Экспромт

Лидия Луковцева

Экспромт

1.

Можно сколько угодно спорить, с чего все началось, что послужило предпосылками…

Тибор Фишер. Философы с большой дороги.

Однажды утром Ольге Леонидовне позвонила Ангелина и заявила категорично:

– Я сейчас к тебе приеду!

Она не спросила, как обычно, занята ли подруга и расположена ли с нею встретиться «с ранья с самого, чуть глаза продравши». Гелька любила щегольнуть псевдонародным фразеологизмом, кося под «девушку простую». И сегодняшняя категоричность, даже беспардонность, в общем-то простительная подруге детства, но Геле не свойственная, уже должна была насторожить. Однако Ольга не насторожилась.

А дальше начала разматываться цепь событий. Или, опять же используя Гелькину терминологию: «Понеслась Манька по кукурузе!»

– У меня две новости, и одна хуже другой, – с порога выпалила Геля, еле переводя дух. – Я в осадке. Даже не знаю, с какой именно начинать.

– Аркаша? У него новая пассия? – равнодушно попробовала угадать Ольга.

– Пожалуй, это могло бы… стать… ошеломительной новостью… Но не на сегодняшний день, – помотала головой Ангелина.

Она никак не могла восстановить дыхание, а может, просто держала паузу, собираясь с силами.

– В свете известных нам с тобой… случившихся пару лет назад событий… драматических, надо признаться… – истерически хихикнула Ангелина.

Не так давно она с ликованием призналась подруге, что у мужа, кажется, уже конкретно «на полшестого». Ну, то есть начались проблемы с потенцией.

– Добегался, кобель! – мстительно констатировала страстотерпица Геля.

– А тебе-то чего радоваться?

Здраво рассуждая, подруга вроде бы должна была огорчиться этому факту, все же не старуха еще. Но пока в душе ее бушевало ликование: душа, наконец, освободилась от многолетнего гнета подозрительности. Тут действовал принцип: «Куплю билет и назло кондуктору пойду пешком». Геля руку к этой трагедии не приложила, не подсыпала Аркаше ничего в еду и питье, не бегала по гадалкам. Но, как ее душа три десятка лет супружества жила в ожидании очередного Аркашкиного похода налево, так, видимо, Аркашкина душа три десятка лет трепетала в страхе от грядущего разоблачения. Вот и закономерный итог, ведь все болезни – от нервов.

– Теперь я буду спать спокойно, – делилась своим счастьем Ангелина, – А этот кобель пусть втихаря свои препараты глотает всю оставшуюся жизнь. Мы же знаем, как они кобелям «помогают»!

Но, может, тут был случай исключительный, и как раз кобелю-Аркашке одно из разрекламированных средств неожиданно помогло?

– Нет-нет! Новости касаются тебя… хотя и меня, конечно, тоже… – дальше подруга перешла на уже нечленораздельное бормотание.

– Ну излагай уже, в конце концов! – подстегнула Ольга досадливо. – Что ты тянешь резину! Начни с той, что хуже, что ли!

– Твой драгоценный супруг тебе изменяет, – выпалила Ангелина, как в омут бросилась. Но простительного для такого случая злорадства в голосе подруги не улавливалось – мол, а я тебя предупреждала!

– Иди ты!.. – вымолвила Ольга недоверчиво. – Что за шуточки?

За два с лишним десятилетия их семейной жизни, как во всякой семье, случалось всякое, но измена? Ее насквозь положительный, разумный, где-то даже апатичный и нудноватый муж?

– Куда это я пойду, при таких-то обстоятельствах! Какие тут могут быть шуточки! – возмутилась Геля.

– Ну, а вторая новость? – шутливо спросила Ольга Леонидовна, никак не желая всерьез воспринять услышанное. – Та, что получше? Мой муж изменяет мне с моей лучшей подругой?

– Дура, – обиделась Геля. – Как сказать, «получше»… Твой муж изменяет тебе с моей дочерью, – опустив глаза долу и опять с паузами, хотя дыхание у нее уже восстановилось, вытолкнула, наконец, из себя Гелька.

…Ангелина была в гостях у дочери. Клара уже давно жила отдельно, платила ипотеку за студию, отгородив в ней уголок для кухни – воздвигнув символическую стенку из ДВП и оклеив ее обоями с абстрактным геометрическим узором. И даже дверь навесила на эту символическую стенку, столь же символическую, из фанеры, крашенной под мореный дуб, – типа, чтобы запахи пищи не так проникали в комнату. Как будто для запахов это было препятствием!

