Сольфеджио любви

Танюшка не имела желания ослушаться, хотя её захлестнула эмоциональная волна куда более впечатляющая и головокружительная, чем Артура, поскольку контролировалась она нетронутой девственностью.

Друзья проводили вместе массу времени, структурируя его прогулками, посещениями фильмов, привычными посиделками в кругу одноклассников и друзей.

Поцелуи случались, но настолько скромные, мимолётные, что их можно было считать погрешностью, а не правилом.

Оба изо всех сил контролировали своё поведение, не допуская чрезмерных вольностей.

Танюша была вхожа в семью Артура в качестве официальной подруги, но без статуса любимой девушки. Она мило беседовала с его родителями, которым давала понять, что их отношения предельно целомудренны.

Девочка запросто помогала маме Артура, спрашивала советы у его папы.

Родители удивлялись скромному благоразумию, осторожной деликатности такой необычной дружбы. Оба считали, что в возрасте постижения любви это довольно странно, вспоминали свои первые влюблённости, эмоционально переживали вновь те волшебные до нереальности чувства.

Артур смотрел на девочку любя, соглашаясь с любыми её требованиями и правилами, но считая желанной и вполне законной добычей, осторожность которой нужно деликатно усыпить.

Спелая девственность манила сладостью возможных соблазнов, порой очень нескромных.

Ночью, когда тишина и темень накрывали землю и всё на ней происходящее, Артур предавался фантазиям, в которых Танюша играла иную роль.

Юноша страстно целовал, смело проникал под запретные флажки, трепетно трогал те интимные участки тела, которые до сих пор были ему неведомы, поскольку надёжно скрыты под слоем нарядов.

Постепенно юноша научился тайком, виртуально раздевать Танюшку где угодно, даже на уроках. Это было мучительное, до хруста в костях, но настолько затягивающее занятие, что отказаться от него Артур не мог даже при родителях.

Сдерживать себя становилось всё сложнее. Природа на этот случай предусмотрела обходные пути, наполнила маршруты возможного отступления и прочих пораженческих манёвров настолько соблазнительными, обманчиво-целомудренными приманками, что избежать попадания в капкан интимного сближения невозможно в принципе.

Как-то раз, ближе к весне, друзья решили посмотреть вместе новый фильм по телевизору. Уроки к этому часу были выучены.

Немного подурачились, как это обычно бывает у друзей одного пола, слегка вспотели. Затем Танюша увлеклась происходящим на экране, прислонилась к Артуру, забравшись с ногами на диван, уютно устроила голову у друга подмышкой.

Юноше, вдыхающему так близко концентрированный аромат женственности, где воедино сливались послевкусие пряных духов с разгорячёнными ароматными специями непорочного тела, чувствующему упругость желанной плоти, живые вибрации первозданных интимных энергий, невозможно было избежать мятежного гормонального бунта.

Воспалённая чувственность мгновенно вычислила способы незаметного, будто бы случайного соблазнения, нетерпеливо подталкивала к немедленным действиям.

Артур освободил руку, которой Танюша так уютно накрылась, незаметно передвинул ладонь на область талии.

Девушка невольно напряглась, но продолжала внимательно следить за драматическим сюжетом на экране.

Юношу уже всерьёз била любовная лихорадка. Осторожно, миллиметровыми шажками, он придвигался к Танюше.

Её лицо уже было совсем рядом.

Ещё сантиметр, юноша явственно почувствовал тепло нежной щеки, слегка прижался к ней. Девочка пошевелилась, устраиваясь комфортнее, изящно выгнула спинку, имитируя плавные кошачьи движения.

Артур осторожно, едва касаясь, провёл губами по чувствительной шее.

Танечка поёжилась.

Дальше ему в рот попала мочка уха. Юноша на этот раз не спешил, согласуя движения с реакцией подруги, которая слегка напряглась, но позволила эти безобидные с виду ласки.

Она не предполагала или намеренно игнорировала тот факт, что химическая кухня организма уже была запущена, вопреки её желаниям и мыслям.

Артур медленно массировал губами чувствительные зоны. Таня внешне не предавала этому значение, однако её тело начало невольно отвечать взаимностью на нежные прикосновения, подсказывая мельчайшими движениями мышц желательную траекторию ласковых движений.

