День Победы

Евпаторийский десант

Катера полным ходом неслись,Среди волн укрывая десант.Град летящих колючих брызг,Серой ртутью гнетут небеса.Под бушлатом тревожная мгла.С буруном нам на сушу-пляж,Чтоб услышать радистка могла:«Зацепились мы. Берег наш».По верхушкам пена. Штормит.Полечь нам здесь всем, не иначе.В январские промозглые дниНе всегда, видно, светит удача.Просочились мы, кровью стеклиСквозь просоленные тельняшки.На плацдарме десантом легли,Чтоб когда-то город стал нашим.

Уходила разведка в осень

Незаметно тепло остыло.В горизонте бордовый цвет,А бойцы с зарей уходили,Где с востока алел рассвет.Вертолета будни стрекозьи:Забросил разведку – и жди.А ребята уходят в осень,Где колючие льют дожди.Обратно гроза путь закрыла,Зазвучал там набатом набат.Вернуться не всем под силу,Не каждому дан шанс назад.Только сердце матери нылоВ те черемуховые холода.Так не раз сыновья уходилиНа года. На века. Навсегда.А нужны в жизни награды?Ежедневный степной парад?Винт вращался, трещали цикады,Ждал Ми-8 возврата ребят.Его лопасти воздух месили,И нежный тюльпанов цветВсе клонило потоком к пыли,Как к братской могиле букет.

Так хочу…

Я так хочу, чтобы чаще прощали,Чтобы друг другу в беде помогали,Писали стихи да землю пахали,К проталинам чтобы грачи прилетали.Чтоб каждый день закат и рассвет,Чтобы кричали, встречаясь: «Привет!»И если прощались, сказали: «Пока»,А по синему небу белизной облака.Чтобы всегда был тот, кому рад,Младенец у мамы был на руках,А родники чтоб рождали ручьиИ чтобы дети не были ничьи.Чтобы в ночи звезда зажигалась,В женских глазах меньше печали,В счастье слеза, и ей были рады,И лишь грозовые слыхали раскаты.И чтобы цвели белым в мае сады,Забыли слова: «Жди снова беды»,Пели в лесах по ночам соловьи,Только за хлеб были в поле бои.Еще чтоб родные не видели бед,Чтобы в степях колыхал ветер хлеб,Дети чтоб лучше жили, чем мы,И все ждали весны после зимы.Чтоб поутру видеть травы и росыИ не спешила в жизнь нашу осень,А с тоскою луна взирая на жизнь,Оттого что одна, волком начала выть.И я так не хочу видать черный дым,Чтоб молодой никто не был седым,Не превратил бы в прах человекТо, что Творцом ему дано навек.

В краю тюльпанов той поры

В краю тюльпанов той порыСтепью буран в пыли метался.В поту, дурея от жары,Великий Байконур рождался.Там, где терпенье без границ,Где нервы из железа нужно.Зной, жажду успокоит мысль:«Бывает служба где-то туже».Тут двери в космос для ракет.Оттуда тянет зимней стужей.Здесь нашей молодости цвет.Мы тут узнали цену дружбе.А «Крайним» назван даже порт.Во Внуково полет «на точку».И каждый сам свой долг несетСредь казахстанского песочка.Теперь же чаще стали снитьсяТот строй, где юн, темноволос,И в мотовозах друзей лица,И старт ракет, и стук колес.Все-е память бережно хранит…Пускай мы звезды не открыли,Но гордость нас всех единит:И мы там жили. Мы служили.

А помнишь, комбат?.

Здорово, комбат, как живешь?Дружище, что нынче снится?Помнишь тот строй, где поешь?А помнишь сержантов лица?Не вспомню, какой был год,Что с воем на землю ракета?Мы ищем разъемы, как крот,Тем взрывом зарытые где-то.Зима и пожар «знаменитый»,Когда «Буран» почти сгинул.Стотонный стол от «Зенита»,Что взрыв от ракеты закинул.Как лето – жара всякий год,Воды все хотелось напиться!Приказано всем: «Вперед!» —От старта в степи хорониться.А смог ты забыть там весну,Тот запах полынный в мае?Такыр, в нем тюльпаны цветут,И мы их для жен собираем.Не судьба была бить в набат,Я тому, кто бил, не завистник.Подготовлен и нами, комбат,Не один и умелый защитник.

