Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе

Альфонс Айхингер, Вальтер Холл

Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе

© Matthias-Grünewald-Verlag, 2002

© Издательство «Генезис», 2005, 2021

© Климова Е. А., Комарова В. В., перевод, 2005

* * *

Предисловие

Мы начали применять психодраму в работе с детскими группами в 1976 году и, накопив большой опыт, описали нашу концепцию групповой терапии в книге «Психодрама в детской групповой терапии»[1].

Эта форма детской групповой психотерапии практикуется в настоящее время в различных профессиональных областях. Мы сами используем этот метод, соответствующим образом модифицируя его, в работе с семьями, отдельными детьми и подростками, а также в профилактической работе с детьми в детских садах и школах, в работе с воспитателями и учителями. Мы описали полученный опыт, и таким образом из практической работы возникла книга для психологов-практиков. Без критики и поддержки наших коллег Барбары Байер, Хельги Шультхайс, Регины Райзингер и Ойгена Шонле это было бы невозможно.

Мы выражаем особую благодарность Карин Амман за работу с текстом и корректуру. Мы благодарим общество «Каритас» за предоставленную возможность собирать плоды нашей работы и делиться ими с другими.

Мы благодарим госпожу Лаубах из издательства «Маттиас-Грюневальд» за ее профессиональный интерес и сотрудничество.

Альфонс Айхингер, Вальтер Холл

1

Семейная психотерапия с детьми

Вступление

(Альфонс Айхингер)

Уже достаточно давно, в 1936 году, Морено создал теорию психосоциальных сетей и антропологическую концепцию социального атома, в рамках которой разработал системный подход к психическим нарушениям. Он считал, что терапевтам необходимо учитывать значимый для каждого конкретного случая терапии жизненный контекст, важное для клиента окружение и восстанавливать поврежденный социальный атом клиента (Petzold, 1982). Терапевтическим школам, которые все симптомы выводят из психодинамики индивидуума, Морено противопоставлял следующие положения:

1. Человек неотделим от жизненного контекста. Его нельзя понять, исходя только из него самого.

2. Отдельная личность всегда находится в процессе взаимодействия с другими.

3. Отдельную личность можно понять только через ее отношения с другими. Она – и составная часть, и сумма отношений (Нartmаnn, 1994, S. 125).

Введение понятия «социальный атом» (Морено считает его наименьшей единицей измерения социальной структуры отношений индивида) дает возможность рассматривать человека в поле его отношений. Морено описывает социогенетическое существование человека, отмечая, что личность не обладает социальным атомом, а сама принадлежит ему. По его мнению, к социальному атому принадлежат отнюдь не только члены семьи, но все, с кем индивид (в нашем случае ребенок) имеет реальные или желаемые отношения.

По Морено, психические расстройства следует рассматривать в первую очередь как нарушения межчеловеческих отношений, неотделимые от контекста окружения, поэтому социальный атом является первостепенным объектом диагностики и терапии. В терапию необходимо включать изучение значимого жизненного контекста клиента и восстановление его поврежденного социального атома (Moreno, 1959, 1969).

Несмотря на то, что уже в ранних работах Морено представлена системная точка зрения (Морено называют пионером системного подхода в терапии – см. Compernolle, 1981), в психодраматической литературе редко упоминались попытки непосредственного включения в терапию реального социального атома ребенка. Только с 1990-х годов число статей, в которых психодраматическая теория и практика связывались с системным подходом, стало возрастать (Bleckwedel, 1992; Bosselmann, 1986; Fryszer, 1993; Hartmann, 1994; Klein, 1988; Knorr, 1992; Lauterbach, 1995; Schacht, 1992; Schmitz, 1989).

Одни авторы стремились к углублению системного процесса, делая акцент на социометрическом аспекте психодрамы, ориентированной на семейную терапию. Так, например, A. Williams, применяя свою теорию «клинической социометрии», попытался проводить циркулярное интервью[2] иначе, чем терапевты, ориентированные исключительно на вербальный уровень, – он задавал вопросы с социометрической точки зрения. «Для социометриста легко превратить время, интенсивность отношений или различные мнения и точки зрения в пространственную реальность» (Williams, 1994, S. 221).

