Мой худший друг

Дверь подперта какой-то шваброй. Картинка всех моих предположений оживает. То, что внутри Арина, вообще не вызывает сомнений. Вопрос в другом, как Янка ее сюда заманила? И зачем Громова сюда поперлась?

Выбиваю швабру ногой. Дергаю ручку и распахиваю дверь. Яркий свет бьет Аринке в глаза. Она щурится и прикрывает лицо ладонью.

– Значит, это все-таки ты?!

Конечно. По ее мнению, это я ее тут закрыл. Сегодня прямо чертовски везет.

Она всхлипывает.

– Это, наверное, весело, да? – убирает руку от лица, впиваясь в меня красными глазами, зрачки которых сузились. А судя еще и по розовому носу, она, походу, там ревела.

– Не очень, – бросаю взгляд ей за спину. – Почему там темно?

– Выключатели не работали. Хотя ты и так в курсе. Я думала, что до утра тут просижу. Ненормальный.

– Я ничего не делал, – приваливаюсь плечом к дверному косяку, продолжая перегораживать ей проход.

– Ну да, только звучит не очень убедительно.

– Доказывать тебе бесполезно. Верно?

– Просто отстань уже от меня. Не приближайся, – переходит на шепот, растирая по лицу слезы. – Понял?

Внутри все клокочет от ее голоса. От этого тупого недопонимания. Вечного недопонимания. А еще от того, как меня штырит. Снова. Стоило только увидеть.

Хочется свернуть Янке шею голыми руками за все это представление. Мне сейчас нафиг эти траблы не уперлись. Только же все стало налаживаться…

– Арин… – хватаю ее за руку, но она вырывается. Ее сопротивление больно бьет по самолюбию, а еще по нервам.

Меня рядом с тобой трясёт, а ты ни черта не замечаешь! Ну вот как можно быть такой слепой?

– Не надо меня трогать. Ты сегодня сделал достаточно. Просто дай мне пройти.

Нехотя отодвигаюсь в сторону. Чувствую ее тепло, и мгновенно бросает в жар. Арина протискивается в небольшое расстояние между мной и второй, закрытой створкой двери.

В нос ударяет запах сладких духов.

Да чтоб тебя!

Прокручиваюсь на девяносто градусов, успевая ухватить ее за талию, и резко тяну на себя.

Громова вздрагивает. Влетает спиной мне в грудину. Стискиваю ее сильнее. Запретить мне никто не может, а предохранители уже не выдерживают.

– Ты можешь просто выслушать? – на выдохе.

– Зачем? Чтобы ты снова соврал?

– Нет, – разворачиваю ее к себе, удерживая за плечи.

Арина демонстративно смотрит либо в сторону, либо в пол. Так и хочется ее встряхнуть.

Пялюсь на нее. Кайфую и бешусь одновременно.

– Да включи ты мозги уже, наконец!

Она сглатывает. Поднимает взгляд и прижимает ладонь к моей груди со стороны сердца. Теперь вздрагиваю я. От неожиданности, от теплого прикосновения, да тупо от нее рядом.

– Хорошо, я тебе верю, – едва заметно улыбается. – Верю. Отпусти. Мне больно, – морщится и мельком смотрит на свое плечо.

Разжимаю пальцы. По идее, нужно сделать шаг назад, но совершать его я не хочу.

Слышу стук Катькиных каблуков, и по тому, как меняются эмоции на лице Громовой, понимаю, что сестра уже за моей спиной.

– Мы тебя потеряли, – тараторит Катюха. – А что тут… Швабра? Ты была? Стоп! Вы можете мне объяснить…

– Он меня здесь закрыл в качестве мести, – Громова прищуривается, – может, уже дашь пройти?

Рефлекторно сжимаю руки в кулаки и упираюсь левым в стену над ее головой. Катька, мельтешащая сбоку, тянет Аринку за руку.

– Мы пойдем, пожалуй. Тим, я к тебе еще забегу сегодня.

