Соло для влюбленных

Мне тогда было совершенно все равно, где проводить время, и мы пошли. Профессор жил на окраине и оказался старым грибом, как в фильме «Приходите завтра!». Смотрела?

– Конечно, – Лариса улыбнулась. – Дальше что было?

– Дальше будущая Мария Каллас принялась распевать какие-то вокализы бедному дедку. Он слушал и морщился, точно от зубной боли. А я сидел в углу на диванчике и умирал со смеху.

Наконец старичок не вынес и стал горячо уговаривать мою подружку ни в коем случае не становиться певицей. Он говорил, что это черная, неблагодарная и безденежная работа, которая займет все силы и мало что принесет взамен, – Глеб вздохнул и усмехнулся. – Как он был прав, я узнал только теперь, спустя годы.

А тогда… тогда я не мог придавать серьезного значения его словам, настолько сам профессор выглядел чудаковатым и смешным. Подружка стала умолять его все же начать с ней заниматься и под конец сунула под нос пухлый конверт. Это решило исход дела. Бедный старик скривился, как будто слопал незрелую сливу, и согласился давать моей милой уроки два раза в неделю. Довольная, она собиралась уже уходить, но тут профессора что-то дернуло. То ли он был зол на себя, что так легко купился за зелененькие, то ли музыкантское нутро ему что-то подсказало… Не знаю. Но вдруг он обратился ко мне:

– Молодой человек, а вы что же, не поете?

– Пою, – ответил я шутки ради.

– Ну так спойте, не стесняйтесь, раз уж все равно пришли.

Я петь всегда любил, но репертуар у меня был неподходящий для профессорского уха – одна попса да блатные песенки. Единственным, что хоть как-то подходило по ситуации, были «Подмосковные вечера» и «Джамайка» – мать с утра до вечера крутила пластинку Робертино Лоретти на нашем стареньком, раздолбанном проигрывателе.

Я изложил профессору свою «программу». Он милостиво согласился послушать. Я думал, он будет хохотать как безумный, но профессор, дождавшись, когда я закончу, почему-то закашлялся. Кашлял старикан долго, я уже испугался, как бы он не помер на наших глазах. Но тут он пришел в себя и предложил мне заниматься у него так же, как и моя подружка. Я возразил, что денег нет вовсе, но он огорошил меня, заявив, что будет учить бесплатно, причем не два, а три раза в неделю. Подружка от зависти позеленела: представь, она-то готовилась к этому визиту целый месяц!

– И ты согласился? – со смехом полюбопытствовала Лариса.

– Да. Мы занимались прилежно до самых вступительных экзаменов в Институт искусств. Потом я поступил, а моя соученица провалилась. Больше мы с ней не общались.

Старичок был чрезвычайно доволен, твердил что-то про связки, природное дыхание. Мне, честно говоря, это было до фени. Просто мать дома запилила, в аттестате одни тройки, а тут – возможность учиться в вузе, пусть и музыкальном, но все-таки!

Лишь отучившись год, я стал понимать, что к чему. Например, что мой смешной старичок – один из самых маститых вокальных педагогов в регионе. К нему отовсюду приезжали на прослушивание, но выбирал он очень немногих. Если ему предлагали деньги, брал без стеснения, а потом заваливал на вступительных точно так, как мою подружку. Он ничего не боялся – слишком важной фигурой был для города, своего рода местным достоянием.

Меня он учил с нуля. Я ведь даже ноты твердо не знал, не то что там четверти и восьмые! Об этом разговору не было. Одним словом, точно как Фрося Бурлакова.

Но он умел объяснять так, что все становилось ясно. Наверное, потому и стал таким знаменитым, что имел этот талант – в двух словах передать самую суть.

Третьекурсником я впервые принял участие в общегородском конкурсе и… победил. Потом был областной конкурс, за ним – региональный. И наконец, тот самый, последний… – Глеб замолчал, думая, вероятно, о чем-то своем. Потом он взглянул на часы. – Наверное, мне пора. Уже пятый час. От тебя до моего Марьина наверняка не меньше полутора часов. Надо еще партию посмотреть и спать завалиться пораньше. Терпеть не могу рано вставать.

– Теперь придется. – Лариса прислонилась головой к его плечу, задумчиво глядя в потолок.

Глеб обнял ее, но потом тихонько отстранился.

– Пора.

– Останься, – попросила она, – тебе незачем сейчас уходить.

– Вот так сразу?

– И до театра от меня гораздо ближе.

