Дети Зари. Книга первая. Смех единорога

Это было вчера. А сегодня она пойдет в архив и будет общаться с Юстасом как с добрым приятелем и коллегой. Он парень неглупый, все поймет. Очень хотелось верить, что она ничем его не обидела… Как и того немецкого дипломата, герра Кристофа, которого оставила в одиночестве досматривать нудную оперу…

Вспомнив о побеге Лии и собственном постыдном соучастии, Эмма вспомнила и о родителях, которым обещала звонить почаще. Сразу же и позвонила.

Трубку снял папа. Ну все, сейчас начнется!

– Эмма, скажи мне только одно: ты знала, что твоя сестра собирается удрать с этим чертовым киношником в его чертов Париж? – пророкотал папа, не тратя время на прелиминарные слушанья, выражаясь его же профессиональным языком.

– Узнала за несколько часов до вылета.

– Так какого черта ты мне не сказала?! Я бы успел перехватить эту чертовку! – сквозь папин рев каким-то чудом проступали деликатные мамины намеки на слишком большое количество чертей. Но это было, пожалуй, единственное ругательство, которое позволял себе отец. По крайней мере, при дамах.

– Как раз поэтому – чтобы ты ее не перехватил! – пояснила Эмма, поражаясь собственной дерзости: начинали сказываться навыки самостоятельной жизни.

Из трубки донеслось сопение и пыхтение, но уже никакого чертыханья. Затем раздался мамин голос, хорошо поставленный и невозмутимый:

– Что такого ты сказала отцу, дорогая, от чего он потерял дар речи?

– Что мы с Лией очень любим вас, тебя и папу, но мы уже взрослые.

– Ну да, второй пункт он иногда забывает… Ладно, доченька, как у тебя дела?

Эмма вкратце поведала родителям, как устроилась и чем занимается: она не сомневалась, что мама включила громкую связь. Затем выслушала отчет о делах, которые родители за неделю переделали на даче. Им было все равно чем заниматься, лишь бы вместе. На этой позитивной ноте и попрощались, договорившись снова созвониться через пару дней.

Эмма глянула на часы – пора собираться на работу.

Неспешно одеваясь и причесываясь, она продолжала размышлять: возможно ли в принципе все делать по-своему, при этом никого не раня?

Существует же универсальная максима: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. «Золотое правило нравственности» – Эмма где-то услышала его или прочла еще в детстве. Или «доброму везде добро» – так говорила бабушка Вера, самый светлый человек из всех, кого она знала. Родившись в Воркуте, в лагере для политзаключенных, в семнадцать лет Вера каким-то чудом – с Божьей помощью, как любила повторять она сама – поступила в столичный мединститут, где и познакомилась с будущим мужем, Павлом Ристичем. А вскоре у них родился сын Виктор. Дедушку Эмма, увы, не знала совсем, как и родителей мамы – они все рано умерли. Но ничто так не помогало ей в минуты слабости, как воспоминания о бабушке.

По сути, она и вырастила их с Лией. Папа женился поздно, уже под сорок, все присматривался. Зато встретив Анну, Виктор сделал ей предложение на третий день знакомства. Анюта была моложе его на двадцать лет, училась в музыкальном училище и подрабатывала уборщицей. Родители ее были педагогами, жили в Ярославле, оба скончались в один год, едва Анюта окончила школу. Бабушка Вера приняла невестку, как родную дочь…

Мама с папой души не чаяли друг в друге. Они часто уезжали куда-нибудь вдвоем, а дочки-близняшки оставались на попечении бабушки и выросли почти незаметно для родителей. Может, поэтому папа до сих пор считал их детьми и так старался устроить жизнь легкомысленной Лии. За тихую домоседку Эмму ему незачем было беспокоиться…

Ее размышления прервал звонок мобильного. Лия, легка на помине!

– Доброе утро, сестричка! – пропела в трубку беглянка.

– У меня-то утро, – согласилась Эмма. – А ты зачем поднялась в такую рань?

– О да-а-а… – зевнула Лия. – Я уже на съемках. Оскару нужен особый свет, lumière spécial, понимаешь?

– Bien sûr! Вижу, у тебя все в порядке?

– Tout va bien! – подтвердила сестра. – А ты как, справляешься одна?

– Профессор опекает – я тебе о нем рассказывала.

– Только профессор?

