Он, она, они, или Отголоски

– Да я не очень-то и Москвичка. Только последние 10 лет. Родители приехали вслед за мной из Кемерово, когда меня позвали в Сборную. Устроились, потом пошли мои призовые. Вот и дом, и прописка.

Саша поглядывала краем глаза на этого нежданного спутника в капюшоне, пытаясь узнать в нем – вчерашнего такого же. Но узнавание искажалось. Перемешивалось в причудливом купаже: невозможности, сюрреальности,

и простоты. Она готова была нестись на другой конец земли – впервые в своей жизни – чтоб снова увидеть его и ощутить его энергетику, его эксклюзивность,

но совсем не уверена была, что готова вот так, остаться с ним… не то что «один на один», а…

на равных! Много лет привыкшая быть в фокусе, в ореоле своей недостижимой образцовости, хронически извинявшей её невозмутимую арктическую холодность реакций и оценок, она вчера впервые поменялась местами с человеком: почти затерялась для него в толпе… и

это так побуждало! Найти тропинку, путь к его вниманию и его взгляду. Путь к нему. И это

побуждение,

отменявшее в ней многое из того, что она в себе знала, уважала и что составляло её саму так долго,

…слишком долго…

…теперь антиподом гипнотизировало и приманивало. Сносило всё, что она знала о себе, к чему привыкла, и перепрошивало её сознание. Вчера она неудержимо… с жадностью сканировала какой-то неведомой животной сущностью в себе неведомую животную сущность незнакомого…

мужчины. На столько мужчины, в такой немыслимой концентрации, какой рядом с ней прежде и близко не было. Это сокрушительное притяжение «пугающего Масштабом и Взрослого» – чуть сглаживала мнимая поцанистость и беспечность в его облике и манерах, но возраст был обманчиво-разоблачителен: это был «самый расцвет сил». Гипнотичное смешение бесконечной энергии и мощи юности, и… Зрелости!

Оно сквозила во всем. В понимании себя и своих мыслей, своих возможностей. В подаче себя и своих действий. Своих решений. Зрелость в глазах. И в проживании эмоций – неторопливом, осмысленном, смиренном. Зрелость в теле. Зрелость, возможно, им самим ещё с непривычки до конца не понятая, но сочащаяся из него через самоуверенные манеры, основательность слов, голос и рисунки на теле. Зрелость, источаемая даже в молчаливой статике. В самых крошечных движениях. Физических, и движениях мыслей. Энергетическая.

Зрелость совершенно неотвратимая. Которую она не сумела игнорировать.

Основательность. Масштаб. Несоизмеримость. В нем – будто сосредоточилась мудрость веков, для неё пока недостижимая глубина. Он был для неё – шкатулкой открытий, открытий – в себе самой – какой-то картой сокровищ, ведущей к себе самой. Иным измерением, да. Все вокруг были склонны занижать ему это – возраст, мудрость, зрелость, концентрации, содержательность – и ему самому это было как будто привычно, но как-будто и не по нутру.

Но она – уловила… Больше, чем он планировал показать.

Она ощутила на столько мощную волну интереса в себе, чего-то большего, чем любопытство – стихийного магнетизма, что… теперь ей было невозможно не разведать – что это такое было, про что это, и куда это всё её может завести.

Александра Мостовяк – Stand Up for Love (20.02.2016).mp3

Вообще то Саша всегда была девочкой сознательной, осмысленной, и предельно сконцентрированной. С самоконтролем и спортивной точностью, невозмутимостью машины, заточенной под выполнение своих задач – на ясный результат. Со своей программой. С режимом.

Поэтому когда она неудовлетворенно проворочалась в своей кровати пол ночи, плавая в киселе ощущений без всяких пониманий и ясностей – сначала вспоминая и смакуя каждый эпизод, а потом – всё явственнее пробуя ощутить его тепло сквозь пространство, и силясь угадать, не затерялся ли хоть небольшой кусочек её самой в его мыслях… сегодня она проснулась с убеждением, что должна

хотя бы попробовать. Всё, что может предложить ей этот… субъект. Этот мужчина. В такой гиперфорированной форме, какие могут даже испугать. Пускай, даже просто эмоционально. Она разрешила себе чувствовать. Она дала себе установки ничего не пугаться,

но теперь эта установка давала сбои. Хотя парень вел себя краааайне нейтрально. Почти деликатно, ничего конкретного не обозначая и не отрицая, оставляя неоднозначности, вопросы и пространство для маневров.