– Ну разве что… – он усмехнулся и поцеловал ее в губы…

Посреди ночи Лариса проснулась с давно позабытым ощущением покоя и тихой радости. Квартира преобразилась. Она больше не была пустой и холодной. Теперь каждый ее уголок наполнился уютом. Тем особым уютом, который тонко чувствует женщина, когда в ее жилище находится близкий мужчина.

Глава 5

– Это вроде кори, – определила Мила, – налетит, потреплет и отпустит. Главное, чтобы не было осложнений.

Они с Ларисой сидели в узенькой, тесной женской гримерке. Только что кончился пробный прогон первого действия, и Лепехов объявил получасовой перерыв, прежде чем перейти к более подробной работе над отдельными номерами.

За дверью в коридоре слышался шум, шаги, смех, а здесь, в гримерке, было тихо и, главное, прохладно – окна комнаты выходили в тенистый двор.

На повестке дня у девушек стояли ураганно начавшиеся отношения Ларисы с Ситниковым.

– Точно, корь, – тоном знатока заверила подругу Мила, глядя в зеркало и аккуратно стирая влажной ваткой потекшую от жары тушь.

– Старовата я для кори, – Лариса скептически поджала губы. – Знаешь, Милка, я ведь ничего не берусь утверждать. Не хочу высоких слов, меня от них тошнить начинает. Просто…

– Просто тебе классно, – улыбнулась Мила, оглядывая сияющее лицо подруги, – и это видно невооруженным взглядом. Что ж, дай, как говорится, бог! Если честно, я не сомневалась, что все будет именно так, еще до начала всяких репетиций.

– Неужели я настолько предсказуемая? – полушутливо обиделась Лариса.

– Да нет, просто я, в отличие от тебя, видела его по телевизору. Много раз. Мимо такого трудно проскочить, не заметив.

– А ты бы проскочила? – Лариса выжидающе глянула на Милу, сосредоточенно рассматривающую в зеркале свое отражение.

– Я? – Та обернулась, и выщипанные в ниточку брови удивленно взлетели. – Шутишь? Мы в разных весовых категориях.

– Имеешь в виду возраст?

– Не только. Всякое. Нет, девушка, этот кадр персонально для тебя, у меня в этой жизни другие задачи. – Мила отвернулась к зеркалу, и Лариса увидела в отражении, как напряглось, словно застыло, ее лицо.

В дверь постучали.

– Девчонки, пора!

Кажется, это был Саприненко – его густой, раскатистый бас.

– Ты готова? – спросила Лариса, продолжая внимательно вглядываться в лицо Милы. Но оно уже стало прежним – веселым и беззаботным.

– Да. Пошли.

Все уже сидели в зале. На сцене под аккомпанемент Зины Глеб исполнял навязшее в зубах «Сердце красавицы склонно к измене», но делал это так непосредственно и вдохновенно, что Лариса невольно заслушалась.

Да, у него, несомненно, огромный талант. Не зря старик профессор взялся учить его «от сохи». Мила права – такого, как он, нельзя не заметить.

Она тихонько прошла в зал и села в предпоследнем ряду. Интересно, понимает Глеб, что никто из труппы в подметки ему не годится? Ну, может быть, это слишком, но то, что он однозначно лучше и профессиональнее солистов, много лет работающих в театре, факт! Бесспорный и всем ясный. Однако никаких замашек капризного солиста Ситников не проявляет. Выходит, звездная болезнь его еще не коснулась. Знать бы почему!

Глеб закончил арию, и, как вчера, зал разразился аплодисментами.

Лепехов светился от удовольствия. Он прослушал еще пару дуэтов, сделал Зине несколько замечаний по темпу и характеру аккомпанемента и отпустил всех до послезавтра. Вторник был театральным выходным. Этот день Мишка Лепехов посвящал самостоятельной работе над произведением: запирался дома с клавиром и наушниками. Певцы занимались сами, иногда собираясь дуэтами или трио, либо просто подчищали интонацию, сидя за фортепьяно.

Едва Мила с Ларисой поднялись со своих мест и направились к выходу, в Ларисиной сумке запищал мобильник. Она отошла в сторону. Незнакомая женщина, приветливо поздоровавшись, представилась:

– Весняковская Татьяна Сергеевна. Лариса Дмитриевна, я следователь городской прокуратуры. Позавчера вы стали свидетелем дорожно-транспортного происшествия. Вести это дело поручено мне. Мы должны с вами увидеться. Вчера вечером я звонила, но никто не снял трубку.