Они сваливают. Провожу костяшками пальцев по стене. Отвожу кулак чуть назад и наношу удар вполсилы.

Хотя разве я не предполагал подобный исход, когда выбил швабру, чтобы открыть дверь? Предполагал…

Где-то тут должен быть щиток с рубильником. Им пользуются, если слетает автоматика. А вот, собственно, и он. Питание отключили руками, а не с центрального пульта. Странно, что охранник не увидел этого по камерам.

На телефон падает сообщение от Катьки:

«Если это не ты, советую разобраться с произошедшим».

Закрываю диалог и выбираю в контактах номер необходимого мне сейчас человека.

– Яна, я тебе башку оторву! – ору в трубку, как только Романова мне отвечает. – Сиди в комнате, подойду. И в твоих же интересах меня дождаться.

***

– Ты что-то хотел? – Янка растягивает пухлые губы в улыбке и киношно хлопает глазами. Замирает в образовавшемся проеме и медленно ведет босыми пальцами по оголенной ноге. От лодыжки до колена.

На ней максимально короткое платье, которое она не упускает повода продемонстрировать, отходя вглубь комнаты и наклоняясь к полу за якобы выпавшим из рук телефоном. Случайно, конечно…

– Хотел, – закрываю дверь на замок изнутри. – Что за фокусы?

Делаю шаг к ней, она от меня.

– Не понимаю, о чем ты.

– Я про Арину.

– Арину? – хмурится. – А, Громову, что ли?

Прикусывает нижнюю губу и упирается копчиком в подоконник.

– Громову. Ага.

– И что с ней? – скучающе рассматривает свой браслет. Но ее непоколебимость лишь маска. Кожей чувствую. Боится.

– Кто-то закрыл ее в актовом зале и вырубил свет. Ничего об этом не слышала? – включаюсь в ее игру.

– Как жаль. Надеюсь, у нее нет боязни темноты?

Подхожу к ней вплотную.

Устраивать разборки с девками тот еще «кайф». Особенно с такими, как Янка. Она ради своих целей по головам пойдет, а потом будет прикидываться невинным лебедем. Ровно как сейчас.

И самое тупое здесь то, что никогда она меня не интересовала. Никогда.

В какой момент ее «светлая» голова решила иначе, понятия не имею. Но это случилось, и разгребать теперь все это мне.

– Нет. Но у тебя будет, – фиксирую ее запястье в своей ладони. – Будешь не только темноты бояться, но и собственной тени.

Янка морщится.

– Больно.

– Потерпишь. Я ненадолго. Слушай меня внимательно, если еще раз ты подойдешь к Громовой, разговаривать мы с тобой будем по-другому. Ты же видишь, что я сейчас сама любезность? А теперь представь, что будет, если выйду из себя.

– Не слишком ли много ты на себя берешь?

– Ровно столько, сколько смогу осилить. Я постараюсь. Поверь.

Сам свой голос не узнаю. Он пропитан яростью, которая скручивает жилы.

Янка стискивает челюсти и делает едва заметный кивок. Чувствует. Слышит. Понимает.

Если я не агрессирую открыто и не строю из себя Бога, глупо полагать, что в глубине души я так не считаю. Просто не вижу смысла демонстрировать то, что и так очевидно.

Самоуверенности мне не занимать. А доказывать кому-то, кто я, нет никакого смысла.

Моя семья с рождения наградила меня особенными привилегиями. Я рос в среде, где люди максимально пресыщены деньгами и властью, но не ведут себя как сволочи. В кругу моего отца табу на моральное уродство, мне с детства прививали то же самое.

У меня никогда не было причин выпячивать то, кто я. Материальным меряются те, у кого этих «материй» не так-то и много.

Но, несмотря на определенные установки, стереть в порошок какую-то выскочку вроде Романовой не составит труда. Нужно только щелкнуть пальцами, и она сразу станет здесь изгоем. Мгновенно.

И Янка это понимает. Прекрасно осознает.

– Вслух скажи.

