Бесконечность

Брайан Фриман

Бесконечность

Brian Freeman

INFINITE

Text copyright © 2021 by Brian Freeman

This edition is made possible under a license arrangement originating with Amazon Publishing, www.apub.com, in collaboration with Synopsis Literary Agency

© С. Саксин, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Посвящается Марше

Один мир за одну жизнь.

Торо[1], на своем смертном одре

Часть первая

Глава 1

– Мы очень сочувствуем вам, мистер Моран. Такая утрата, – сказал полицейский, протягивая мне белый пластиковый стаканчик с кофе. В руке у него был еще один стаканчик кофе, и полицейский ел обсыпанный сахарной пудрой пончик, оставивший у него на усах белый налет, похожий на свежевыпавший снег.

Я ничего не сказал. Я сидел оглушенный и оцепеневший, словно очутился в коме, из которой, возможно, мне было уже не выйти. Холод вызывал дрожь. Мою грязную, промокшую одежду забрали, а голое тело укутали шерстяным одеялом, но толку от этого было мало. Женщина-полицейский, живущая по соседству, предложила выстирать и высушить мою одежду и принести ее утром. Глубокие порезы у меня на руках и ногах обработали антисептиком и забинтовали, но я все равно ощущал резкую боль. Я постоянно откашливался, каждый раз при этом чувствуя во рту вкус реки.

Похожий на вкус смерти.

– То слишком мало, то перебор, – сказал полицейский.

Ему было лет сорок, круглолицый, с остатками темно-русых волос на голове. На одной ноздре у него была большая родинка, которая так и притягивала взгляд. Пухленький, чистенький, равнодушный – полицейский, проводящий ночи за столом в дежурной комнате. Двое других полицейских, молодые и поджарые, нашли меня в поле, с текущими по лицу струями дождя, смешанными со слезами.

Где я находился?

Что это за город?

Я не имел понятия. Сюда меня привезли полицейские, но ничего этого я не помнил. Я помнил только, как кричал, окликая Карли по имени, когда меня тащили прочь. А она по-прежнему оставалась где-то там, в воде.

– То слишком мало, то перебор, – снова сказал полицейский. – В этом году все лето такое. Май и июнь выдались сухими, ни капли дождя. Фермеры с ума сходили. Земля высохла, стала твердой как камень. А когда такой ливень, как сейчас, вся вода просто стекает в ручей. Земля не способна принимать так быстро столько влаги.

Он был прав. Мой дед вырос на равнинах Северной Дакоты, где каждую весну после таяния снегов случались паводки, и он предостерегал нас насчет рек: «Никогда не доверяй рекам, Дилан. Дай реке хоть малейшую возможность, и она тебя убьет».

Мне следовало бы прислушаться к его словам.

– Извините, что в такое время пришлось заниматься всей этой писаниной, – продолжал полицейский. Кажется, его фамилия была Уоррен, но я даже не мог поднять голову, чтобы прочитать нашивку на его рубашке. – Понимаю, сейчас вы об этом меньше всего думаете, но когда человек умирает, приходится выполнить массу формальностей. Таков порядок. Как я уже говорил, я вам очень сочувствую.

– Спасибо. – Я с трудом узнал собственный голос. Он совсем не был похож на мой.

– Вы не могли бы еще раз повторить, как звали вашу жену?

– Карли Чанс.

– У вас разные фамилии?

– Да.

– Сколько ей было?

– Двадцать девять лет.

– А вам?

– Мне тридцать два.

– Вы проживали в Чикаго?

– Да.

– Что привело вас в эту часть штата?

«Дилан, давай уедем на несколько дней. Знаю, ты расстроен и зол, и у тебя есть на то все основания, но нам нужно начать все сначала».

– Простите, что вы сказали?

– Я спросил, как вы оказались в этой части штата?

– На выходные мы уехали из города, – ответил я. – У знакомой Карли есть дом в Бигнеке.

– Чем вы занимаетесь в Чикаго, мистер Моран?

– Я менеджер по организации мероприятий в гостинице «Ласаль плаза».

– А ваша жена?

– Карли работает у своей матери. Она агент по недвижимости. Была, – помолчав, добавил я.