И снова лошадей своих седлать

В рог боевой тревогу протрубили —Сынов России насмерть посылать.Опять в Европе кашу заварили…Нам снова лошадей своих седлать.Там снова зреет злости полоса,Не отдохнуть сынам моей России.В который раз солдату не до сна,И снова матери надеются седые.Мир Запада, с чего ты так жесток?Когда вы все насытитесь кровью?Что вас все время тянет на восток,Где русский дух встречает нелюбовью?Вот дураков своих бы победить.Князья подавятся обглоданною костью.Из века в век нам некогда пожить,О детях думать, чтобы в радость гости.В тиши понять, задумавшись однажды,Что время пролетает, как звезда,И то, что было раньше очень важнымДля нас, в сейчас – так просто, ерунда.Наивно верю: в русской стороне,Где другу двери нараспах открыты,Не будет соплеменник мой в огне —Спокойно жить, уверенно и сыто.

Буран

В степи подняла́сь стена из огня.Сопла «Энергии» землю давили.В темную ночь табуны, взбеленясь,К дальней звезде со стола уходили.Команда на старте тем пуском жила,И смотрят устало глаза в монитор.Кто-то шептал: «Слава богу, ушла!»Добавил еще: «Цел стартовый стол».А крыши пугали восторгом звезду —Такую еще не видал никто силу.Как ликовал космодром БайконурСбывшимся целям и перспективам!Не только железо неслось в небеса,Летели упорство, творчества муки,И застывшим бетоном ждала полосаПосадки «Бурана» после разлуки.В космос поднялись не тысячи тонн,А гордость народа за нашу державу.На многие годы здесь память о том,Как этим полетом добыта ей слава.

О чем мы спорили тогда…

Рушились планы и мечтыС подмытыми устоями.Кто много лет был нерушим,Трещал, добитый спорами,А молодая плоть рвала,Брала за горло с криками,И крепость гордая сдалась,Разрушенная с гиканьем.У воронья настал свой час —Неглупое да хитрое!Тащили клювы в закуткиВсе предками добытое,И разлетелись по угламСтраны надежды соколы,С трудом и поздно осознав:Углам они тем побоку.Года, как росы поутру,С восходом солнца, стаяли.И тех, кто прав и кто не прав,По-своему жизнь расставила:Кого отпели в пару лет,Кто выбрался с потерями,А кто счастливый взял билетПод звездными аллеями.Кто виноват и тот, кто брат,Элитой были преданы.Зеркал разбитых не собрать,И каждый к себе с бедами.Зачем же спорили тогдаИ разлетелись в стороны,Если все гнезда под себяВ стране навили вороны?

Афганский хаос

Говорилось клише много раз,Что нельзя победить народ.И Афган смог опять для насПодтвердить это в этот год.Ни к чему наша помощь им,Им свобода от нас важней.Наш мир для них – черный дым,А народ с этих гор не халдей.Хлеб-соль приносили в дом,Все равно был Союз им враг.Была сила и денег битком,Только снят полосатый флаг.Этот нищий, но гордый народСредь седых от вечности горНе так, на наш взгляд, живет,Только здесь его весь простор.С афганцев пример бы брать.Кичиться собой средь друзей.Демократам пришлось убегать,Свою мощь выводя поскорей.Мне не друг – убивал талиб.Он лил кровь за ущелья своиСорок лет. А все бы смоглиВерить в то, что не зря бои?Хаос этот в Афгане создалТот, кто верил, что он умнейИ что здесь проживает вандал,А вандала того он сильней.Сорок лет придавало им сил,Что Аллахом страна им дана.Чуждый дух веру их не убил,Что будет свободной она!

Товарищу

Вот осень долгая грядет,А ведь мы были рысаками!Острят: «Вам лучше в гололед…»Но наши капли долбят камень.Ухмылки часто слышно вслед!Но не песок с нас сыпит – порох.Пусть он сгорает много летИ греет, светит тем, кто дорог.Нам впереди так много дел:Хранить погоны, честь, здоровье,Все, что за службой не успел,Беречь тепло родного крова.А кто не смог, их слышно стон.Ты ж проложил свою дорогу.Друзья нередко входят в дом,Тропинки детские к порогу.Пусть будут счастливы всегдаВсе, кого память сохранила!И в радость будут все годаТе, что судьба нам отпустила.