Девочка всё еще смотрела на экран, но эмоции и мысли были сосредоточены на вкрадчивых, до жути приятных действиях Артура.

Вскоре он получил лицензию на продолжение, хотя Танюшка укоризненно посмотрела ему в глаза, раскрыв между тем и облизнув набухающие, наливающиеся спелостью красок губы, готовые к вторжению.

Артур развернул девочку к себе, покрыл поцелуями глаза, нос, щёки, наконец, запечатал соблазнительную пунцовую расщелину жадными губами, проник языком в таинственные глубины лакомого блюда.

Танюша притихла, дрожа всем телом, оцепенела, закрыла глаза. Их горячие языки встретились, сплелись, ощутили взаимное желание.

Поцелуй длился бесконечно долго. За это время успел закончиться фильм, за окнами накрыли землю сгущающиеся сумерки, рука Артура проникла в запретную зону в области бикини, сладко сжимая вожделённый сосок.

Танюша неожиданно встрепенулась, вскочила. Ещё несколько минут и могут прийти с работы родители Артура.

Девочка принялась оправляться, прихорашиваться, для чего понадобилось зеркало.

Лицо её горело огнём, губы воспалились.

Повязав волосы резинкой, Танюша умылась, долго полоскала лицо холодной водой. Опухоль и краснота не спадали.

Девочка заметалась по комнате, подскочила к окну.

– Там твоя мама. Что она подумает, что скажет! Мне что, совсем не приходить к тебе в гости?

Танюша схватила пальто, шапку, впрыгнула в сапоги.

– Открой же скорее! Обожду, пока она зайдёт, этажом выше. Я ведь тебе доверяла.

В голове у Артура гудело.

Опять. Он снова поторопился реализовать нескромную мечту, не считаясь с реальными обстоятельствами. С Танюшкой, видно, так нельзя, – но ведь она не оттолкнула, практически была соучастницей. Почему же виноват только я!

На этот раз обошлось. Мало того, наркотическое действие гормонов Танюшку тоже лишило покоя и сна.

Любовь, по всей видимости, острое инфекционное заболевание, передающееся воздушно-капельным путём. Вирус чувственных желаний уже проник и в её юный организм, начал там размножаться, изменяя под себя внутреннюю среду.

В следующий раз девочка была податливее, временами начинала брать инициативу на себя. Видно было, что наслаждение она получает настолько сильное, что отказаться от него уже не способна.

Артур бессовестно пользовался неопытностью подруги, продвигаясь в похотливых фантазиях медленно, но верно.

Девочку уже не шокировали поглаживания, прикосновения губ к груди и соскам.

Юноша забирался с головой под её просторную кофту, которую, скорее всего, Танюша и надевала специально для подобной цели, путешествовал губами и пальцами по мягкому животику, залезал языком в ямочку пупочка, забирался всё выше и выше, пока в руках его не оказывались спелые округлости.

Тогда начинался соблазнительной притягательности пир порочного бесстыдства.

Артур мял упругие мячики, облизывал соски, втягивая их в рот.

Танюша выгибалась, стонала, зажимала руками голову друга, испуская при этом дивное душистое благоухание, пьянящее, заставляющее набухать всё, куда поступает мощными толчками кровь.

С каждым разом ласки становились откровеннее. Дыхание похоти стало преследовать девочку так же мощно, как и его.

Артур сознательно, целенаправленно подводил подругу к самому краю, заставлял теперь не позволять опасных ласк, а требовать их.

Ещё немного, думал он, и девочка сдастся, сама попросит той степени продолжения, за которой только полное слияние.

 Не железная же она. Не может быть, что у женщин механизм страсти работает иначе. Должна, обязательно должна Танюша испытывать нечто подобное.

Артур терпеливо ждал, хотя эмоции переполняли, вызывая ярость и агрессию.

Юноша почти не ел, плохо спал. Мысли его были сосредоточены в одной единственной точке, в сочной и спелой ране, спрятавшейся у подруги меж сладких бёдер.

По ночам почти каждый день наступала спонтанная разрядка, когда его плоть пульсировала, фонтанируя липким секретом, который предназначен совсем не для этого.

Артур мысленно находился с объектом страсти, вёл с ней диалоги, спорил.