– Больше ни с кем не успела познакомиться! – Эмме не хотелось рассказывать о Юстасе, Лия сразу начала бы ее дразнить. – Кроме библиотеки, никуда и не хожу.

– Ты хоть по городу прогуляйся, а то зачахнешь от архивной пыли.

– Да там ни пылинки… Кстати, я только что говорила с родителями.

– Папа все еще дуется?

– Есть немного.

– Ладно, – вздохнула Лия, – вечером после съемок позвоню и покаюсь – может, простит… Все, меня зовут! Целую, au revoir! – и Лия отключилась.

Эмма была совсем не прочь прогуляться по красивому старому городу. Хотя одной бродить по улицам как-то некомфортно… Нет-нет, сестра права: пора вылезать из кокона грез и начать жить реальной жизнью!

Она снова отворила шкаф в прихожей. Придется надевать белый плащ. Идти недалеко, авось не промокнет.

***

Ветер то и дело налегал на лобовое стекло, а не преуспев, вымещал досаду на деревьях вдоль тротуаров: беспощадно рвал едва начавшие желтеть листья и охапками швырял в лужи. Ирвин внимательно вел тяжелый кроссовер, стараясь не забрызгать прохожих. На подъезде к Государственной библиотеке людей было немного: пока только служащие спешили на работу, читателей начнут впускать через час.

Вот и хорошо, подкараулит девушку у входа. В архив ведь запросто не попадешь, придется потом ждать до вечера.

Сворачивая на парковку, Ирвин заметил тонкую женскую фигурку в белом плаще с капюшоном. Напротив служебного входа растеклась широченная лужа, и женщина осторожно пробиралась по узкой полосе тротуара, одной рукой придерживая полы плаща, в другой сжимая маленький кожаный портфель. Ирвин сбавил ход, пересекая лужу, дабы не забрызгать даму в столь неподходящем для осени одеянии, как вдруг из-за живой изгороди у дороги выскочила собака и метнулась ему наперерез.

Ирвин резко вывернул руль, глупая дворняга с перепугу завертелась на месте, а сноп брызг из-под колес обдал женщину в белом – она успела лишь прикрыть портфелем лицо. Выскочив из машины, Ирвин бросил быстрый взгляд на пса – тот улепетывал обратно в кусты, целый и невредимый – и повернулся к единственной пострадавшей. Женщина растерянно оглядела безнадежно испачканный плащ, затем достала из кармана кружевной платочек и стала вытирать портфель. Капюшон сполз, открывая лицо, но еще за секунду до этого Ирвин понял: она! Перед ним стояла девушка, которую он искал двадцать лет.

Эмма подняла на него испуганный взгляд. Казалось, она сейчас заплачет и убежит.

– Ради бога, простите! – быстро сказал Ирвин по-русски. – Я так виноват!

– Вы не виноваты, – неожиданно возразила Эмма мягким, чуть охрипшим голосом. – Я видела, это все из-за собаки. Вы… вы спасли ей жизнь!

«Поразительно! – изумился Ирвин. – Я облил ее грязной водой с головы до пят, а она выставляет меня чуть ли не героем!»

– Но ваш плащ…

– Может, удастся отмыть. Попрошу у сотрудников мыло и губку…

– Позвольте, я отвезу ваш плащ в химчистку.

– Что вы, не стоит беспокоиться!

– Но это самое разумное решение.

Тут Эмма окончательно растерялась – аргумент-то был весомый – и совсем уж беспомощно призналась:

– Мне неловко вас затруднять…

– Я настаиваю, – очень вежливо сказал Ирвин.

И она сдалась.

– Ладно… А там быстро почистят?

– Договорюсь. Как долго вы пробудете в библиотеке?

– До пяти…

– В 17.00 буду ждать вас в фойе. С плащом или на плаще.

Эмма улыбнулась, оценив каламбур, и уже повернулась к двери, но вдруг опомнилась, стала расстегивать пуговицы одной рукой, поскольку в другой держала портфель. Ирвин помог девушке снять мокрый плащ, проводил до служебного входа и открыл перед ней дверь.

– Au revoir, mademoiselle! – он учтиво наклонил голову.

– Au revoir, monsieur, – ответила она и скрылась за дверью.

«Милое, доверчивое, беззащитное создание!» – подытожил результаты разведки Ирвин, возвращаясь к машине.

Интермедия 1. Джейн

(фрагмент из романа «В поисках Прекрасной Дамы»)

Она уходила…

И не уходила…

Она парила между небом и землей.