Запихнув остатки пончика в рот, Уоррен начисто вытер усы салфеткой. Все это время он делал пометки в желтой записной книжке, мурлыча себе под нос. Я обвел взглядом комнату для допросов: облупившаяся кремовая краска на стенах, окон нет. Уоррен сидел по одну сторону шаткого дубового стола, настолько старого, что на дереве сохранились следы от загашенных сигарет. Я сидел по другую сторону, укутанный в одеяло, словно младенец. Я не мог доверять своим органам чувств. Когда я дышал, я ощущал лишь сырость воды в носу. Закрывая глаза, я всякий раз оказывался в машине, а река крутила нас, будто карусель.

– Вы сможете вернуться обратно в город? – спросил Уоррен. – Родственники, друзья, есть кто-нибудь, кто вас заберет?

Я не знал, что ему сказать. Близких родственников у меня не было. Мои родители умерли, когда мне было тринадцать лет. Это стерильная версия, которую я рассказываю людям; так значительно проще, чем признаться, что отец у меня на глазах убил мою мать, после чего покончил с собой. После этого я перебрался к дедушке. Эдгару сейчас девяносто четыре года, и машину он больше не водит. Мы с ним и ладим, и не ладим, если вы понимаете, что я хочу сказать. И так было всегда.

Что касается друзей, другом детства, который всегда вытаскивал меня из разных передряг, был Роско Тейт, и он умер четыре года назад, после того как вытащил меня из очередной передряги. В буквальном смысле. Это была та ночь, когда я познакомился с Карли. Я был весь в крови, рука сломана, нога сломана. Роско, мертвый, сидел за рулем, со сломанной шеей. Я решил, что тоже умер. Я посмотрел в разбитые окна машины и увидел ангела, смотрящего на меня: ее платье развевалось на ветру, рука тянулась, чтобы взять меня за руку. Ее тихий голос шептал, что помощь уже идет, что все будет хорошо, что она меня не оставит.

Это была Карли.

И вот теперь ее больше нет. Еще одна авария.

– Если честно, у меня никого нет, – сказал я Уоррену.

– О, – ответил полицейский, топорща усы. – Ну, мы что-нибудь придумаем. Не беспокойтесь, мы доставим вас домой.

– Спасибо.

Пока мы сидели в комнате для допросов, дверь открылась. У полицейского на лице расцвело удивление, и он вскочил на ноги, стряхивая с плеч сахарную пудру. В дверях стояла женщина лет пятидесяти с лишним, миниатюрная и опрятная. Однако ее габариты нисколько не умаляли излучаемую ею властность. Ее светлые волосы были забраны в тугой пучок на затылке, оставляя на лбу короткую челку. У нее были вежливые карие глаза, а на губах застыло спокойное, нейтральное выражение. Форма на ней слегка промокла, словно она вошла с улицы, однако все складки были наглажены.

– Господин шериф! – воскликнул Уоррен. – Прошу прощения, я не знал, что вы придете.

Шериф бросила на своего помощника нетерпеливый взгляд, красноречиво говоривший, что нет ничего удивительного в ее появлении в участке в четыре часа утра. Река вышла из берегов, в подопечном ей округе погибла женщина. В здешних краях это было серьезно.

– Ты свободен, Уоррен.

– Да, мэм.

Уоррен поспешно удалился, бросив на меня сочувствующий взгляд. Шериф села за стол и раскрыла папку, в которой лежало несколько листов. Бросив взгляд на верхнюю страницу, я увидел, что это донесение чикагской полиции. У меня не было сомнений в том, что в нем фигурирует моя фамилия.

– Здравствуйте, мистер Моран, – сказала шериф. – Я шериф Синклэр. Примите мои глубочайшие соболезнования в связи с гибелью вашей жены.

– Благодарю вас.

Я прекрасно понимал, что в данных обстоятельствах ничего другого люди сказать не могут и после этих слов им становится лучше. «Я вам сочувствую». Но тому, кто только что потерял всё, смею вас заверить, легче от этого нисколько не становится.

– Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне обстоятельства случившегося.

– Я уже все рассказал, шериф.

– Да, знаю, мои люди поработали с вами, и я понимаю, как вам нелегко, но было бы очень хорошо, если бы вы рассказали мне еще раз.

И я рассказал.

Я прокрутил все, словно фильм ужасов, от которого невозможно оторваться. Рассказал, как двухполосное шоссе исчезло, поглощенное иссиня-черной водой разлившейся реки. Как мы оказались в грязевом потоке, который извивался и брыкался точно морское животное. Как скользили по поверхности подобно танцору, пытающемуся выполнить пируэт, а затем перед машины нырнул вниз, и грязная вода заполнила салон.