Он никак не мог понять, что теперь, когда они испробовали огромный ассортимент возбуждающих, порочных действий, когда до последнего шага оставались считанные сантиметры, удерживает подругу от того, что неизбежно должно произойти.

Артур клялся сам себе, что будет предельно осторожен, внимателен и нежен, телепатически посылая эти клятвы своей девочке.

Последнее время он называл её исключительно так.

Танюша теперь сама искала его общества, расчетливо и изобретательно находила способы остаться наедине. Её явно увлёк процесс, оказавшийся настолько вкусным, что отказаться от него было невозможно.

В один из праздничных дней, когда родители Тани на несколько дней уехали в какой-то пансионат выходного дня, после довольно весёлой, почти взрослой вечеринки, где почти все друзья разбились на парочки, чёрти что вытворяли по углам и закоулкам, возбуждённая девочка позвала Артура к себе домой.

Юноша ликовал, предвкушая вкусный финал любовных притязаний. Сколько раз уже Артур представлял себе, как обездвижив подругу, нежно целуя, медленно снимет с неё трусики, одним движение раздвинет белоснежные бёдра и…

События с самого начала пошли не так. Танюша была зажата, молчалива, напугана неизвестностью.

Невербальные признаки кричали о том, что она отчаянно защищается. Руки и ноги её были скрещены, губы яростно сжаты, лицо стало неподвижным, каменным.

Артур недоумевал. Ведь она сама позвала, значит, готовилась к решающим действиям. Так в чём дело!

Танюша отказалась целоваться, принялась хлопотать на кухне. К себе ближе полутора шагов не подпускала.

Дальше происходило немыслимое, странное.

Артур был распалён, буквально расплавлен желанием. Желанная цель благоухала невдалеке от него ароматом интимной страсти. Оставалось лишь сломить цепляющуюся за мешающую уже целомудренность волю и взять, не взирая ни на какие обстоятельства, то, что по праву принадлежит ему.

– Поцелуй меня, любимая, – взмолился юный любовник.

Бледная как мел, Танюшка нехотя раскрыла губы, позволила запечатать рот поцелуем, не отвечая при этом привычной взаимностью.

Артур намеренно нежно, вспоминая самые чувствительные точки, прикосновение к которым позволяло вить из подруги верёвки, возбуждал девочку всеми доступными средствами, предвкушая скорый финал.

Безрезультатно.

Её чувственность спряталась и молчала.

Юноша еле сдерживал себя, временами впадал в ярость, но всё ещё контролировал сознание. Однако, изощрённый ум, точнее глубинное сознание, подчинённое малюсенькому тельцу примитивного рептильного мозга, уже вело свою игру, не желая мириться с временной неудачей.

Артур отвлёк внимание девочки, выбирая момент и удобную позицию, чтобы воплотить в реальность мечту, реализация которой была близка и ощутима, как никогда прежде.

Юноша загнал жертву в угол, придвинул её ноги к самому дивану, не давая возможности вырваться, ведь он тяжелее и сильнее, затем сгрёб юбки, повалил навзничь, пропихнул между ног колено, запустив пятерню между бёдер.

Танюшка яростно, молча, брыкалась, пытаясь сделать Артуру больно, чтобы предотвратить неизбежный финал.

Он терпел.

Трусики девочки разлетелись от одного яростного движения, обнажив желанный треугольный островок, палец моментально проник в алую щель, оказавшуюся удивительно влажной и скользкой.

Любовники яростно боролись, или делали вид, что это именно так.

Артур рассчитывал на обезоруживающее действие гормонов, которые, казалось бы, должны были обездвижить подругу, сделать её не врагом, а союзником. Даром что ли они так долго и основательно тренировались?

Должен, обязательно должен наступить перелом.

Юноша не мог понять, отчего она так яростно сопротивляется. Неужели совсем ничего не чувствует!

Он же любит её, это так очевидно. Какие бы последствия после акта совокупления не последовали, Артур всё предусмотрел.

Он готов на создание семьи, на что угодно.

Один раз юноша уже проявил мягкотелость, еле выбрался из того липкого состояния. На этот раз нужно настоять на своём. Сама же потом будет радоваться.