Товарищ Сталин

Товарищ Сталин, нам за эти годыСтатистика подносит результат.Авторитет Ваш вырос у народа,Его процент шагнул за шестьдесят.Болтун болтать «железною рукою»:«В узде народ», а «кто тому виной?»А крик «За Сталина!» звенел передовою,А воровство с предательством долой.Издержки были, но страну из нищейНарод наш вместе с Вами поднимал.С тем не сравнить, кто пользу себе ищет,Народ России в рабство возвращал.Товарищ Сталин, мы Вас не застали,Но слушали «ужастики» тех дней.А глядя, как Отчизну обобрали,Так хочется вернуть Вас поскорей.То одобряют за кремлевскою стеною,С той стороны, где миллионы работяг,Где понимают, нам грозят тут нищетою,Плечами пожимая: «Как же так?»Добром в народной памяти осталось,Как к космосу от плуга прошли путь.Гадать-то что – в кулак ладони сжались,Бедлам закончится у нас когда-нибудь.Товарищ Сталин, мы не одобряемТеррор, ГУЛАГ, в репрессиях разлад.Но видим, как страну свою теряем,Ежова с Берией так хочется назад.Нам не дано, и нам не выбрать время.Здесь не базар, здесь жить и умирать.Но верим мы: как прорастет то семя,На жадность будут мно-огие пенять.Пока мы вышли на своих вокзалах,Кто правду свою хочет отстоять.России поезд мчит в туманы, в дали.Что правда? Что обман? Не разобрать.

Лист калины

Ветром сорванный лист калиныОпустился на водную гладь.Показалась река ему длинной,И вода его вдаль понесла.Засмотрелся на звездные выси,Осмотрел тишину пирамид.В шлейфе пыли парсеки неслись,Как по космосу звездный болид.С ураганом летел под звездою,Фудзияма-гора, сакур цвет.Одинокой уставшей рукоюОн ласкал по весне первоцвет.А все чаще тянуло к дому,Вспоминался в ночи запах трав,И теперь понимал по-иномуТо, что сорванный лист потерял.К берегам пора возвращаться,Где истоки его, души грусть,Только там, оказалось, нет счастья:Куст калины давно уже пуст.

Николай Ивлеев

Родился в 1937 году. В начале войны его отец был призван в армию и погиб, не доехав до фронта. На долю Николая выпало трудное, голодное детство. Учась в школе, он узнал, как велика и богата наша родина СССР, и задался вопросом: почему мы так плохо живем? Ответ пришелся на период смены власти Хрущёва и Брежнева. При Хрущёве экономист И. Н. Худенко проводил опыт по использованию хозрасчета в деревне, в котором участвовали 83 рабочих и 2 управленца, выполнявшие ту же работу, которую ранее делали 700 рабочих при 132 управленцах. Они собрали зерна в 2,9 раза больше, увеличив производительность труда в 10 раз и уменьшив себестоимость зерна в 10 раз. Брежнев посчитал эксперимент преждевременным и закрыл, а надоевшего всем Худенко, стремившегося накормить страну, оклеветали, осудили на 6 лет, угробили в тюрьме и забыли.

Воспоминания послевоенных лет

Наши войска сосредотачивались около Берлина. Тяжелейшая война заканчивалась. Перед войной нам говорили, что мы будем вести войну малой кровью, на чужой территории, но войну, к сожалению, пришлось вести очень большой кровью и на территории своей. Это, видимо, сказались последствия раскрываемых заговоров военных в 1937 году, участники которых были расстреляны. Красная армия была буквально обезглавлена, и ее руководство поставлено на колени. Сегодня нас стараются убедить в том, что молодые, имеющие высшее образование офицеры командовали лучше старых, но это все попытки наведения тени на плетень.

Человек, как всякое живое существо, стремится сохранить жизнь, инстинкт самосохранения действует помимо его воли. Для того чтобы в бою не лишиться разума и не запаниковать, необходимо научиться руководить собой в таких стрессовых ситуациях, а для этого надо побывать в боях или иметь опытных, обстрелянных командиров, способных своим примером и поступками удержать бойцов в критических ситуациях от панических настроений. А именно таких командиров и была лишена Красная армия во время репрессий.

Отец мой, раскулаченный во время коллективизации, но оставленный в деревне как неопасный для советской власти, погиб в эшелоне, отправляясь на фронт, в самом начале войны, и нам уже некого было ожидать с фронта. То, что отец погиб, с одной стороны, было плохо, а с другой – не очень. В то время существовала анкета, в которой следовало писать о близких и дальних родственниках, и запись о том, что отец был кулаком, делала тебя изгоем как сына чуждого стране, враждебного народу элемента.

