bannerbanner
Васёк Трубачёв и его товарищи. Все повести
Васёк Трубачёв и его товарищи. Все повести

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 6

– Тише, тише… – вдруг зашептала тётка, приложив к губам палец с напёрстком и оглядываясь с таким видом, будто в комнате спал ребёнок. – Тише, тише… тише.

– Чего – тише? – сбавляя тон, удивлённо спросил Васёк.

– Сядь на место сейчас же, – тем же значительным шёпотом произнесла тётка.

Таня смотрела на неё испуганными глазами.

– Сядь на место тихонечко…

Васёк пожал плечами, пошёл в свою комнату и сел на место.

– Ну и чего? – нетерпеливо спросил он, поднимая глаза на вошедшую за ним тётку.

Тётка молча закрыла в кухню дверь и спокойно взяла своё шитьё.

– Что – чего? – сказала она обычным голосом. – Чего задано. Сиди и занимайся.

Васёк покраснел от злости.

«На пушку взяла… „Тише… тише…“ Колдунья старая!» – с раздражением думал он, глядя на склонённую голову тётки с ровным, как ниточка, пробором.

Но делать было нечего. Он раскрыл учебник географии и стал заниматься. А поздно вечером, засыпая, слышал сквозь сон, как тётка отчитывала Таню:

– Ваше ученье в ваших руках. Вы себя самостоятельной чувствуете, хотя и не сказать, что много над образованием трудились, а Ваську ещё учиться да учиться. Теперь сын отца перегоняет, в жизни последнее место никому не надобно, а вы молодая, беспечная – может, вся ваша жизнь для кино пойдёт…

Васёк не слышал, что отвечала Таня, и сам не мог двинуться на её защиту; голос тётки, однозвучный и монотонный, как дождь по стеклу, заглушался непобедимым сном набегавшегося за день человека. «Иш-шь… ты… тётка…»

Глава 13. Расписание

Одинцов и Саша Булгаков, проводив Васька, пошли вместе, советуясь, как лучше составить расписание дежурств.

– Хорошо бы девочек отдельно, а мальчиков отдельно, – сказал Саша, – а то они на дежурстве ссориться будут и сваливать друг на друга.

– Верно! – обрадовался Одинцов. – Мы их отдельно поставим. Пусть они за себя отвечают, а мы за себя. Тогда, по крайней мере, Сергей Николаевич сразу будет знать, кто честно дежурит, а кто нечестно.

– Да, и потом соревнование у нас получится.

– Зайдём сейчас ко мне и сразу напишем, а завтра вывесим, – предложил Одинцов.

– Зайдём!

Товарищи провозились часа два, а утром чисто переписанное Одинцовым расписание висело в классе под двумя заголовками:


ДЕЖУРСТВО МАЛЬЧИКОВ

и

ДЕЖУРСТВО ДЕВОЧЕК


Дальше следовали фамилии.

* * *

На другой день Васёк встал рано. Тётка разговаривала с ним как ни в чём не бывало.

«Обманула меня вчера, хитрюга!» – беззлобно думал Васёк, вспоминая вчерашний случай.

В школе навстречу ему бросился Леня Белкин:

– Трубачёв, иди скорей! Там девчонки из-за расписания крик подняли.

– Какой крик? – Васёк быстрыми шагами вошёл в класс. Около нового расписания собралась целая куча ребят.

– Неправильно! Всё равно неправильно! – кричали девочки. – Не имеете права разделять класс! И мы ничуть не хуже вас дежурим!

– Не хуже, а лучше!

– А ты, Булгаков, звеньевой, да ещё староста, Одинцов тоже звеньевой, а делаете неправильно! – кричала Лида Зорина, взъерошенная, как птица, защищающая своих птенцов.

– Вы лучше, так вот мы вас отдельно и поставили! – старался перекричать её Одинцов.

– Мы думали соревноваться с вами, – оправдывался Саша.

– Не спорьте, не спорьте! – вмешался Васёк. – Не кричите! Сейчас всё разберём… Зорина, подожди!.. В чём дело, Булгаков?