– Все это ужасно, – сказала шериф Синклэр, когда я закончил. Все то время, пока я говорил, ее глаза не отрывались от моего лица. Почему-то у меня возникло ощущение, будто я подключен к детектору лжи у нее в голове, и датчики с каждым моим вдохом следят за моим сердцебиением. Она напомнила мне мою мать, которая также служила в полиции и определяла, когда я лгу, по одному лишь взгляду на мое лицо.

– Вы знаете, с какой скоростью ехали, когда оказались в воде? – продолжала шериф.

«Дилан, помедленнее!»

– Прошу прощения, что?

– Вы знаете, с какой скоростью ехали, когда оказались в воде?

«Дилан, пожалуйста, помедленнее!»

– Нет, не знаю. Очевидно, слишком быстро. Я чересчур поздно заметил, что река вышла из берегов, и не успел остановиться.

– Машина утонула сразу же?

– Да.

– И вы оба оказались в ловушке?

– Да.

– Почему вам удалось выбраться из машины, а вашей жене – нет?

Я поморщился. У меня в голове мелькнула картина того, как машина выполнила под водой сальто. Пузырь воздуха вырвался из салона. Ближайшее ко мне стекло разлетелось вдребезги, и что-то вонзилось в салон подобно копью.

– Ствол дерева воткнулся в машину, – объяснил я. – Я смог выбраться. Я попытался вытащить Карли, однако машина сместилась, вырывая ее из моих рук.

– Вы ныряли, чтобы помочь вашей жене?

– Конечно, нырял.

– В какой момент вы сдались?

– Я не сдался, шериф! – резко бросил я. – Я потерял сознание. Должно быть, в какой-то момент течение выбросило меня из воды. Когда я пришел в себя, я лежал на берегу и рядом были полицейские.

– Понятно. – Шериф задвинула пальцами в папку документы. Ее тон оставался нейтральным, и все-таки я уловил в нем обвинение. – У меня к вам еще несколько вопросов, мистер Моран. Вы пили перед тем, как сесть за руль?

– Нет.

– Абсолютно ничего? Ни алкоголь, ни наркотики?

– Ваши помощники меня проверили. Тест оказался отрицательным.

– Да, знаю. Хотя, если быть точным, им потребовалось какое-то время, чтобы выполнить тест, так что результаты необязательно достоверные. Я проверила вас по базе данных. В таких случаях это обычное дело. В прошлом у вас были проблемы с алкоголем, не так ли? Я вижу два случая управления транспортным средством в состоянии опьянения.

– Это было несколько лет назад. Да, порой я выпиваю слишком много, однако вчера вечером я не пил.

– Хорошо.

Шериф Синклэр покрутила в пальцах карандаш. Ее взгляд по-прежнему был сфокусирован на мне, словно она оценивала сидящего перед ней человека. Мне всегда казалось, что женщины быстро составляют мнение о незнакомых мужчинах, хорошо это или плохо. За считаные секунды они решают, надежный он или нет.

– У вас крутой нрав, мистер Моран, не так ли?

– Прошу прощения?

– Я вижу, у вас в прошлом помимо пьянства за рулем задержания за физическое насилие. Драки в барах и тому подобное. Ваше досье указывает на то, что вы склонны вести себя необузданно.

– Несколько раз я совершал ошибки, по пьяни, – подтвердил я. – Я глубоко сожалею об этом.

– Вы когда-нибудь били свою жену?

– Нет, я даже пальцем не тронул Карли или какую-либо другую женщину. Ни разу!

– Что насчет словесных оскорблений? Угроз?

– Никогда.

– Какими были у вас отношения?

«Дилан, прости, прости! Я совершила глупую ошибку. Ты сможешь когда-либо меня простить?»

– Что? – спросил я.

– Каким был ваш брак?

– Наш брак был замечательным, – солгал я. Что было глупо. Все знали о том, что случилось. Карли рассказала всё своей матери. Я рассказал коллеге по работе. Однако я не мог признаться вслух этой женщине-полицейскому, что моя жена была мне неверна.

– Ваша жена из состоятельной семьи, не так ли? Она ведь имеет отношение к компании «Чанс недвижимость»?

– Да, «Чанс недвижимость» принадлежит ее матери. Карли работала у своей матери. Но я не понимаю, шериф, какое это имеет отношение к случившемуся.

– Я просто хочу разобраться, что произошло. Вы ехали слишком быстро. Кто-то скажет, безрассудно. В прошлом у вас были случаи буйного поведения и пьянства за рулем.

