселся рядом. Не отрывая глаз от мальчиков, она спросила:

– Где ты его такого нашел?

– Уж не знаю, я его или он меня нашел, или мы друг к другу притянулись. Это все равно, что сейчас ответить на вопрос: ты нас нашла или мы тебя?

Цыганка довольно усмехнулась.

– Ты прав, дорогой, ты прав. Он, видать, хороший ученик.

– Так и есть, хороший не то слово, только он сам еще не знает, насколько он хорош.

И они замолчали, наблюдая, как летает Иоганн от приемов Ленни, и как Ленни не может боксировать, как Иоганн, пропуская один удар за другим. Их ангелы тоже учили друг друга приемам нападения и обороны.

– Кто этот мальчик? – Спросили одновременно учитель и чивани. Посмеялись. Цыганка заговорила первой:

– Иоганн Тролльман. У нас его зовут Рукели, немцы называют Цыганом. Совсем мальчик, а боксирует так, что любой взрослый, цыган и нецыган, может позавидовать. Не один и завидует вместо того, чтобы учиться у него. Сильный, выносливый боец. Сейчас наступают такие времена, когда нужно уметь постоять за себя и не только за себя, но и за любимых, за нацию, за свободу. А как насчет Лоло?

– Ленни Голд. Я нашел его в Черном лесу, оставил у себя, потому что отец неизвестно где, а мать погибла за несколько часов до того, как я его нашел. Ему понадобилось год, чтобы стать человеком земли. Можно сказать, уникум.

Быстро стемнело. Ленни и Иоганн, запыхавшиеся, мокрые и предовольные собой разбежались каждый к своему костру.

Еда была готова, и весь табор собрался возле общего стола, огромной скатерти, расстеленной прямо на земле и уставленной блюдами с незамысловатой походной снедью, ароматы от которой, перемешиваясь с запахом костра, стояли в воздухе, вызывая желание есть.

От цыган отделилось несколько ребятишек с мисками в руках. Они поставили их перед чивани и загляделись на чужаков, рассматривая их с любопытством маленьких детей, не пропуская ни одну деталь.

– Спасибо, дорогие, спасибо. Идите уже, кушайте.

Вспомнив о еде, те бросились наперегонки к своим.

Кувшин с кислым лошадиным молоком, глубокая миска с кашей, пахнущая костром, молодая картошка в мундире, помидоры, зеленый лук, сало, нарезанное толстыми кусками, наломанный черный хлеб, соль в тряпице. Простая еда, но как все это пахло!

– Чем богаты, тем и рады! Угощайтесь и отдыхайте с дороги.

Ленни с жадностью набросился на еду. Учитель, улыбаясь, тоже принялся за угощение.

– Бабушка, а почему вы… – с набитым ртом попытался спросить Ленни.

– Чивани Агнес, дорогой, можно даже просто чивани и просто на «ты».

– Почему ты от них так отличаешься?

– Немецким цыганам-синти нельзя кочевать, поэтому они ведут оседлый образ жизни и зарабатывают ремеслами, мужчины даже в армии служат, железные кресты за подвиги получают. А я что? Я – перекати-поле. Сегодня здесь, завтра – там. С моим умением гадать у меня нет проблем ни на одной границе, ни с одним чиновником, которому вдруг приспичит моими бумажками пошуршать или звон моих монет послушать. Я стара, но всегда сыта, всегда в тепле, всегда при деньгах. Люди сами ко мне приходят, потому что слух о моих способностях летит быстрей моего коня.

– Научишь меня?

– Хочешь быть всегда сытым и нужным?

– Да нет. Интересно же. Вон та девчушка, она так бойко это делает, а ей всего-то пять лет.

– И у тебя получится. В этом уж я нисколько не сомневаюсь. Но я бы начала не с этого.

Цыгане шумно кушали, шутили и смеялись, а потом долго все вместе сидели и лежали возле большого костра, куда они без конца подкидывали дрова, вели беседу, в которой участвовали все. Потом кто-то затянул песню глубоким грудным баритоном, ее подхватил тенор, вплелись женские голоса. Заиграла гитара. Затем вторая. А после все пустились в пляс вокруг огнища, настукивая в бубен и пальчиковые тамбурины. Танцевали и пели долго, с чувством, от души выплескивая в уже более прохладный воздух свои разочарования и усталость от бесконечных тягот жизни, где нет места надеждам на улучшение.

Но еще долго после того, как все устроились на ночлег по фургонам, один цыган с низким голосом под виртуозный аккомпанемент гитары тосковал в ночной тишине по своей еще не найденной любимой, изливая горесть звездам таким же далеким, как и не воплощенная любовь. Наконец, ушел и он.

Звонкая летняя ночь полнилась цвириканьем сверчков и трелями соловьев.

