Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе

Обратится ли семья спонтанно еще раз к фигурам на следующих сессиях, или нам заново придется их вводить, чтобы процесс терапии продвигался, – этот вопрос всегда остается открытым.

Скульптура-развитие

Вторая возможность применения фигур животных в нашей работе – с помощью скульптуры показать в развитии, как возникла семья и как формировалась ее проблематика. Я в таком случае сообщаю о гипотезе совсем немного, концентрируясь в основном на процессе развития семьи. Во время работы при обсуждении каждого изменения в семье надо удостовериться, связано ли это событие из прошлого с актуальным конфликтом. Как правило, к этому моменту уже состоялось несколько сессий, так что мы действительно можем построить скульптуру-развитие. Приведем пример такой работы.

Семья

Девятилетнему Филиппу часто становилось плохо, он жаловался на удушье и неоднократно говорил о том, что больше не хочет жить дома.

На первую сессию Филипп неожиданно взял с собой блокнот, чтобы записывать все, о чем будет говориться. Мальчик выглядел открытым и любознательным.

Мать, 34 года, очень модно одетая, все время приветливо улыбалась, даже если говорила о происходящих событиях, которые, по ее словам, произвели на нее шокирующее впечатление. Женщина оживленно и свободно принимала участие в разговоре.

У нее было заболевание сердца, она перенесла несколько операций и уже трижды находилась на грани жизни и смерти.

Филипп учился в первом классе, когда его родители развелись, перед этим на протяжении двух лет между ними происходили частые и громкие ссоры. Мать самокритично говорила, что у нее с сыном чрезмерно тесная связь и ей очень тяжело сказать ему «нет» и быть настойчивой и последовательной.

Нынешний неофициальный муж матери жил в семье полтора года, Филипп называл его по имени, Хельмутом.

Динамика

Хельмут высказывался только тогда, когда его спрашивали, но спонтанно в беседу не вступал, даже в ответ на «массивную» критику. В первый год совместной жизни Хельмут попробовал установить с Филиппом дружеские, приятельские отношения и совершенно не вмешивался в его воспитание. В последние месяцы он, напротив, стал вмешиваться и устанавливать границы, мать же не хотела этого. В результате возникали частые конфликты между матерью и Хельмутом, и он отступал.

На сессии мать критиковала Хельмута, говорила, что он, в отличие от начала их отношений, уже долгое время не проявлял по отношению к ней и Филиппу свою симпатию и признание. Хельмут подтвердил, что он «вне игры» и разочарован тем, что его мнением не интересуются.

Скульптура

«Филипп, я хотел бы показать тебе, как я представляю себе развитие вашей семьи, – но для этого мне нужна твоя поддержка. Ты можешь найти для себя, мамы, папы и Хельмута фигуры животных?»

Уже во время беседы фигуры вызвали у мальчика живой интерес, и он сразу согласился. На свой блокнот он перестал обращать внимание. Филипп выбрал фигурки и прокомментировал: «Для моего папы я возьму гориллу Кинг-Конга, потому что, когда я был маленький, я иногда его боялся, а сейчас больше не боюсь. Я буду леопардом: леопард сильный. Мама – жирафа, а Хельмут – слон, он тоже сильный».

Построение скульптуры-развития происходит следующим образом.

Я ставлю Кинг-Конга и жирафу совсем близко друг с другом (телесный контакт) и говорю, обращаясь к Филиппу: «Было время, когда твоя мама и твой папа были влюблены друг в друга и они жили вместе. А потом на свет появился ты. Куда мы поместим маленького леопарда, маленького Филиппа, слева, или справа, или в середину?»

Филипп отвечает: «Конечно в середину!» – и, поощряемый мной, ставит фигуру леопарда между жирафой и, гориллой.

«Да, точно, – добавляю я, – вот как можно это показать при помощи фигур. Когда двое любят друг друга, их ставят вместе, а когда они друг друга не понимают – дальше друг от друга, а при ссоре – еще дальше! К сожалению, твои родители через несколько лет уже не так хорошо понимали друг друга, все чаще возникали ссоры, и, когда тебе было шесть лет, они развелись». Я отодвигаю Кинг-Конга примерно на 20–25 см в сторону.