У меня лицо залилось краской. Я почувствовал нахлынувший жар.

– Что за ахинею вы несете? Вы намекаете на то, что я умышленно направил машину в реку и бросил свою жену умирать?

– Я ни на что не намекаю.

– Ну, похоже, вы считаете меня тем, кто был способен на такое.

– Я понятия не имею, мистер Моран, что вы за человек. Я вовсе не говорю, что вы виноваты в случившемся. Моя задача заключается в том, чтобы просто собрать все факты.

Я подался вперед. Одеяло соскользнуло с моих голых плеч, и я натянул его обратно. Мой голос повысился, однако при этом наполнился треском статического электричества радиостанции, покидающей границы зоны приема.

– Вам нужны факты? Факты – это то, что моя жена погибла. Я ее любил. Я сделал все возможное, чтобы ее спасти, но не смог. Если бы жизнь предоставляла второй шанс, я сейчас был бы в воде, пытаясь найти Карли. Вам это понятно, шериф?

Ее лицо смягчилось – самую малость.

– Понятно. Извините, мистер Моран.

– Если честно, я бы хотел остаться один, – сказал я. – Это слишком сильное потрясение. Я даже не знаю, где я.

– Да, разумеется.

Шериф Синклэр закрыла лежащую перед ней папку. Покатав по столу ручку, она засунула ее в карман. Встав, она подошла к двери, но, открыв ее, обернулась и снова внимательно посмотрела на меня.

Я догадался, что последует дальше.

– У меня к вам еще один вопрос, мистер Моран. По словам моих помощников, когда они вас обнаружили, вы говорили по большей части бессвязно.

– Вас это удивляет?

– Нет. Разумеется нет. Но они сказали, что вы постоянно упоминали какого-то человека, которого видели на берегу реки неподалеку от места аварии. Вы спрашивали, почему он вам не помог. Почему не попытался спасти вашу жену.

У меня пересохло в горле. Эту часть никто не поймет.

– Я ничего такого не помню, – ответил я.

– Вы видели кого-нибудь на берегу реки? – спросила шериф.

Закрыв глаза, я резко вдохнул. И снова почувствовал, как мои легкие кричат, жаждая воздуха, как грудь готова вот-вот разорваться, как моя голова поднимается над поверхностью воды.

Человек.

Он стоял меньше чем в десяти шагах от берега реки, на краю стремнины. Когда сверкнула молния, я отчетливо его разглядел. Не могло быть никакой ошибки, и неважно, что увиденное мною было совершенно невозможно. Я мог только кричать ему. Просить. Умолять.

Этот человек был моим спасителем. Он был мне нужен. Он мог спасти Карли.

«Помогите! Моя жена тонет! Помогите мне ее найти!»

– Нет, – ответил я шерифу, стараясь сохранить голос ровным. – Нет, было темно. Шел дождь. Я ничего не видел.

Странная озабоченная морщинка пересекла ее лоб. Шериф мне не верила, это было очевидно, но она не могла понять, почему я лгу в таком вопросе. Еще раз вежливо улыбнувшись, шериф Синклэр покинула комнату, закрыв за собой дверь. Наступила тишина. Я остался наедине с облупившейся краской на стенах и зловонным смрадом реки у меня в голове.

Да, я лгал, но я не мог объяснить ей причину.

Я не мог рассказать ей про человека, которого видел, потому что сам не мог объяснить это себе. Вы решите, что мне всё привиделось, и, вероятно, так оно и было. Я был в панике, испытывал кислородное голодание, и действительно было темно, действительно шел дождь.

С другой стороны, я не сомневался в том, что увидел.

Это я был тем самым человеком, стоявшим на берегу реки.

Это был Я.

Глава 2

После аварии я не мог поехать домой. Это было бы слишком быстро. Мы с Карли жили рядом с Ривер-парком в двухэтажном доме, в котором я вырос со своим дедом. Эдгар жил наверху, а мы устроились на первом этаже. Когда я вошел бы в комнаты, меня встретил бы аромат духов Карли. Наши фотографии висели бы на стенах и стояли в рамках на каминной полке. В шкафу висела бы одежда Карли, в ванной стоял бы ее шампунь. Я бы увидел ее почерк в коротких стишках, которые она писала на листках и вешала на холодильник. В этой квартире жена, с которой я прожил три года, по-прежнему оставалась бы живой, и я не смог бы принять то, что она умерла.

