Глас вопиющего в пустыне

В этой деревне я поняла, что так называемое ДОБРО – это очень и очень спорная категория. Эти люди меня считали просто дурой, которую можно обчищать и обманывать, обирать на каждом шагу. Так вот, когда мы приехали в том незабываемом марте, никто из них не принес мне НИКОГДА И НИЧЕГО, хотя они были в свое время «облагодетельствованы» мной выше крыши. Впрочем, вру. Было такое: Ляля уехала за пенсией в Москву и задержалась на четыре дня, хотя это не было предусмотрено, я отдала последний хлеб Дэндику, и все четыре дня у меня во рту не было ни крошки. Единственный, кто это заметил, был пьяный мужик, местный алкаш. Он принес мне вонючей квашеной капусты и соленых грибов, из которых я сварила какое-то немыслимое варево, так и продержалась. Так что один человек все-таки попадет в царствие небесное, за то, что накормил голодного.

Но остальные… Ярче всех «сияла» «звезда» по прозвищу Комориха. Это был уникум, достойный исследования в каком-нибудь научном труде.

Когда мы приехали сюда впервые, она, под предлогом «помощи» (я действительно ничего не умела, это же понятно – я никогда в жизни не жила в деревне, которая требует специфических способностей и умений) втерлась к нам, при этом она, естественно, жаждала вынюхать, нельзя ли чем-нибудь тут поживиться. (Это, так сказать, был прагматический момент, а кроме всего прочего, деревенские вообще отличаются непомерным любопытством – наверное, от отсутствия достаточного количества впечатлений и событий, на которые так богат город.) И вскоре случай представился: когда мы уезжали на зиму, она подъехала на кривой козе, уверяя меня, что если я не перетаскаю все «добро» к ней, то, приехав, обнаружу пустую избу, и я, как последняя идиотка, перетаскивала к ней барахлишко, наверное, неделю. Надо сказать, что его было много, потому что как раз тогда, когда мы купили деревню, мы стали строить новую квартиру в Петербурге, и я решила, что не попру туда все это старое барахло, скопившееся за жизнь и у меня, и у Ляли, а куплю все новое, благо деньги были. Ну, все это было полной ерундой, конечно – всякие там вилки-ложки, подушки и прочее, но Комориха не побрезговала и этим – когда мы приехали весной, она ничего не отдала назад.

Это и теперь хранится на ее чердаке и греет ее черную и мелкую душу. (Очевидно, это деревенская разновидность Гобсека.). Дальше она уже таскала по мелочи – что под руку попадется, чему немало способствовало то обстоятельство, что я очень долго жила без забора. А в самый последний раз она удивила даже меня, уже ко всему привыкшую, как говорится, видавшую виды. Мне было лень таскать картошку (мешки были тяжелые) далеко, а Комориха живет по соседству. Дело было зимой, если бы я оставила все в подвале – оно пропало бы, а мне понадобилось надолго уехать. И уж чего-чего, а картошки-то у самой Коморихи в сто раз больше, чем у меня, так что мне и в голову не могло прийти, что она ее украдет. Но я плохо знала этого монстра. Картошка в этот раз была мной куплена у другой старухи, я набирала ее сама, естественно, выбрала самую крупную. Но каково же было мое удивление, когда я открыла мешки после их пребывания у Коморихи!!! Там находилась сущая мелочь – она не поленилась и подменила!!!

Но это, так сказать, частный и самый яркий случай в моей биографии, и то только, наверное, потому, что я географически нахожусь рядом с этой бабой – деревенским феноменом. Все остальные (за редкими исключениями) тоже не отличаются порядочностью и моральной чистоплотностью. Я до сих пор не могу привыкнуть, что, если к тебе пришел человек, то надо ходить за ним по пятам и следить за его руками. Почти каждый раз после посещения «гостей» из дома исчезает какая-нибудь вещь. За семь лет я так и не смогла приноровиться к местным нравам – каждый раз я удивляюсь и поражаюсь, что можно так любить всякую ерунду, чтобы жаждать ею обладать, не думая о своей бессмертной душе, да даже просто элементарно не задумываясь о том, что самое большое богатство человека – это его чистая совесть!

