Rewind without erase

– Похоже на компиляцию программы! – Лин засмеялся, и у Алистера отлегло от души. – Я мало что знаю о духах, хоть все детство и пропахло восточными благовониями и ароматами – моя мама от них без ума. Зато вы мне сможете о них рассказать с точки зрения архитектора кода… ой, парфюмера, а не пользователя…

– С превеликим удовольствием! Но сначала давайте обсудим, что я могу предложить для нашей нынешней разработки… – Теперь уже Алистер разворачивал разноцветные презентации, строил ольфакторные маршруты, и схемы органических соединений разноцветными воздушными змеями зависали в пространстве. А когда начался показ душистых компонентов, Лин словно вернулся в детство и понял, что тяжелые запахи сандала, роз и кедра перестали у него ассоциироваться с удушливой заботой, и у них появилось новое смысловое наполнение, оторванное от контекста непростой семейной истории Веберов.

2

То ли у Киры не получилось достаточно внятно донести до врачей свою отчаянную просьбу НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЬ МАМЕ, то ли эти самые врачи наплевали на желание пациента в угоду регламенту, но по прошествии трёх дней они с лёгкостью запустили в её палату милую, чуть суетливую женщину с пакетом фруктов.

– Доченька, радость моя, что же ты не бережёшь себя? – не дожидаясь, пока дежурная медсестра оставит их наедине, начала Наталья Андреевна. – Ходишь на все эти ваши тусовки, куда Лин тебя тащит…

Кое-как нацепив на лицо дежурную улыбку, Кира прикрыла глаза, сквозь фаерволл ресниц наблюдая за хаотическими перемещениями матери в пространстве тесной палаты. Заряд тепла, любви и надежды, выданный Лином ещё с утра, когда он ворвался к ней с букетом ромашек (в январе-то!) и благой вестью про суррогатное тело (матерью, судя по описаниям, кандидатку сложно было назвать), под напором Кириной матери грозил растаять со скоростью шоколадки в жадных детских ручонках.

– У моей двоюродной сестры было так же, но в те годы медицина ещё не…

Кира сжала пальцы под одеялом. Блин. Хотела соврать, что мой ребёнок умер, но, видимо, у доктора вода в нижней чакре не удержалась. Докатились, правда?! Ёлки-моталки, это же мать, она любит тебя (как считает правильным), и желает счастья (как оно ей видится). Да, от ошибок воспитания не застрахован никто, родители – люди, а не боги, сколько бы они ни стремились прыгнуть выше головы, но для стороннего наблюдателя твои чувства к матери выглядят сейчас откровенным кощунством. Почему проще сейчас выдумать страшную ложь, лишь бы утаить ребёнка от собственной мамы, словно она – Морра с мешком за спиной? Что же ты за бессердечная тварь, Кира?..

– Врач тогда сказал, это у неё организм так среагировал. Она ж не хотела ребёнка, по залёту получилось, ну, тело и восприняло команду к действию… Дочка, а ты-то детей точно хочешь?

Молчать, троян всему миру в глотку. Только молчать…

До боли знакомое ощущение накрыло девушку. Она уже знала, что это, уже в подкорке поставлен стопроцентно верный диагноз, который можно сформулировать, только сменив точку времени и пространства, как сейчас. До этого не веришь, говоришь: как так может быть, говоришь: дура ты, зря людей обижаешь, никчемная идиотка, не выдерживаешь жизнь…

Откуда-то из-под грудины медленно вытягивали внутренности. Вокруг был бешеный мир, который полнился до краев ценными сведениями о выживании в мегаполисе, названиями полезных таблеток, фразами настолько авторитетными, что даже в конце рассказа про двоюродную тетку два слова «я сказала» хотелось заменить на вечное dixi.

– Лин тебя любит, а? Цветов не дарит, только на свадьбу, помнится…

Из-под грудины вытягивали силы. А может и не тянули специально, к черту эту паранойю, может, они сами утекали на создание маленького защитного вакуума вокруг человеческой фигурки, сгорбившейся на жёсткой больничной койке.

– А тебе домой рис не нужен?

– В Питере рис закончился вчера – голосом Киры отвечает нараспев вакуум, и песня похожа на полубред, – китайцы съели все, конечно, надо везти за триста вёрст в блокадный Петербург…

Вакуум поет. Вакуум молчит. Вакуум трещит по швам.