Филипп сам проявляет активность: отодвигает Кинг-Конга еще на столько же и опускает его угрожающе поднятые руки, которые он до этого сам поднял. «Я теперь вижу его не так часто!» – говорит он при этом.

«После этого твоя мама и ты жили у бабушки и дедушки, очень близко друг к другу, в одной комнате. После развода тебе, наверное, было очень важно пережить то, что мама здесь, с тобой, и никуда не денется. Кроме того, твоя мама была очень больна, и ты заботился о ней – видишь, между тобой и мамой была очень тесная связь».

Филипп: «Да, точно, мы иногда даже боролись!» С этими словами он берет своего леопарда, прыгает им жирафе на шею, они падают, и Филипп кладет леопарда на жирафу. Мальчик оставляет фигуры лежать в таком виде.

«Потом появляется еще и Хельмут, – говорю я. – Куда ты хочешь его поставить?» Филипп ставит его очень близко, но так, что фигуры не соприкасаются.

«Иногда Хельмут был тебе как друг, он играл с тобой». С этими словами я беру леопарда, снимаю его с жирафы и отставляю подальше. Слона я ставлю рядом с леопардом, так что теперь они оба (леопард и слон) явно отделены от матери.

«И все же в последнее время что-то изменилось. Иногда Хельмут вел себя так, как будто он отец в семье. Он мог быть и недовольным, мог сказать „нет”. Он не был больше приятелем». После этих слов я отодвигаю слона на небольшое расстояние, ставлю его напротив леопарда и, говорю: «Слон трубит сейчас: „Нет”!»

Это пугает жирафу, и она, обеспокоенная, встает между ними.

Однако слон обижается и отступает. И у всех отвратительное настроение». С этими словами я беру слона, поворачиваю его спиной ко всем остальным и отодвигаю его в сторону на расстояние 10–15 см.

Я постоянно использую визуальный контакт, чтобы удостовериться, согласна ли со мной семья.

Кроме того, мы в процессе работы выясняем, что жать и Хельмут это изменение не обсуждали. Поэтому Филипп мог настраивать их друг против друга, что приводило к конфликтам между матерью и Хельмутом, после которых Хельмут отступал.

Я говорю Филиппу: «Быть может, ты думал: „Ой-ой-ой, сейчас опять начнется! Вдруг слон одичает и станет как Кинг-Конг? Я лучше сбегу к моим дедушке с бабушкой!”». И я отодвигаю леопарда подальше от других фигур и ставлю его спиной к ним. «Да, у бабушки и дедушки всегда здорово!» – соглашается мальчик.

В заключение мы договариваемся о следующей встрече, посвященной роли Хельмута в семье.

Комментарии

Тесная связь между матерью и сыном и «периферийное положение» Хельмута были ясны с самого начала. Такую расстановку фигур я хотел представить не только как реактивное отклонение, но и как результат семейного развития. Я и в дальнейшем уделял внимание процессу триангуляции[4] в этой новой «семье». Во время работы с фигурами животных стали очевидны еще и другие темы:

1. Тема эдипова конфликта. Возможно, на него указывали действия Филиппа с леопардом по отношению к жирафе-маме. Или же это был образ, служащий защитой от темы болезни и смерти матери.

2. Тема связи Филиппа с родным отцом. Тот факт, что отдельные фигуры в скульптуре невозможно «потерять из виду», является бесспорным достоинством и преимуществом скульптуры. Кинг-Конга в нашей игре нельзя было не заметить, не была также упущена и его личностная значимость для Филиппа. Все участники сессии все время видели эту фигуру, даже если осознанно еще не направляли на Кинг-Конга своего внимания.

Хельмут показался мне в целом очень сдержанным и замкнутым, и я спрашивал себя, действительно ли год назад он был более эмоциональным, или же сейчас мать воспринимает его реалистичнее. Вероятно, на следующих встречах Хельмут смог бы больше раскрыться.