– И вообще, – невразумительно добавляла при этом Клара, – Дизайн! Красиво…

Зная свое чадо, Геля ни на минуту не усомнилась в том, что дизайн тут ни при чем, и кухонные ароматы тоже вряд ли сильно досаждали Кларе. Как будто она, сроду готовкой не увлекавшаяся, вдруг взялась тут всякие разносолы жарить-парить! Тем более, что имелась в наличии кухонная вытяжка.

Перегородка выполняла чисто прикладную функцию. К женской домашней работе дочь с детства пылала ненавистью, а пуще всего ненавидела мытье посуды. Обзаведясь собственным жильем, Клара сразу же приобрела посудомоечную машину. Однако привычке копить грязную посуду не изменила и загружала машину, подсобрав на нижней полке холодильника приличное количество тарелок, или уж когда совсем не оставалось чистых плошек-вилок-ложек. У пришедшего невзначай гостя могло создаться не совсем лестное мнение о хозяйке, если бы с порога его взгляд натолкнулся на Гималаи грязной посуды. А если бы гость пришел с матримониальными планами?

Впрочем, замуж дочь не торопилась, а с недавних пор отказалась от родительской помощи в плане финансовом. При этом сделала неплохой ремонт в квартире, купила мебель, технику – это на свою-то, хоть и неплохую, зарплату!

Особенно откровенной с матерью Клара и в девичестве не была, росла девочкой сдержанной, закрытой. Это у нее называлось – у каждого человека должно быть личное пространство. Нынешние дети сейчас все трепетно заботятся о личном пространстве, как-то при этом не слишком озадачиваясь нарушением личного пространства родителей. А уж когда дочь съехала на собственную жилплощадь, душевные разговоры свелись к минимуму. Но друг друга мать и дочь периодически навещали. Чаще, конечно, мать.

Поэтому, когда зазвонил Кларин телефон, и она, взглянув на экран, вышла из кухни, прикрыв дверь, Ангелина не сильно удивилась. Но дочь, выйдя, еще и голос понизила, а это уже Гелю напрягло: какие-такие тайны мадридского двора могут иметься у Клары, которые надо столь тщательно хранить от собственной матери?

Геля была человеком, по большому счету, порядочным, но, как у всякого нормального человека, у нее имелась своя слабость: она любила подслушивать. И надо честно признаться: в жизни ей это не раз помогало. Ольга Леонидовна хоть и с неохотой, вынуждена была признавать житейскую полезность Гелькиной слабости, но вовсе ее не одобряла.

– Геля, фу-у-у! – иногда по привычке выражала она свое неодобрение.

– Не чистоплюйствуй! – привычно отмахивалась Геля.

Было такое время, когда соседи и домочадцы, а также секретарши подслушивали, что происходит за чужой стеной с помощью стакана. Ангелина работала медсестрой, соседи часто обращались к ней за помощью по разным поводам, и в ее медицинском тревожном чемоданчике имелся, натурально, фонендоскоп. Для тревожного чемоданчика она со временем купила новый, а старый, еще вполне в рабочем состоянии, стала носить в сумочке, на всякий пожарный случай, как валидол или анальгин в косметичке для случайного человека, которому стало плохо на улице. Геля выхватила фонендоскоп из ридикюля и приникла к символической стенке.

Разговор дочери с невидимым абонентом длился довольно долго, и кое-что полезное Гельке удалось услышать. Несколько раз прозвучало «милый», «дорогой», и даже – «конечно, еще не разлюбила! Не успела за ночь, ха-ха-ха»! На сердце у Ангелины Петровны потеплело – не иначе, у нее может образоваться зять! Но тут же ее сердце сковало морозом от следующих, обидных для нее, слов дочери:

– Уже подъехал? Нет, подожди внизу, я мать выпровожу. Припаркуйся там где-нибудь за углом, она твою машину знает.

Знает? Машину?! Мать – выпроводит?!!

Когда Клара возвратилась, мать допивала остывший чай.

– Мне, пожалуй, уже пора, – сказала она, – Еще в пару мест заскочить надо.

– Небось, прямиком к своей Ольге? – усмехнулась дочь.

– Почему? – удивилась Геля.