– Понимаешь, мы их отдельно в расписании поставили, чтобы в случае чего они сами за себя отвечали, а мы сами…

– А они орут! – с возмущением перебил Сашу Одинцов. – Мы хотим, чтоб лучше было…

– Трубачёв! – выскочила опять Лида. – Они хотят, чтобы мы дежурили отдельно, а я считаю – это не по-товарищески. Мы все должны быть вместе. И вообще, ребята к девочкам придираются… Ты разберись, Трубачёв!

– Вы вечно на нас жалуетесь! – кричал Белкин.

– Из-за всякой мелочи тарарам поднимаете! – презрительно бросил Мазин.

– Тише! – Васёк крепко сдвинул брови, подошёл к стене, сорвал расписание и сунул его Одинцову: – Перепиши заново. Зря это.

Класс притих. Одинцов и Саша глядели на Трубачёва виноватыми глазами.

Васёк сердито повернулся к ним:

– Мы ведь как хотели сделать? Составить крепкие пары дежурных. А вы что? Одним словом, надо переписать заново… И нечего крик поднимать!

– Девчонки все языкатые! – крикнул кто-то из ребят.

– Мы не языкатые, а если неправильно, молчать не будем, мы тоже… – начала Степанова.

– Перестань! – прервал её Васёк. – Сейчас звонок будет… Ребята, по местам!

Ребята разошлись по партам, кое-кто продолжал ещё ворчать.

Васёк Трубачёв поднялся из-за парты и, обернувшись лицом к классу, постоял так несколько секунд. Потом молча сел.

– Образцовая тишина. Я думал, у меня ни одного ученика нет, – пошутил Сергей Николаевич, входя в класс.

Васёк пригладил свой рыжий чуб и удовлетворённо улыбнулся.

Глава 14. Урок географии

Первый урок был география. Сергей Николаевич принёс в класс большую немую карту.

– Сейчас мы с вами немножко попутешествуем, – сказал он, отходя в сторону и потирая руки.

Из окна на лицо Сергея Николаевича падал свет, и ребята в первый раз заметили, что у него светло-серые глаза и очень белые зубы.

– Ну так… Трубачёв! Зорина! Мазин! – медленно вызывал учитель.

Ребята с интересом смотрели, как один за другим подходили к доске вызванные.

Васёк старался казаться спокойным, чёрные брови Лиды Зориной испуганно лезли вверх, и даже на толстых щёках Мазина выступил румянец.

Все трое остановились у карты.

Учитель окинул их взглядом и обратился к классу:

– Три рыбака… скажем, бригадиры рыболовецких бригад… водным путём везут в Москву рыбу.

Ребята слушали внимательно, боясь пропустить хоть одно слово.

Ты, Трубачёв, везёшь рыбу… – учитель прищурился и поглядел на карту, – с Балтийского моря. Зорина везёт рыбу с Каспийского моря, а Мазин – с Белого моря. Все три бригады должны встретиться в Москве, понятно?

– Понятно, – ответил за всех Васёк.

Лида Зорина уже бегала глазами по карте. Мазин тоже уставился на карту, пытаясь определить направление рек.

– Посмотрите внимательно, выберите себе путь и отправляйтесь, – сказал Сергей Николаевич. – Ну, кто первый начнёт?

Ребята поглядели друг на друга.

– Я, – сказал Васёк и взял указку. «Будь что будет!» – подумал он.

– Трубачёв? Ну, пожалуйста!

– С Балтийского моря я вошёл в Финский залив… – начал Васёк.

Учитель кивнул головой.

– …прошёл по Неве… – Васёк показал на карте.

– Хорошо, – сказал Сергей Николаевич.

…в Ладожское озеро… – Васёк откашлялся, чтобы выиграть время, – затем вот по этой реке…

– Свири, – подсказал Сергей Николаевич. Васёк заторопился:

– …в Онежское озеро…

Через секунду он уже плыл по Шексне, достиг Рыбинского моря, благополучно прибыл в Москву и с облегчением вздохнул.