Как скульптуру-конфликт, так и скульптуру-развитие можно перевести в динамическую сцену. Иногда, если я чувствую, что семья очень замкнутая, я сам проигрываю динамику, «приправив» ее по возможности мягким юмором. Это «зеркальное отображение» семьи не вызывает у ее членов никакого сопротивления, потому что они чувствуют себя достаточно дистанцированно по отношению к фигурам, стоящим на полу у их ног.

Используя игру, легко включить в совместную работу детей, и, что важнее всего, в игре они лучше понимают, о чем идет речь. Это верно также и в отношении родителей, которые не раз говорили мне, что, лишь увидев скульптуру, они смогли правильно представить себе, какое влияние на них всех оказало происшедшее событие (например, рождение брата или сестры, переезд и т. д.).

Наглядность картины благодаря фигурам лишает симптоматику чуждости и тревожности, и семья может понять «нарушения поведения» скорее как указание или намек на что-то, а не как «патологию».

Для иллюстрации приведем пример инсценировки конфликта, в которой мы исходили из скульптуры-развития. Построение этой скульптуры служило введением и разогревом. Конфликт был разрешен благодаря интервенциям.

Семья

Между одиннадцатилетним Тобиасом, учеником гимназии, и другими членами семьи все чаще возникали конфликты, после которых мальчик в депрессивном настроении замыкался в себе.

Тринадцатилетняя сестра и девятилетний брат хорошо понимали друг друга и часто объединялись против Тобиаса. Мать, служащая аптеки, и отец, специалист в области информатики, были в хороших партнерских отношениях.

Тобиас от рождения был очень импульсивным, полным сил, все пробовал, ему и сейчас было трудно признать существование границ. Он был прилежным, хорошим учеником. Правда, на переменах у него часто возникали конфликты из-за мелочей, прежде всего с учениками старших классов. При этом Тобиас часто не осознавал, что он проигрывает им физически.

Когда мать ласково возилась с Тобиасом, он плакал от умиления, сильно регрессировал и становился из-за своей ненасытности очень назойливым. Матери с трудом удавалось препятствовать тому, чтобы эти искренние близкие отношения между ними не заканчивались ссорой. Самым замечательным для Тобиаса было то время, когда отец на выходных что-то делал вместе с ним одним.

Динамика

В настоящее время Тобиас чувствовал себя в семье «черной овцой в стаде», очень завидуя брату и сестре. Что бы ему ни поручали, он все воспринимал как несправедливое обращение с ним и часто отказывался выполнять порученное. Конфликты нередко заканчивались тем, что он убегал из дома или с плачем закрывался в своей комнате.

Скульптура

На первую встречу родители захотели прийти одни, без Тобиаса, чтобы рассказать о волнующих их проблемах. Отец и мать были озабочены и растеряны.

На второй встрече был и Тобиас. Сначала я напомнил мальчику о том, что его родители один раз уже были здесь без него, потому что им кажется, что они делают что-то неправильно, и им хочется, чтобы между ними и Тобиасом было меньше ссор. Затем, чтобы мальчик обратился к своим ресурсам, я побеседовал с ним о школе, семье и свободном времени. Далее я попросил его рассказать о тех конфликтных ситуациях, в которые он чаще всего попадает.

Тобиас: «Например, я всегда должен приносить молоко. Это несправедливо! Если я не иду, мама кричит, и потом я убегаю из дома!» Во время рассказа его голос становится все резче и громче, а глаза наполняются слезами. Чтобы не дать сильному волнению окончательно завладеть Тобиасом, я сказал (привожу здесь краткое содержание): «Да, невесело тебе… Я не совсем уверен, правильно ли я представляю себе, что у вас происходит. Может, будет лучше, если я тебе это покажу? Ты мне поможешь?» Он раздраженно кивает. «Выбери фигурки животных для себя и для всех остальных из твоей семьи». Тобиас выбрал следующие фигурки: мама – лошадь, папа – бык, брат – крокодил, сестра – большая лошадь, он сам – большой медведь.

Введение и разогрев я начал с построения скульптуры-развития. Первоначально она состояла только из родителей, затем показывала, как изменяются семейные отношения с рождением каждого последующего ребенка. При этом стало видно, что Тобиас занимает позитивное центральное место. Я закончил построение вопросом к Тобиасу: «Как будут стоять фигуры, если в эти выходные у всех в семье будет хорошее настроение? Поставь их, пожалуйста, так, чтобы было хорошо видно, где самое лучшее место для тебя».