Поев, Ленни и учитель умостились возле костра. Осталась и чивани, задумчиво пыхтящая трубкой.

Глядя на Лоло, она задала себе вопрос: кто он? Не получив ответа от самой себя, не удовлетворенная тем, что уже узнала пару часов назад, она задала вопрос огню, бросив в него пучок душистых трав, от которых дым стал сладким.

Всмотрелась в пламя костра и увидела брата короля одной из древнейшей цивилизации. В то время как монарх приносил огню кровавые животные и человеческие жертвоприношения, прося еще побед, еще богатств, еще больше славы и всеобщего поклонения себе, его брат, молча и искренне, предавал огню свои похоть, гнев, жадность, страхи, зависть и непрощение. Она видела его коленопреклоненного и молящегося о смирении и сострадании везде, где бы тот ни молился, где бы ни возжигался им огонь. Она видела, как бог огня с громким потрескиванием съедал его невидимые глазу жертвоприношения, как при этом плавились, коптили и трещали свечи, как испускали искры фитили лампад, как поднималось высоко в небо пламя хавана – он получал удовольствие от принесенной жертвы. Что может больше удовлетворить бога, чем смирение и отдача на его милость? Больше вопросов пока у нее не было.

– У тебя хороший ученик, – подала голос чивани, Мартин согласно кивнул головой.

Вдруг из пламени поднялся длинный язычок, но не опал, как все остальные, а медленно устремился к чивани, поласкался об ее руку, не обжигая, обернулся вокруг нее, а потом потянулся к Ленни, облетел и его, создав огненную траекторию восьмерки, и только после этого вернулся в костер.

Мартин не хотел спать, хотя устал. В очередной раз он понял, что может смотреть на огонь бесконечно. Но сейчас ощущения были особенными. А после того, как он увидел, что огонь соединил цыганку и Ленни, предчувствие чего-то очень важного усилилось многократно.

После продолжительной тишины чивани заговорила вновь:

– Он – человек земли, но огонь говорит, что он готов стать и человеком огня. Ты отпустил бы его?

– Я не против, но решать ему.

Чивани пристально посмотрела на мальчика.

Черное небо пульсировало низкими звездами. Теплая безветренная ночь была полна покоя и своей относительной тишиной, не прерываемой шумами, создаваемыми людьми. Воздух казался густым от аромата цветов и трав. Все это вместе убаюкивало Ленни, который свернулся калачиком и засыпал, глядя на пламя. А оно, словно чувствуя его предсонное состояние, не танцевало, а двигалось плавно. Он не слушал, о чем говорят чивани и учитель, не видел огненную восьмерку, но случайно глянув на цыганку сонными глазами и увидев, как она на него смотрит, почувствовал, что сон мгновенно испарился.

Чивани поворошила веточкой огонь, тот сразу ответил, выпустив тысячи искр, тотчас же улетевших в небо, брызнул ярким золотом, залив светом все вокруг.

– Цыгане – кочевники. И чувствительность к тонкому миру у них в крови, объяснить ничего не могут, и зачем, спрашивается, объяснять, надо бояться и придерживаться примет. У них много суеверий, предрассудков, знамений, предзнаменований, а то и запретов, в основе которых лежит вера в духов. Духов предков, земли, огня, воды, воздуха. Не просишь их благословения – получай шишки, веришь – кланяйся и все образуется как нельзя лучше. Духи земли, ну, ты знаешь, дружелюбны и всегда готовы помочь.

Мартин не удержался и вставил комментарий:

– Ну, они очень разные, в каждой местности свои. Где ласковые, как шелковая трава, где суровые, как колючки. Но все добрые, это да, если с ними говорить и не замышлять зло земле.

Чивани продолжила:

– Духи воды – очень зависят от настроения, могут помочь, а могут и навредить. Духи воздуха – независимы и изменчивы в своих решениях. Духи огня – жесткие и бескомпромиссные. А вы, я смотрю, хорошо ладите не только с духами земли, но и с самой землей.

Мартин с улыбкой согласно кивнул.

Ленни даже привстал:

– Я люблю землю. Люблю Бхуми. Она как мать, заботливая, внимательная, любящая. Она… такая… – вся трава вокруг потянулась к нему и начала ласкаться об него, в его руки прыгнула мышь-полевка, над ним закружились светлячки, цикады застрекотали еще громче, как будто специально для него.

– И слов не надо. Вижу, вижу.

Ленни открыл глаза, закрывшиеся от блаженства:

– А ты, чивани, человек какой стихии?

– Я – человек огня.

– Ух ты!

– Не могу сказать, что я повелеваю огнем. Нет. Скорее, он благосклонен ко мне, разрешая с собой играться. А ты, хочешь познать огонь, дорогой?

Ленни радостно закивал:

– А можно?

– Сейчас и поглядим.