Вчера, как только они с Глебом вошли в квартиру, Лариса отключила телефон.

– Да, – сказала она, – поняла вас. Когда я должна приехать и куда?

– Вам удобно через час? Тогда записывайте адрес. Вам будет выписан пропуск, так что обязательно возьмите паспорт.

Лариса, морщась от досады, записала улицу и номер дома и вежливо попрощалась. У нее были совсем другие планы на остаток дня. Впрочем, скорее всего, визит в прокуратуру не займет много времени. И ехать совсем недалеко.

К ней навстречу шел Глеб. Волосы его были влажными, видно, он только что освежился под краном. Глаза весело блестели.

Мила, стоявшая чуть поодаль и болтавшая с сопрано Ирой Смакиной, бросила на Ларису выразительный взгляд и, взяв собеседницу под руку, пошла к дверям.

– Ну, как твои ощущения? – улыбнулась Лариса. – Нравится петь у Лепехова?

– Даже очень. Ты домой?

– Нет. Нужно съездить по одному делу в прокуратуру. Слушай, ты можешь поехать туда со мной и подождать, пока я освобожусь? Это недолго. Не больше часа, а может, и того меньше. А потом… – она, слегка прищурившись, кокетливо поглядела на него, – мы могли бы сходить куда-нибудь пообедать и расслабиться. Как ты смотришь на такое предложение?

Глеб неопределенно пожал плечами:

– Если ты о ресторане, то я на нулях. К сожалению, не могу тебя пригласить никуда, разве что в «Макдоналдс».

– Только не в «Макдоналдс», – весело засмеялась Лариса. – Успокойся, я располагаю кое-какими средствами. Если не слишком шиковать, то на приличный вечер вдвоем вполне хватит. А потом, когда разбогатеешь, вернешь долг в виде такого же ужина.

Глеб натянуто улыбнулся и кивнул. В дверях показался Корольков. Он пристально оглядел зал и направился прямо к ним.

– Уходишь? – Он явно продолжал не замечать Ситникова, обращаясь к одной лишь Ларисе, несмотря на то что они стояли рядом.

– Ухожу. Ты что-то хотел?

– Я? Нет, ничего… – Артем на мгновение замялся и покосился на Глеба. – Пока. – Он повернулся, но вдруг остановился и снова обернулся к Ларисе: – Лепехов велел нам с тобой порепетировать. Дуэт из первого действия и, если успеем, второе. Ты как завтра?

– Нормально.

Глеб медленно направился к дверям, и Лариса нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– О’кей. Позвони завтра, ладно, Тема?

– Конечно. С утра?

– Можешь с утра. – Она приветливо кивнула Королькову и побежала вслед за Глебом.

Лариса нагнала его уже на выходе, взяла под руку, но, прежде чем она вышла в коридор, что-то заставило ее обернуться. Артем так и стоял там, где они только что разговаривали, внимательно и напряженно глядя ей вслед.

…Машину пришлось припарковать на платной стоянке – просто так в центре встать было некуда. Лариса захлопнула за собой дверцу, сунула в окошко Глебу ключи:

– Держи. На случай, если надоест сидеть и вздумаешь пройтись погулять.

– Да нет, – возразил тот, лениво развалившись в кресле. – Я лучше посплю.

– Не выспался? – Лариса ласково провела рукой по его волосам.

– Да уж. Сама знаешь, кто в этом виноват. – Глеб поймал ее руку и слегка сжал. – Ладно. Только давай быстрей, а то здесь самое пекло, поджарюсь, тебя ожидаючи.

– Я мигом.

Татьяна Сергеевна Весняковская оказалась весьма приятной дамой, почти Ларисиного возраста, может, чуть постарше. Она сидела за столом в просторном кабинете на третьем этаже. На ней было легкомысленное, открытое платье, что удивило Ларису, ожидавшую увидеть наглухо застегнутый форменный ворот и погоны на плечах.

Как и предполагала Лариса, беседа со следователем получилась короткой. Весняковская попросила ее еще раз повторить рассказ о том, как была сбита девочка, поинтересовалась, не видела ли Лариса в момент происшествия рядом других машин, подробно расспросила про зеленого краба на лобовом стекле и этим удовлетворилась.

Говорила Весняковская неторопливо, при этом ее симпатичное, немного одутловатое лицо с крупными веснушками на переносице оставалось спокойным и бесстрастным. Тщательно зафиксировав слова Ларисы в протоколе, она вежливо поблагодарила ее и пообещала, если понадобится, вызвать на следующей неделе.