И версий. Не выбивая себе никаких гарантий. Как и не давая.

Но с его сокрушительной мощью мужского начала ему и делать было ничего не нужно.

Одновременно её завораживала эта двойственность: в нем проглядывал привычный простой беспечный мальчишка, в которого потихоньку неминуемо вживлялась взрослость, будто б против его воли. Взрослость, с которой он сам пока еще до конца не «договорился». Не освоился. Поэтому она примерно понимала, почему он столь серьезно, и не до конца понимая, хотя уже безошибочно улавливая, встречает женскую инстинктивную реакцию на вторую его сущность.

В общении, в реакциях его попеременно кидало от одной личности к другой – от серьезности оценок и предусмотрительности последствий – до разбитного хулиганства без границ. И вот почему он незаметно вздрагивал от почти агрессивной мощнейшей женской реакции. На себя. До конца себе еще неизвестного.

Мария Вебер – Московская Тоска.mp3

Саша поглядывала на него. Он совсем не взрослый, нет. Но взрослее её заметно. Хотя она – очень взрослая. Ну вот так, вне логики.

А то, о чем она думала только что – это нечто… другое.

Его присутствие непривычно будоражило её. Но… странным образом, он не вызывал в ней чувства опасности или незащищенности, тревоги или предупредительности, не пробуждал обостренного самосохранения, или мыслей о цензурах и верных установках. Был ли он безопасен? Не факт. Просто он не внушал опасений, не зажигал красной лампочки в голове – бежать, или отмораживать – препятствовать… чужой грубой воле. Чужим интересам. Скорей он внушал ей… готовности. Странные ещё до конца не принятые и не понятые, недооцененные, но призрачно отлавливаемые в её «настройках». Метафизика обуревала её вместе с любопытством, но мягко обволакивая и оставляя иллюзию владения ситуацией.

И потому, ощущая эту свободу выбора, она тонула в своих же ощущениях и сравнениях:

Узнавание… его же, но очушеломительно-вчерашнего смешивалось с доступностью и почти мифичностью момента сегодняшнего, и вскипало, извлекая неизвестные активные вещества, бурля в голове. То ли магия, то ли химия… Такой же, и какой-то другой – просто искривление времени, пространства и реальности. Вчера – был чистый лист магической неизведанности.

Но сегодня – уже открытый на первой странице учебник, который начал вручать ей свои первые главы-откровения, пока она наблюдала за его реакциями на себя же самого на экране, созерцавшего собственные недавние триумфы. Там было и смущение, и «само-родительское», наставническое одобрение… И принятие, и корректировки, словно обозначения маркерами и подрихтовки ластиком. Он проводил внутреннюю работу над собой, независимо от присутствующих, не двигаясь с места, и это все было воочию, рядом.

Она скинула слой воспоминаний и глянула на его расслабленные крупные разрисованные кисти на руле. У его рук она заметила замечательное свойство: совершенно говорящие кисти опытного танцора, они были индикатором его настроения. Может, даже настроя. Вчера он гипнотизирующе, очень брутально рассказал ими весь свой репертуар со сцены, потом лайтово экспрессивно «сурдопереводил» с друзьями на подоконнике, выгодно оттеняя незабвенный торс, и неопределенно, даже вопросительно замирал ими с незнакомцами. Сегодня – складывал их в замок в скрыто-враждебной обстановке или неспешно потирал ими штаны в моменты двусмысленности или неловкости, словно искал опоры. Но главное: любое его напряжение ясно выдавала их статичность, а стоило ему ослабить самоконтроль, как они пускались в гибкое виртуозное дирижирование его голосом, реакциями, даже ожиданиями. Обычно людей выдают взгляды и глаза. Тут он оказался на столько прокаченным артистом, что заглядывать туда для ясности было не совсем информативно и отчасти даже опасно… Они – затягивали вглубь. Но руки-болтуны – не обманывали. Сейчас они, гибкие и крепкие, мощные и ловкие, потертые как тренировочные тапки, и густо разрисованные граффити, расслабленно лежали на руле, незаметно поглаживая его обивку.

Сосредоточие всех его мыслей, сейчас они мягко управляли движением вперед. Послушные, как все его невообразимое тело, они точно знали, чего он хочет.