Ляля, когда еще была «в себе», говорила мне: «Ты слишком многого хочешь от этих людей». Может быть, она права, но тогда что же? Значит, это не люди? Значит, это пустые оболочки? Значит, все их предназначение на этой Земле – жрать, пить, и, извините, срать? В газетах и по ТВ давно уже говорят о том, что население России вымирает по миллиону в год. Иногда даже приводят леденящие душу данные, что по три миллиона. Все, что я увидела в деревне – наглядная иллюстрация этого: семь лет назад, когда мы только приехали, деревни были полностью населенными, теперь же, дай бог, если осталось по нескольку человек, и это не потому, что все вдруг подались в город – очень часто слышишь разговоры о том, что тот умер, другой умер, причем это не только дряхлые старушки, но и молодые мужики и бабы. И удивляться не приходится: некогда «великий народ – строитель коммунизма» спился и полностью дегенерировал.

…Та страшная весна, наконец, прошла, настало лето, и я смогла посадить огород – ведь, имея землю (а у меня ее было несметное количество, целых тридцать соток – мне никогда в жизни не суметь все это обработать!!!), стыдно остаться голодным! Уже в июле Ляля начала жаловаться, что я перекармливаю ее витаминами. «Что я тебе, коза, что ли – каждый день поедать по огромной миске салата!» А дальше жизнь вообще начала налаживаться – потратив страшное количество нервных клеток, мы продали лыткаринскую голубятню. Денег получили за это не так уж много, но я не умею их хранить – через три года я их, конечно, благополучно промотала. Зато мы два месяца путешествовали по Турции – я могу теперь сказать, что я очень неплохо знаю эту замечательную страну, которая с каждым годом живет все лучше и лучше.

Есть у меня приятель, Саша Круглов. Он, вообще-то, как писалось в какой-то книге, «не просто так мальчик» – он научный сотрудник Эрмитажа. И вот в пику Саше я совершаю какие-то смешные поступки, что, наверное, глупо, но тем не менее… Саша немножко сноб, то есть, не так уж немножко… «Когда я сидел на пляс де ля Конкорд ресторанчике, мы ели там устриц». И я, когда мы жили там в китайском квартале (впрочем, он был какой-то «арабско-китайский»), пошла в рыбный магазин и, поскольку я кое-как изъясняюсь по-французски, объяснила продавщице, что я русская и никогда не ела устриц. Магазин был, как в Лондоне книжный – там было ТАКОЕ… Одних только устриц было сортов, наверное, сорок – где уж мне выбрать среди такого коликчества, я уж не говорю о какчестве. Но продавщица вошла в положение. Бросив все, она стала «обслуживать» меня, но как обслуживать!!! Сначала она полчаса рассказывала мне (я половину, конечно, не поняла), кто такие эти устрицы и с чем их едят, то есть, КАК их надо есть, оказывается, это целая наука (буржуи проклятые!!!) – лимон там выжать, вино тоже не всякое подходит… Потом она сама выбрала мне дюжину, но я сказала, что дюжины этой гадости (я, конечно, не так грубо выразилась, а как-то более изящно) мне никогда не съесть, для начала надо бы поменьше (ну, кто его знает, может быть потом войду во вкус… правда, я в этом сильно сомневалась, и, как оказалось, не напрасно – на устрицы меня больше не тянуло никогда в жизни). Продавщица согласилась и положила мне полдюжины, а от себя добавила седьмую – в качестве, наверное, презента за свое долгое обслуживание, ибо я купила на копейку… Придя в свой убогий негритянский отельчик (и он-то был для нас слишком дорогим, потому что номер в нем стоил аж 60 франков, это целых 12 долларов в день!), я первым делом поставила видеокамеру, чтобы запечатлеть это событие, а все для того, чтобы утереть нос Саше Круглову – не он один такой отмеченный судьбой, не он один ест устриц!!! Ляля плевалась: «Какая гадость!» Надо сказать, что я ела их совершенно без энтузиазма – и правда, гадость… Ела и вспоминала нашего незабвенного Бориса Николаевича Ельцина, и тоже в связи с Парижем. Когда он в нем пребывал, советники начали убеждать его походить по ресторанам – «ведь это же гастрономическая столица мира!», на что он им очень резонно возразил, что он любит борщ и котлеты. И в тот момент, когда я ела устриц, я поняла, что я – родственная душа Бориса Николаевича.

И по турецкому побережью я решила проехать тоже потому, что по нему уже когда-то проехался Саша Круглов. Билеты до Антальи стоили 250 долларов, а путевка в дешевенький отель, куда входили, естественно, билеты, а также жратва (шведский стол) в течение двух недель – 180, поэтому понятно, что я выбрала. Дальше мы поехали самостоятельно, причем все русские, бывшие в этом отеле, испуганно говорили нам: «Вы что, с ума сошли? Куда вас несет – в полную неизвестность, вы же пропадете!» Это отличительная черта русского человека – он боится всего чужеземного, он уверен, что в других странах жить так же опасно, как и на его родине.