– Я больше не буду лезть к Громовой.

Романова не повышает голос. Нет. Держится все той же восковой статуей, без права на эмоции. Копирует свою мамочку, которая трется во всех богемных тусовках.

Уголки ее губ все еще смотрят вверх.

– Я тебя услышала, Тимоша. Громова больше не войдет в поле моего зрения.

– Очень на это надеюсь.

– Обещаю, – кладет свои холодные ладони на мою шею. – Может, останешься? Тинка сегодня дома ночует.

Вот еще одно доказательство ее долбанутости. Делать вид, будто все, что она несет, стандартная для «нас» ситуация. Нет, особой разборчивостью в связях я не отличаюсь, но прыгать в кровать к Романовой всегда было абсолютно не прельщающей перспективой.

– Другое развлечение себе найди, – сметаю с себя ее руки. – Твои фантазии превращаются в манию.

Выхожу за дверь и сразу пересекаюсь с Кайсаровым. Интересно, куда он намылился?

– Ты че в куртке?

– Катька на каток позвала.

– Ты же не игра… Седня какой день?

– Ага, матча нет.

По каким-то невнятным законам нашего «городка» лед, который заливали под хоккей, теперь чередуется. День – игра, день – на фигурные покатушки девчонок.

– Вы вдвоем? – прощупываю почву.

– Арина с нами.

– Отлично, – резко разворачиваюсь, – Катюху откати там куда-нибудь. Мне с Громовой надо поболтать.

Данис улыбается. Кивает. Но надеяться на то, что промолчит – тупо.

– Может, ты притормозишь?

– Не имею желания два года висеть во френдзоне.

Мельком вижу, как Кайсаров сжимает кулаки.

– Блин, я не то… Ты понял, короче.

До корта идем молча.

Быстро шнурую коньки и, ускорившись, выхожу на лед.

Катька с Аринкой подтягиваются минут через десять. Громова переобувается и натягивает на голову ярко-розовую, я бы сказал, кислотного цвета шапку, резко контрастирующую с белоснежным пуховиком.

«Катьку утащи», – пишу Дану и, пришвартовавшись к бортику, занимаю выжидательную позицию.

Токман под ручку с Громовой делают невнятный полукруг. Кайсаров материализуется за Катькиной спиной, и она влетает ему в грудь. Смеется, поправляет шапку и внимательно слушает, что он ей говорит.

Арина взмахивает рукой, будто благословляет их на совместные катания, и одиночкой, медленно включается в маршрут по часовой стрелке.

Выползаю из своего укрытия. Ускоряюсь, но так, чтобы полностью контролировать наше столкновение. Чуть притормаживаю у Громовой за спиной и, обхватив ее талию, толкаю вперед, наращивая скорость.

– Ты совсем? – Аринка орет. Чувствую, как напрягается каждая мышца ее тела. – Мы сейчас влетим в борт. Я плохо тормо…

Резко даю полукруг, оказываясь спереди. Оттормаживаюсь, впечатываясь спиной в ограждение. Аринка летит уже в меня.

То, что наша «поездка» привлекла к себе всеобщее внимание, меня не волнует.

И судя по шальным глазам, Громову пока тоже.

– Ты мог нас убить, – выпаливает, продолжая прижиматься ко мне вплотную. Видимо, на стрессе этого не осознает.

И я этой потерянностью пользуюсь. Замыкаю кольцо из своих рук за ее спиной, заключая в ловушку.

– Ты вообще когда-нибудь думаешь? Отстань от меня, отстань! Хватит этого абсурда.

Ее возмущение впрыскивается мне в кровь вместе с адреналином. Этот коктейль пробуждает желание послать все к чертям. Перестать отыгрывать положительного персонажа и сделать то, чего хочу.

Она орет что-то еще, но из-за гула в висках я не разбираю ни буквы. Тупо пялюсь на ее шевелящиеся губы. Манящие губы. Резко склоняюсь к ее лицу.