На самом деле мыслей у него было намного меньше, чем эмоций и чувств. Древнейший инстинкт набирал обороты, подчиняя разум единственной страсти, которая сейчас руководила его действиями.

Артур терпеливо добивался своего. Второй палец последовал во влажную щель вслед за первым. Он ждал, когда кровь девочки наполнится гормонами, которые сделают всё, что необходимо в таких ситуациях. Об этом он читал не раз и не два.

Однако, ситуация не менялась в лучшую сторону.

Когда третий палец проник в разгорячённое, наполненное тягучей слизью лоно, Танюша укусила Артура за губу, вонзив острые зубы, пыталась оторвать её часть.

Девочке удалось вырваться. Она схватила стул, выставив его перед собой щитом, и кричала, кричала.

Далее последовала продолжительная истерика.

Подруга обвиняла юношу во всех смертных грехах, не позволяя приблизиться и успокоить.

Вся его решимость, как удар молнии, ушла в никуда, но оставила на теле заметный разрушительный след, и запах гибели близких отношений.

Артур пытался оправдаться, взывал к здравому смыслу, говорил о любви, о современных семейных отношениях, о тенденциях молодёжного эротизма, о любви и преданности.

Тщетно. Аргументы не имели смысла. Танюша их не слышала.

Она называла Артура безмозглым животным, все мысли которого сосредоточены на сексе.

Что он мог возразить? Подруга была права. Секс имел для юноши определённое, довольно значительное значение. Он считал физическую часть любви достаточно важной.

До самых экзаменов Танюша избегала его общества, старательно прячась в девичьих кампаниях. Затем поехала поступать в Ленинградский Университет.

Самое странное, что она позвонила перед отъездом, пригласила на проводы, где танцевала со всеми подряд одноклассниками, кроме Артура.

Ему показалось, что это была месть.

Несмотря на это, Артур предпринял ещё одну атаку: отозвал девочку в сторону и несколько раз повторил, что любит, что готов ждать сколько угодно.

Танюша загадочно улыбнулась, увернулась от объятий и убежала к гостям.

Спасибо тебе, Лёлька!

удивляясь неистовой страсти двуногих растений,

что пришли в этот лес – и расстаться почти не смогли.

Ты, забудешь, любимый. И только останутся тени.

Две счастливые тени – у самого края земли.

Наталья Крофтс

Удивительный был год, неповторимый на сюрпризы и подарки.

Я воспринимал происходящие одно за другим замечательные события как праздник, ассоциируя их почему-то с началом взрослой жизни.

Какая глупость – считать, что семнадцать лет, это начало самостоятельности. Хотя, в деталях моя жизнь значительно изменилась.

На школьном выпускном балу я впервые танцевал с девушкой, голова которой покоилась на моём плече. Это была прехорошенькая смуглая глазастая малышка с каштановыми волосами, Верочка Сметанина, в сторону которой я целый год даже глядеть стеснялся, настолько сильно она меня смущала.

Руки мои едва дотрагивались до её крошечной талии, но этого прикосновения было достаточно, чтобы свести с ума.

Пунцовые щёки и дрожь в мышцах были свидетелями тому, что я чувствовал. Это было не просто чудо – колдовство, магия.

Музыка закончилась, а мы всё топтались, не в силах разорвать магнетизм единения.

Возможно, это были лишь мои ощущения, не знаю.

Верочка щекотала мою щёку и ухо кудряшками, отчего по всему телу разливалась блаженная истома и сладостный трепет.

Мы молчали.

Я был беспредельно счастлив.

Кажется, это был самый короткий вечер в моей жизни.

Проводить Верочку мне не удалось – за ней к полуночи пришёл папа. Он смерил меня странным взглядом, взял девушку за руку и увёл.

Больше мы с ней не виделись. Видимо линия её судьбы была заранее распланирована строгим родителем на годы вперёд.

Верочкин взгляд, сладостное ощущение причастности к тайне, волшебная сила, исходящая от прикосновений навсегда отпечатались в моей памяти как начало начал.

Я страдал, писал запоем стихи, неожиданно влюбился в одиночество, страстно желая лишь одного –  встретиться с Верочкой, объясниться.

Я не поехал поступать в институт, хотя до этого момента жил мечтой о профессии биолога и путешественника. Единственный танец с красавицей Верочкой основательно приземлил меня, лишив жизненных сил.