– Очень хорошо, Трубачёв! Теперь жди своих товарищей.

Лида Зорина взяла указку.

– Вот, кажется, на встречу с тобой направляется женская бригада Зориной… Откуда идёшь, Зорина?

– С Каспийского моря, – ответила Лида Зорина, осторожно вывела свой пароход на Волгу, прошла мимо Астрахани, мимо Сталинграда, вышла на реку Оку, бойко перечислила по пути несколько городов, благополучно прибыла в Москву и, тряхнув косичками, передала указку Мазину.

– Я вот здесь поеду, – сказал Мазин, направляясь к Северной Двине.

Учитель улыбнулся:

– Как хочешь, но у тебя есть более короткий путь.

– Я по Северной Двине, – безнадёжно сказал Мазин, упираясь в неизвестные ему притоки. Направо узенькая ниточка неожиданно оборвалась. Налево путь был неизвестен. Мазин подумал и вернулся обратно. – Застрял, – сознался он, отвечая на вопросительный взгляд учителя.

– Трубачёв, подскажи ему, – сказал учитель. Трубачёв взял у Мазина указку.

– Можно через Сухону к Рыбинску, – сказал он.

Когда Мазин с помощью Трубачёва добрался до Москвы, Сергей Николаевич посадил всех трёх учеников на место и сказал:

– Трубачёв справился с трудным путём. Зорина тоже не сплоховала. А вот Мазин пока что плохой путешественник. Москва, пожалуй, не скоро получит от него рыбу.

Ребята засмеялись. Но Сергей Николаевич стал серьёзным:

– Тебе, Мазин, нужно немножко подучиться.

Мазин почесал затылок:

– Я много пропустил…

– Трубачёв, помоги товарищу, – сказал Сергей Николаевич.

– Есть! – радостно отозвался Трубачёв и оглянулся на Мазина.

По одному взгляду его Мазин понял, что занятия будут серьёзные.

«Пожалуй, я с ним не только в Москву, а в Атлантический океан заеду», – со вздохом подумал он. И не ошибся. Сразу же на переменке Васёк с решительным видом подошёл к нему:

– Выбирай: я к тебе или ты ко мне?

– Я к тебе, – уныло ответил Мазин.

– Ну, – сказал Русаков товарищу, – не хотел бы я быть на твоём месте. С Трубачёвым дело иметь – чахотку наживёшь. По всем горам будешь лазить, во всех реках искупаешься, – печально сострил он.

– Зато в классе не утону, – усмехнулся Мазин.

После обеда он направился к Трубачёву.

Васёк уже ждал его, с нетерпением поглядывая на дверь.

– Ну и обедаешь ты! Целую корову можно съесть за это время! – встретил он товарища.

Мазин увидел карту, разложенную на полу, и почесал затылок:

– Эх, жизнь!

Васёк вытащил учебник географии:

– Говори честно, что знаешь и чего не знаешь. Мазин скосил глаза на учебник:

– Ничего не знаю.

– Совсем ничего?

– Совсем ничего.

– Ладно, – сказал Васёк, – начнём с первой страницы.

– Я способный, – утешил его Мазин. – Давай показывай.

Мальчики погрузились в занятия. Тётка два раза заглядывала в комнату, на цыпочках проходила мимо двух склонённых над картой голов и, когда Мазин ушёл, сказала Ваську:

– Это что ж ты на этого толстого здоровье своё тратишь? Два часа на коленках лазил, небось и чулки протёр. Кто это велел тебе?

– Учитель велел. Да он способный, ничего, – ответил Васёк, собирая на завтра книги.

Глава 15. Стенгазета

«Доброе утро!» – сказал по радио чей-то громкий голос.

Васёк вспомнил, что как-то в разговоре с ребятами Сергей Николаевич посоветовал всем делать зарядку. Он почувствовал прилив бодрости, вскочил с постели и, стоя в одних трусиках посреди комнаты, начал делать упражнения.

– Ты что это акробатничаешь с утра? – недовольно спросила тётка, обходя его стороной с чайной посудой в руках.