Напротив, это путешествие удалось на славу. Дело в том, что в Турции существует очень развитое автобусное сообщение, имеется много конкурирующих между собой автобусных компаний. Автобусы при этом чрезвычайно комфортабельные, обслуживание на очень высоком уровне, а стоит это сущие копейки – например, чтобы проехать из Кемера в Бодрум, на такси надо затратить долларов 200, а на автобусе – 10. Впечатляет?! И как в самолете, кормят вкусными вещами – пирожными, печеньем, и можно все время пить отличный горячий чай или даже кофе! Ждать их тоже недолго – автобусных линий и маршрутов очень много, в день по ним проходит множество машин. Нам бы так!

Мы были, как ни странно, единственными русскими, путешествующими таким образом, правда, попадались и американцы, и австралийцы, и новозеландцы, и канадцы. За два месяца мы посетили огромную прорву городов на побережье – и Мармарис, и Фетхие, и Измир, и даже побывали на острове Бозджаада, но больше всего мне запомнился красивенький городок Каш – он казался настоящим раем на Земле! И еще удивило, что в огромном измирском метро ходило и ездило штук восемь человеческих душ (это вместе с нами). Хотя и Бозджаада тоже запомнился, но по другой причине: там мы пили самое потрясающее вино, которое я когда-либо в своей жизни встречала. Кьянти отдыхает! Жили мы в домашнем пансиончике, который был построен прямо у моря среди большого сада, где росли всяческие фруктовые деревья, а также был разбит большой виноградник. И вот хозяйка этого пансиончика пожаловалась мне, что ее муж – алкоголик, когда же я начала выяснять, почему она так говорит, оказалось, что он каждый день выпивает по стаканчику вина, которое он сам же и производит из этого своего винограда. Я очень долго хохотала, а потом попросила у хозяина тоже налить мне стаканчик. После чего я купила у него (за копейки!!!) 5 литров, и мы с Лялей, сидя за столиком на террасе, раздавили их на глазах всей изумленной турецкой публики (мужик – алкоголик, а кто же тогда мы???) буквально дня за три, так это было вкусно!!!

До Стамбула нас часов 8 везли трое довольно молодых мужчин на джипе, при этом они не взяли с нас ни копейки и всю дорогу кормили – меня в кафе, где я безуспешно пыталась отдать им деньги, а Ляле приносили прямо в машину. Это была конечная цель нашего путешествия: мы хотели переплыть Черное море и таким образом попасть домой. Но увы – наши планы спутал господин Буш. Он зачем-то притащился в Турцию, потому что ведь очень нелепо агитировать турок-мусульман воевать против таких же мусульман, только иракцев. Короче, в Стамбул мы попали в один день с господином Бушем, и боже мой, что там творилось! Все было наводнено полицией, казалось, жители Стамбула – это сплошь одни полицейские, они были на каждом шагу, стояли кучами на каждой улице, на каждом углу, пройти сквозь оцепление было невозможно, а мне надо было в морской порт. Я бросила Лялю с вещичками прямо на дороге, хотя это было даже опасно – всюду возникали демонстрации протеста, какие-то заварушки, я видела, как толпу разгоняли слезоточивыми газами, но почему-то я не испугалась – возможно, потому, что никогда в жизни не попадала в подобную ситуацию, такое я видела только по телевизору, и все казалось каким-то нереальным.

В порт мне все-таки удалось пробраться (партизаны в Великую Отечественную много потеряли в моем лице!), но оказалось, что никакие пароходы в Россию не плывут, и нам пришлось взять такси (пожилой водитель всю дорогу что-то возбужденно говорил, из его страстной речи я поняла только два слова, они повторялись очень-очень часто, и не понять их было просто невозможно: «Буш – шайтан!») и поехать в огромный аэропорт – имени, конечно же, Ататюрка. Но и тут нам не повезло, а впрочем, это как посмотреть. Когда самолет, на котором мы должны были вылететь домой, еще только летел в Стамбул, у него отказала гидравлика, и он чуть не гробанулся, наши самолеты ведь, как правило, летают до тех пор, пока не рассыпаются по винтикам. (Эх, бедность, бедность российская! Всего-то навсего сколько-то там миллиардов в Стабилизационном фонде!). Поэтому мы, просидев всю ночь в аэропорту, были водворены в отель «Вашингтон» (все-то было тогда под знаком Америки!), где нас продержали еще чуть ли не сутки, пока самолет не починили. От скуки я стала болтаться по местному кварталу, оказалось, что это знаменитый квартал, где дикая куча магазинов. И, наверное, оттого, что стояло лето, покупателей тоже почти не было, торговцы хватали меня и три часа заставляли мерить всякие дубленки. И, наконец, в третьем по счету магазине я не выдержала и безумно дешево (это мне потом сказали наши шопницы, а они – профи) купила великолепное пальтишко. Так что спасибо господину Бушу – благодаря ему я теперь защищена от российской стужи.