Потом был техникум.

Особенного желания учиться не было, но предметы и практические занятия давались легко. В свободное время я уходил на охоту и рыбалку, старался отвлечься, чтобы не думать о Верочке.

Тогда я уже знал, что никакого продолжения у нас не будет. Верочке было отправлено письмо с тщательно выверенными признаниями, в котором душевное состояние и чаяния были вывернуты наизнанку.

Ответ вызвал у меня шок.

Верочка запретила писать и даже вспоминать, в том числе о выпускном балу и волшебном танце.

Я был молод. Время лечит.

Постепенно из памяти начали стираться оттенки эмоций. Верочка перестала являться в грёзах и снах.

Просто отпустила меня на волю.

Именно тогда появилась Лёля, сероглазая разбитная восьмиклассница. Девочка просто лучилась и искрила энергией.

Мы жили в соседних домах. Нам было по пути: мне в техникум, Лёле в школу.

Полярная зима – это непрерывная ночь.

Как-то утром девочка догнала меня и предложила ходить вместе.

– Мне немножко страшно в темноте. Ничего, если я буду за тебя держаться?

С тех пор мы не расставались. Я провожал непоседу Лёльку до школы, встречал после занятий, иногда сбегая для этого из техникума. Вечером девочка звонила по телефону,  требовала немедленно прийти, потому, что не может в чём-то разобраться или…

Причин для свиданий у неё находилось множество.

Всю дорогу до школы Лёлька держала меня за руку миниатюрной ладошкой без варежки, несмотря на трескучие морозы, и развлекала бесконечными историями.

У моей подружки были изумительные кукольные пальчики, фарфоровая кожа, пушистые ресницы, яркий румянец и пухлые рубиновые губки. А как удивительно она глядела на меня, затягивая с головой в дивный омут выразительных серых глаз в половину лица.

Вскоре я не представлял без Лёли и её очаровательной улыбки не то чтобы жизни – минуты, дня.

Мы проводили вместе столько времени, сколько могли позволить, чтобы не было проблем с учёбой и домашними обязанностями, со многими из которых весело справлялись вместе.

Лёлька любила дразнить меня, намеренно наклоняясь, чтобы обнажить краешек трусиков,  “нечаянно” расстёгивала пару-тройку пуговок на домашнем халатике, задирала платье, показывая невзначай “гадкий прыщик” на внутренней стороне бедра, чем основательно смущала.

Это ничего не значило. Совсем ничего. Во всяком случае, мне так казалось.

Она просто дурачилась.

Мы были знакомы четыре месяца, но всё ещё держали пионерскую дистанцию, запрещая себе даже мимолётные прикосновения.

Правда однажды Лёлька простыла. Я ставил ей горчичники.

У меня горели щёки, дрожали руки.

Линия позвоночника и упругие холмики ягодиц гипнотизировали взгляд, не позволяя сосредоточиться на медицинской процедуре.

Я видел, что находится у Лёльки под мраморной кожей. В голубоватых лабиринтах фантастических рисунков вен пульсировала кровь.

Я дотронулся подушечками пальцев до Лёлькиной лопатки. Она съёжилась, взбрыкнула и покрылась мурашками. Как же мне хотелось дотронуться до них губами.

Хорошо, что подружка не видела выражения моего лица. Наверно в этот миг я был похож на маньяка, готового на всё.

Лёлька плакала, жаловалась на жжение, на то, что болит голова и ломит тело.

Я сидел подле неё, перебирал миниатюрные пальчики, целовал в лоб и волосы, всячески пытался успокоить.

Лёлькин папа пришёл с работы в ту минуту, когда я снимал горчичники.

Не разобравшись, что к чему он сгрёб меня в охапку и вышвырнул из квартиры.

Было обидно.

Больше всего возмущала неопределённость. “Неужели нам не разрешат больше видеться?”

Не знаю, как и что объясняла Лёлька папе, он пришёл ко мне сам.

– Ты это, заходи, если что… я же не знал. Дочка ждёт тебя. У неё нет мамы, а я вечно на работе. Мне показалось, что у вас… ладно, проехали. Меня Пётр Фёдорович зовут.