Один из полицейских отвез меня в Блумингтон-Нормал, а оттуда я добрался до города на поезде. Я прошел пешком до гостиницы, в которой работал, расположенной на Мичиган-авеню, напротив Гранд-Парка. Я снял номер и покинул фойе до того, как персонал успел окружить меня фальшивым участием. Следующие двое суток я провел в некоем подобии зимней спячки. Звонил телефон – но я не обращал внимания на звонки. Кто-то стучал в дверь – я не отвечал. Я заказывал еду в номер и просил оставлять поднос за дверью, затем, почти ничего не съев, выставлял подносы обратно в коридор.

Пил ли я?

Да, пил, и много.

Понимаю, чтό вы, вероятно, обо мне подумаете. Дилан пьет. Ввязывается в драки. Он плохой человек. И я, в общем-то, не могу с вами спорить. Так было с тех самых пор, как умерли мои родители, и все же это не оправдание моего образа жизни. Просто так обстоит дело. Мои пороки намертво цепляются за меня якорями. Карли как-то сказала, что я постоянно сражаюсь со второй своей половиной и настанет день, когда мне придется сделать выбор и отшвырнуть ее прочь. Но я так и не мог понять, как это сделать.

Во время второй моей ночи в гостинице в какой-то момент мне приснился кошмар, будто я по-прежнему под водой. Я был слеп, без путеводного компаса, и погружался все глубже в пучину мрака. Тяжесть сдавливала мне легкие, подобно воздушному шарику, готовому вот-вот взорваться. Где-то поблизости, но вне пределов досягаемости, я слышал приглушенный голос Карли, призывающей на помощь, умоляющей спасти ее.

«Дилан, найди меня! Я еще здесь!»

Я проснулся, закрученный в простыни. Взмокший от пота, я судорожно дышал, уставившись в потолок. Моя кровь все еще оставалась отравлена алкоголем, отчего у меня перед глазами все плыло. Комната крутилась подобно карусели. Я встал со слишком мягкой кровати и подошел к окну. Передо мной простирался Гранд-Парк: фонари вытянулись в два ряда вдоль улицы, ведущей к Букингемскому фонтану. Вдалеке за парком зловеще темнело озеро Мичиган, подобно мрачному грозовому фону картины. Обычно этот вид мне нравился, но сейчас я не увидел ничего, кроме собственного отражения в стекле, которое попеременно расплывалось и снова становилось резким.

Дилан Моран.

Я смотрел на это лицо и видел в стекле отражение незнакомого человека. Я не мог заглянуть внутрь того, кто смотрел на меня. Казалось, я разбился на куски и оставил какую-то часть себя с тем человеком на берегу реки. И все-таки, несмотря ни на что, это было мое отражение. Это был я.

У меня густые черные волосы, довольно неаккуратные. Кустистые черные брови изгибаются подобно поникшим плечам химеры-горгульи. В лице полно резких углов, губы тонкие, подбородок острый, скулы жесткие, нос маленький и свирепый. Карли шутила, что ей приходится ласкать мое лицо осторожно, чтобы не обрезаться. На верхней губе и подбородке у меня черная щетина, в основном потому, что мне почему-то никогда не удается начисто ее сбрить, так что я давно уже и не пытался это сделать. Она подобна тени, которая следует за мной повсюду.

Я невысокий. В водительских правах указано, что мой рост пять футов десять дюймов, однако мой врач знает, что я едва дотягиваю до пяти футов девяти дюймов. Я поддерживаю хорошую физическую форму, бегаю, занимаюсь боксом, выполняю упражнения с гантелями – делаю все, что делает малорослый тощий парень, чтобы казаться круче. Я хочу, чтобы все знали, что с Диланом Мораном лучше не связываться, и это можно увидеть у меня в глазах. Они синие, как океан, внимательные и злые. Почти всю мою жизнь меня что-то злило. И, похоже, не имело значения, что именно.

Забавно. Вскоре после того как мы поженились, Карли копалась у Эдгара в квартире, помогая ему разобрать вещи, и нашла фотографию, на которой мне двенадцать лет. Она была сделана еще до того, как с моими родителями произошло все это. До старших классов школы, когда мы с Эдгаром спорили по поводу оценок, девочек, курения и наркотиков. В физическом плане я тогда выглядел таким же. У меня по-прежнему была та же самая неряшливая прическа, и рост мой был уже почти такой же, какой мне было суждено иметь позже. Но Карли посмотрела на фотографию, затем на меня, и я почувствовал, что она думает.

«Дилан, что с тобой произошло?»