Вакуум хороший. Вакуум с тобой. Пей его, пей его до дна…

***

– С камерами видеонаблюдения сложно спорить, не так ли, Женя? Я мог бы подать на вас в суд за попытку кражи, но мне, честно говоря, лень тратить время. Давайте расстанемся по-хорошему: вы возвращаете деньги за три месяца и… уходите от нас с негативной оценкой своей рабо…

Антон Рачков, в прошлом известный криминальный авторитет по кличке Амон Ра, а ныне – преуспевающий бизнесмен и депутат Народного собрания, сипло закашлялся в телефонную трубку, что, впрочем, не умалило значительности в его голосе. Второй звонок состоялся пару минут спустя, когда Рачков отхаркался и решив, что клин клином вышибают, закурил дешёвый «L&M».

– Анжела, любовь моя, не расстраивайся. Я найду хорошую домработницу. Как там детишки?.. Что, уже нашла? Как зовут? Кира? Тянет же тебя на девушек с мужскими именами…

Когда Рачков вернулся домой, импровизированное собеседование подходило к концу, а бардак на кухне больше напоминал примерочную в разгар подбора одежды. Два маленьких спиногрыза с воплями уделывали приставку дополненной реальности в соседней комнате, а Анжела, успешно проведя газовую атаку приторно-вишнёвым кальянным дымом на полигоне в сотню квадратных метров, в настоящий момент любовалась на зашуганного тощенького эльфика с ядерным огнём в тёмных глазах. Эльфика, наряженного в блестящие тряпки, которые стали самой Анжеле не по размеру после рождения двойни.

– Знакомься, Тончик, – откинувшись в кресле, благостно возгласила Анжела. – Это Кира, живёт через дорогу, так что с детьми по утрам она сможет оставаться, пока я буду поднимать свой салон красоты из праха забвения…

Прищурившись, Антон машинально просканировал сначала костлявую, но вполне спортивную фигурку новой домработницы, с лёгким разочарованием отметил, что задержаться взгляду абсолютно не на чем, кроме чуть неестественно согнутой в локте руки, а потом резко перевёл взгляд прямо в глаза девушке. И что-то он там увидел такое, от чего на сверхдальний план переехал табор вопросов типа «Да что она сможет с протезом? И вообще, сама ещё дитё, а уже с чужими детьми пытается работать».

Просто вот прямо сейчас он мог предложить Кире работу за сущие копейки, за стол и кров, ибо давно уже не встречал людей с почти нулевой отметкой на шкале стяжательства. Что-то в этой девушке надломилось настолько, что она готова была до предела выложиться в любое достойное дело, какое подвернётся, просто так, за здорово живёшь, лишь бы ей позволили убежать от самой себя или от слепого колеса Сансары, которое, кажется, однажды чуть не подмяло её под себя.

«Ладно, по криминалу я эту Киру позже пробью, хотя вряд ли тут что-то эдакое, – медленно, как во сне, подумал Рачков, выведенный из своего обычного вальяжного благодушия. – А пока пусть будет Анжеле… как бы это образно… если паж – это пацан, то девчонка называется…»

Вместо этой мысленной галиматьи господин Рачков выдал короткое:

– Две недели испытательный срок. Если сумеете оторвать Толика и Лёлика от гаджетов, я вам лично медаль вручу.

Выйдя из царства мебели класса «люкс» и позолоченных унитазов на улицу, Кира глубоко вдохнула морозный воздух и выдохнула до упора, чтобы выбить из лёгких остатки дымовой завесы. Город готовился к Рождеству, с неба падали крупные, мягкие снежные хлопья, а буйное разноцветье новогодней иллюминации уступало позиции тёплому, уютному свету, какой способны дать только свечи, камины и улыбки родных людей.

Прикрыв глаза, девушка пролистала на ускоренной перемотке события этого сумасшедшего дня-кувырка. Утро. Поиск вакансий, хаотичный, словно в шаманском трансе, просмотр всего подряд, и – бац! – заявка прямо из элитного дома напротив. Короткий смешок в ладонь – так смеются шуты, которым даже собственную жизнь потерять не страшно, и отклик уходит по адресу. День. Зудящее эйфорическое безумие схлынуло, как отлив в Таиланде, обнажив скучную линию песчаного берега, где тонкой корягой нацарапано: «Оценивай себя адекватно, кому ты такая нужна?» Божий глас входящего сообщения. Десять минут на сборы, во время которых успели порваться единственные колготки и разбиться единственные духи. Короткая отмашка: «Не понравлюсь настоящей – да и катись оно лесом», тяжёлое великолепие чужой квартиры, танец канатоходца на грани между унизительным желанием понравиться и гордым, почти хулиганским стремлением сыграть на контрасте с хозяйкой – светловолосой Барби с четвёртым размером груди… и внезапно – победа, словно прямо в ладонь лёг последний кусочек паззла, найденный за дорогим кожаным диваном. Кусочек, который Рачковы-младшие, синхронно бросив джойстики авиасимулятора, понеслись приклеивать к картинке, которая уже битый месяц лежала незаконченной.