Тобиас ставит себя (большого медведя) между родителями, а свою сестру (большую лошадь) – с другой стороны от матери. «Так было бы лучше всего», – комментирует он.

«Твои родители тоже этого хотят, поэтому они и пришли сюда вместе с тобой», – заключаю я.

Таким образом, цель работы, общая для Тобиаса и для его родителей, стала наглядной.

Следующим шагом в нашей работе было создание скульптуры-конфликта. Я обращаюсь к Тобиасу:

«Давай выясним, что же у вас там происходит? Посмотрим повнимательнее на эту злость и досаду из-за молока, ты согласен? Из-за этого вы с мамой рассержены и, разочарованы, а корова удивляется, почему же никто не забирает ее хорошее молоко». Тобиас одобрительно смеется.

«Я покажу тебе, как я себе это представляю. (Я устраиваю сцену на полу в центре комнаты.) Посмотри, тремя длинными деревянными брусками я выкладываю кухню мамы-лошади. Она говорит своему сыну-медведю, что он должен принести молока. А комната медведя-сына… Может она быть между камнями около этой пальмы?» Тобиас соглашается: «Это здорово, потому что медведь как раз в горах живет». Легко заметить, как он во время организации психодраматической сцены начинает фантазировать и выходит на символический уровень.

«Твой папа еще на работе. – Я ставлю быка около стула отца. (Тем временем я сажусь вместе с Тобиасом на пол, чтобы приступить к игре.) – Сестра и брат сейчас где?» – «В их комнате», – отвечает Тобиас и неожиданно ставит брата-крокодила и сестру-лошадь к стулу матери.

«Сейчас полседьмого вечера, и лошадь ржет: „Привет, медведь! Мог бы ты принести молока?”» – такими словами я начинаю сцену, при этом двигаю фигуру лошади поближе к медведю и смотрю на медведя, а не на Тобиаса, чтобы подчеркнуть символический уровень происходящего. Мальчик выжидающе откидывается назад, для меня это признак того, что он еще не может играть вместе со мной. В ответ на это я, вопросительно глядя на Тобиаса, обмениваюсь ролями с его медведем и продолжаю: «Бррумм, как это так?! Я же вчера приносил! Сегодня пусть крокодил принесет!» Я беру лошадь: «Нет, очередь крокодила была вчера, а сегодня – твоя!» Медведь: «Не может быть, бррумм! Всегда я! Это несправедливо!»

«Лошадь злится?» – спрашиваю я. Тобиас и мать соглашаются. Мать вкратце изображает, как она ругается, и я проигрываю это с фигурой лошади на символическом уровне.

«Что теперь делает медведь?» – поворачиваюсь я к Тобиасу. «Он разозлился и убежал в свою пещеру», – говорит он, двигает медведя по направлению» к камням и прячет его между ними. «А если лошадь сейчас сюда придет?» – спрашиваю я, одновременно двигая лошадь по направлению к пещере. «Тогда медведь положит камень перед входом в свое жилище», – отвечает Тобиас и кладет камень так, что медведя больше нельзя увидеть. Лошадь думает вслух: «Ой-ой! Сейчас мы снова поссорились, хотя мы и друзья. Что же мне теперь делать?» Таким образом я изображаю реакцию матери, которая мне рассказывала об этом на прошлой встрече.

Интервенция: «А можно еще и по-другому поиграть. Я сейчас разделю медведя-Тобиаса на дружелюбного медведя (я выставляю медвежонка) и разгневанного медведя (я ставлю рядом фигуру большого агрессивного медведя, вставшего на задние лапы. Оба медведя стоят напротив лошади). Я представляю себе, что это две части, которые ты в себе чувствуешь: желание, чтобы мама тебя любила, как ты ее любишь, – и гнев, который ты испытываешь, когда с тобой несправедливо обращаются. Тогда история, наверное, будет такая».