Ариша инстинктивно пытается отстраниться. Запрокидывает голову дальше. Но разве это помеха?

Фиксирую ее затылок и целую.

Смотрю ей в глаза. Она в шоке. Сжимает пальцы на моих плечах, будто хочет добраться до кожи, чтобы разодрать ее в кровь.

Сейчас ее желание сбежать только усугубляет мою жажду не отпускать.

Единственное, чего я не ожидаю, это того, что она меня укусит. Моего секундного замешательства ей хватает.

– Ты совсем? Все видят. Все видели! – вопит.

В пылу ее воплей мне пару раз прилетает в грудь кулаками.

– Больной.

Она толкается, выкручивается из моего захвата, а потом падает на задницу. Злится. Шапка с нее слетела, волосы растрепались ветром.

– Да, твою…! – скриплю зубами.

В жизни я матом практически не ругаюсь, но сейчас очень хочется.

Подавать ей руку сейчас бессмысленно. Пошлет.

Объезжаю по кругу и вытягиваю Аринку во весь рост, ухватившись под мышки.

Громова брыкается. Бьет острием лезвия по льду, из-за чего не с первого раза нормально встает на коньки.

– Пусти, – толкает локтями в живот. – Пусти же!

Мои руки по инерции слетают ниже. К ее талии.

В идеале хочется рвануть ее на себя. Разум маниакально подбрасывает новые желания. Одно из них – коснуться губами ее щеки.

Наверное, самое тупое, что за сегодня промелькнуло в воображении.

Трясу башкой. Промаргиваюсь.

– Замолкни для начала и замри, – ненамеренно давлю голосом. Просто нервы сдают. Бесят эти догонялки. А ее нежелание слушать вообще на куски рвет. Весь мозг уже мне на ошметки раздробила.

– Ты…

– Молчи!

Арина и правда замолкает. Вздрагивает и замолкает. Даже не шевелится. Недолго, но этого хватает, чтобы повернуть ее к себе лицом.

– Надо поговорить, – зачем-то сдавливаю ее подбородок.

Ужас на ее лице застывает алебастровой маской.

Понимаю, что творю фигню, но намеренно игнорирую все, что вижу.

Перехватываю ее руки и на этот раз качу к трибуне. То, что на нас смотрят – факт. Меня он никак не трогает. А до заморочек Громовой именно сейчас дела нет. Вообще.

Поднимаюсь на возвышение и вытаскиваю Арину за собой. Мы больше не на льду. Понимание этого хлеще развязывает пределы собственных дозволенностей.

Она молчит. Смотрит в сторону, сложив руки на груди, и молчит. Правда, недолго. Спустя пару секунд недовольно выдает:

– Все видели. – Повторяется. – Что ты наделал?

Выглядит она довольно воинственно. Губы поджала, брови сдвинула. Взгляд полыхает.

– Забей.

– Ну да, кому я это вообще говорю?!

– Дома в мультики залипните, – ору, обернувшись. Адресую всем и сразу.

Громова закатывает глаза, упираясь бедром в борт корта.

С ее губ слетает бесящий смешок, а с меня, походу, спесь и самоуверенность. Вот это пассивное презрение уже в который раз добивает.

Кулоновский барьер, блин, который мы не можем преодолеть, потому что, вопреки законам физики, заряжены отрицательно.

– Я просто хотел объясниться.

– Мне твои объяснения не нужны. Я просто хочу спокойно учиться, понимаешь ты или нет? Просто учиться.

– Я тебя не закрывал и крысу не подкидывал.

Мои слова летят в пустоту ее сознания, которое она намеренно отформатировала. Стоит и смотрит сквозь меня.

Чувствую себя дебилом, разговаривающим с камнем.

– Все? Я могу идти?

Громова снова ступает на лед. Могу ее удержать, но не делаю этого. Просто пялюсь ей в спину. Время ускользает необратимым течением. В чем-то она права, устраивать разборки так показательно не стоит.