Взяв в рождественской лавочке любимые миндальные печенья Лина, Кира наконец укрылась в подъезде от пронизывающего питерского ветра. Лифт, по обыкновению, снова ушёл в праздничный отдых, и девушке пришлось подниматься пешком. Ничего, полезно, главное – не поддаваться жалости к себе, не раздувать до вселенских масштабов едва ощутимую ноющую боль внизу живота, и она отступит насовсем…

Лестничное эхо с готовностью подхватило удивлённый присвист Киры. Замок из двери был вырезан с корнем, а вместо него красовалась гладкая, приветливо светящаяся жёлтым панель сканера. Кира осторожно приложила ладонь к прохладной, ещё не заляпанной поверхности, и сканер сменил подсветку на зелёный, разрешая девушке вход.

– Привет, Кира, – откуда-то из комнаты радостно подал голос Лин. – Ты как? Я уже звонить собирался…

– Привет, Лин, – отозвалась Кира. – Я нашла подработку. Ты только не смейся. Домработницей. Люди вроде бы хорошие, хоть и с причудами типичных богатеев. Аванс уже выдали, так что следующий месяц содержания нашего ребёнка мы покрываем. А когда ты успел замок поменять? Что-то случилось?

Лина рывком подняло из-за монитора и вынесло в коридор так стремительно, что беспечный щебет жены на тему «Как назвать ребёнка, чтобы в мужском имени сочетались общие буквы двух наших» оборвался на полуслове.

– Вроде бы. Хорошие. Пресвятой коннект, Кира… Ты уходишь чёрт знает куда, мне ни слова… Вроде с головой у тебя порядок был, или свадьба дурно повлияла?

Пачка печенья, шурша, упала на потрёпанный пуфик. Вот, значит, какова ты, семейная жизнь. Или выстрой вокруг себя кокон, чтобы не пробили твоё сердце насмешливые атаки извне, а следом добавь второй кокон, чтобы сдержать ядерный взрыв внутри, или бей. Бей наотмашь и никогда не проси прощения.

– Да, Лин, наверное, так. Странные глюки приходят, будто не нужна я тебе вовсе.

Было потом ещё что-то про её таланты программиста, которые негоже зарывать на каких-то левых подработках, и про то, что ей незачем впахивать вообще, ибо у него, Лина, хватит сил на двоих. Было также про то, что она сомневается в нём, не верит в его крылья, отчего те слабеют, конечно же. Был и короткий ответный рык из-за закрытой двери в ванную: «Давай, Лин, делай из меня карманного виноватика», но уже стихло яростное биение пламени в горле, и только горький полынный дым никак не желал развеиваться.

Не поднимая глаз, Кира выползла из ванной, скользнула мимо безвольно сидящего у стены Лина и убрела на кухню ставить чайник. Глупо, но, быть может, в рождественских печеньках отыщется хотя бы малая капля волшебства, и ослабшая вольфрамовая нить между двумя сердцами вновь загорится ярким и тёплым светом.

***

Седеющий мужчина, не растерявший ещё остатков военной выправки, раздражённо мерил шагами рабочий кабинет. Голографический портрет Президента следил за ним с обшитой дубовыми панелями стены. Мужчина тихо бубнил себе под нос, и непонятно было, то ли он ушёл в чертоги собственного разума, то ли совещается с кем-то по встроенному в ухо секретному каналу связи.