Выйдя из кабинета, Лариса с облегчением вздохнула, стараясь прогнать тяжелые воспоминания, которые пробудила в ней беседа со следователем. Ей удалось это лишь отчасти, и то потому, что в машине ждал Глеб. Лариса вздохнула и поспешила вниз по лестнице.

Глеб не спал, вопреки своему обещанию. В руке он держал трубку сотового телефона. Очевидно, разговор был серьезный, потому что Ларису, подошедшую сзади, он не заметил, продолжая сосредоточенно слушать собеседника. Выражение его лица Ларису удивило и испугало – оно было точь-в-точь таким же мрачным и угрюмым, как вчера, на ступенях театра после репетиции. Глеб увидел ее, слегка вздрогнул от неожиданности и почти сразу же нажал на отбой, не попрощавшись.

– Кто это? – с тревогой спросила Лариса.

– Да так, – он недовольно отмахнулся, – квартирная хозяйка. Решали кое-какие проблемы, – Глеб отвел глаза в сторону.

Лариса поняла, что он врет – явно, неприкрыто и, что всего неприятнее, неумело.

В сердце тут же проник противный холодок. Что, собственно, она о нем знает? Они знакомы второй день, а она уже выдумала целую легенду про него и его тяжелую жизнь, не может ни о чем другом думать. Право, стоит остановиться, пока не поздно, поглядеть на все трезво, открытыми глазами.

Глеб спрятал телефон в карман, откинул со лба темную прядь волос и сладко потянулся.

– Минут пятнадцать я все-таки поспал, – он улыбнулся ясно, открыто, чуть с озорством – как могут улыбаться только дети. – Ну, так мы едем куда хотели или нет?

Лариса почувствовала, как знакомо и сладко начинает кружиться голова.

«Корь, – подумала она. – Мила права, это корь! Только бы без осложнений!»

Глава 6

Ему опять снился этот странный сон. Как всегда, он начинался со смутного, неопределенного ощущения тревоги. И как всегда, невозможно было понять, откуда грозит опасность. Он не мог предугадать ее, хоть и старался изо всех сил, напрягал волю, упорно вглядываясь в зыбкую темноту сновидения.

И оттуда, из мрака, ему навстречу вновь выплывало то лицо. Лицо, которое, наверное, будет видеться ему до самой смерти и никогда не оставит в покое.

Эти странные, затуманенные глаза, тонкие, пересохшие, вытянутые в ниточку губы, бледный лоб, покрытый испариной… Постепенно чернота вокруг тает, превращаясь в серый песок, бесконечный, безграничный, покрытый оспинами начинающегося дождя. Болезненным изломом на мокром песке неловко вывернутая рука, бессильно вытянутые ноги в черных ботинках.

Видение становится ярче и отчетливее, точно хорошо выдержанная в проявителе фотография. Все реальнее взгляд страшных, пустых глаз, неотвратимей кривая улыбка.

Он хочет что-нибудь сделать, со всей силы ударить кулаком по этому лицу, смять, растерзать тщедушную, жалкую фигуру, скрючившуюся на мокром песке. Но руки словно свинцом налиты, и нет ни малейшего шанса сделать хотя бы крошечное движение. Все тело немеет, голос застревает глубоко в горле. Он знает, что произойдет дальше, и это приводит его в такой ужас, что становится невозможно дышать. Опять на его глазах в бесчисленный раз свершится кошмар, и опять он не в силах остановить его!

Последняя, безнадежная попытка хотя бы закричать. Получается слабый, едва слышный стон…

…Артем открыл глаза и услышал его, свой стон, и еще какой-то странный, жалобный, тихий звук. Он с трудом повернул голову вправо: рядом с тахтой на ковре сидела Степанида, огромная ротвейлерша, и едва слышно поскуливала. Преданные карие глаза смотрели на Артема с невыразимой любовью и состраданием.

Он пошевелил затекшими руками.

– Ну, Стеша, перестань, все в порядке. Знаю, я тебя напугал. Сейчас встану, и мы пойдем гулять.

При слове «гулять» собака вздрогнула, коротко гавкнула и стремительно завертела хвостом.

– Сейчас, Стеша, сейчас, девочка…

Надо подняться. Снова начать собирать себя по частям. Что поделать, в августе он всегда видит этот сон и уже привык к этому, научился бороться с собой. Только вот зачем? Не лучше ли было бы однажды просто не проснуться?