И я облекаю в слова амбивалентность этих двух сторон: «Жаль, что снова произошла ссора». – «Но я не хочу всегда ходить за молоком!» и т. п.

Чтобы сохранить только что введенный символический уровень четким и ясным, я не двигаю фигуры, а указываю на них рукой. Боковым зрением я наблюдаю за Тобиасом, чтобы видеть, соответствует ли действительности то, что я говорю, однако диалог не прерываю. После этого я изображаю следующее: маленький медведь печален и, хочет к маме, а разгневанный медведь не позволяет ему этого. Тобиас совершенно заворожен происходящим.

Я усиливаю драматизм и двигаю лошадь-мать, опираясь на рассказ матери на нашей прошлой встрече: «Медведь! Выходи сейчас же!»

«Убирайся! – рычит разгневанный медведь. – Видишь мои лапы? Бррумм!»

Тобиас одобрительно смеется, когда лошадь убегает прочь.

«И никто не замечает, как печален маленький дружелюбный медведь», – добавляю я, после чего Тобиас начинает горько плакать и с несчастным видом замыкается в себе.

У матери выступают слезы на глазах, отец также тронут и, чтобы утешить Тобиаса, кладет ему руку на спину.

После того как мальчик немного успокоился, я начинаю следующую интервенцию. «Когда же дружелюбному медведю все-таки удается стать Главным?» – спрашиваю я Тобиаса. Он после некоторых раздумий рассказывает мне о своем друге Яне, как он с ним договаривается, например, о том, продолжать ли дальше строить шалаш на дереве или начать играть в футбол. Тобиас выбирает для Яна фигуру слона. Время от времени я действую фигурой разгневанного медведя, который, побуждаемый своим эгоцентризмом, пытается помешать игре друзей. Но маленький медведь не хочет позволять большому медведю испортить дружбу, и я поддерживаю его, действуя фигурой слона.

Интервенция: «Можно ли сказать, что это нехорошо, когда разгневанный медведь ведет себя как Главный и подавляет дружелюбного медведя? – спрашиваю я и, как в цирковом номере, „сажусь” большим медведем на маленького. – Было бы лучше, если бы и дома к дружелюбному медведю больше прислушивались, как здесь во время переговоров со слоном?»

«Хочешь поиграть с диким медведем, Тобиас? Можешь, например, сказать: „Это несправедливо, я не пойду за молоком!” Или что-нибудь другое, что тебе в голову придет. Я буду маленьким дружелюбным медведем, если ты согласен». Тобиас соглашается на обмен ролями, и после нескладного начала мы приходим к веселому, несколько передраматизированному разговору-ссоре между двумя частями.

Время от времени я играю лошадью-мамой, упрекая разгневанного медведя, но тем не менее возражаю ей от имени маленького медведя: «Не смотри всегда только на сердитого медведя, иначе ты забываешь, что и я тоже тут». Эта последняя реплика предназначалась специально для матери.

Под конец я прошу дружелюбного медведя сказать разгневанному: «Ты очень-очень сильный и упрямый. Но ты так портишь всем настроение! Я быстро приношу молоко, ведь я футболист! И пока ты бесишься, я уже снова буду тут. Дело сделано, и у нас есть еще время поиграть. Можешь мне помогать во время ссор, на школьном дворе, но не здесь!»

Тобиас под конец сессии выглядит совершенно расслабленным, и мы договариваемся, что он до нашей следующей встречи должен понаблюдать, подтверждается ли мое предположение о двух его медвежьих сторонах.

Я предлагаю на следующей встрече поразмышлять, как мама-лошадь и дружелюбный медведь могли бы позаботиться о том, чтобы разгневанный медведь им меньше мешал.

Комментарии

Так интенсивно и долго можно работать только с ребенком, который готов к этому и интеллектуально, и психически.

Построение скульптуры-развития было не только методическим разогревом. Оно также служило тому, чтобы в ретроспективе наглядно показать Тобиасу: хотя он и чувствует себя «паршивой овцой в стаде», он любим и принадлежит семейной иерархии. Можно предположить, что с помощью скульптуры уменьшились также страх мальчика перед новым, неизвестным ему событием – «консультацией психолога» – и его опасения стать обвиняемым.