Мы, ребята, продолжали вести «войну», в которой одна половина деревни воевала с другой, бросая камнями друг в друга. Иногда это кончалось тем, что в кого-нибудь камни попадали, и им приходилось ходить с синяками и шишками. В весеннее время родители днем уходили на работу в колхоз, а мы, дети, выполняли посильную работу по дому и на огороде: ходили рвать щавель, собирали коровьи лепешки, для того чтобы вечером сварить суп или картошку на таганке около двора.

Наконец война закончилась. В колхозе был устроен праздничный обед: для взрослых с водкой, гармошкой, песнями и плясками, а для нас, детей, отдельно, где мы были до отвала накормлены щами с мясом, блинами с маслом и молоком. Я наелся до такой степени, что мне казалось, будто живот у меня выступал дальше носа. Правда, потом пришлось долго мучиться с болями в животе.

Жили мы в середине деревни, в маленькой саманной избушке, подпертой со стороны сеней тремя наклонными бревнами. Избушка была покрыта соломой и состояла из сеней и комнаты. Стояла она в том месте, где вплотную к деревне подходило болото. Напротив нашей избы, через дорогу, жилья уже не было, а располагалось болото, в котором весной росли крупные желтые цветы куриной слепоты, а летом пели неумолчные хоры лягушек.

Однажды ранней весной 41 года, в то время, когда снег потемнел и под ним повсюду чавкала талая вода, к нам зашел обсушиться и переночевать старый знакомый отца, бывший учитель с волчьим билетом. Отец накормил его, и они долго сидели за столом и разговаривали. Из их долгих разговоров я запомнил только слова путника, врезавшиеся мне в память на всю жизнь: «Не таким путем мы собирались идти».

Мы, конечно, были рады тому, что война закончилась и уже не будут никого забирать на фронт, хотя забирать уже было некого, не будут возвращаться домой искалеченные на войне бойцы и не будут приходить похоронки. Но надеяться на то, что после окончания войны наступит легкая жизнь, не имело смысла. Наши вожди, обуреваемые идеей мировой революции, мало заботились о собственном народе. Ленин после тяжелейших шести лет, включавших Первую мировую и Гражданскую войну, в стране голодной, больной туберкулезом и тифом, разоренной войной в 1921 году, ограбив церкви на миллиарды золотых рублей, клевеща на священнослужителей, желавших помогать народу от своего имени, организовал рукотворный голод, в котором погибло более пяти миллионов человек.

Сталин из-за неумелого руководства сельским хозяйством в 33 году уже уморил голодом несколько миллионов человек. Для того чтобы после войны привлечь к СССР внимание и уважение народов Восточной Европы, которые необходимо было вовлечь в соцлагерь, надо было обеспечивать их продовольствием, и им пришлось поделиться голодному советскому народу, отчего 47 год, когда США перестали снабжать Советский Союз продовольствием, оказался голодным.

В сталинском СССР продовольственная программа решалась за счет обложения налогом сельских и городских дворов, имеющих подсобное хозяйство, при разваленном коллективном хозяйстве. Сталин занялся строительством гидроэлектростанций на равнинных реках в густонаселенных районах, затопляя рукотворными морями миллионы гектаров богатейших пойменных земель, лишая близлежащие села и города сенокосов, пастбищ, огородов, нанося непоправимый урон производству продуктов питания. После войны сохранялись те же налоги, та же нищенская оплата в колхозах и тот же самый добровольно-принудительный заем, отмененный Хрущёвым.

Продовольственная программа СССР держалась на плаву до тех пор, пока не отменили налоги с подсобных хозяйств городских и сельских жителей. После отмены налогов жители еще какое-то время по инерции держали скот для производства продукции на продажу, но вскоре стали держать скот в основном для собственных нужд, и в стране сразу появился дефицит продовольствия.

Советский Союз мог стать великой продовольственной державой, но коммунистическая партия не желала, чтобы советские люди имели высокую зарплату, удобное, просторное жилье и творческую работу. Всего-то надо было перейти на хозяйственный расчет, уже опробованный и показавший прекрасные результаты.

Хозяйственный расчет на селе зародился в Ставропольском крае в школьных бригадах. Позже его подхватил И. Н. Худенко, который в Илийском совхозе, создав хозрасчетную бригаду из 83 рабочих с 2 управленцами, выполнял ту же работу, которую в совхозе делали 700 рабочих с 132 управленцами, привлекая на помощь из города еще 500 человек.