Стеша взвизгнула и облизала Артему ладонь. Он медленно поднялся с низкой тахты, стараясь ступать твердо и уверенно, прошел в ванную. Включил на полную мощность кран с холодной водой. Глянул в зеркало.

Белый как мертвец, а глаза – красные, воспаленные. Да, Артем Владимирович, так, пожалуй, и до Кащенко недалеко!

Он попробовал усмехнуться, но лицо точно маска стянула. Артем глубоко вздохнул, зачерпнул полную пригоршню воды и умылся. Подумав секунду, он сунул голову под ледяную струю.

Сначала помогло. Тело сразу стало оживать, кожа обрела пластичность, руки и ноги – силу. Однако минут через пять тяжесть вернулась. Артем побрел на кухню, достал с полки наполовину пустую бутылку коньяку, налил и выпил залпом одну за другой две стопки, не закусывая. Средство было проверенным и помогало в девяноста случаях из ста.

Он осторожно прислушался к себе: кажется, и на этот раз помогло. Артем нерешительно глянул на остатки коричневой жидкости в бутылке, потом закрыл ее и вернул на место. Две стопки – норма, а больше – это уже смахивает на алкоголизм, тем более с утра.

Слава богу, сон преследует его не ежедневно или ежемесячно, а всего раз-другой в году и только в августе. А то он бы давно сошел с ума. Впрочем, Артему и одного раза вполне хватает…

Стеша терпеливо сидела рядом, и лишь смешной тонкий хвост, который ротвейлерам полагается отрезать, легонько бил по полу, демонстрируя истинное состояние ее собачьей души. Артем залез в холодильник, достал кусок колбасы, масло, сделал себе пару бутербродов, а остатки отдал Стеше, хотя миска ее была с вечера полной. Для Степаниды ничего не жалко, она – единственное близкое Артему существо, с тех пор как четыре года назад умерла мать.

– Уже идем, – пообещал он собаке и отправился в комнату. Через три минуты Артем вышел оттуда в джинсах и футболке, снял с крючка в прихожей поводок и надел на шею собаки, повизгивающей от нетерпения.

Теперь он был почти совсем спокоен. Не в его правилах жаловаться или роптать. Сон снится ему затем, чтобы он не забывался. Да он и так все хорошо помнит и ни на что не надеется. К вечеру полностью вернется в свое обычное состояние спокойной безнадежности. Артем – просто робот, которого окружающие по ошибке принимают за человека. Робот, умеющий лишь выполнять свои функции, но у него никогда уже не будет никаких человеческих чувств…

Артем нагнулся, чтобы зашнуровать кроссовки, и тут его что-то забеспокоило. Нечто мешало полному возвращению в роботообразное состояние. Какая-то крамольная, вольнолюбивая мысль. Он попробовал уцепиться за нее, но мысль ускользала, не давалась.

Отчаявшись понять себя, Артем махнул рукой, поднялся и открыл дверь. Стеша ураганом вынеслась на площадку. Он вышел следом, вставил в замок ключ и тут же понял, о чем подсознательно думал все время с момента пробуждения.

Лариса. Она обещала, что сегодня будет репетировать с ним, попросила позвонить. Как он мог об этом забыть! Вот что мешает ему снова стать полностью замороженным, окончательно уйти в себя.

Значит, сегодня у него будет праздник. Тайный, маленький, но праздник.

Артем решительно распахнул так и не запертую дверь и вернулся в квартиру, не обращая внимания на залившуюся возмущенным лаем Стешу. Прямо в кроссовках зашел в комнату, снял телефонную трубку, набрал номер. В ответ раздались длинные, тягучие гудки.

Нет дома? В такую рань?

Артем нажал на рычаг и снова накрутил диск. Он насчитал девять гудков, но упорно не вешал трубку. Наконец в телефоне что-то щелкнуло, и далекий тихий голос произнес:

– Я слушаю.

Он не сразу ответил, и Лариса повторила громче:

– Але! Говорите!

– Это я. Привет.

– Артем, ты? – Голос был веселый, вовсе не сонный. Значит, не разбудил. – Тебя едва слышно, – сказала Лариса. – Как дела?

– Нормально.

– Ты, как всегда, очень разговорчив, – она засмеялась, слишком громко и чересчур звонко, как показалось Артему.

– Ты не забыла? – медленно проговорил он. – Мы хотели встретиться, порепетировать.