– Аналитики предсказывали этому Перевольному не больше десяти процентов, но сегодня предварительный опрос дал целых двенадцать, и это за три месяца до голосования. Даже если я получу законный пятьдесят плюс один, это уже станет прецедентом к посягательству на однопартийность… Да, да, нужно любой ценой помешать этому… в рамках закона, по возможности…

На сладкие речи предвыборных обещаний вкупе с вылизанными в графических редакторах картинками светлого будущего давно уже стойкий иммунитет не только у избирателей, но и у самих политиков. Как там, красивые слова замысловатые, но проще говоря, их маловато…3 Во время прошлых выборов со скрипом прокатила тактика имбирного пряника: граждан просто-напросто подкупили полезными ништяками разной степени ценности, от бесплатных абонементов на общественный транспорт до веерных раздач бытовой техники и точечных работ по решению наболевших вопросов жизни северной столицы. Но тот осёл, на котором Николай Измиров собственной персоной въехал на пост мэра Петербурга, спустя четыре года изрядно одряхлел, и чтобы удержаться в седле на этот раз, его всаднику придётся приложить немало усилий. А лучше – сменить осла на боевого коня.

Господин Измиров упал в глубокое кожаное кресло и оттуда, как снайпер из укрытия, начал просматривать материалы, собранные для него командой политтехнологов. Среди пёстрого вороха образов власти, имеющих почти архетипическую силу, среди полуакадемических выкладок про игру на ожиданиях и на контрасте усталые глаза политика выхватили невесть как затесавшуюся в этот маркетинговый ряд короткую заметку.

«Запахи выдают нас сильнее, чем мы можем себе представить».

Ниже мелким шрифтом было подписано: «Интервью с молодыми парфюмерами Москвы и Санкт-Петербурга. Отечественные и зарубежные разработки систем ольфакторной визуализации: грядёт ли революция восприятия в виртуальной реальности?»

Внезапная догадка зажглась в голове мэра стоваттной лампочкой. Измиров подскочил в кресле, тихо охнул от прострела в коленке и начал раздавать своей команде срочные поручения.

***

Большую часть своего времени Алистер посвящал работе над духами. Для него было великой загадкой понятие сна – иногда клиенты и посетители делали комплимент его работам, называли их «сбывшимися снами». Он никогда не спал и не знал, как это. Конечно, ему хотелось бы увидеть свой собственный сон. Однажды он даже пролежал несколько часов на специально сконструированной им для такого эксперимента кровати, но ничего, похожего на сон, описываемый в книгах, не ощутил.

Иногда Алистеру становилось плохо. Приступы преследовали его, сколько он себя помнил, происходили редко и каждый раз оставляли неприятное ощущение разбитости и слабости, проходившее еще несколько дней. Он искал информацию в сети, в медицинской литературе, в новейших статьях по нервным заболеваниям, но не мог найти ничего похожего. К счастью, пока обходилось без свидетелей, поскольку клиентов могло напугать странное поведение хозяина лавки, и они больше не вернулись бы, несмотря на всю прелесть духов.

Все начиналось с легкого головокружения, затем тело теряло гибкость и Алистер оседал на пол там, где его заставал очередной приступ. Впадая в состояние наподобие транса, он каждый раз жалел, что не может найти объяснения этому феномену и тратит время, валяясь под прилавком или лабораторным столом в луже разлившейся тинктуры. И теперь появился страх, что однажды его накроет в присутствии Лина, и намечающаяся дружба зачахнет на корню. Никому не хочется знать о чужих проблемах и пускать в свою жизнь такие проявления Тени…

***

Педагогический квест Киры, имеющий кодовое название «Попоотрыв», грозил вот-вот увенчаться провалом, ибо не было для Толика и Лёлика более важного занятия, чем с утра до вечера гонять монстров на огромном, во всю стену, полусферическом экране. Иногда голограммы чудовищ тянули к ребятам свои лапы и щупальца, и те коротко взвизгивали, а потом хохотали, видя, что картинки не причиняют им вреда.

На третий день лицезрения двух стриженых затылков цвета «каштан» Кира набралась смелости и, пока пацаны обедали, спрятала джойстики в одной из коробок на самом высоком шкафу, а пароль, простенькое «123», сменила на длинное предложение, вбитое в память игровой приставки монолитным текстом.

Семь слов, семь заданий – одно следует из другого, надо будет даже выйти всем вместе на улицу и проехаться в монорельсовом метро (зря, что ли, она столько лет писала квесты по городскому ориентированию?) А самое ценное во всей этой эпопее – не приставки, конечно же, а новое знание о мире. Будет пройден маршрут, и уставшие близнецы лягут спать, а в их пушистых головах цветным фильмом запишется история о том, что ничего в мире не даётся по умолчанию, а то, что кажется данным, вдруг превращается по воле коварной шаманки в величайший приз, за который, оказывается, надо бороться и всячески выходить из зоны комфорта.