Глава 7

Я очень часто вспоминаю свой родной городок, ведь там осталось много людей, которые меня помнят по сей день, хоть я и уехала оттуда навсегда почти уже тридцать лет тому назад. Я думаю об этих людях с нежностью. Я совершенно точно знаю, что они мне – родные. Наш домик стоял на берегу реки, и в 50-е годы – времена моего детства – там находилось первое здание музыкального училища, которое тогда только организовалось. В городок приехали музыкальные кадры из столиц, чтобы преподавать молодым сибирякам – из Киева приехал молодой скрипач, который впоследствии станет директором этого училища, а также моим педагогом в музыкальной школе, другие преподаватели – из Ленинграда, даже из Москвы… Не знаю, что сыграло роль, что я не представляю свою жизнь без музыки – случайность ли того, что училище находилось в двух шагах, и меня, совсем малышку, никто не выгонял, я присутствовала на всех занятиях первых студентов, закономерность ли какая-то, но это произошло так естественно, что я всю свою жизнь была связана с МУЗЫКОЙ…

Я практически атеистка, я не понимаю людей, приходящих в церковь и ищущих там какого-то бога, с моей точки зрения (которую я, как всегда, никому не навязываю) никакого бога там нет. Но вот если бы не было музыки, то жить бы не стоило, в этом я абсолютно уверена. А ведь миллионы и даже миллиарды людей живут, не зная, что это такое. Мне их жаль, они неполноценны духовно (как Ляля, ни разу в жизни не познавшая радостей любви, неполноценна физически, да и морально).

Мой единственный Бог – это Моцарт. Еще, конечно, есть Бетховен, Шопен, Чайковский, бесподобный Шуберт, но все равно – это «второй эшелон», выше Моцарта нет никого. Конечно, я завидую большим музыкантам, но и просто слушать – это совсем даже немало, так что можно не обижаться на Природу, что она мало дала способностей (да и смысла нет в таких обидах – все равно, что безрукому роптать на отсутствие рук, от этого же они не вырастут!).

Но я хотела не об этом, а о людях, оставшихся там, в родном городке. Чудная семья Ковальских – я всегда чувствовала тепло, исходящее из этих сердец, я могу в любую минуту приехать и согреться этим душевным теплом, обогреться возле этих людей, излучающих добро, порядочность и какое-то простое человеческое счастье; милая Мирьям Семеновна – не знаю лучше человека, чем она; однофамилица моей Ляли, Люся – сколько часов провели мы вместе в разговорах, как мне этого теперь не хватает!.. Было, конечно, и другое. Моя самая лучшая подруга, с которой была связана вся юность, спилась… Почему, как – от выяснения этого тоже мало что изменится, а помочь, увы, невозможно, процесс уже необратим.

А еще была Эльвина Павловна… У нее я пропадала сутками, даже не думая о том, что я назойлива, ведь если бы это было так, она бы, наверное, дала это понять, значит, ей тоже было приятно мое присутствие. Я без нее просто жить не могла, но это не было чем-то таким – с оттенком сексуальности, вовсе нет. Она была старше меня лет на 15. Помню, я даже курить начала из подражания ей, хотя потом и очень легко завязала с этой отвратительной привычкой. Сколько мы вместе пережили событий!.. У нее родилась дочка – тогда это не было в порядке вещей, как сейчас, тогда на женщин, родивших без мужа, смотрели в обществе косо, и она, когда забеременела, скрывала это ото всех (потом, конечно, было уже наплевать – ребенок заставлял забыть все на свете, я это и сама пережила – когда появляется ребенок, думаешь только о нем, а не о каких-то второстепенных глупостях, он становится центром Вселенной, а все остальное уже совершенно не важно). Она перед ее рождением приехала в Ленинград, где как раз в то время жила я. Так получилось, что только я поддержала ее морально, да и всячески – принесла ей одежду в роддом, потом мы вместе с ней ходили в детскую больницу, где маленькая Лялечка долго лежала, она родилась недоношенной и слабенькой.