– Зарядку делаю!

Васёк показал ей на радио. Тётка прислушалась.

«Вдох… выдох… приседание…»

– Не очень-то приседай, а то в школу опоздаешь, – добродушно сказала тётка, не смея спорить с тем, чей голос в этот утренний час распоряжался всеми ребятами.

«Значит, так надо, – решила она про себя. – Зря бы не стал человек по радио надрываться». И, выждав, пока Васёк кончил, тётка спросила:

– А что же ты раньше этой самой зарядки не делал?

Васёк, обтирая мохнатым полотенцем крепкое, как орех, разогретое движениями тело, просто ответил:

– Глупый был.

– А… поумнел, значит? – пошутила тётка.

Племянник ей нравился. Он аккуратно ходил в школу, учился, учил других, хорошо ел, крепко спал и редко спорил с нею. Каждый день спрашивал, нет ли писем от отца, скучал без него, но не жаловался, не ныл, а переносил разлуку стойко.

От Павла Васильевича уже было одно письмо. Тётка с особым удовольствием передала его Ваську и, увидев его загоревшиеся глаза, с удовлетворением подумала: «Хороший сын. Такой сын и на старости отца не обидит».

В письме Павел Васильевич описывал дорогу, места, которые он проезжал, мирную трудовую жизнь тамошних людей.

«Богато тут живут люди, и всего здесь много, только нет моего вихрастого Рыжика», – неожиданно заканчивал отец. Васёк читал, перечитывал, смеялся, а вечером забрался на отцовскую постель и заснул, положив письмо под подушку. Утром, лёжа в кровати, он пересчитал по пальцам, сколько дней осталось ещё до приезда отца: десять плюс шесть – шестнадцать.

– Шестнадцать так шестнадцать, – сказал он вслух, тяжело вздыхая.

Хотелось, обхватив руками шею отца, рассказать ему все новости, порадовать хорошей отметкой по географии и похвалой учителя.

«Ничего! Я ещё за это время постараюсь, – успокоил себя Васёк. – Надо Мазина подтянуть хорошенько».

После зарядки и умывания Васёк позавтракал и отправился в школу.

– Ну, как Мазин? Соображает что-нибудь? – спросили его ребята.

– Способный, как чёрт! – с гордостью ответил Васёк.

– Да что ты? – удивился Саша и с сожалением покачал головой. – Значит, просто учиться не хотел.

– Жирняк эдакий! – засмеялся Одинцов. – Ты с него жирок спусти маленько – лучше голова будет работать.

– Лучше не надо – он и так всё вперёд как-то соображает.

– Как это – вперёд? – заинтересовались Саша и Одинцов.

– А так… Смотрит по карте – реки там или горы, сейчас же надует щёки, уставится куда-нибудь в одну точку и скажет: «Здесь можно туннель пробить, тогда вот сюда выход будет». Или насчёт реки интересуется: «Тут если плотиной загородить, так океанский пароход пройдёт!»

Васёк откинул голову и засмеялся. Товарищи тоже засмеялись.

– А ведь здорово! И правда вперёд соображает, – удивился Лёня Белкин.

– Ну, лишь бы не назад! – сострил Одинцов и, заметив входившего Мазина, толкнул Трубачёва: – Не смейся, а то подумает – над ним.

Васёк встал и пошёл навстречу Мазину.

– Ты повторил на ночь всё, что мы прошли? – строго спросил он.

– Повторил.

– Ну, знаешь теперь?

– Назубок.

– Молодец! Сегодня опять приходи.

– Сегодня стенгазету нужно делать, Митя спрашивал. Я свою статью написал, а ребята ничего не дают, – сказал подошедший Одинцов. – Одна Синицына какие-то дурацкие стихи написала. Ты объяви в классе сегодня. И так до последнего дня дотянули, – озабоченно добавил он.

– А ты сам-то что молчал? Ты редактор!.. Булгаков! – крикнул Васёк.

– Чего? – отозвался со своей парты Саша.