Она была человеком коммуникабельным, активным, мобильным, имела не одну приятельницу и могла заскочить к кому угодно и куда угодно. Почему именно Ольга пришла в этот момент на ум дочери? Что-то щелкнуло в гелькиной голове, но мысль не сформировалась.

Однако, выйдя из подъезда, Ангелина не сразу пошла в сторону остановки. Укрывшись за детской горкой, она присела на очень кстати подвернувшуюся лавочку. Из-за угла вышел мужчина и направился к подъезду. Лица, конечно, было не разглядеть, да это и не требовалось: фигура мужика была ей знакома, и даже очень.

Гелька глазам своим не поверила и поспешила за угол, откуда выдвинулся мужик. Там, нагло заняв почти половину тротуара, стоял Вовкин черный джип. Он, конечно, мог принадлежать кому угодно, но номера-то Геля знала прекрасно!

И все же подозрения требовали доказательств. Мало ли к кому мог приехать Вован? Два часа она просидела в засаде, прежде чем Ольгин ненаглядный супруг и ее дочь (!) вышли из подъезда и направились к машине. Клара звонко хохотала, а этот мерзавец, муж лучшей Гелькиной подруги, в чью мужскую порядочность и супружескую лояльность Ангелина Петровна уже и сама почти поверила, жестом собственника на ходу обнял ее и прижал к себе!

Словно громом пораженная, Геля, выждав еще минут пятнадцать, поднялась с лавочки. Ноги были едва в состоянии шевелиться. Неимоверным усилием воли заставляя еще малочувствительные конечности двигаться, Ангелина побрела к остановке.

* * *

Геля и Оля знакомы были, как говорится, с песочницы. Вместе они ходили в детский сад, учились в одном классе и замуж вышли почти одновременно за своих одноклассников, хотя мужья их в школе друзьями не были. Друзьями они стали благодаря женам, и дружить начали уже семьями. Общие интересы их никогда не связывали. Ольгин Антон был заядлым туристом и погиб в одном из походов, сплавляясь по реке. Оля, как и Геля с Аркашей, от туризма была очень далека. Собираясь с мужем в очередной поход, она пересиливала себя, крепя семейное единство. Она была трусовата – боялась змей и пауков, боялась высоты и звуков ночного леса… В тот, последний раз, приболел сынишка, и Ольга, воды боявшаяся едва ли не панически, с чистой совестью и тайным облегчением от похода по горной реке отказалась.

Вдовствовала она несколько лет, потом вышла замуж за начальника цеха чугунолитейного завода – их градообразующего предприятия, долго за ней ухаживавшего. На Южном Урале почти у каждого завода своя славная история, уходящая корнями в глубокое прошлое. У их «чугунки» такая история тоже имелась. Но когда в девяностые завод обанкротился, растащился шустрыми людьми по частям и приказал долго жить, муж, назанимав денег, умудрился выкупить бывший свой полуразворованный цех и довольно скоро наладить в нем производство.

Изготавливался там всякий сувенирный ширпотреб из чугуна: подсвечники, письменные приборы, фигурки лошадей и медведей. Изделия пользовались неплохим спросом, дела пошли. Муж сумел наладить сбыт даже в другие регионы. Деловая хватка и чутье через какое-то время сделали мужа богатым человеком и известной в городе личностью. Постепенно – очень богатым, в масштабах их региона. Появилось у него прозвище – Вова-Олигарх.

Прозвище свое он терпеть не мог, поскольку, не без основания, улавливал в нем легкую издевку. До олигарха ему еще было расти и расти (как выражался он сам, скромничая), шагом шагать и ползком ползти. Теперь он был владельцем – нет, еще не заводов, газет, пароходов. Но, кроме цеха сувениров, ему принадлежал популярный в городе ресторан, конный клуб, база отдыха и чего-то еще по мелочам.

Ольга Леонидовна, типичный гуманитарий, была воспитана в советских традициях и с детства настроена на другие моральные ориентиры. Деловой хватки и частнособственнического инстинкта она была лишена начисто, в дела мужа не вникала, работала себе потихоньку учителем начальных классов и даже поначалу своей стремительно улучшавшейся в материальном плане жизни стеснялась. Ей было очень не по себе, когда молодые коллеги, перемигиваясь, щупали ее новое кожаное пальто или неискренне восторгались импортной фирменной сумочкой. Из школы она, в конце концов, уволилась и стала вести жизнь богатой домохозяйки, но ни с кем из представительниц этого клана, народившегося в их городке, дружбы не завела.