Медсестры, уверенные, что умирающая не может их слышать, жалостливо переговаривались.

– Бедняжка! Кому захочется умирать в такие годы – ведь ей еще и тридцати нет. Ни одного целого органа, считай, не осталось, а все за жизнь цепляется, – удивлялся молодой, высокий и бодрый голос.

– Это потому, что дети у нее маленькие – не может оставить! – пояснил второй женский голос, грудной, сочувственный.

– Так детей вроде бы родственники разобрали сразу после похорон мужа! – возразил первый, высокий.

– Старших девочек разобрали. А младшая совсем одна осталась…

– Как одна?

– То ли никаких родственников у нее нет, то ли есть, но никто не готов взять ответственность. Это же ребенок, не хомячок какой-нибудь – не отдашь соседям, когда наиграешься… Так что скоро ее заберут из больницы в приют, а там, глядишь, удочерят добрые люди. Девчушка и знать не будет, что приемная: она же еще совсем кроха!

– А сколько ей?

– Годик всего… Представляешь, мать все еще грудью ее кормила! Мне сестра из детского отделения жаловалась, что малышка первые несколько дней не ела ничего, только плакала, заснуть никак не могла. Вот мать и мучается, никак уйти не может!

– А девочка-то целехонькая осталась, ну не чудо ли! – подивился высокий голос. – Отец на месте погиб, мать – тоже никаких шансов, а на малышке – ни царапинки!

– Она спала на заднем сиденье, – пояснил сочувственный. – Поздно уже было, родители поехали за старшими дочками – они вроде как были в гостях… Ангел-хранитель уберег детей, это точно!

– Так что же он малышку никак не пристроит, этот ангел-хранитель!

…Действительно, кто же еще поможет, если не ангел?!

Вот она и ждала, паря между небом и землей…

– Ты слышишь меня, Джейн? – вдруг позвал совсем другой голос, мужской, очень низкий, но мягкий, приятный – и вызывающий доверие. – Вижу, что слышишь… Я приехал забрать Анну. Я нашел для нее новых родителей. Можешь быть спокойна: это очень хорошие люди. У них нет своих детей, и они будут счастливы вырастить Анну. Оба работают в школе и смогут дать малышке хорошее образование. А главное…

Внезапно мужской голос стих, и она испугалась – почему он замолчал, неужели ушел? Затем послышались другие голоса, приглушенно спорящие. Но низкий властно сказал: «Мне нужна всего минута, доктор!» и в наступившей тишине неспешно продолжил:

– Джейн, ты должна знать главное: женщина, которая станет матерью для твоей младшей дочери, ни тебе, ни ей не чужая – она твоя троюродная сестра. Она почувствует родную кровь и будет любить Анну, как свое собственное дитя… И все в жизни твоей малышки будет прекрасно. А я всегда буду ей помогать – это я тебе обещаю! – голос немного помолчал, затем едва слышно добавил: – Уходи с миром, моя девочка.

И она ушла…

Глава 4. Двое и душа города

Эмма то и дело поглядывала на часики в изящном серебряном браслете – подарок родителей на совершеннолетие. Ей казалось предельно важным быть в фойе библиотеки ровно в 17.00, чтобы учтивый господин не посчитал ее безалаберной. Она легко прощала другим неспособность к пунктуальности, но сама никогда не опаздывала – не дай бог заставит кого-то себя ждать.

Лия, наоборот, опаздывала всегда и всюду, дабы эффектно явиться, когда все уже в сборе. И наставляла свою слишком правильную сестру, что приходить вовремя на свидания – моветон, поскольку мужчина должен потомиться в ожидании.

– Потомиться? – смеялась Эмма. – Аки каша в русской печи?

– Именно! Только если мужчина доведен до нужной кондиции, свидание можно считать романтическим. Во всех остальных случаях это деловые переговоры.

И почему Эмма вдруг вспомнила тот старый разговор с сестрой? Потому что условилась встретиться с человеком после работы в фойе? Но ведь это никакое не свидание! Они ведь даже не знакомы! Растерявшись, она убежала так быстро, что не дала ему возможности представиться. Поэтому теперь про себя называла незнакомца «великолепным господином» – такое сильное впечатление он на нее произвел.