Среди многочисленных мелких стычек в семье я выбрал для обсуждения на сессии «молочный» конфликт потому, что он был типичным и не слишком драматичным. Кроме того, для общей динамики было очень важно косвенно представить тему соперничества братьев и сестер, пусть даже и не проработав ее.

Обозначив кухню и место для отступления медведя (за камнями), мы создали психодраматическую сцену – пространство, приглашающее двигаться и играть. Такое место многие дети начинают спонтанно оформлять, показывая тем самым свою способность и готовность перейти на символический уровень и связывая это «сценическое пространство» со своими внутренними образами. Наряду с этим внутриличностным разогревом в фазе «строительства» также происходит сближение между ребенком и психологом и установление отношений между ними.

Хорошая связь, возникшая между Тобиасом и мной, позволила мне проявлять достаточную активность, которая не воспринималась мальчиком направленной против него.

Мера терапевтической активности – вообще, серьезный вопрос. Так как на предыдущей сессии состоялся отдельный разговор с родителями, я уже знал достаточно много, чтобы создать первую гипотезу о семейной динамике. Кроме того, в этом разговоре была намечена «целевая область»: родители хотели лучше понять собственную роль в конфликтах и побуждающие мотивы их сына, которые приводили к симптоматическому поведению. Родители хотели, чтобы их сыну помогли, чтобы он не запутывался снова и снова в своем упрямстве.

Я считаю, что на обсуждаемой сессии в интересах эффективности терапии было целесообразно проявлять достаточную активность, чтобы заложить совместную платформу для дальнейшей работы. Конечно, при этом необходимо ориентироваться на семью, на ее эмоциональную оценку и видение проблематики: наблюдать за невербальными реакциями, подхватывать и поддерживать дополняющие высказывания, в сомнительных случаях задавать уточняющие вопросы. По эмоциональным реакциям членов семьи я понимаю, принимает ли семья мои взгляды и интерпретации, поправляет и уточняет их или же отвергает.

Слушая высказывания родителей по поводу скульптуры-развития, Тобиас получил наглядное и недвусмысленное подтверждение того, что у него есть свое место в семье и родители его любят. Динамическая модель семьи дала родителям возможность более дифференцированно взглянуть на собственное поведение, так что они, вероятно, во время будущих конфликтов уже не будут так сильно реагировать на отказы и агрессию со стороны Тобиаса.

Конечно, очень важно и участие в работе самого Тобиаса. Поэтому в качестве следующего шага я обыграл положительную ситуацию с его другом Яном, в которой Главным был дружелюбный медведь, чью позицию я мог усилить посредством инсценирования. Кроме того, родители в этой сцене пережили новый опыт: как они могут относиться к различным сторонам личности своего сына.

Последняя сцена служила для интеграции противоборствующих сил. Я попросил Тобиаса быть в игре «разгневанным медведем». Мое грубое и резкое исполнение этой роли в предыдущих сценах приносило мальчику большое удовольствие, поэтому можно было ожидать, что он примет участие в этой последней сцене. И я еще больше облегчил ему «вхождение» в роль своим высказыванием: «Это несправедливо, я не пойду за молоком!» На этот раз последовала ссора между Тобиасом и мной, что ему, очевидно, очень понравилось, потому что я на символическом уровне восхищался его агрессией. Если раньше ему в таких случаях было тяжело и он плакал, то сейчас тяжесть терапевтической работы снялась, что было для него благотворно. Такое завершение сессии, по-видимому, способствовало тому, что мальчик с охотой согласился приходить на дальнейшие встречи.

Если с помощью фигур развить совместную начальную гипотезу, то затем ее можно прорабатывать самыми различными способами. Тобиас, например, много раз спонтанно использовал возможность символически представить течение конфликта с помощью фигурок.

Так же и родители, познакомившись с таким способом работы, как правило, без колебаний и оговорок представляют с помощью фигур свой собственный взгляд на семейную динамику и свои конфликты, даже если вначале им и был необходим побуждающий импульс.

В следующих примерах описывается, как можно после скульптурной работы перейти к психодраматической ролевой игре и какие интервенции при этом возможны.