Другие авторы описывали, как работают психодраматические методы в семейной психотерапии, в процессе которой люди испытывают и переживают свои конфликтные ситуации именно в действии (так как, по Морено, в лечении более эффективны действия, чем разговоры). Это верно как для семьи, которая вместо того, чтобы только говорить о своей проблеме, ее также изображает, так и для терапевта, который встраивает свои интервенции в действия или руководства к действию.

Применяя основные психодраматические техники (дублирование, разговор с самим собой, ролевой обмен, пустой стул, работу со скульптурой) и социометрический метод, мы можем помочь семье увеличить свободу действий и высвободить творческий потенциал ее членов, способствуя их росту.

Преимущество психодраматического метода перед чисто вербальными методами заключается и в том, что психодрама, помещая проблемные ситуации в игровые сцены, делает динамику отношений более доступной для исследования и понимания. Этот метод благодаря своей наглядности дает возможность увидеть проблему более объемно и отчетливо, чем это можно сделать только при помощи опроса и разговора. Системные формы интервенций, когда они превращаются в действия, сильнее воздействуют на членов семьи (Кпогг, 1992). Например задаваясь вопросом о будущем, мы можем психодраматически оформить сцену так, что будущее будет непосредственно сыграно и прожито в действии.

Ограниченность возможностей консультации, которая проводится только вербально, особенно быстро обнаруживается в работе с маленькими детьми и их семьями. Например, при циркулярном интервью умение посмотреть на что-то с точки зрения другого «опирается на способность к социальному и эмоциональному принятию на себя чужой позиции, которая, согласно психологии развития, формируется только в младшем школьном возрасте. Познавательных способностей ребенка младше 6 лет недостаточно и для формирования им своей концепции семьи и последующего воспроизведения образцов отношений между поколениями, которые так важны для семейных терапевтов („Мать хочет дать дочери то, чего ей самой недоставало от ее матери”)» (Lindner, 1993, S.61). Когда терапевт работает исключительно на словесном уровне, у маленьких детей нет возможности полноценно участвовать в сессии, поскольку в этом случае к ним предъявляются чрезмерные требования. Поэтому неудивительно, что дети становятся беспокойными, ноют, мешают и начинают испытывать неприязнь к семейным сессиям.

Метод «взрослой» психодрамы благодаря компоненту действия в определенной степени подходит для детской терапии. Однако в работе с семьями, где дети младше 10 лет, этот метод тоже (как и упомянутые выше чисто словесные методы) оказывается ограниченным.

Если мы хотим принять в семейную терапию детей, не предъявляя к ним чрезмерных требований, не обращаясь с ними как с маленькими взрослыми, то мы должны использовать их язык, их способы выражения эмоций и переработки полученного опыта, а именно игру – «королевскую дорогу» к детям. Игра изображает действительность именно так, как ребенок ее в настоящий момент видит, переживает, чувствует и интерпретирует. Она одновременно является и присвоением, и конструированием реальности, беря на себя задачу ребенка «справляться с жизнью» в данный момент, так как других техник и возможностей в распоряжении ребенка еще нет (Oerter, 1999). В игре дети, как и взрослые, находят путь к собственным спонтанности и креативности, и в этом Морено видит ее исцеляющее действие. Детская психодрама может обогатить работу с семьей, используя разнообразные возможности игрового обращения с ней как с системой. Назовем лишь несколько преимуществ детской психодрамы:

• Творческие источники детской игры помогают ослабить излишнюю серьезность взрослых и преодолеть их одностороннюю ориентацию в проблеме.

• Игра ориентирована на ресурсы семьи: в ней делается ставка на спонтанность и креативность, она пробуждает доверие к собственным исцеляющим силам семьи.