– Что? – переспросила она, все еще со смехом. – Репетировать? А, ну да, конечно. Я что-то позабыла… подожди…

– Я подожду, – согласился Артем.

– Да нет, – мягко ответила Лариса, – это я не тебе… Послушай, – в ее голосе послышалась неловкость, – давай в следующий вторник, ладно? Или в пятницу после прогона. А то сегодня никак… – в трубке раздался треск и невнятный шепот.

– Хорошо, – спокойно сказал он. – Тогда в следующий вторник. Как настроение?

– Отличное, – она вздохнула с явным облегчением.

Артем давно уже все понял.

– Ну пока, – сказал он в трубку, – до завтра.

– До свидания, Темочка. Ты не волнуйся, если Лепехов будет приставать, вали все на меня. Я сама с ним объяснюсь.

– Хорошо.

Он повесил трубку. Что ж, с праздником не вышло. А на что он, собственно, надеялся? Разве могут у него быть какие-то праздники? Остался только августовский сон, вечное напоминание о его вине, страшной, непоправимой, которую он сам себе никогда не простит.

Глава 7

Глеб уехал от Ларисы во вторник вечером.

Накануне они чудесно провели время в недавно открывшемся ресторанчике-погребке неподалеку от ее дома. Она давно уже присмотрела это милое и уютное заведение и пару раз бывала здесь одна – ужинала, пила кофе. Ей нравилось тут все: и обслуживание, умелое и ненавязчивое, и приличная публика, и интересно составленная развлекательная программа, а главное, вполне приемлемые цены.

Лариса и Глеб просидели в погребке почти до полуночи, а потом отправились к ней домой. Ночь получилась бессонной, сумбурной и сумасшедшей, как и предыдущая. Однако к утру Лариса чувствовала себя свежей и бодрой как никогда.

Она приготовила легкий завтрак, который был уничтожен с завидным аппетитом. Затем часа два они с Глебом откровенно валяли дурака, изображая совместные сцены из разных действий и пытаясь фантазировать, как бы трактовал их Лепехов. То, что получалось, кажется, превосходило самые смелые режиссерские замыслы.

Вдоволь напевшись и насмеявшись, они прогулялись до магазина, купили кое-что к обеду и продолжили веселое добровольное затворничество.

Словом, полтора дня пролетели как на крыльях. Около семи вечера Глеб засобирался домой. Лариса хотела было удержать его, но он неожиданно проявил непреклонность, сказав, что его ждут важные дела.

Спорить с ним она не стала, но, лишь только захлопнулась дверь и в квартире впервые за три последних дня наступили тишина и безмолвие, Ларису охватила тоска. Чтобы избавиться от нее, она с энтузиазмом принялась за хозяйственные дела.

Пять лет жизни с Павлом, более всего любившим и ценившим уют и комфорт, сделали из Ларисы отменную чистюлю. В общем-то, она и сама не терпела беспорядка в квартире, немытых полов, пыльной мебели. Сейчас, увлеченно орудуя шваброй и пылесосом, до блеска натирая зеркало и кафель на кухне, Лариса чувствовала даже некоторое удовольствие. Ее радовало сознание того, что она не сидит бесцельно, в унынии ожидая, когда наступит завтрашнее утро и можно будет вновь увидеться с Глебом, а занята полезным делом, незаметно поглощающим время, оставшееся до их встречи.

Поздно вечером, когда все вокруг блестело, а в крышку кастрюли можно было наблюдать за своим отражением, Лариса все-таки не выдержала и набрала номер Глеба, наспех записанный им перед уходом, но ей никто не ответил. Мобильного номера она не спросила, поэтому надежду поговорить с ним пришлось оставить до утра.

Перед тем как лечь, Лариса все-таки позвонила ему еще раз, но телефон по-прежнему молчал. Это было неприятно, потому что свой уход Глеб мотивировал именно необходимостью быть вечером дома. Ей сразу вспомнились таинственный разговор по сотовому в машине и та поспешность, с которой он нажимал на кнопку сброса, не желая, чтобы она слышала, о чем он говорил.

Но ведь полтора дня Глеб был с ней рядом, они смеялись вместе, ели и пили, были одной плотью и кровью, и ничто не стояло между ними! Ничто! Так стоит ли быть подозрительной, разыскивать его, шпионить, точно стерва-жена за неверным мужем? Тем более что Глеб ей вовсе не муж. Да ей и не нужно, чтобы он был им. Достаточно того, что дни пролетают как во сне и хочется, чтобы поскорее наступило завтра.