Под обиженное нытьё в режиме «стерео» и гневное барабанное соло детских кулачков по закрытой двери Кира переоделась в длинный чёрный балахон, повесила на пояс сувенирный бубен, а на шею – самый что ни на есть настоящий птичий череп. Ещё одна маленькая деталь – и стандартный повседневный протез с мягким щелчком покидает порты в предплечье, а на его место становится прозрачная копия, словно выточенная из синего светящегося льда. Приз за первое место по скалолазанию в категории без вечной приставки «пара-».

Когда затихающие всхлипы за дверью возвестили, что эпоха отрицания и гнева сменилась стадией принятия, Кира рывком распахнула дверь и, вложив в голос максимум коварства, прорычала:

– Что это за два незваных мальчишки пр-ришли в моё логово? Убир-р-райтесь прочь, я вам ничего не отдам!

– Тётя Кира, стра-ашно, верните поиграть, – с новой силой заныл Толик, и рассекреченная шаманка приготовилась занять глухую оборону, как вдруг произошло нечто, менее всего ожидаемое и Кирой, и самим Толиком.

Развернувшись, Лёлик вкатил брату несильного щелбана, приправив его коротким «тише ты», а потом, не пряча взгляда, вытянулся во весь рост и громко возвестил:

– Я тебя не боюсь, колдунья. Мы всё равно вернём наши приставки. Вот. Говори, что делать.

***

– Попробуем запустить тест на моих наработках, – тихий голос Алистера вывел Лина из ступора. – Пепел вулкана и Арктику не обещаю, но кое-что тут есть.

Лин, перешагнувший порог крошечного двухэтажного домика, попытался абстрагироваться от нахлынувших воспоминаний. Не думай, Лин, не воскрешай далекие образы трехлетней давности. Маленький домик на отшибе Сортавалы, снежная целина почти что по грудь и запах старых книг. И так же, как в том логове дяди Саши не было и намека на бушующую цивилизацию, а нотка папиного хай-тека лишь оттеняла уютную хаотичность двух отшельников, так и в мастерской Алистера парень мигом забыл о вечно неспящем транскоде за порогом. И только легкая патина двух дронов в углу – странная модификация рабочих программ-манипуляторов, расспросить бы на досуге, – мягко намекала, что хозяин не эльф из книжек, а специалист высокого ранга.

«Кое-что», заполнявшее массивный двухстворчатый шкаф под самую маковку, явно тянуло на большее, чем просто наработки. Лин осторожно устроился в кресле за столом, получив молчаливый кивок хозяина, и развернул свитки альфа-версии кода. Все, что было написано им за последний месяц, должно было сейчас ожить и заиграть новыми красками. За полупрозрачной сферой выбора из базы тестовых примеров, собранных Алистером вчера во втором часу ночи, Лин вдруг поймал двойную экспозицию. Зеленые глаза коллеги… Нет, ныряй глубже, хакер, уже не просто коллеги, а самого настоящего друга, каких ты едва бы смог насчитать на пальцах одной руки. Друга, который по твоему молчаливому запросу сделал столько ароматов для сходящей с ума Киры, загибающейся на глазах от кривых фраз «не оправдала», «недостойна быть рядом» и «дурная мать».

Ей-богу, я должен тебе много больше, Алистер, чем искренняя благодарность соавтора одного кода.

<Введите логин и пароль>

Lin_Alast_air

strangers

Сгенерировав случайный поиск, Лин осторожно провел пальцами по свитку. Код, запущенный в режиме трассировки, вспыхивал цветными огнями на заданных вехах.

Запрос: «июльское поле».

Создание импульса, прошедшего через импланты куда-то за глазницы, заставило Лина поморщиться. Да, о мягкости по отношению к обычным пользователям пока не шло и речи, а на границе видимости велюровая голова Алистера с немного непропорциональным, но удивительно тонким абрисом лица, метнулась к шкафу, обгоняя код на целую секунду. Колба прозрачного стекла с соломенного цвета жидкостью оказалась на столе одновременно с развернувшейся фотографией белого колышущегося моря цветущей гречихи.

Ответ: Теплая земля. Далекий горизонт. Тонкий запах трав.

Синхронизация.