К хорошему, как известно, привыкаешь быстро, и Ольга Леонидовна очень скоро стала находить много приятностей в своем образе жизни. И все же от «совковых» комплексов и смутного чувства вины перед своими «бедными» подругами так и не избавилась. Да их и осталось-то, подруг, раз-два и обчелся. А самой старой, самой преданной и надежной была и осталась Ангелина Петровна Сафонцева, Гелька, с которой они за свою жизнь соли не один пуд съели. Геля по поводу своей «бедности» не комплексовала, не заискивала перед подругой, но и не панибратствовала чрезмерно, сумев сохранить прежний тон, настрой, близость, которая была между ними и прежде. В гости к подруге она приезжала не чаще и не реже, чем та к ней.

Геля Ольге уже давно плешь проела на предмет того, что и за обычным мужем нужен постоянный присмотр, а уж за богатым – жесткий контроль. У нее, конечно, были веские основания для подобной точки зрения, тут не поспоришь.

– Что ты заладила? – отмахивалась Оля. – Володя женат на своем бизнесе! И вообще… он мужик малотемпераментный. К тому же – брезгливый!

А сама иногда думала: может, муж говорит то же самое о ней кому-то из своих друзей? И, объективности ради, добавляла:

– Да и мне эти страстные бури не требуются. Годков-то нам сколько!

– Просто ты его не любишь! Ты до сих пор Антона своего забыть не можешь! Ведь даже фамилию менять не стала! Наверно, посчитала, что, оставив его фамилию, вроде как верность ему сохранишь, – вздыхала Геля с пониманием.

– Фамилию оставила, во-первых, чтобы у нас с сыном была одинаковая! Во-вторых, Володина фамилия не совсем… м-м-м… благозвучная. В-третьих…

– Да нет, это как раз – во-вторых и в-третьих! А во-первых – забыть ты Антона не можешь.

Оля молча пожимала плечами. Что было – то было и быльем поросло. Какая разница? Ладят с Володей они вполне, поженились по взаимной симпатии, друг друга понимают с полуслова. Он ее сына вырастил. Вполне гармоничные, благополучные супружеские отношения.

– Давай закроем тему? – просила она.

Но Геля настырно продолжала развивать эту самую тему, в том плане, что женам вообще свойственно слепнуть и глохнуть, когда речь идет об их мужьях. Редкая женщина встречает известие о мужниной измене подготовленной и не впадает сначала в ступор, а потом в истерику. А должны они быть готовы к этому событию в любой момент, как показывает жизнь. Все без исключения! Даже жены таких нудных педантов, как ее Володя.

Капля камень точит. В определенный момент, когда Клара Сафонцева окончила торговый колледж и, попрыгав с места на место по бутикам, в очередной раз сидела без работы, Ольга предложила Геле:

– А давай, мы ее переквалифицируем в секретари. Чего ей сидеть у родителей на шее да взаперти? Так и замуж никогда не выйдет.

Ангелина, которая к тому времени уже готова была признать существование супружеской верности на примере Володьки, сказала:

– Вот как раз об этом можешь не беспокоиться! Папины кобелиные гены заложены в нее в немалом количестве, парней вокруг – хоровод!

– Ну, трудовой стаж зарабатывать все равно надо. Поговорю-ка я с Володей, может, пристроит Клару куда-нибудь? А то и к себе возьмет на какую-нибудь должность.

Ольга хотела убить двух зайцев. Во-первых, помочь подруге и поставить ее взрослое чадо на трудовую стезю. Ну, а во-вторых – вот и будет присмотр за родным мужем, свой человек в его окружении, засланный казачок, глаза и уши. Мало ли! А если, к тому же, Клара унаследовала не только кобелиные гены папы, но и способности матери к шпионажу – подслушивать, замечать то, чего не замечают другие, и делать из этого правильные выводы, то Ольга будет в курсе всего, что творится в офисе мужа.

Геля была таким предложением удовлетворена вдвойне. И Володя сказал, что это кстати: его секретарь Света надумала стать матерью. Пока не ушла в декретный отпуск, сможет Клару поднатаскать и ввести в курс дел.

Клара почти месяц ходила на стажировку к Светлане, азы секретарской работы освоила. Заодно расспрашивала Свету о своем будущем боссе. Она, конечно, была знакома с мужем подруги матери, бывала у них в доме, но встречаться им приходилось редко. Ангелина Петровна нечасто брала дочь с собой, когда отправлялась в гости к тете Оле «душой расслабиться», а если и брала, чаще всего дядя Вова в это время пребывал на работе.