Периферию сознания поглощают волновые колебания. Веду плечом, чтобы сбросить собственное оцепенение. Сегодня Громова меня дважды прихлопнула. Лучше бы молчала. Никогда не думал, что желание объясниться будет разрастаться во мне пламенем.

С каких пор вообще хочу оправдываться?

Кайсаров прилипает к корту. Звуки, которые в моей голове проносятся размытым эхом, принадлежат ему.

– Не до тебя. Вот совсем, – психую, закидывая руку за голову. Провожу ладонью по волосам.

– Не агрись.

– Да бесит, – сгребаю в ладонь снег, растираю лицо, – какой раз уже все через одно место.

После ужина, на котором Громова, как я и предполагал, не появляется, сразу заваливаюсь к ним в комнату.

Дверь мне открывает Катька. Небольшой зазор, в который с трудом пролезет кулак.

– Давай потом, – с волнением оборачивается за свою спину.

– Слушай, мне надо поговорить с Ариной.

– Она не хочет с тобой говорить. Тим, давай завтра. Правда.

Завтра? Прекрасно, конечно, но мне нужно сегодня. И вот это «нужно» – сейчас главное слово.

Пододвигаю носок кроссовка к щели, в которой торчит Катькин нос, и аккуратно просовываю туда ногу. Дверь Катюха сильно не удерживает, поэтому она мгновенно поддается и разъезжается шире.

– Если не пустишь, я тебя просто вынесу в коридор и войду сам.

– Да конечно. Все, мы спать.

Раз. Два. Три.

Токман закрывает дверь, и… Она не закрывается. Вижу, как Катюхин взгляд ползет вниз, и пододвигаю ногу еще чуть дальше.

– Можно сказать, что я уже вошел.

– Да Тим!

– Прости, – пожимаю плечами и толкаю дверь.

Сестра отскакивает на пару сантиметров назад. Мне хватает нескольких секунд, чтобы закинуть ее на плечо, выставить в коридор и закрыться изнутри на защелку. Уверен, что она сразу же побежит за дубликатом.

– Ты делаешь только хуже! – доносится из-за двери. – Слышишь?

Она долбится в комнату. Наносит удар за ударом по деревяшке, хоть заранее понимает, что толку от этого ноль.

– Проветрись, Катюх, – повышаю голос, чтобы услышала, и, скинув кроссовки, иду вглубь комнаты, но Громовой там нет.

Не понял…

Стопорюсь у Аринкиной кровати в момент, когда открывается дверь в ванной.

Громова выходит оттуда с полотенцем в руках, продолжая вытирать лицо. В ушах у нее наушники, поэтому она вряд ли нас слышала.

Арина смотрит в зеркало, висящее как раз у входа. Вздрагивает, потому что видит в отражении меня. Затем вытягивает из кармана шорт телефон и медленно разворачивается.

«Безусловная радость» проступает на ее лице красноватыми пятнами. Особенно на щеках.

– Ты что тут делаешь? – поочередно засовывает наушники в кейс.

– Ты не дослушала.

– Я и не собиралась тебя слушать. Сейчас ничего не изменилось.

– Я тебя там не закрывал.

– Хорошо.

Она кивает и начинает складывать это дурацкое полотенце квадратиком, делая вид, что меня тут нет.

– Но глобально это получилось из-за меня.

– В этом я не сомневалась.

Ладно, пусть. Я пришел, чтобы объясниться, мне эгоистично это нужно, поэтому все ее уточнения просто оставлю без реакции.

– Янка видела, как я затолкнул тебя под лестницу сегодня, и слышала… В общем, она так…

– Она тебя пометила, что ли? – Арина улыбается и, наконец отложив полотенце, смотрит мне в глаза. – Выбирай себе менее злобных подружек. А лучше объясни им, что я не имею к тебе никакого отношения.

Каждое слово ножовкой по нервам и самолюбию.

Отворачиваюсь.

Упираюсь кулаками в подоконник. Стою к ней спиной, потому что иначе… Иначе понятия не имею, что будет, если посмотрю на нее. И так разрывает.