Так вот, великолепный господин был так любезен, что вызвался сдать в химчистку ее плащ – видимо, и вправду считал себя виновником досадного происшествия. Хотя она своими глазами видела: это все глупый пес! Большинство водителей преспокойно поехали бы дальше своей дорогой. А этот – такой благородный! Или в данном случае правильнее было бы сказать «хорошо воспитанный»? Наверное, второе. Однако слово «благородный» ему особенно подходило – так казалось Эмме…

Она очнулась, только когда библиотекарши позвали ее пить чай. Как, уже обеденный перерыв? Сколько же времени она просидела над одной страницей? И вообще, дался ей этот незнакомец! Заберет у него свой плащ, вежливо поблагодарит и уйдет – и больше никогда его не увидит…

– Что-то вы сегодня молчаливая! – заметила Регина, полная блондинка средних лет, наливая Эмме чашку зеленого чая.

– И бледная! – подхватила Альма, поджарая седовласая дама. – Уж не больны ли вы, деточка? Погода у нас переменчивая, климат влажный… – она накинула московской гостье на плечи шаль, которую буквально вчера, на глазах у Эммы, закончила вязать.

– Благодарю! – Эмма улыбнулась обеим. – Со мной все в порядке, правда…

– Вот, добавьте в чай – липовый, с нашей пасеки! – Регина водрузила на стол трехлитровую банку меда. – А еще вам необходимо больше гулять! – Пройдитесь по Старому городу, посмотрите, какие красивые у нас храмы. Это памятники архитектуры мирового значения!

– Да, я читала…

– Читала! – Регина укоризненно покачала головой. – Вы должны увидеть это своими глазами, иначе не поймете ничего, даже если изучите весь наш архив!

– Я обязательно посмотрю город, – пообещала Эмма, поспешно глотая чай. – Сразу после работы.

– Только оденьтесь потеплее, деточка, при таком ветре простудиться недолго, – предупредила заботливая Альма.

«Я бы с радостью погуляла и охотно оделась бы потеплее, – мысленно парировала Эмма, возвращаясь за письменный стол. – Но пока это немного… проблематично!»

Поскольку проблема не могла быть решена сиюминутно, она заставила себя сосредоточиться на работе. Осталось просмотреть еще пять из девяти томов «Истории» Теодора Нарбута, изданной в первой половине ХIХ века. В трудах польского историка она неожиданно нашла то, что искала. Это было ее личное историческое открытие! За которое, впрочем, следовало благодарить скорее Нарбута-поэта, чем Нарбута-историка.

Юстас, кстати, тоже был молчаливее обычного. Появился уже после полудня, сухо поздоровался со всеми и нырнул за свой стол, отгородившись от зала кипами подшивок довоенных газет. Но в конце концов не выдержал: проходя мимо Эммы с очередной подшивкой, заглянул ей через плечо.

– Ага, вы тоже поддались чарам старого доброго Теодора? В прошлом у него было немало последователей. Если интересно, я подберу вам несколько оригинальных монографий.

– Спасибо, Юстас, может быть, завтра, – ответила она. – Сегодня уже не успею…

Противоречивые сведения о мифологии балтийских славян увлекли Эмму на оставшиеся послеобеденные часы, но ровно в 17.00 она вышла в фойе библиотеки. Великолепный господин был уже там: сидел на угловом диванчике, сложив руки на груди и погрузившись в раздумья. Она это сразу отметила – что он просто сидит и думает, а не смотрит в экран смартфона: такое теперь редко увидишь…

Незнакомец встал, едва Эмма сделала шаг в его сторону.

– Добрый вечер! – сказал он своим необычным голосом – очень низким, одновременно спокойным и властным.

Однако плаща у него не было.

– Добрый вечер. А где… – Эмма вопросительно изогнула брови.

– Сказали, деликатная чистка, приходить к закрытию, – пояснил великолепный господин. – В связи с чем у меня предложение…

– Да? – растерянно отозвалась она: придуманная ею схема действия рушилась на ходу.

– Для начала позвольте представиться: Ирвин! – он слегка поклонился.

– Эмма, – она едва удержалась, чтобы не присесть в реверансе.

Предложив Эмме руку, Ирвин повел ее к выходу через просторное фойе. Она шла, не помня себя от волнения, а великолепный господин продолжал говорить, обращаясь к ней вежливо, но с каким-то особым теплом, будто они были давними приятелями:

– Вы весь день провели на работе, Эмма, наверняка устали и проголодались. Предлагаю зайти в кафе и там обсудить наши дальнейшие действия.