Наверно это послужило толчком, катализатором чего-то немыслимого для нашего уровня общения.

Мы выскочили из обыденности и улетели в нирвану. Потрясённые первыми невинными шалостями и безумно волнующими открытиями, мы смешали воедино пространство и время, иллюзии и реальность, не поимая, как с этими чудесами поступить.

Время позволяло нам искажать действительность, выходить и улетать за рамки реального, создавать новые миры и измерения.

Я мог ласково сжать её лицо между ладонями, ощутить бархатистость кожи влажными губами, запечатать рот поцелуем, почувствовать сладковатый вкус внутренних соков, вдыхать немыслимо завораживающий аромат дыхания.

Лёлька сама хотела, чтобы я её ласкал и тискал.

Сама!

Целовался я неумело, но это не имело значения. Она тоже ничего не смыслила в интимных ласках.

А ещё Лёлька иногда позволяла залезть головой под кофточку и совершить путешествие в таинственный мир упругих округлостей и напряжённых сосочков, отчего я реально сходил с ума.

Смотреть на сокровища, скрывающиеся в глубине одежд, не было дозволено, но это и не важно. Было достаточно маленьких уступок: манящих, чарующих и немного запретных.

Лёлька доверчиво и трогательно глядела прямо в мои влюблённые зрачки, держала за руки и сияла, словно летняя радуга от избыточного количества счастья, чем приводила меня в неописуемый восторг.

Мы оглушительно молчали, зачастую в абсолютной неподвижности, наполняя сердца и души любовью, вот что было особенно важно.

Лёлька была божественна, прекрасна, можно сказать идеальна.

“Увидеть её нагую и умереть”– вот о чём я постоянно думал, но боялся даже себе в этом признаться.

Понятно, что умирать, когда на тебя свалились миллионы тонн счастья, никому не захочется. Это была романтическая идеализация, мираж, сотканный из бесконечно огромного эстетического наслаждения, эмоциональных бурь, физиологических реакций и эротических переживаний, способствующих превращению нормального человека в сказочно счастливого безумца.

В тот день, в канун Нового года, мы решили испечь торт. Петр Фёдорович был в командировке. Нам никто и ничто не могло помешать быть счастливыми.

Лёлька, как обычно, дурачилась: мазала моё лицо мукой с приторно сладкими  взбитыми сливками, потом медленно всё это облизывала, стараясь засунуть язычок как можно глубже мне в рот.

В какой-то момент процесс вышел из-под контроля. Кто-то из нас или оба мы провалились в иное измерение.

Как долго длилось путешествие по территории иллюзий, определить было невозможно. Очнувшись, мы увидели сплетённые тела, оголённые по пояс.

Набухшие Лёлькины соски, венчающие малюсенькие упругие грудки, смотрели на меня, не мигая, яркими вишенками. Удержаться от соблазна попробовать это лакомство на вкус, было попросту невозможно.

Подобного наслаждения никогда прежде мне испытать не доводилось.

Меня трясло так, словно это была пытка на электрическом стуле.

– Думаешь, теперь можно всё? Нет, Егорушка, слишком хорошо – тоже плохо. Нам нужно остановиться.

– Я и сам так думал. Довольно на сегодня сюрпризов. Разве что…

– Говори!

– Одним глазком… одним пальчиком. Только дотронусь и… клянусь!

– Мы же договорились.

– Да, конечно, я неправ.

Подружка успокоилась и расслабилась. Поцелуи становились горячее и продолжительные, Лёлькины обнажённые соски жгли мою чувствительную грудь, рождая волну внутреннего беспокойства, усиленного желанием реализации невозможного.

Я медленно расстегнул пояс девичьей юбки, виновато посмотрел в её растерянные глаза, медленно украдкой опуская разгорячённую желанием ладонь внутрь запретного предела, словно сапёр, выполняющий опасный долг.

Сопротивления не последовало.

Слово своё я сдержал.

Всего одно прикосновение, но какое. Я чуть не сгорел в огне желания, однако сдержался.

Лёлька стонала, прерывисто дыша, закатывала глаза, с силой прижимала к животу мою голову.

Похоже, мы слишком увлеклись. К такому путешествию ни она, ни я не были готовы.

*****

Не тает снег давно минувших лет,