Считаю до десяти. Не помогает.

– Короче, все, – цежу сквозь зубы. – Лимит на сегодня ты точно исчерпала.

– А он был? – снова с насмешкой.

Разворачиваюсь. Руки все еще сжаты в кулаки. За последние часы я высвободил такое количество лучистой энергии, что хватит разнести половину земного шарика. Внутри меня ядерный взрыв, радиоактивное облако которого осядет еще нескоро.

– Меня все это достало, – наступаю.

Аринка считывает мой настрой. Пятится. Влипает в стенку и сразу выставляет руки вперед.

– Правда думаешь, что это станет для меня помехой?

Смешно.

Обхватываю тонкие запястья и тяну вниз.

Мозг плавится. Приподняв за талию, сажаю Арину на подоконник. Дыхание сбивается. У меня. У нее.

Ощущаю теплую кожу под ладонями. Пальцы начинают гореть от этих прикосновений.

Громова ошарашенно наблюдает за происходящим. Размыкает губы, но, не проронив и слова, скрепляет их в узкую полоску. Поджимает.

– Слушай… – неосознанно сдавливаю ее ладонь. Крепко.

Арина ведет взгляд к нашим рукам. Хмурится. Ее длинные ресницы подрагивают. Вижу, как бьется жилка на шее. У самого мозг сворачивается. Виски бабахают.

– Если ты думаешь, что это тебе поможет, – говорит тихо, – то нет. Ни сила, ни оскорбления…

Она замолкает. На секунду. А потом начинает тараторить.

– Зачем ты это сделал? При всех! Я же просила, просила не рассказывать о том, что произошло в квартире. Все видели. Все видели этот долбаный поцелуй. Это уже не смешно. Это никакая не шутка. Это издевательство. Нарушение личных границ. Чего ты добиваешься? Просто скажи, чего ты хочешь?!

Ее колотит. Еще чуть-чуть, и пустит слезы.

Тяну воздух. Упираюсь в подоконник кулаками по обе стороны от ее бедер.

Глава 12

Ариша

Он прет как танк. Напролом.

Меня штормит. Глаза влажные. В горле ком. Больше ни слова не могу из себя выпихнуть. Ни буквы.

Тим стоит с опущенной головой, я слышу, как шумно он дышит. Мои ладони покоятся на коленях. Пальцы ног покалывает от переизбытка эмоций. Холодно. Хочется надеть носки, а в довесок – завернуться в плед.

Я теряюсь, но желание укусить его в ответ никуда не девается. Оно все еще здесь. Рядом со мной. Совсем-совсем близко.

Понятия не имею, что он снова задумал. Чего снова пристал…

В голове бардак. Теперь уже окончательно не могу понять, правду он говорит или лжет. После нескольких часов в темном пустом зале меня вывернуло. Видимо, стресс так подействовал. Я ведь и правда думала, что просижу там всю ночь.

Воспоминания из детства подтягиваются по щелчку. Но на чердаке было не темно. Там я могла включить свет, сесть на мягкий диван и даже порыться в коробках со старыми вещами. Мне было десять, психика, видимо, срабатывала более гибко. Конечно, орала и плакала, но вот такого отката, как сегодня, не случилось.

Меня не трясло. Я не чувствовала себя бесконечно униженной и жалкой.

Особенно сильно это чувство накатило, когда он открыл дверь. Яркий свет резанул глаза, и я его увидела. Мне кажется, на его губах была насмешка. Вечная полуулыбка, за которую хочется расцарапать лицо.

Внутри все потухло. Последние дни я старалась перемолоть в себе эти странные чувства. Мысли. Воспоминания. Думала о Тиме. Рассматривала ситуацию под разным углом. Катькины слова выдернули почву из-под ног, но я всерьез над ними задумалась. А может быть, это правда? Может, между нами правда есть симпатия?