• В игре дети, изображая свою действительность, одновременно и изменяют ее, поэтому игра помогает «расшатать» застывшие точки зрения и ригидные образцы поведения. («В игре <…> конфликты будут перерабатываться таким образом, что Я возьмет реванш: или подавив проблему, или найдя приемлемое решение». – Piaget, 1975, S. 192.) Следовательно, игра ориентирована не на проблему, а на решение проблемы. В игре можно наблюдать безграничные творческие способности детей: из неприятной, болезненной для них ситуации они выносят удовольствие и радость и ощущают себя активными существами, удерживающими происходящее в своих руках. Взрослые могут лишь поучиться у детей такой креативности.

• Игра привносит в терапевтическую работу напряженность и удовольствие, что имеет не последнее значение именно в работе с детьми. Так как для многих детей их симптом является решением проблемы, а не самой проблемой, то дети слабо заинтересованы в процессе семейной консультации. Нам необходимо подогреть детский интерес к совместной работе. Это удается лучше, если работа увлекательна и приносит удовольствие.

Работа с фигурами и с куклами как интервенция в семейной терапии

(Вальтер Холл)

Описанные ниже интервенции с применением фигур или кукол, надеваемых на руку, особенно хорошо подходят для начальной фазы семейной терапии.

Цели этих интервенций:

– организовать по возможности максимально эффективное сотрудничество с семьей;

– с диагностической точки зрения – сформулировать в процессе работы совместную исходную гипотезу;

– способствовать изменениям.

В начале терапии перед нами всегда возникает задача понять динамику семьи, то есть понять, как интрапсихическая система ребенка, которого привели на консультацию, пересекается с интрапсихическими системами его родителей, братьев и сестер и какие взаимодействия между ними поддерживают его симптоматику. Этот вопрос звучит и в жалобах родителей: «Мы не понимаем, почему он так себя ведет. Мы совершенно сбиты с толку! Почему он не перестанет так делать, ведь тогда все было бы хорошо?» Родители бывают особенно рассержены и разочарованы, когда их ребенок не может назвать причин своего поведения или попросту молчит в ответ на вопрос, почему он так себя ведет. Иногда родители говорят нам: «Может, вы поговорите с ним один на один, а мы побудем в комнате ожидания, сколько потребуется, нам ведь он ничего не скажет!» Из этого можно сделать вывод, что они не воспринимают себя частью семейной системы и не имеют никакого представления о бессознательной динамике в семье. Поэтому мы должны организовывать дифференциально-диагностическую работу так, чтобы в ней могли принимать участие и родители, и дети. Благодаря этому и те и другие начинают лучше понимать динамику и берут на себя больше ответственности за происходящее.

Семья, как правило, хочет знать, что же «обнаружилось» в процессе первой беседы (так называемой разъяснительной фазы), на которой они так много сообщили о себе. Перед нами в таком случае встает вопрос: как рассказать о своем предварительном понимании семейной проблемы, чтобы оно было принято родителями и детьми? Для этой цели хорошо подходит работа с фигурами.

С помощью композиции из фигур животных (мы называем ее скульптурой) можно очень наглядно представить значение отдельных членов семьи – благодаря наличию фигур разного размера, – а также отобразить степень близости между членами семьи. Такая статичная социометрическая расстановка к тому же легко обозрима, ее можно охватить одним взглядом, что дает дополнительное преимущество.

Во время второго терапевтического шага эта статичная форма может «ожить» и превратиться в какую-либо психодраматическую сцену, в которой дети, побуждаемые терапевтом, начинают совместную игру или же сам терапевт отражает динамику семейных отношений. Применяя технику двойника, можно точнее и глубже понять проблемы семьи, например делая наглядным или действие одного из вытесненных аффектов, или блокирование поведения в результате непереработанного двойственного переживания. Для такого представления можно использовать и кукол, надеваемых на руку, хотя, по моему мнению, социометрическая наглядность и обозримость сцены в этом случае не так отчетливо выражены.