А она продолжала плавать в своих ощущениях «вчера-сегодня». Теперь в своих узнаваниях, по крайней мере внешних, поглядывая на интересный профиль, припрятанный в капюшоне, она не могла отделаться от мыслей-вопросов, как же долго он теперь будет прятать под обыденными разговорами свой необыкновенный певучий, сносящий разум голос,

и что скрывают под собой слои тканей там, под его рулем. Над кромкой брюк. Что у него там нарисовано, написано, обозначено?

В общем, сплошные мысли о скрытых потенциалах.

Она ещё вчера поняла: спрятаться в толстовке и капюшоне для него – понятный способ «затеряться на фоне». Вполне осознанный. Спасение, передышка от самого себя в масштабах. Способ «приземлиться».

Что там в пословицах про «Журавля в руках после соловья в небе»?

Его нейтральность завораживала. Не отчужденность, за которой – высокомерие и недоступность, или игры – нет. А Разумное-Доброе-Светлое в нетребовательном пространстве, которое не давило, а проявляло характеры и задатки – обоих. Да, его неброские манеры успокаивали её, завладевали её доверием и вновь отсылали её к мыслям про его весьма странную само-идентификацию как нового «секс-символа».

Всё это – было необычно.

Обычно самоуверенные и статусные парни обозначали свой интерес и намерения к ней – мгновенно. Решительно, быстро, напористо, и довольно напыщенно – она ж всегда числилась «лакомым кусочком», включавшим у парней инстинкт «наперегонки». Менее «топовые» её побаивались – за ней всегда следовал шлейф заслуг, а те, кто осмеливались претендовать – действовали только так – сокрушительным напором (за единственным исключением, да и то на время). «Сработано – на результат» – думала она про себя в 99 % случаев знакомств, когда умудрялась воздержаться от раздражения. Казалось, они интересовались ею и тянулись к ней – как к трофею, который потом не стыдно показать. Словом, ухаживания расценивались ею грубым вторжением в её аккуратный выверенный мир. Торжеством чьего-то эгоизма.

Она давно определила для себя: мужские хотелки – это не её проблемы. Разбирайтесь с этим сами. Она тут – ни при чем. Она – занята своими делами, ей не до чужих амбиций, нацеленных на неё. Она занята собственными – посерьезнее.

Но здесь – всё было иначе. Он и не думал напирать, атаковать остроумием, заполучать. Внушать ей, что она кому должна потому что привлекательна. Или страшно нуждается в нем…

Она лишь отмечала осторожное любопытство в его глазах, аккуратно припрятанное за его неспешностью. И, увлеченная его возрастной неопределенностью, сочетаниями и контрастами, противоборством и слиянием его мужественности и поцанистости, старалась вызвать у себя чувство вины за такой свой изначальный невозвышенный «потребный» интерес, и сама – «поднять взгляд выше» хотябы условно. Получалось с переменным успехом. И она старалась переключить себя с воспоминаний и фантазий – на его живые реакции и подмечания.

Виидмо, он – тоже:

– Значит, интересуешься Калининградом?

Вот подлец!

– Попеременно.

Она хоть и чувствовала рядом с ним некоторую растерянность от концентрации новизны опыта, но странным образом он внушал ей неведомую веру в себя и силы, которые с её природной сдержанной ментальностью с некоторой натяжкой можно было обозначить даже наглостью!!! Такой долгожданной, такой новой! Неотфильтрованной! Он пробуждал в ней… нет, не решимость и не действие. А скорее – все те же готовности. Испытать себя. В такой неординарной… истории…

И испытать его. В его офигительности.

Испытать себя. В его офигительности.

Испытать его – в себе, и своей.

И позволить себе, проверить себя в этом новом вызове – было её решением. Слегка стихийным, но вполне осознанным.

Это был её шанс: оспорить, побороть все привычки и сомнения, встретить новую себя. Это должны были заметить даже её родители. Господи, хоть бы они поняли, и не приняли это за «свихнулась», за испорченность или мимолетный хрупкий каприз! Хоть бы! Но сейчас – не время для стыда.

Время —

вспомнить, ощутить, достаточно ли блестят сейчас её губы?

* * *

Часом позже она поддалась предложению выйти под снегопад и прогуляться вдоль каменных парапетов пустынной поэтически-застывшей речной набережной.