Бригада Худенко в первый год повысила производительность труда в десять раз и резко снизила себестоимость производимого зерна. Сбор зерна увеличился в 2,9 раз. В Советском Союзе во время уборки и хранения зерна наблюдались огромные потери. Можно было машину зерна приобрести за 2–3 бутылки водки. Шеварнадзе, когда был министром иностранных дел, на вопрос «Почему вам не хватает зерна?» отвечал, что в СССР треть зерна теряется при уборке и треть при хранении.

Однако эксперимент не был поддержан Л. И. Брежневым как преждевременный, был прекращен, и Худенко, который со своим опытом изрядно всем надоел, был оклеветан, исключен из партии и посажен на 6 лет в тюрьму, где и умер, а СССР был превращен в голодную и нищую страну и развален. Когда Горбачёв стал генсеком, он встретил упорное сопротивление партии, не желающей проводить какие-либо реформы, и в результате перестройки СССР, который уже нельзя было сохранить, был развален. Большинство партийных работников, перековавшись в капиталистов, приватизировали в личную собственность куски общенародной и обвинили М. С. Горбачёва в развале СССР. Хотя эксперимент проходил на нашем веку и о нем писали все центральные газеты, теперь о Худенко, кажется, никто не помнит, и все усердно хвалят Брежнева за счастливые годы жизни при нем и проклинают Горбачёва.

Альберт Кайков

Родился в 1932 году. Перед Великой Отечественной войной семья проживала в Анапе. Началась война, отец ушел на фронт, мать с тремя детьми и бабушкой оказалась на оккупированной территории. Алик был старшим из детей. Семья жила впроголодь. Все помыслы были направлены на добычу пропитания. В это время он пристрастился к рыбалке и охоте из рогатки на воробьев и голубей. В дальнейшем рыбалка и охота стали увлечением на всю жизнь и темой для стихов и прозы. Первая книга «Потерянное детство» написана по воспоминаниям о суровых годах войны.

В 1948 году семья переехала в Новосибирск. Альберт вступил в общество охотников и рыболовов. С друзьями-единомышленниками все свободное время проводил в походах по охотничьим угодьям Новосибирской области.

Он зачитывался книгами о путешествиях. Его любимым автором был Джек Лондон. Его произведения «Белый клык», «Белое безмолвие», «Морской волк», «Дочь снегов» и другие произвели на него неизгладимое впечатление. Он мечтал побывать в северных широтах, увидеть северное сияние и полярную ночь.

Любовь к морю и страсть к путешествиям привели его после окончания школы во Владивостокское высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова. Во время учебы и службы на флоте побывал на Сахалине, Курильских островах, Чукотке и Камчатке.

После окончания службы вернулся в Новосибирск, получил второе высшее образование в Новосибирском инженерно-строительном институте и работал на стройках Новосибирска и Игарки.

Годы, прожитые в заполярном городе Игарка, послужили стимулом для написания книг «На заполярной широте», «Под северным небом», «В Туруханской тайге», «Черная пурга».

Он издал шесть стихотворных сборников и двадцать книг прозы. Им написаны книги: «Встреча через полвека», «Флотские будни», «По жизни с друзьями», «О друзьях с улыбкой», «Близкие сердцу» и другие. В 2020 году издал две книги: «Наши студенты в Америке» и «На притоках Кети». В 2021 году – роман «Семья фронтовика».

Проживает в Новосибирске. Член Союза писателей России, член Петровской академии наук и искусств. Участвует в работе творческих коллективов, часто выступает в школах и библиотеках перед учениками со своими произведениями.

Семья фронтовика

Главы из романа

1

Поезд перевалил Уральские горы. Паровоз, натужно пыхтя и пуская клубы дыма, покатил по просторам Сибири. Еще шла война.

У окна сидел фронтовик Иван Семёнович. Рядом стояли костыли. Ему давно перевалило за тридцать лет. На нем был офицерский китель со следами от погон. Воевал рядовым в стрелковой роте. Его одежда после ранения была непригодна для носки. При выписке из госпиталя его одели в поношенную одежду кого-то из врачей и выдали справку об инвалидности второй группы.