И в нашем городке мы много лет, что называется, «дружили». И вот однажды, ни с того ни с сего, она мне вдруг сказала по телефону: «Я для тебя умерла», и больше никогда не общалась со мной. Я не понимала, в чем дело, терялась в догадках – чем я могла ее обидеть? Оказывается, обид никаких не было, все, как я много лет спустя узнала, было очень просто: она работала в редакции газеты, это было идеологическое заведение, а я во времена советской власти была «персона нон грата» (см. 1 главу). До поры до времени власти терпели наши тесные (морально) отношения, но в один прекрасный день она захотела занять какой-то там довольно важный пост, и ей сказали, что если она будет поддерживать дружбу с этой известной в городе диссиденткой, то ей этого поста не видать.

Не знаю уж – заняла она этот пост, или нет, но меня она потеряла навсегда. (А я вот не умею с такой легкостью отказываться от людей, даже если это угрожает моему благополучию, правда, я никогда еще не была в такой ситуации, мне кажется, что для меня такое невозможно – чтобы меня кто-то мог поставить перед выбором: друзья или карьера, чтобы кто-то мог мне диктовать, как мне жить. Но я всегда была «вольным художником» и никогда ни от кого не зависела, поэтому мне легко рассуждать…). Погоревав довольно сильно (я обладаю такой специфической чертой характера – очень сильно привязываюсь к отдельным людям, я, по сути дела, «однолюбка»), я вычеркнула ее из своей души. Удивительно: как будто ее там и не было! Очевидно, это защитная реакция – то же самое произошло и с дочерью: я ее вырвала из себя с корнями, наверное, правы те, кто говорит, что я – сильная личность, хотя мне всегда при этом как-то неловко: ведь я же знаю, какая я внутри размазня…

Но однажды, приехав в городок, я что-то покупала в гастрономе около дома Эльвины Павловны (давным-давно забыв о ее существовании). Пятилетняя Женька копошилась у полок, требуя купить ей конфеты. И вдруг я увидела, как ко мне буквально с распростертыми объятиями, направляется… Эльвина Павловна, на весь магазин восклицая: «Любочка! Какая встреча!» Я в этот момент не играла и не фальшивила, это получилось само собой – я отодвинула ее руки, взяла Женьку, и мы прошли мимо нее, как мимо пустого места. Наверное, я не права – наверное, надо уметь прощать все, даже предательство. Но я не смогла. Теперь ее уже несколько лет как нет на свете – она умерла от рака (все люди, предавшие меня или обидевшие, умерли от рака – это странно). Я почти никогда о ней не вспоминаю, но, коли уж я решила «подвести черту» под своей жизнью…

…Девочка из маленького провинциального, забытого Богом, далекого сибирского городка! Одна из первых моих поездок за границу была по Италии, то есть, не «одна из», а, в сущности, самая первая. Мы проехали всю Италию с верху до низу сапога, а потом наоборот – с низу до верху, пройдя «галопом по Европам» по бесчисленному множеству ее городов (поездка продолжалась три недели, это немало). Были не только в признанных туристических Мекках – Венеции, Риме, Флоренции, Неаполе и так далее, но и в тех городах, куда туристы заглядывают не всегда – в Равенне, Пизе, Болонье… Были и в капелле Медичи, и в Ватикане – в Сикстинской капелле, и в Помпеях… Конечно, красиво, конечно, интересно… но все слилось в один общий импрессионистический неясный мазок, в расплывчатое пятно, и только одно событие отпечаталось намертво.

Нашей группе обещали, что мы пойдем на аудиенцию к Папе Римскому, но, видимо, что-то не сложилось. И тогда мы с Лялей решили пойти сами в храм Петра и Павла – нам сказали, что как раз завтра Иоанн-Павел Второй будет читать там молитву для всех желающих. Когда мы пришли туда, там уже стояла огромная толпа, но особого ажиотажа не было, и мы как-то без усилий протолкались в первые ряды. И вот вышел Папа со своей свитой, он был отделен от людей только тоненьким барьерчиком. Сразу за первым рядом людей стояли стулья, и все начали на них вставать, чтобы получше разглядеть Папу – и я тоже. Когда он поравнялся со мной, я его первым делом сфотографировала (у меня в то время был только плохонький «Поляроид», к сожалению), а потом возьми и ляпни: «Святой отец, я русская, благословите меня!» И тут Иоанн-Павел остановился, как вкопанный, – я уверена, что всякий другой человек ТАКОГО УРОВНЯ прошел бы, не услыхав и не заметив.