Однако и куклы, и фигуры позволяют передать информацию в игровой форме, причем столь наглядно и выразительно, что она становится понятна и детям, и родителям. При этом все участники терапевтического процесса имеют перед собой одни и те же образы разрабатываемых гипотез.

Мне могут возразить, что имеющихся у терапевта фигур может быть недостаточно для того, чтобы глубже разобраться в проблеме, и, следовательно, смысл, придаваемый фигурам, может значительно искажаться. Например, ребенок берет фигуру разбойника и называет ее «стандартным» разбойничьим именем Хотценплотц, а фигуру полицейского – Димпфельмозером[3]. В ответ на это возражение могу сказать, что даже если в начале работы с фигурами и используется подобное клише, то опасность искажения относительно невысока. Нам важна не сама фигура, символизирующая определенное значение, а то, что человек, выбравший фигуру, приписывает ей в своих высказываниях.

Когда, например, десятилетняя Ева для изображения матери выбрала кошку, мать была заметно уязвлена, потому что она терпеть не могла кошек. И только когда Ева сказала: «К маме ведь так хорошо прижиматься!» – мать улыбнулась, и ее лицо расслабилось. Иногда бывает неожиданным и поразительным то, какая фигура или ее особенность в представлении ребенка в конкретной терапевтической обстановке приобретает для него важность и наполняется смыслом. Ведь кошка в нашем примере была не матерью, а символом определенного аспекта отношения Евы к матери в данной специфической ситуации. Нельзя исключать и такую возможность, что фигура кошки, с ее когтями, зубами и охотничьим нравом, могла бы воплощать и характерные признаки агрессивности и автономии, которые в данный момент Евой все же не были названы.

Так как символ совмещает в себе противоположные стороны, будет правильно, если мы поставим под вопрос наши знания и догадки и не будем перегружать фигуры, которые выбирают дети или родители, чрезмерным смыслом. Кроме того, смысл каждой фигуры можно понять лишь по ее отношению к другим фигурам. В нашем примере Ева выбрала для себя фигурку пастушьей собаки – овчарки, которую она назвала «диким волком». Теперь уже можно было с большей долей уверенности предположить, какие импульсы возникали у Евы наряду с желанием ластиться и прижиматься.

Следует всегда тщательно продумывать, будем ли мы затрагивать «заподозренную» нами проблему или же будем полагаться на то, что члены семьи на основании бессознательного импульса сами поднимут эту тему (например, в случае Евы – тему агрессивных аспектов ее личности).

Гипотеза, которую мы сообщаем семье, в любом случае должна иметь форму вопроса, мотивирующего семью к совместной работе и дающего ей возможность дополнить гипотезу или же дистанцироваться от нее.

В работе с фигурами я провожу различие между скульптурой-конфликтом, служащей для представления актуальной динамики семьи, и скульптурой-развитием, которая отражает процесс возникновения семьи и через различные фазы ее развития приходит к актуальной проблемной ситуации.

Иногда создание скульптуры-конфликта возможно уже в конце первой беседы. Для построения скульптуры-развития необходимо, как правило, больше информации, поэтому ее обычно применяют ближе к концу диагностической начальной фазы консультирования.

Прежде чем приступить к описанию случаев, необходимо заметить, что приводимые примеры из практики не воспроизводят процесс консультирования полностью, а служат лишь иллюстрацией возможностей психодрамы, поэтому некоторые рабочие аспекты сессий представлены в сильно сокращенном виде.

Скульптура-конфликт

Семья

На консультацию был записан девятилетний Кевин, нормально развитый и очень бойкий мальчик. Он часто конфликтовал с матерью по поводу выполнения домашних заданий. Его пятилетний брат Йонатан был, по словам матери, «легким ребенком».

Мать – очень эмоциональная, говорила так много, что трудно было вставить слово. Отец, спокойный, приятный человек, имел средний воинский чин в Армии и часто неделями отсутствовал дома, последние несколько месяцев находился в Боснии.