Он смотрел на мелькавшие луга, перелески и вспоминал родную Камышенку. Ее деревянные дома, вытянувшиеся по одной улице вдоль речки Ивановки, колхозные поля. Там остались его мать, жена Настя и трое детей. Больше года от них не получал вестей. Находясь в госпитале в тяжелом состоянии, не мог сообщить свой адрес. Его сердце всегда учащенно билось, когда представлял, как его встретит Настя, как обнимет ее и прижмет к свой груди. Думал о детях. Старший, Фёдор, наверное, стал крепким парнем, а Маша и Гена подросли за прошедшие два года.

Около купе остановилась проводница с пачкой газет и, обращаясь к Ивану Семёновичу, спросила:

– Товарищ офицер, газету читать будете?

Иван замешкался с ответом. Он не умел читать, но, чтобы не позорить честь офицера, за которого его приняли, молча протянул руку. Развернув газету, стал рассматривать заголовки, написанные крупным шрифтом, которые ему ни о чем не говорили.

– Уважаемый, вы держите газету вверх ногами, – произнес сосед по полке.

– Извините, я задумался.

Иван Семёнович родился в седьмом году двадцатого века. Выучиться грамоте можно было в церковно-приходской школе, находящейся в волостном центре, до которого было около ста верст. Крестьяне не имели возможности возить детей на учебу, и те с ранних лет проходили науку земледелия, работая вместе с родителями в поле и ухаживая за домашними животными.

Во время коллективизации в Камышенке организовали отделение колхоза. Вскоре появилась начальная школа. Иван уже стал взрослым парнем, учиться с детьми было стыдно, да и желания не было. Вот так и остался неграмотным.

2

Осенние ветра сорвали листья с берез и осин. Деревья стыдливо стояли вдоль дороги в своей наготе. На полевой дороге в колеях блестела дождевая вода. Низко над землей плыли грязные рваные тучи. Природа наводила грусть и тоску.

Иван Семёнович шел по обочине, с трудом выдергивая костыли из мягкой почвы. Ему не терпелось увидеться с семьей, и он решил пять километров преодолеть пешком.

«Если кто-нибудь на подводе догонит, то подвезет», – решил он.

Его никто не обогнал. Впереди показалась изба Демьяненко, стоящая на окраине села. Он остановился, оперся на костыли, решив перевести дух после утомительного перехода.

Чем ближе Иван Семёнович подходил к своему дому, тем сильнее беспокоила нога, не зажившая после ранения, и появлялось душевное беспокойство.

Прежде чем открыть дверь в дом, хозяйским глазом осмотрел двор. Он был пуст. Не бегали куры, в свинарне не видно поросят, конура опустела. Ему захотелось заглянуть в коровник, но тут же передумал. В это время дня корова должна быть на пастбище. Плохое предчувствие усилилось.

Открыв дверь без стука, Иван оказался в прихожей. Слева, на кухне, спиной к нему стояла у плиты мать. На ее голове была та же косынка в клеточку, в которой провожала его на фронт. Она обернулась на шум вошедшего человека и обмерла. Руки безвольно опустились, а тело медленно стало оседать. Сын одним махом костылей оказался около нее и одной рукой подхватил худенькое тело. Прижав к себе, почувствовал биение ее сердца.

Марфа очнулась, посмотрела на сына и зарыдала.

– Мама, я вернулся, все будет хорошо.

Мать обняла сына, положила голову на его грудь и продолжала рыдать.

– Мама, успокойтесь, я вернулся живым.

– У нас большое горе, – сквозь слезы произнесла мать.

– Что случилось?

– Настю твою похоронили.

Иван на фронте видел много смертей. Гибель в бою считалась обычным событием. Смерть же любимого человека его потрясла. Вмиг обрушились все мечты радостной встречи.

– Как это случилось?

– Перетрудилась на работе, простудилась, получила воспаление легких.

– Когда?

– Скоро будет год. Мы не знали твоего адреса и не могли тебе сообщить. Я даже не знала, жив ты или нет.

– Как же вы жили? Где дети?

Иван выпустил из рук мать и посмотрел в комнату. В нескольких шагах от него стоял мальчик трех лет и наблюдал за ними. Отец догадался, что это его младший сын Гена. Когда он уходил на фронт, сыну не было года.

– Гена, подойди ко мне, – как можно мягче произнес Иван.

Сын не двинулся с места. Удивленно смотрел большими глазами на незнакомого мужчину.

– Геночка, это твой папа, – сказала бабушка.

Иван сделал на костылях два шага и подошел к сыну.