И Эмма согласилась. Но почему? Она ведь никогда и никуда не ходила с малознакомыми и тем более незнакомыми мужчинами! Неужели настолько дорожила нелепым плащом? Или просто не смогла противостоять уверенному тону, которым было сделано предложение?

Дождь продолжал накрапывать, а неугомонный ветер по-прежнему хозяйничал на улицах города. Однако Ирвин подогнал «форд» к самому выходу, Эмме даже зонтик не понадобился. Она села рядом с водителем. В салоне было тепло, приятно пахло натуральной кожей и чем-то вроде вишни.

– Куда едем? – спросил Ирвин. – У вас есть предпочтения?

– Если честно, я тут ничего не знаю. Не было времени осмотреться.

– Я тоже не знаю – только вчера приехал. Значит, будем выбирать наугад.

И Эмма снова согласилась. И даже начала потихоньку расслабляться. Этот человек как-то странно действовал на нее: дразняще и вместе с тем успокаивающе. Властный голос, конечно же, настораживал, но учтивые манеры – естественно учтивые, без лицемерия и лести – тут же сглаживали напряжение.

Он умел выбирать. Не прошло и десяти минут, как они уже сидели в ресторанчике национальной кухни. Эмма заказала салат и картофельные оладьи, Ирвин, недолго думая, то же.

Ели не спеша. Ирвин рассказывал забавные истории из своих странствий, так или иначе связанные с национальными блюдами разных стран. Эмма слушала и смеялась. Впервые в жизни ей было так комфортно с незнакомым человеком. Почти незнакомым. Ирвин представился антикваром и добавил, что много путешествует в поисках интересных предметов старины.

Когда подали ароматный чай с чабрецом, он вдруг сказал:

– Знаете, Эмма, ваш плащ… Мы его, конечно, заберем из химчистки, однако – не сочтите за дерзость! – он не слишком хорош в непогоду.

Эмма почувствовала, как лицо ее заливается краской: они что, сговорились все?! Однако спутник ждал ответа.

– Я не ожидала такого резкого похолодания, – нехотя призналась она, – и не успела приобрести ничего более подходящего.

– Тогда, быть может, прямо сейчас поедем и купим?

– Спасибо, но мне неловко. Вы и так потратили на меня полдня.

– Сегодня я полностью в вашем распоряжении – у меня нет никаких других дел. Честное слово!

Ну как было ему не поверить? И Эмма поверила. И опять согласилась на его предложение. Только к чаю почти не притронулась – что не ускользнуло от пытливого взгляда нового знакомого.

– Вас что-то беспокоит? – прямо спросил Ирвин, когда они вышли из ресторанчика и направились к машине.

– Нет-нет… То есть, да… Понимаете, я не люблю ходить по магазинам.

– Вот как?

– Просто редко нахожу там одежду на свой вкус.

Объяснять, почему она не в ладах с модой, Эмма не стала: распространяться на тему собственного стиля было как минимум нескромно. Но поощренная внимательным взглядом собеседника, добавила:

– А еще продавцы… Только зайдешь в магазин, сразу начинают предлагать, расхваливать: «Примерьте вот это, вам очень подойдет!». А я не хочу примерять, я знаю, что мне не подойдет… А сказать, чтобы оставили меня в покое, как-то неловко. В общем, это такая мука!

– Понятно, – сказал Ирвин, усаживая Эмму в машину.

– Что вам понятно?

Реплика прозвучала резковато, но великолепный господин словно и не заметил этого. Он сел за руль, пристегнулся, повернул ключ зажигания и только тогда пояснил:

– Понятно, что вы предпочитаете индивидуальный пошив. Уверен, в этом славном городе найдется то, что вам нужно.

И «форд» плавно двинулся в сторону центрального проспекта.

То, что по мнению Ирвина, было ей нужно, нашлось через несколько минут. Эмма оторопела, прочитав вывеску на здании, перед которым он припарковал машину. Даже Лия нечасто позволяла себе заглядывать в дома моды: чего без толку слюной капать? Но когда Ирвин открыл перед ней высоченную зеркальную дверь, она послушно вошла.

Из глубины салона, пропахшего дорогими духами, выплыла женщина в элегантной форме консультанта и предельно корректно поинтересовалась, чем может быть полезна.

– Пальто для дамы, будьте любезны, – сказал Ирвин, кивнув на оробевшую спутницу.