– Нормальный мужик, – охарактеризовала босса Светлана, – воспитанный, не хам. Отчитывает если, то по делу и без ора, не истерит. Рукам воли не дает, не любитель лапать молодое мясо, этого можешь не опасаться. Что там у него на стороне – не знаю, никогда не интересовалась. Но проколов с его стороны не было, может, хорошо конспирируется. Поводов жене не давал, вроде бы у них лад. Тоже приятная тетка, но мы ее тут практически не видим. Сверхбдительностью, как видно, не страдает, то ли ей до фонаря, то ли так супружнику доверяет. И с премиями босс не жлобствует. Так что будешь вести себя по-умному – приживешься. А там и я выйду, долго задерживаться в декретном не собираюсь.

Тоже мне, обрадовала! Но если с женой лад, с чего вдруг Ольге Леонидовне понадобилось засылать разведчика? Что-то изменилось? Клара, проинструктированная матерью, честно старалась быть глазами и ушами тети Оли. Но только поначалу, как теперь выяснилось.

* * *

Прозвище у Гели в близком кругу было – Жертва. Поначалу – Жертва Кашпировского, но в череде бегущих дней имя собственное потерялось. Где-то еще в пубертатный период Геля попала в лапы к хирургам с аппендицитом. Попала неудачно, под майские праздники, которых набегало аж четыре дня. А точнее, в предпоследний праздничный день, когда дежурный хирург был не совсем в форме, а точнее – совсем не в форме.

То ли сознавая личную ответственность, то ли пребывая в остатках праздничного куража и великодушия, он решил доверить операцию интерну. Это было смелое решение, поскольку парнишка особыми достижениями в хирургической науке пока не отличился, молодым азартом – «резать к чертовой матери!» – не обладал вовсе, и с какой стати поперся в хирургию? В общем, это была его первая самостоятельная операция.

Интерн Саша ошалел от такого доверия, но аппендикс удалил благополучно. И, в эйфории от собственного мастерства и благополучного исхода операции, немножко заторопился. Шов он наложил неаккуратно и больший по размеру, чем требовалось, за что наблюдавший процесс операции шеф лишь отечески пожурил.

Шов со временем превратился а некрасивый рубец. Поначалу Геля этому факту не придавала значения, но когда пришла пора открытых купальников и совместных с мальчиками купаний, запереживала. Этот рубец стал ее идеей фикс.

Тут приспела эпоха Кашпировского. Мать с соседками просто фанатели от телевизионных чудес целителя-гипнотизера. После очередного пятничного сеанса шумное женское вече во дворе обсуждало очередное чудо. Геля, в святой надежде на свое персональное чудо, в ближайшую же пятницу уселась в кресло перед телевизором, оголив живот.

На следующий день на пляже Гелька никому не давала покоя.

– По-моему, он стал меньше? – демонстрировала она свой живот и массировала-терла шрам, стимулируя исцеление. – Девчонки, как вам кажется?

– Ну… Вроде, да… – пожимали плечами девчонки.

Воодушевленная их поддержкой, Геля, форсируя события, весь день терла свой шрам. То ли от этого усиленного массажа, то ли она занесла какую-то инфекцию в воде, но шрам побагровел и вздулся. Со временем он, конечно, побледнел, но больше уже не уменьшился.

Ангелина первая произнесла роковые слова:

– Я стала одной из жертв Кашпировского, – сказала она с горечью. – Может, даже всего одной. Никто же не жаловался! И статистика не велась. Но на мне он обломался!

В тот миг она навсегда утратила веру в целительские чудеса. Впрочем, кошмар ее юности – безобразный рубец на животе – не помешал активной Гельке, лидеру по жизни, захомутать самого красивого парня в классе, Аркашку Сафонцева. Не просто захомутать, а и довести до ЗАГСа. Казалось, особого труда ей это не стоило: красавец Аркаша был парнем инертным и ведомым, что в дальнейшем имело для Гели печальные последствия.