Они отправились в неспешный путь – словно в открытку. Все глубже. Это погружение в визуальную сказку отменило холод, и время. И он одной своей походкой – спортивной живостью в этом размашистом движении, противоречил оледенелости пейзажа, хаотично и обаятельно разметая идеальность фотокадра.

Байков Вадим – Пленники любви

Моментами он не казался красивым. Ну то есть не той нежной красотой без изъянов, к какой привыкают и о которой грезят девчонки с детства. Продуманная глянцевая прическа, апгрейд и нарочитый загар рихтовали и оттеняли его натуральность, его «неформатность»,

но сквозь все это прорывалась сущность совершенно непостижимая всепроникающая, стихийность его Природы. Она уже знала, что многие считают его красивым – с какой-то иной, глубокой женской точки зрения. Она уже заметила, что он – ищет в себе компромиссы на эту тему. А ей – просто нравилось вглядываться в его сочности и противоречивости – вне оценок. Здесь мерцали и амбиции, и наивность, и эгоизм, и дольки самолюбия, и поиски высоких начал в себе и вечных Истин. И неиспорченная скромность, и жажда внимания и признания. Чистота помыслов, и хитринка. И природная доброта, и мощь откровенности наотмашь вне цензур. Много намешано.

Он небрежно накидывал вопросов, упоминал о прошлом и сегодняшнем, теряясь взглядом вдали, она – почти беспардонно рассматривала светлый разрез глаз и темные ресницы, и широкий, бесшабашный порой в своих формах рот, ясно сдерживающий в её присутствии бесшабашные мысли, и дышавший теплом в обледенелую мглу. Он отлично смотрелся на крупных планах того их видео. И теперь она могла бы нарисовать его по памяти.

Казалось, она именно и делала это сейчас.

– И что, ты правда тогда хотела пить? – хитро улыбался он ей.

Она почти забыла, что она – признанная скромница.

– Думаю, когда ты начал там переодеваться, «водыыыыыы!» готовы были попросить многие. – безобидно сообщала она. Как есть. Нейтральная правда.

Он искренне веселился на этих замечаниях.

– Но только ты – попросила…

Она капризно вздохнула.

– Просто ты от меня ближе всех находился… – она выдержала паузу неопределенности продолжения, – Остальным полегче, видно, пришлось…

Да, остальные просто не оказались «в зоне поражения». В любом из возможных смыслов.

Он польщенно и самодовольно улыбался уже тренированной камерами улыбкой, но от этого самодовольства не разило жестокостью и эгоизмом. Скорее – какими то приятными открытиями, к которым до конца еще не привык, и пока не обесценил. И игрой, которой он готов был увлечься, стоит только чуть-чуть потерять бдительность. Игрой в возмутительную…

удовлетворенность собой. И всем, что его окружает. Вне регалий.

Параллельно личным играм своего самолюбия он вовлекался и в щекотливую игру взаимного интереса, и ступал по краю над бездной, в которую будто побаивался оступиться.

– Если что, я просто весь промок, и пытался привести себя в порядок… – вилял в приличности он.

– Все так и подумали. – чопорно кивала она, сдерживая улыбку от осознания, что сумела его рассмешить. И прячась в меховой оторочке своей дубленки от его пристального изучающего почти змеиного взгляда. Опасного.

Потом он отвлекался, и погружался в атмосферу, которая приносила новые слова, будто изниоткуда. Как будто даже зависал где-то между… слов и эмоций. Они вместе вдвоем плавали по поверхности ничего не значащих тем и словесных пин-понг рикошетов. Не переигрывали во флирте, ограничиваясь компанейским трепом. Даже волнение почти сошло. Она даже почти забыла, каков он бывает, как он умеет двигаться и звучать в масштабе. С удовольствием растворяясь в том, как он звучит наедине. Даже молча.

Он наслаждался погодой, и она тоже не могла найти в себе замерзлости. Он казался открытым. Внимательным, при определенной доле погружения в себя. Считывающим и слышащим настроения больше чем слова.

Он был очень чуток.

Временами. А порой – наоборот, неповоротлив и громосток в дискуссиях и вопросах, просто на удивление.

– Тебе потом не влетит за нашу прогулку?

– От кого?

– От твоего парня…

– От какого?