Динамика

Отец ожидал, что, возвратясь после долгого отсутствия домой, он сможет расслабиться, а жена будет оказывать ему достаточно внимания. Мать, напротив, ждала, что он наконец-то начнет заниматься сыновьями, а у нее появится время для себя. Однако шумные конфликты между матерью и Кевином во время выполнения домашних заданий приводили к тому, что отец злился и иногда срывался. В результате нагрузка матери возрастала, приводя в конечном итоге к напряжению между супругами и вызывая соответствующую цепную реакцию. Кевин несколько раз пытался убежать из дома.

Скульптура

Во время первой беседы присутствовали родители и Кевин.

Матери и Кевину потребовалось много времени для описания и изображения своего конфликта. Мать критиковала и жаловалась, Кевин оправдывался и жаловался на мать, которая будто бы его била. Вмешаться в их разговор было трудно. Отец почти всегда только молча качал головой, и мне стоило больших усилий не поступать так же. В таких случаях, чтобы не разжигать ссору между матерью и Кевином, я просил их привести примеры положительного общения друг с другом и спрашивал, как им удавалось этого достичь.

В конце концов я решил, что мне может помочь скульптура из фигур животных, в частности и в том, чтобы как-то канализировать словесный поток матери. Зная, что у меня есть большой выбор фигурок медведей, я начал следующим образом:

«Вы сейчас подробно описали ваши проблемы. И вы находитесь в необычной ситуации в силу вашего (обращаясь к отцу) профессионального участия в миротворческих операциях. Может быть, я пока не могу правильно представить себе, что это означает для вашей повседневной жизни и по отношению к проблеме, но я хотел бы просто показать вам, что я думаю по этому поводу. Я буду использовать фигурки медведей. Тогда тебе, Кевин, будет легче видеть и понимать, что я имею в виду, и высказывать свое мнение по этому поводу.

Кевин, я знаю, что тебе и родителям часто бывает хорошо друг с другом (я ссылаюсь на описанные ранее позитивные ситуации), но сейчас мы будем говорить о проблеме.

Этого большого, выглядящего несколько свирепо медведя я возьму для вас, фрау Петер, но только для тех ситуаций, когда Кевин не выполняет домашние задания и вы сильно сердитесь. Ведь в таких случаях ваш ласковый и нежный, дружеский характер может и не обнаружить себя.

Рядом с вами я ставлю этого совсем маленького медвежонка, который жует какую-то веточку. Он выглядит довольным, еще не ходит в школу, – это Йонатан.

Кевин, для тебя я беру медведя среднего размера.

В хорошие времена ты так же близок к маме, как и Йонатан, но если возникает ссора, то вы далеко друг от друга (я ставлю медведя напротив фигуры матери, на расстоянии примерно 10–15 см от нее), выручите друг на друга, показываете свои клыки – и, может быть, иногда тебе хочется убежать?»

Кевин соглашается, после чего я поворачиваю его фигуру и, отодвинув ее еще немного дальше, ставлю спиной к медведю-матери. При этом я вопросительно смотрю на Кевина – он снова соглашается.

«Такое случается и когда твой папа далеко. Я беру для вас, господин Петер, этого уютно сидящего медведя, потому что, я думаю, вы радуетесь, когда снова наступает время возвращаться к семье. Все же я ставлю вас немного в стороне, потому что вы, когда участвуете в миротворческих операциях, не только телом, но и мыслями далеко от дома. (Я ставлю фигуру отца почти в полутора метрах от других фигур.) Это не слишком далеко?»

«Годится», – отвечает отец.

«Для вашей жены это означает, что ей приходится всякий раз справляться со всеми делами одной, причем в течение долгого времени. Когда вы потом возвращаетесь, налицо самые различные ожидания. В вашем случае это желание отдыха, разрядки и близости к семье (я ставлю фигуру отца к семье). Вот так – годится?»

Он поправляет: «Чуть-чуть поближе к моей жене!»