Но нет. Он доказал обратное. Сегодня. А потом вообще поцеловал при всех. Пометил. Заклеймил позором. Наплевал на все свои обещания и размолол меня в труху.

Только мы об этом знали. Он и я. О том, что случилось десять лет назад.

Разве это не в его стиле – провернуть подобную «шутку» семь лет спустя, заменяя чердак этим чертовым залом? Разве нет?

Поверить ему практически невозможно. Усыпить в себе тревогу и проникнуться его словами не получается. Но самое ужасное, что где-то далеко, в самых потаенных уголках души, я хочу ему поверить.

Янка… Она, конечно, не самая дружелюбная, но пакостить подобным образом… Кем нужно быть?

Я чувствую его руки на бедрах. Дышу ему в шею, до боли процарапываю ногтями коленки, чтобы собраться с духом.

– Уйди, – выпаливаю, облизывая губы.

Тим поднимает взгляд. Наши глаза встречаются. Я вздрагиваю от увиденного. Сразу хочется отвернуться, но что-то необъяснимое просто мешает мне это сделать.

Смотрю ему в глаза. Шум вокруг стихает.

Сердце снова переходит на бег. Удар за ударом, под двести. Запредельная скорость. Стрелка почти ложится.

Азарин рывком подтягивает ближе к себе. Цепенею.

Тело пробивает дрожью. Крупные мурашки рассыпаются по плечам и спешат ниже. Хочу свести колени, но, замявшись, делаю только хуже.

Азарин оказывается еще ближе. Снова ловушка.

В каком-то трансе смотрю на его губы. Почему он молчит? Столько болтал, а теперь молчит!

Эта тишина угнетает, а еще… еще не дает успокоиться. Пульс все растет и растет. Я слышу стук собственного сердца. Он на репите в голове. Бах-бах.

– Замри, – просит Тим.

Первое слово за последние десять минут. Сглатываю. Молчу. Не шевелюсь.

– Просто поверь мне. Я правда, – шумно выдыхает и легонько бьется в мой лоб своим, – ничего не делал.

Чувствую его губы на своих, и такая ненависть непреодолимая к горлу подкатывает. За собственную же слабость. Сносит диким ураганом. Зачем я снова ему позволяю? Зачем?

– Прекрати, – отпрянув, бьюсь затылком об оконное стекло. – Не смей, – шиплю и продолжаю пялиться на его губы.

Тим стискивает зубы. Вижу, как напрягается его челюсть. Он злится. Пусть. Ему полезно. Пусть злится.

– Ладно, – кивает и даже делает шаг назад. Он отрывается от меня.

Я больше не чувствую его тепла и почему-то бешусь от этого еще сильнее.

– Но имей в виду, – обводит меня взглядом, – теперь ты со мной. По крайней мере, вести себя я буду именно так.

– Только попробуй, – снова сквозь зубы.

Что он о себе возомнил?

– Уже пробую. Не думай, что сможешь запретить.

– Хорошо, но даже не надейся на взаимность. Никогда.

– Это мы еще посмотрим.

Азарин выплевывает слова. Смотрит мне в глаза, а потом уходит. Уходит твердым шагом, ни разу не обернувшись.

Слышу, как щелкает замок, как из коридора доносятся Катины ругательства, и, будто желейная масса, сползаю с подоконника на пол.

Мамочки…

Трогаю свои щеки. Они пылают. И плечи тоже, и пальцы.

Да я вся горю.

Меня распирают эмоции, и я абсолютно не могу понять, какие они. Злость? Страх? Или же… или же все это мне нравится? Может быть, это эйфория такая?

Встряхнув головой, припадаю лицом к ладоням. Рычу.

Он этого не делал. Конечно, он этого не делал. Не он меня там закрыл. Не он…

**

Всю ночь я ворочаюсь. Уснуть удается только под утро. Буквально за час до будильника.

Катька просыпается первой. Слышу, как шелестит одеждой, подмурлыкивает музыке в наушниках и водит кисточкой по лицу, усевшись перед зеркалом.