– А сколько их у тебя? – смешок, и тут же сосредоточенность – Чет я так и не понял, ты уже не вместе с тем? Ну, с тем… С которым у тебя куча фоток…

– Кажется, меня вчера кто-то гуглил…

– Ну вдруг это взаимно? – шкодство мелькает огоньком в полумраке меж тусклых фонарей.

Интересно, на какие еще вчерашние полночные взаимности рассчитывали оба, о чём умолчали?

– Это не у меня с нм куча фоток, а наших общих в открытом доступе. Пока единственный, от кого тебе может влететь – …

–.. это тот, у кого из под носа я увел тебя сегодня? Твой батя?

– Именно.

– Так… ты свободна сейчас?

– Да, мы с Вадимом расстались.

– Долго были вместе?

– Несколько лет. Он тоже спортсмен, и из Питера. Но это нам не мешало.

Она поймала вопросительный взгляд. И растерялась: что говорить? А ведь почти нечего.

– Вадим – хороший парень. Начитанный, интересный. Честный, целеустремленный, из хорошей семьи…

– Что незаладиось? – не дослушал он.

– Не знаю – искренне поделилась она. – Наверное, какое-то несовпадение. Было с самого начала.

– А как же вы тогда начали встречаться? И продержались столько времени? Если изначально были сомнения?

Она никогда не задавалась таким вопросом. Может, и сейчас попробовала сказать то, что пришлось?

– Ну просто… он был хорошим… вариантом.

– Это как? Подходящим? Типа вы хорошо смотрелись вместе?

– Ну да.

– Все одобряли такой союз. Типа так?

Она натолкнулась на непонимающий взгляд. Пришлось пожать плечами. Она правда больше не знала, что на это сказать.

И потому подумала спросить.

Она не хотела нырять в эту прорубь:

– А… Ты был женат? – вдруг в лоб выпалила она. Как будто это – удобная тема для прогулочного разговора. Как будто – ну так, просто. Она видела вчера явное шок- разоблачение, но было ощущение, будто подсмотрела. В замочную скважину. – Еще недавно…

– Да. – вздохнул он, зависнув на парапете и смотря на застывшую воду, пока его посыпало снегом. Будто признался, но мимолетно. Будто – ну так, просто. И она не поняла даже, не залезла ли она на запретную территорию.

Потом он глянул на свои руки. Она заметила след от кольца. Вчера на онлайн-форуме она нашла версию, что ношение множества колец было его способом маскировать обручальное. Сегодня на нем не было ни одного. Только рисунки на пальцах, один из которых явно напоминал о бывшей.

– Слишком свежая пока тема?

– Та… ничего. Пора привыкать говорить об этом. В таком ключе.

– Тогда… расскажи. Что готов. Если хочешь.

– Та что говорить. Длинная история. Были моменты, были чувства. Потом было много препятствий, ругани и непонимания. Все рушилось последние полгода, оставляя за собой необратимое чувство беспомощности. И обид. Расходились, мирились, ждали друг друга. Прощали. Будто навек. А потом бабах, и всё закончилось. Аж не верится.

– Неожиданно?

– Я не хотел оставаться один. И сейчас не хочу… И это я подал на развод. Хотя скажи мне про такое год назад – никогда б не поверил. Я столько за ней ходил.

Его кисти повисли с парапета. Безвольно, будто утопленники.

– Еще не отпустил до конца?

– Я ещё не знаю, что за этим «не верится» стоит. Может, меня потом накроет облегчением, может, сожалением, или тотальным одиночеством. Может, отмороженностью, и я больше не смогу подобного чувствовать. Я пока не знаю. Я ещё просто привыкаю. К свершенному факту… – он оглянулся и испугался собственной откровенности, – Неизбежному. – зацементировал он. – Та не бери в голову. Я уж былое редко вспоминаю.

Она внутренне кивнула. Но скорей чтоб пропустить это мима, потушить свою искру внимательности.

– А что послужило причиной? Ничего, что я спрашиваю?

– Ничего.

Ему хватило секунды. Вздохнуть.

– …Она испугалась. Перемен. Правда, это и есть причина. В нашем разрыве не замешано третьих сторон, измен или вранья. Только неготовности, слишком глобальные перемены, упрямство. Много эго. Обвинения, недоверие, сравнения статусов. Ревность. К другим людям, к успеху. Резкие слова. Безвозвратные. Невозможность что-то доказать. Ком противоречий. Разные направления.