– Ты – волшебник, – выдохнул Лин с закрытыми глазами, пытаясь не потерять это ощущение полного погружения. – Что ты здесь намешал, боги Сети…

Где-то там звучал ответ с фирменной, чуть замедленной интонацией на конце фраз, а внутри поднимало голову Прошлое. Интернат в центре России. Холмы, поля, не знающие окоёма. И горячие руки, несущие через поле его, малого пацана, тогда еще совсем безногого, но… Никогда не сдающегося. Чужака.

Алистер немного переживал, когда Лин отправил запрос. Вдруг не найдется в закромах ничего подобного, вдруг вневременное чутье, так удивлявшее посетителей и не раз выручавшее парфюмера в работе, на этот раз даст сбой, и искры в серых глазах сменятся туманом разочарования?

Июльское поле. Отлично… одна из ранних пейзажных зарисовок, ожидавших своего часа и так и не встретивших пока «своего» человека. Когда Алистер был одержим ее созданием, он ощущал себя птицей, свободной, быстрокрылой, несущейся над ароматным полем колышущихся трав, а с бескрайнего неба на него обрушивалась ласка солнца, июль прогревал хрупкие кости и наполнял их светом на весь год вперед… Доверие к ветру, несущему на невидимой ладони крылатое тело. Поиск ответов и жажда приключений… Все это непостижимым образом уместилось в одной-единственной бутыли, настоялось, обросло дополнительными образами и набрало красочность и силу.

– Что ты здесь намешал, боги Сети… – вопрос Лина вернул Алистера к действительности.

– Я хотел сделать глоток лета, духи об абсолютной свободе, о том, что чувствуют в полете птицы… Там настойки июльских цветов, особый жасмин, воздушные цитрусы. И теплый имбирь, чтобы под травами ощущался пульс земли… – Алистер замолк, когда увидел, что Лин глубоко задумался о чем-то своем. Наверно, эти духи запустили важную ассоциативную цепь, и нельзя отвлекать, разрушать лишними словами хрупкость момента. А может, Лин вспоминает созвучный сон…

Замерев за стойкой, Алистер не мог отвести глаз от ушедшего в транс Лина, который с повадкой опытного токсикомана снова впился носом в бумажную полоску, только ресницы дрожат, еле скрывая волну высокого напряжения в серых глазах. Ну же, парфюмер, попробуй-ка сейчас разложить свои чувства по полочкам, что найдёшь? Вот свежая волна морского бриза – радость сотворчества, счастья быть нужным. Тёплая хвоя на опушке соснового леса – незримая опора дружбы и принятия. И… нет, показалось. По определению не может быть здесь и сейчас этой едва ощутимой ноты, которую ты уже несколько лет пытаешься поймать, да только двадцать версий уже разлиты по флаконам, а она всё так же улетучивается с запястья за считанные минуты. То, что не дружба и не страсть, даже не любовь. Первая нежность. Предчувствие любви.

Алистер встряхнул стриженой головой, отгоняя наваждение, и оно покорно сгорело в пламени камина, но одурманенный разум парфюмера, пытавшегося вернуться к работе, всё равно съехал мимо цели, выдав короткое: «Для жены Лина ты целый арсенал уже сделал, а для него самого?..»

– Я слишком глубоко ныряю, боги Сети, – еле слышно прошептал Алистер. – Смогу ли передать в одном аромате всё, что чувствую сам?..

***

В начале февраля доктор Елисеева ушла в отпуск, оставив вместо себя молоденькую акушерку, которая и позвонила Кире ранним утром, сообщив, что её ребёнок готов к пересадке в подготовленный организм суррогатной матери.

До сегодняшнего дня Кира видела выбранную девушку только на нечётких фотоснимках, сделанных Лином через толстое стекло камеры физиостаза, в которой она вела своё существование с самого рождения.

Анамнез Алии был простым и страшным. В переводе со врачебного на разговорный получался какой-то синдром Спящей красавицы: тело в относительном порядке, и только центр регуляции биоритмов в глубинах мозга упорно не желает выдавать команду: «Просыпайся, Нео, добро пожаловать в реальный мир!»4

– А знаете, в определённом смысле так даже удобней, – разглагольствовал доктор, готовя медицинских ботов и раскладывая арсенал своих пыточных приспособлений… то есть хирургических инструментов, конечно же. – Не нужно переживать, а вдруг суррогатная мать решит сбежать с вашим ребёнком, или, чего доброго, угодит в какую-нибудь историю…