Тогда у меня еще были широкая улыбка и широко раскрытые невинные глаза. Я был счастливым ребенком, но того ребенка давно уже нет. Он умер в спальне вместе с моими родителями. Глядя на свое отражение в окне гостиничного номера, с маячащими за моим лицом парком и озером, я произнес тот же самый вопрос вслух:

– Дилан, что с тобой произошло?

Затем я приложил ко рту наполовину полную бутылку водки, выпил то, что осталось, раз десять выкрикнул городу ругательство и швырнул бутылку в стену. Стекло разлетелось на острые как бритва осколки, усыпавшие постель. Я вздохнул, разочарованный собой. Это всегда происходило вот так, снова и снова. Собрав осколки, я сел на край кровати и сжал острое стекло в кулаке с такой силой, что сквозь пальцы просочилась кровь.

Остаток ночи я провел там, до тех пор пока кровь не засохла и я, наконец, не заснул.

∞

Первая волна горя не может продолжаться вечность. Ты можешь чувствовать себя мертвым, но в конце концов ты осознаешь, что по-прежнему жив, и тебе нужно определить, как жить дальше.

Утром на четвертый день я достал из шкафа в гостиничном номере костюм. Моя помощница Тай организовала, чтобы мне из нашего дома привезли кое-что из одежды. С задачей она справилась превосходно. Я принял душ, надел костюм, туго затянул на шее галстук и покинул номер. На самом деле я еще не был готов возвращаться в мир, однако у меня не было выбора.

Я спустился на лифте в фойе. «Ласаль плаза» – величественная старинная гостиница в центре города, ведущая свое начало от «Белого города» времен Всемирной колумбийской выставки[2]. Здесь можно ощутить призраков рубежа веков, которые неслышно проходят мимо, задевая тебя легким прикосновением шелка. В роскошном фойе сверкающие мраморные полы, разделенный на секции потолок и изысканно украшенные арки из стекла, бронзы и камня.

Я работал в «Ласаль плаза» еще с тех пор, как учился в Университете Рузвельта. Начал я коридорным и затем поднялся по карьерной лестнице. Предыдущий менеджер по организации мероприятий, некий Боб Френч, взял меня своим помощником и не расстался даже тогда, когда мое поведение за стенами кабинета навлекло на меня неприятности. Шесть лет назад Боб перешел менеджером по организации мероприятий в «Фэрмонт» в Сан-Франциско. Он предложил мне перебраться на Запад вместе с ним, однако я не мог представить себе жизнь не в Чикаго. Боб оказал мне услугу, сказав администрации гостиницы, что его место должен занять только я, что было свидетельством большого доверия, учитывая мой возраст в то время и мою склонность отправляться после работы прямиком пить в «Бергхофф», вместо того чтобы идти домой. С тех самых пор я пытался доказать, что администрация не ошиблась в своем выборе, а это нередко означало четырнадцатичасовой рабочий день и работу в выходные. Карли не раз говорила мне, что для меня жизнь – это работа. И говорила она это не как комплимент.

Первой моей остановкой стал не мой кабинет, а танцевальный зал гостиницы. Мы с Карли отмечали здесь нашу свадьбу; в Чикаго это событие стало гвоздем сезона. Двухуровневое пространство представляло собой Версальский дворец в миниатюре: отделка в виде позолоченных листьев, на стенах массивные канделябры, над арками дверей и на потолке фрески с парящими херувимами. Я остановился у входа, наблюдая за тем, как рабочие устанавливают стулья и сцену для вечернего мероприятия. В нормальном состоянии я смог бы перечислить все мероприятия в танцевальном зале на несколько недель вперед, однако авария стерла у меня в памяти определенные детали. Увидев у дверей большую афишу на подставке, я подошел к ней, чтобы освежить в памяти, кто снял на этот вечер мой танцевальный зал.

На афише была привлекательная женщина лет сорока. Ее черные волосы с белыми прядями были вздыблены на голове пенящейся океанской волной. Женщина была белая, однако миндалевидная форма глаз указывала на то, что где-то в ее прошлом была азиатская кровь. Ее золотисто-карие глаза пристально смотрели прямо в объектив, губы изгибались в мечтательной улыбке, открывающей лишь узкую полоску зубов. На ней был черный вязаный топ с длинным рукавом, и она стояла, подавшись вперед и поставив руку на стол. Пальцы ее изгибались, словно она кого-то ласкала. В целом фотография производила интимный и эротический эффект, словно женщина подзывала подойти ближе.