Эта ее мечта осуществилась, шрам не стал помехой личному счастью. Но, осуществив свою вторую большую мечту, Геля на всю оставшуюся жизнь стала Аркашиной жертвой. Была ли она с ним счастлива? Ольга до сих пор ломала над этим голову. Полусонный увалень Аркадий оказался, по характеристике Гели, «гульливым кобелем». Как только на его пути возникала более-менее активная бабенка, Аркаша Сафонцев был не в силах устоять. Может, гены, а может, они просто рано поженились, парень не нагулялся? Кто знает, как складывалась бы семейная жизнь самой Ольги и Антона, если бы муж не погиб. Тоже ведь была большая любовь, и поженились рано.

Поначалу Геля со скандалами вытаскивала Аркашу из чужих постелей, а случалось это периодически. Привыкнув, перестала, и он уже возвращался сам, как гулящая корова, набродившись по окрестностям в поисках лакомого кустика, возвращается в родное стойло.

Самая первая Аркашкина измена была для Ангелины и Ольги и самой памятной, и не только потому, что, как позже перефразировала популярную песенку Гелька:

Если вам изменят раз,Вы, конечно, вскрикнете,Эх, раз, еще раз,А потом привыкнете.

Оля тогда принимала в действе непосредственное и активное участие. Геля в то время трудилась медсестрой в детском комбинате, и как-то одна из нянечек сердобольно ей подшепнула, что к ее соседке по бараку периодически ныряет Гелин дражайший супруг.

Оправившись от первоначального шока и преисполнившись жаждой мести, Ангелина все же с непривычки робела идти в чужой дом и отстаивать там свое законное право на Аркадия. Кто же, как не самая близкая подруга – Ольга – должен был оказать ей моральную поддержку? Вдвоем они отправились по указанному адресу.

Старенький деревянный двухэтажный барак, в котором на первом этаже проживала змея-разлучница, располагался почти на окраине. Дверь двум мстительницам открыл мальчик лет десяти-двенадцати, невысокий, щупленький.

– Вы к маме? Проходите, пожалуйста, раздевайтесь, она скоро придет, – сказал мальчик и, не дожидаясь ответа, ушел в задернутую шторкой боковушку.

Подобное гостеприимство выглядело несколько странным – все же ребенок дома один, впустил незнакомых людей в дом и оставил одних… В этом доме так заведено или мальчик привык к визитам незнакомых людей? Раздеваться подруги не стали – не чаи распивать пришли – и прошли в комнату.

– Фу, какой свинарник! – сказала высокомерно Геля.

Это было спорное утверждение. На взгляд Оли – просто легкий беспорядок, какой бывает у всех. Однако, понимая, в каком раздражении пребывает подруга, затевать дискуссию ради утверждения истины она не стала. Но неслышно вошедшая в комнату вслед за ними хозяйка обиженно заметила:

– А я вас сюда не звала и к вашему приходу не готовилась!

Следом за ней в комнату втянулся Аркадий. Он еще в коридоре узнал, конечно, голос жены. Ему бы сбежать в этот момент по-тихому, доказывай потом, что он вообще когда-нибудь посещал этот дом. Но он, как полковая лошадь на зов походной трубы, повлекся на звуки родного голоса чисто автоматически. Своим появлением, а точнее, проявлением в комнате, он прокололся сам и подставил даму сердца.

Втянувшись и убедившись, что голос любимой жены – не слуховые галлюцинации, Аркаша застыл истуканом.

– Ах! – увидев мужа, слабым голосом сказала Геля и, словно юная барышня в душной бальной зале, стала заваливаться на Ольгу. Позже Гелькина мама объяснила, что Геля, видно, по части беременности пошла в нее.

– Как только я начинаю падать в обморок в бане, значит, во мне кто-то завелся!

Бани не наблюдалось, обморок можно было объяснить нервным потрясением, но позже выяснилось, что Геля-таки беременна. Это обстоятельство тогда спасло брак Сафонцевых. А потом Геля к существующему порядку вещей привыкла, хотя Ольга никогда этого не могла понять.

– Воды! – крикнула в пространство Оля, подпирая подругу.

Змеюка не поверила в обморок и даже не подумала хоть пальцем пошевелить ради незваной гостьи. Она стояла посреди комнаты, задорно уперев руки в боки, и ехидно улыбалась. Аркашкино каменное изваяние не подавало признаков жизни. Оля поняла, что помощи ждать неоткуда. При входе у двери она заметила бачок с водой на табуретке, и на крышке бачка – перевернутый вверх дном ковшик. Но не класть же подругу на пол, чтобы сбегать за водой! Тут в комнате материализовался встречавший их мальчик, с полным ковшом воды в руках.