«А вы (я обращаюсь к фрау Петер), напротив, ожидаете поддержки, ждете сильного мужчину. А ты, Кевин, радуешься тому, что можешь вместе с папой что-то сделать, например, сходить в бассейн, как ты рассказывал. Но ты, наверное, побаиваешься, что папа будет строгим из-за трудностей с домашними заданиями?»

Кевин кивает.

«Я поставлю за доброжелательной фигурой отца вот этого медведя, угрожающе вставшего на задние лапы. Он будет обозначать строгость отца, вызывающую у тебя страх».

Поворачиваюсь к отцу: «Наверное, этой фигурой можно обозначить и гнев, который вы испытываете, когда вам становится невмоготу из-за ссор по поводу домашних заданий?» Отец кивает, усмехаясь.

«Тогда вопрос звучит так: как бы вы могли поддержать свою семью, чтобы ссора не разгорелась еще больше? Потому что ссора рождает страх, и из-за этого ты, Кевин, можешь учиться еще хуже.

Следующий интересующий меня вопрос: почему ты, Кевин, ссоришься со своей мамой, хотя она хочет тебе помочь? Ты, наверное, иногда думаешь, что только с тобой ругаются, а Йонатан – любимчик?» Кевин кивает.

«Мы должны тем не менее выяснить и понять, что ты можешь изменить в своем поведении и как твои родители тебе при этом могут помочь, – говорю я и подвожу итог сессии: – Как я увидел, вы смогли согласиться с большей частью показанного мной, даже если не все удалось отразить с помощью наших фигур. Если вы согласны, мы поработаем с ними и в следующий раз, а пока и у вас, и у меня есть время поразмышлять».

Заключительную часть этой беседы я привел в сокращенном виде, ее полное содержание было важно для контракта, заключенного с семьей, но несущественно для изложения метода.

Комментарии

Введение фигур было неожиданным и вызвало любопытство членов семьи. Это не только ограничило поток речи матери, но также сняло эмоциональное напряжение, которое достаточно возросло, в том числе и у отца, из-за жалоб матери и попыток Кевина оправдаться и все объяснить. Тем самым было привлечено внимание всей семьи.

Мне могут возразить, указав, что скульптура отражает конфликтную ситуацию и не затрагивает все то положительное, что есть в семье (о чем мы узнали во время беседы в начале работы). С подобными возражениями мне трудно согласиться. Мы признаем компетенцию членов семьи и даем понять им, что происходящие в данный момент конфликты не окажут отрицательного влияния на наше уважение к ним.

Соперничество между братьями было затронуто в беседе лишь коротко, но благодаря маленькой фигуре медвежонка в сцене присутствовал и Йонатан, и родители смогли заметить и ощутить, как по-разному они относятся к старшему и младшему сыновьям.

Фигуру отца я расположил далеко от других фигур. Этим я сигнализировал матери о моем понимании ее ситуации и позволил также отцу увидеть, что его жена часто находится в положении матери-одиночки.

Работа с частями личности отца была осуществлена при помощи фигур двух медведей: агрессивного, стоящего на задних лапах, и уютно сидящего. С одной стороны, эта работа касалась его регрессивных ожиданий, с другой – агрессивной роли, в которой он очутился помимо своей воли. Динамические изменения в системе в результате его возвращения не были отражены в этой скульптуре: я полагал, что для первой встречи это было бы чересчур.

Благодаря скульптуре обозначились неосознанные противоположные ожидания родителей, приводящие их к разочарованию друг в друге. Постоянные ссоры Кевина с матерью отвлекали их от осознавания этих ожиданий. Однако следовало подождать, не заговорят ли родители об этом сами – что они впоследствии, после четырех сессий, действительно сделали.

Итак, скульптура помогала вербально удерживаться на представленной симптоматике и вводить ее в общую динамику развития семьи. Это дало возможность частично снять обвинение с «подсудимого» Кевина. Одновременно была предложена предварительная гипотеза. Она служила «базовым лагерем», отправной точкой для последующих этапов совместной «экспедиции».