– «Чего»! Ничего! Митя сердится. В стенгазету никто не пишет, – сказал Трубачёв.

– А я виноват? – вспыхнул Саша. – У нас редактор есть – Одинцов.

– «Редактор, редактор»! Что мне, за всех писать самому, что ли? – буркнул Одинцов.

– Ну ладно, – сказал Трубачёв, – сегодня соберём редколлегию.

– Ребята! – закричал Одинцов. – После уроков – редколлегия. Сейчас же давайте заметки в стенгазету!

– А о чём писать? Что писать? – раздались голоса.

– Пишите о чём хотите!

– Моё дело сторона! Я стихи дала, – вскочила Синицына.

– Я тоже одну заметку написала, – сказала Зорина, оглянувшись на подруг.

– А я не умею ничего – я не писатель, – заявил Петя Русаков.

– Мазин! – крикнул Васёк.

– Чего?

– Пиши заметку!

– Хватит с меня географии.

Ребята захохотали:

– Он теперь с Трубачёвым рыбу возит!

– В Белом море купается!

– У него на Северной Двине крушение произошло!

– Эй, Мазин!

– Ребята, без шуток! – сказал Васёк. – Кто ещё заметку даст?

– А чего Трубачёв командует? Пускай сам тоже напишет! – крикнул кто-то из девочек.

– И напишу! – покраснел Трубачёв. – Сегодня же. Кто ещё?

В классе стало тихо.

– Я дам рисунок, – сказал Малютин.

– Кто ещё? – повторил Васёк.

Над партами поднялось несколько рук. Одинцов сосчитал.

– Хватит, – облегчённо сказал он и сел на своё место.

* * *

На большой перемене Васёк вместе с ребятами вышел на школьный двор. Ребята сейчас же затеяли перестрелку снежками, но Васёк потихоньку удалился в самый угол двора и, засунув руки в карманы пальто, стал ходить по дорожке вдоль забора. Его беспокоила заметка, которую он обещал сегодня же дать в стенгазету. Он завидовал Одинцову, который легко справлялся с такими вещами.

«Он, может, вообще будущий писатель, а я, наверно, архитектор какой-нибудь – о чём мне писать? – Васёк сердился на всех и на себя. – Если б я ещё дома сел и подумал, а так сразу – какая это заметка будет!»

Он слышал весёлые голоса и хохот ребят, видел, как ожесточённо нападали они друг на друга, как шлёпались о забор и разлетались белые комочки снега.

«Бой с пятым классом. Наши дерутся. А я здесь…»

– Трубачёв, Трубачёв, сюда! – нёсся издали призыв Саши.

Закрываясь руками, он боком шёл на врага, сзади него стеной двигались ребята из четвёртого «Б», и даже девочки поддерживали наступление, обстреливая неприятеля со стороны.

– Трубачёв!..

Васёк рванулся на призыв, но вдруг остановился, круто повернулся спиной к играющим, присел на сложенные у забора брёвна и вытащил из кармана бумагу и карандаш.

Несколько любопытных малышей вприпрыжку подбежали к нему.

– Куда? Кыш отсюда! – грозно крикнул на них Васёк и, устроившись поудобнее, решительно написал:


«В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ

Ребята! Ничего нельзя делать в последнюю минуту, потому что торопишься и ничего толком не думаешь. Эту заметку я мог бы написать дома, а сейчас пишу на большой перемене. Последняя минута – самая короткая из всех минут, а сейчас я вспомнил, что мог бы о многом написать – о дисциплине, например. Но в школе уже звонок, а заметку я обещал дать во что бы то ни стало, и получилось у меня плохо. Давайте, ребята, ничего не будем оставлять на последнюю минуту!

В. Т р у б а ч ё в».


Васёк решительно свернул листок и зашагал по тропинке.

– Одинцов, прими заметку, – не глядя на товарища, сказал он.

– Уже? – удивился Одинцов, вытирая шарфом мокрое, разгорячённое лицо. – Я так и знал, что ты пишешь! А мы тут пятых в угол загнали. Как окружили их со всех сторон – и давай, и давай! Сашка орёт: «Трубачёв! Трубачёв!» Слышал?