Она встала, впервые за несколько часов знакомства, и оказалась маленькой, худой, верткой женщиной. Несмотря на возраст, она держалась прямо, двигалась быстро, не то, что большинство стариков-ровесников. Длинная с оборками юбка доходила до лодыжек и не скрывала маленькие ножки. Несколько нижних юбок из тонкого материала придавали пышность бедрам. Широкий пояс подчеркивал талию.

Она бойко дошла до фургона и ненадолго скрылась в нем, вышла, неся что-то в руках. Некоторое время усаживалась возле костра, потом затихла и пробормотала молитву, призывающую духа огня.

– Попросите и вы его милости.

Ленни и Мартин чуть не открыли рот, когда увидели нисходящее с ночного неба зарево. Луч света тянулся за сгустком огня, который был подобен горящему в атмосфере метеору. Он приближался к земле с огромной скоростью.

Чивани бросила в огонь одно за другим маленький засушенный букетик полевых цветов, который при сжигании испустил насыщенный сладкий аромат, горсть зерен, вылила из маленьких сосудов топленое масло и цветочный мед, плеснула из кувшина кислого лошадиного молока.

С каждым новым подношением огонь поднимался все выше и выше, становился все ярче, и когда было отдана последняя жертва, столп света сверху молнией соединился с костром, вызвав сильнейший всполох пламени. Оно мощно взметнулось вверх. В нем отчетливо можно было видеть мужской силуэт.

И в широко раскрытых глазах Ленни отразилась пляска бога огня. Он танцевал, завораживая красотой и силой огненной стихии, а дрова и угли трещали в определенном ритме то быстро, то медленно. Не выходя из кострища и не прерывая своего танца, трехголовое, шестирукое божество облизывало тремя огненными языками душу каждого сидящего перед ним человека. Все чужеродное, мертвое и болезнетворное в них сгорело внутри него, и превратившись в черный пепел, осыпалось с тихим или громким потрескиванием на землю.

Все трое не отрываясь, смотрели на пляску космического связного. Бог огня явно благоволил к Ленни, уделив ему внимание больше, чем остальным.

Но вот божество остановилось. Затихла перкуссионная мелодия, создаваемая трением его стоп о поверхность горящих дров и тлеющих углей, под которую он танцевал.

– Я доволен вниманием посвященных. Просите все, что хотите.

Он обратил взгляд всех трех лиц к Мартину.

– Смею ли я надеяться на твою помощь на моем пути земли?

– Молись мне да будешь услышан мной.

– А ты? – Повернулся он к старой цыганке.

– Я слишком стара. Я устала от людей. Возьми меня с собой.

– Нет. Ты еще не исполнила своей последней миссии. Ты одна из немногих сейчас, владеющих силой призывать огонь и управлять им. Передай это искусство новому ученику, а потом я сам перенесу тебя в неземную обитель.

Чивани замерла от восторга:

– В неземную? Неужели я?..

– Не думай об этом, а то все будет с точностью наоборот.

На этот раз цыганка замерла от разочарования.

– Я же сказал, не думай об этом, а то все будет с точностью наоборот. Ну-у, а ты? – Прямо перед собой Ленни увидел лицо пылающего, обжигающего, плавящего бога. Слушая желания Мартина и чивани, которые, наверняка, много думали о чем-то подобном раньше, он не успел сообразить, чего бы сам хотел. Но, что бы ему хотелось больше всего?.. Прошло больше года со дня смерти матери, но Ленни еще никак не мог смириться с тем, что ее нет с ним. И он выпалил:

– Я хотел бы хотя бы еще разок, очень-очень хотел бы увидеть свою маму.

– Я знаю ее. Ее спонтанный погребальный костер был огромный и жаркий, ее душа невесома, а мир ее обитания высоко. – Один огненный язык лизнул его голову, как бы погладив, приподнял подбородок, при этом, не опалив ни одного волоска и не вызывая ожогов: – Это не в моей компетенции, но я передам твою просьбу тому, кто может ее выполнить.

И с силой оттолкнувшись от земли, чем вызвал всполох искр и поток жара в лицо, он ринулся ввысь и быстро исчез в звездном небе, став одной из звезд. Пламя опало и принялось, тихонько потрескивая, облизывать синими язычками распадающиеся на угли дрова, время от времени салютуя рассыпающимися в разные стороны и быстро гаснущими в ночи огоньками. Тишина заполнила их души.

– Отдыхайте, завтра, вернее, уже сегодня вставать чуть свет.

Ленни заснул мгновенно, как только его голова коснулась земли, без сновидений, но с улыбкой.

Но к Мартину сон не шел. Он понял, что здесь и сейчас разошлись пути его и Ленни. Минул год. Год! Всего один год! А они уже должны прощаться! Этот мальчик принес ему так много радости и так многому научил. А хорошим ли он был учителем для того, кто только вспоминал то, что уже когда-то знал?