– Пройдемте сюда, пожалуйста! – женщина позвала за собой Эмму и, пока они шли в нужный отдел, успела уточнить, какой цвет и фасон она предпочитает. Ирвин остался в приемной угощаться предложенным кофе.

Эмма следовала за консультантом с гордо поднятой головой, устремив взгляд строго вперед: просто не смела смотреть по сторонам. Здесь не то что пальто, носовые платки стоили бешеных денег. Но потом вспомнила невозмутимого Ирвина и его ироничное, как ей показалось, «понятно», и внутри у нее вдруг что-то вскипело и прорвалось, сминая многолетие нагромождения комплексов.

«А почему я не могу себе позволить? Что мне мешает? Денег на карте должно хватить, я же почти не тратила…».

Через четверть часа они вернулись в приемную. Ирвин пил кофе и созерцал изысканную цветочную композицию на подставке.

– Прекрасно! – сказал он, едва глянув на Эмму, и снова кивнул консультанту: – Остальное, пожалуйста.

– Разумеется! – женщина увела безропотную клиентку в другую сторону.

Единственная заминка произошла, когда Ирвин достал из кармана пиджака банковскую карту.

– Что вы, я сама! – запротестовала было Эмма.

Но он с улыбкой прервал ее:

– Сегодня я делаю подарки. Представьте, что я ваша фея-крестная…

Вот уж действительно неотразимый аргумент! Фея-крестная – какая нелепость… Однако Эмма снова сдалась и приняла дорогущий подарок от практически чужого человека. В третий раз за полвечера она нарушила собственные принципы, согласившись на то, что искренне считала неприличным. Это должно было ее насторожить, напугать, остановить… Но не насторожило, не напугало, не остановило.

Они вышли на улицу. Было все так же сыро, но Эмма чувствовала себя великолепно. А как еще можно чувствовать себя в длинном, до пят, сизо-синем пальто из кашемира и вишневых ботильонах? Голову ее прикрывал шелковистый палантин на полтона светлее обуви. Одно слово, красота! Как ни банально было это сравнение, она ощущала себя Золушкой на балу. Только не с принцем, нет. С кем-то, кому вздумалось поиграть в фею-крестную.

Когда они, наконец, забрали не нужный более плащ из химчистки, уже темнело. Дождь стих, ветер угомонился. Влажные тротуары заманчиво мерцали, отражая огни витрин и уличных фонарей.

– Прогуляемся? – предложил Ирвин.

– С удовольствием!

Разве найдется в мире женщина, которой не хотелось бы выгулять обновку?

Вдоль элегантного проспекта высились нарядные здания, сплошь модерн и неоклассика. Но стоило только свернуть за угол, и Эмма с Ирвином оказались в самой старой части города.

Они гуляли и разговаривали. Вернее, теперь говорила она, а он внимательно слушал, лишь время от времени задавал очень правильные вопросы. Он будто чувствовал, что для нее важно.

Сначала Эмма откровенно призналась новому знакомому, что обожает ночные города. Особенно те, что сохранили свой многовековой облик.

– В темноте не видно настоящего, – как умела, пояснила она. – Вот идешь по такой средневековой улочке – и никаких реклам, автомобилей, витрин со всякими современными штуками. Фонари горят, конечно, но заметьте – высвечивают исключительно архитектурные прелести! Темнота стирает грани реальности, и ты как будто попадаешь в другой мир…

– В прошлое? – уточнил Ирвин.

– Не совсем. Скорее, в безвременье. Какое-то особое пространство, где обитает душа города.

– Душа города?

– Я это так называю. Как вам объяснить… Это вроде как сама суть города: образ, проекция в тонком мире…

– Божественная идея, парящая над грубым миром вещей? – Ирвин внезапно остановился и указал на фонарь, тень от которого падала им под ноги.

– Именно! – Эмма удивилась: она впервые встретила человека, который сходу понял ее туманный образ и даже сумел облечь его в подходящие слова. – Вы очень верно подметили!

– Допустим, это подметил не я, а Платон…

– И он был прав, я считаю!

– Кто, Платон? – в глазах Ирвина мелькнули веселые огоньки. – Это же чистой воды идеализм!

– И что в нем плохого, в идеализме? Если бы потом материалист Аристотель не увел западную цивилизацию топкими окольными тропами, возможно, человечество давно бы уже вышло на путь истинного познания…– воодушевленно начала Эмма, но заметила, что собеседник улыбается, и осеклась. – Вы не согласны?