Саша никогда не говорила о таком. Так открыто. Даже с подругами. Даже с мамой. Она всегда была словно под стеклом от подобных лирик и хрупкостей.

– Еще любишь?

– Не знаю. Кажется, нет. Но наверняка разберусь попозже. Хотя думаю, нечего тут больше любить.

Саша попробовала на мгновение представить: каково это – потерять такого мужчину. Когда у вас ещё и длинная история, общие привычки. И он – был твоим. Всецело. Долго. Добровльно. Преданно.

И тут же отогнала от себя эту нависшую сокрушительность она вдруг поняла ту девушку – та потеряла его потому,

что до смерти испугалась потерять. И навлекла.

– Она – красивая?

Саша вчера забралась в соцсети, нашла и посмотрела. Но ей нужен был сейчас ответ.

– Она – всегда была очень естественной и необычной, нежной. Как цветочек, как фея. Она была моим эксклюзивом, который я берег. Да, она красивая. Сказочная. Мне всегда так казалось, я гордился ею. Хотя находятся те, кто спорят с этим. Бывает, она не верит в это сама. И возможно, это было главной нашей прооблемой. По мне – да. Красивая. Очень. Только теперь – чужая. И я принял это.

– и… все равно не просто?

– Я очень верил в нашу историю. Кажется, это было ещё недавно. Совсем рядом. До последнего ждал, что случится какое-нибудь чудо, и она поймет, как делать не надо. И всё наладился, схлынет дурное. Но чуда не случилось. И я вдруг понял, что и не случится. И да, я пока привыкаю. К своему новому статусу. Если честно, надеюсь, что долго в нем не задержусь. Я не очень умею быть свободным. Не привык. И не очень-то стремился к этому – хоть когда-нибудь. Пока ещё не понял, что с этой своей свободой делать.

– Думаю, разберешься… – выедила из себя нейтральность она.

– Думаешь? Хотелось бы мне самому в это верить. Сейчас ко мне – знаешь, много внимания. Типа я – в ТОПе. – сухо констатировал он.

Продолжение она до-вспомнила сама – вчера подслушала его с друзьями: «ну всё, берегись. На тебя теперь открыт сезон охоты» – говорили они ему, оглядываясь. Он это и сам знал.

Filatov & Karas, Burito – Возьми моё сердце.mp3

– Ты нарасхват. Заметила.

– Да. Знаешь Менкума?

– Еще бы. Им переполнены все чарты. Умело пользуется своей скандальностью.

– Он прокаченный упакованный чувак, из «непростых». У него есть папа и трастовый фонд. Музыка – его развлечение. Недавно мы виртуально бодались нашими релизами в чартах, он вышел на меня в личках, предложил познакомиться и затусить. И позвал в тропические страны на яхты с моделями. На полном серьезе. Прикинь, я чуть не улетел. Буквально. Я же такого не видел никогда – ни роскоши, ни открытых дверей в мир самых оглушительных исполнений «оптом». Того гляди, поплывет мозг от всего этого.

Саша опешила.

– Ну не улетел же.

– За малым. – качнул головой в сторону он. Исповеднически.

– Может, еще не поздно… – не нашлась, что еще ответит растерявшаяся Саша.

– Ну вот, – ухмыльнулся он, – не даешь мне сохранить для себя главное сожаление в жизни, о котором буду скорбеть на склоне лет…

Только он – не дразнил, а она – не упрекала.

– Кажется, ты уже начал. Скорбеть…

– Если только стареть… – разулыбался он, расплескивая свою неповторимую энергию.

Потом задумался.

– Возраст – странная штука. Он меня как-то внезапно настиг. – поведал он.

Саша вдруг поняла, что чувствовала это. Что в нем есть эта двойственность возрастная – кураж юности, но вдумчивость человека совсем уж сложившегося, многое успевшего понять. И даже не заметившего того. И как только они соседствуют рядом, такие крайности?

Размышляя и отмечая это, она поняла, что ответа не требуется. Ей нравилось, что не на все, что он говорит, ей нужно отвечать. Он глянул на неё с легким ожиданием.

– Впрочем, скорбеть… тож уже можно начинать. Тренировать сожаления, стенанья, и тоску. По несбывшимся тотальным разгулам.