– Слышал… я на брёвнах сидел, – с сожалением сказал Васёк. – Сам себя наказал… да ещё написал плохо…

– Плохо? Посмотрим, – важно сказал Одинцов, пряча заметку. Он почувствовал себя ответственным редактором. – Плохо, так исправишь.

– Отстань, пожалуйста! Я и эту-то наспех писал, когда мне исправлять её? Не на уроке же! – рассердился на товарища Васёк. – Плохо – не бери. Вот и всё!

– С Митей решим, что брать, а что нет. Материала хватит, – независимо ответил Одинцов и, увидев Лиду Зорину, подошёл к ней.

Васёк уселся на свою парту и заглянул через плечо в тетрадку Малютина. Тот, глядя на картинку в книге, писал крупными буквами незнакомые слова.

– По-каковски это? – спросил Васёк.

– Немецкий у меня сегодня после школы. Я в группу хожу, пояснил Сева.

– А зачем это тебе? Ведь у нас английский учат.

– Немецкий тоже надо знать, – просто ответил Сева.

– Всех языков не изучить!

Сева хотел что-то возразить, но Васёк был зол и повернулся товарищу спиной.

«И зачем это я такую дурацкую заметку дал? Может, лучше назад взять, а то все надо мной смеяться будут. Пойти к Одинцову?»

Но к Одинцову он не пошёл, сомневаясь, что лучше: не выполнить обещание или осрамиться с плохой заметкой.

* * *

В пионерской комнате шла оживлённая работа. Ребята складывали по порядку номера журналов и подшивали «Пионерскую правду», чтобы передать в школьную библиотеку.

Васёк покрывал лаком рамку для стенгазеты.

«Вот это по мне», – думал он, с удовольствием макая кисть в густой лак.

Митя сидел за столом, просматривая заметки для стенгазеты.

– Это всё у тебя? – спросил он Одинцова, приглаживая пальцами светлые волосы. – Маловато, плохо шевелитесь!

– Многие только сегодня дали, – виновато сказал Одинцов. – Вот Лида Зорина дала заметку, и Трубачёв, и ещё несколько ребят… – Он подвинул к Мите новую пачку бумаг.

– А, ещё есть! – обрадовался Митя. – Давай, давай!

Нюра Синицына вбежала в комнату и, оттолкнув Одинцова, положила на стол вырванный из тетрадки лист.

– Вот, Митя! Я стихи написала, а Одинцов не берёт. Он думает, что если он редактор, так может распоряжаться. А стихи очень хорошие, мои родители даже в «Пионерскую правду» послать хотели!.. – затрещала, размахивая руками, Синицына.

– Стоп, стоп! – остановил её Митя. – Экая ты мельница!

– Вот она всегда так! – возмущённо сказал Одинцов. – Кричит только, а у самой голова ничего не работает. Вот прочти, что она тут написала.

– «Что написала, что написала»!.. – передразнила его девочка.

– Сядь и помолчи! – потянул её за рукав Митя. – Сейчас разберёмся. Я уже говорил тебе, Одинцов, что такие спорные вещи надо решать сообща.

Васёк оставил работу и подошёл к столу.

– Мы всей редколлегией проверяли. Тут она Лермонтова и Пушкина списала, да ещё сама между ними втёрлась! – сердито сказал он.

– Неплохо попасть в такое соседство! – засмеялся Митя. – Сейчас посмотрим, что у неё получилось. Он громко прочёл:


Уж небо осенью дышало,

А я учёбу начинала.

Взяла тетрадки и пошла,

Так я учёбу начала.


– Тьфу! – не выдержал Одинцов.

– Вот он всегда на меня нападает! – пожаловалась Синицына.

– Да потому нападаю, что глупо! Противно…

– Потише, потише, – сказал Митя. – Плохо ведёшь себя, Одинцов! Так не годится: лишний спор заводишь и мне не даёшь прочитать до конца.

Одинцов замолчал.

Митя начал читать сначала:


Уж небо осенью дышало,

А я учёбу начинала.