Он стал мне что-то говорить, а потом протянул руку. Но дело в том, что я же стояла на стульях, на двух стульях, которые могли предательски подо мной разъехаться, а спрыгнуть мне было некуда – меня окружала плотная толпа. И к тому же, я прямо-таки возвышалась над Папой, он протягивал мне руку СНИЗУ, а это было страшно неприлично с моей стороны, но что я могла поделать??? От растерянности я ничего не поняла, что он мне говорил, я, как собака, слышала только очень добрую интонацию, а сама мечтала только о том, чтобы это быстрей закончилось – ведь я могла грохнуться на людей в любую секунду!.. Но Папа стоял около меня, наверное, минут пять, которые мне показались вечностью, и долго-долго жал мне руку… Наконец, пытка кончилась, он ушел. Я была потрясена.

(С тех пор Ляля, как только показывали по телевизору Папу, кричала: «Иди скорей, там твоего Папочку показывают!» Но самое интересное, что, когда мы уезжали из Италии, ночью перед пересечением границы мне приснился сон: рядом со мной стоит Гитлер и пытается схватить меня за руку, я кричу: «Отойди, изверг проклятый!», но он не уходит и все цепляется за меня… Это, конечно, полная чушь, но как мне было жалко бедного Папочку, когда он умирал!!! Я знаю, что он был НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ, каких на этой Земле очень-очень мало…)

Конечно, в этом эпизоде из моей жизни нет ничего особенного – такое могло случиться с каждым. А вот чего не могло случиться с каждым, так это того, чтобы я, девочка из сибирского городка, познакомилась бы с такими людьми, как Анастасия Цветаева, Рудольф Керер, Татьяна Гринденко… Я не хвастаюсь, ведь я не искала этих знакомств специально – я не из тех, кто гоняется за знаменитостями. Все это вышло очень спонтанно, само собой, как будто так и надо было. Впрочем, все эти люди задели мою жизнь как-то не всерьез, по касательной, что ли… Цветаева была очень старенькой, за восемьдесят лет, очень религиозной старушкой, может быть, я бы могла много раз прийти к ней, но она сказала мне: «Пока не окрестишь Женьку, ко мне не приходи!», а я не могла ее обманывать, ведь Женька так и осталась некрещеной. Татьяна Гринденко, как на грех, тоже была прямо-таки религиозной фанатичкой, а мне это в людях чуждо – ведь я этого не понимаю и не разделяю. Она меня интересовала гораздо больше в качестве превосходной скрипачки, и уж на ее концерты я набегалась вдосталь, был период, когда она давала их в год огромное количество раз, и я их почти не пропускала – ни в Москве, ни в Питере. И, если другие музыканты всегда играли что-то такое традиционное и всем известное, то на ее концертах все было по-другому: она вытаскивала из забвения такие произведения, которые не играл никто, или исполняла что-то совсем уж модерновое, а в те годы для этого надо было обладать известным мужеством – власть предержащие не одобряли «модерна», и Шнитке тогда отнюдь еще не был классиком. Я слушала много известных и знаменитых музыкантов, но ничьи выступления мне не запомнились так ярко, как этой красивой молодой женщины (а сейчас она тоже, к сожалению, старушка – вот вам и доказательство несовершенства того Бога, в которого верят все эти толпы жаждущих Истины…)

…Я все думаю о том – что за жанр у меня: повесть, рассказ, публицистика, что ли?! Скорей всего, это беглые размышления по поводу неудавшейся жизни, и я, видимо, пытаюсь себе доказать, что все не так уж и плохо. Просто в данный момент у меня нет ни телевизора, ни моего любимого интернета, ни интересных книг, и мне элементарно скучно. А в таком состоянии я могу наболтать семь верст до небес. Пушкин, написавший что-то (уж теперь не помню, что именно – склероз проклятый!), кричал в восторге: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Я не испытываю восторга из-за того, что я оказалась на старости лет «сукиной матерью», но лежать на диване и безутешно рыдать от этого тоже весьма глупо – это, по крайней мере, просто непродуктивно.