Взяла тетрадки и пошла,

Так я учёбу начала.

Белеет школа одиноко

В тумане неба голубом,

Идти мне в школу недалёко —

На крайней улице мой дом.

Мои родители давали

Мне на прощание совет:

«Учись ты, Нюра, хорошенько —

В награду купим мы конфет».


М-да… – задумчиво протянул Митя и посмотрел на Синицыну. – Плохо. Очень плохо!

– А почему плохо? Рифма есть, всё есть, – забормотала Синицына, поглядев на всех.

Митя ещё раз пробежал глазами стихотворение и тяжело вздохнул:

– Почему плохо? Прежде всего по мысли плохо. Ты вот пишешь о себе:


А я учёбу начинала.

Взяла тетрадки и пошла…


А родители тебе за эту учёбу обещали конфет.

Ребята фыркнули.

– А ещё Пушкин и Лермонтов тут у неё!

– Вот уж ничего подобного! – сказала Синицына.

– Ну как же ничего подобного? – улыбнулся Митя. – Вот смотри:


Уж небо осенью дышало,

Уж реже солнышко блистало…


Чьё это?

Синицына раскрыла рот, чтобы что-то сказать.

– Постой. Дальше посмотрим:


Белеет парус одинокий

В тумане моря голубом…


Это чьё?

– Во-первых, у меня не парус, а школа белеет…

Одинцов громко фыркнул. Митя рассердился:

– Одинцов, ступай займись подшивкой газет! Стыдно! Большой парень – и не умеешь себя в руках держать. Ступай!

Одинцов нехотя отошёл от стола.

– А ты, Нюра, сядь. Мы с тобой сейчас разберёмся хорошенько.

Синицына надулась и с упрямым лицом присела на кончик стула.

– Что она там – всё спорит? – спросил Одинцова Булгаков.

За столом Митя что-то говорил, не повышая голоса, но часто поднимая вверх брови и разводя руками.

Нюра сидела красная, надув губы. Ответы её становились тише, спокойнее, потом она встала, взяла со стола листок и молча прошла мимо ребят.

– Поняла наконец, – улыбнулся Васёк.

– Сейчас мне нахлобучка будет, – сказал Одинцов.

– Ребята! – Митя постучал по столу. – Если мы будем высмеивать человека, тогда как мы обязаны по-товарищески объяснить ему его ошибки… – Он строго посмотрел на присмиревших ребят.

– А чего ж она… – вспыхнул Одинцов.

Васёк вспомнил свою заметку: «И правда, если над каждым смеяться, никто и писать не будет».

Когда Митя кончил, он подошёл к нему и сам сказал:

– У меня тоже как-то нескладно получилось с заметкой.

– Сейчас будем читать, – сказал Митя. – У ме-ня остались три заметки: Одинцова, Зориной и твоя.

Одинцов услышал свою фамилию и насторожился. У него был важный и ответственный раздел – «Жизнь нашего класса». Выбранный единогласно, он очень строго относился к своей работе и не пропускал ни одного случая или события, взволновавшего класс. Теперь он тоже дал заметку под заголовком: «В классе было грязно».

Митя внимательно просмотрел её, улыбнулся и написал: «Принять». К статье Зориной он отнёсся очень серьёзно. Зорина писала о дружбе мальчиков и девочек и заканчивала так:


«Многие мальчики говорят: „Мы, ребята, между собой всегда поладим – кому надо, и тумака дадим. А девочку за косу дёрнешь – и то она обижается; значит, с девочками и дисциплину подтянуть нельзя“. А я считаю, что это неправильно, и тумака давать совсем необязательно, только с девочками надо разговаривать по-дружески, а не высмеивать их. Девочкам тоже не надо пересмеиваться и поддразнивать ребят, а у нас есть такие ехидные – это тоже неправильно. Мы росли вместе, учились вместе с первого класса, давайте будем дружить. Я стою за дружбу девочек с мальчиками. Не надо никого обижать и пересмеивать.

На страницу:
5 из 6