От Ржева до Берлина. Воины 3-й гвардейской истребительной авиадивизии о себе и боевых товарищах

На земле он очень скромный человек и кажется даже застенчивым. В воздухе это человек исключительной воли. Если в воздухе складывается сложная обстановка, то он никогда не доверит никому руководство и обязательно идёт в таких случаях сам, независимо от того, большую или маленькую группу нужно вести, и сам уже разбирается в сложившейся обстановке. А если он сам не пошёл, прилетают лётчики и докладывают, что сложилась интересная воздушная обстановка, он начинает жалеть, почему он не пошёл сам. И вот такая напористость в разрешении сложной воздушной обстановки – это исключительная черта Иванова как командира. И я думаю, что это в большой доле содействовало успеху всего полка, т. е. он своими личными боевыми качествами сумел зажечь у лётного состава своего полка стремление бить противника наверняка.

Был такой случай. В полк был прислан лётчик ИСАЕВ[81]. Однажды, когда проходил разведчик противника, командование приказало вылететь, догнать и уничтожить разведчика. Исаев вылетел, не догнал и не уничтожил его. И когда командир дивизии полковник Ухов начал гонять Исаева – почему он не выполнил приказа, то Иванов переживал этот нагоняй сам так, как будто бы это была его личная вина, во всяком случае, больше, чем сам Исаев. Иванов мучился, почему он сам не полетел и не уничтожил разведчика. Впоследствии этот Исаев погиб геройской смертью.

Все эти черты Иванова и создают колоритную фигуру командира полка, боевого и серьёзного его руководителя.

После Великолукской операции о 169[-м] полку было известно далеко за пределами дивизии. Слава о нём как о прекрасном, храбром полке пошла по всему фронту. Мы с командиром дивизии дали в Москву после Великолукской операции шифровку и просили срочно доукомплектовать материальную часть 169[-го] полка. В Москве к этому отнеслись очень серьёзно и очень быстро доукомплектовали, а также дали 7 человек лётного состава. А 10 февраля [19]43 года мы были направлены на Демянскую операцию.

Здесь условия были ещё сложнее, чем на Великолукской операции. Во-первых, аэродромы только готовились к зимним условиям, и нужно было сделать их под колёса Ла-5. Во-вторых, в этом районе наш лётный состав ещё не летал. В-третьих, большая стабильность в этом районе противника, насыщенность его обороны создавали дополнительные трудности. В-четвёртых, для этой операции противник сюда перебросил 72-ю группу вольных охотников под командованием известного их аса Ганса Гаане[82], впоследствии сбитого нашими лётчиками. Об этом имеется, между прочим, статья в «Комсомольской правде».

Поэтому здесь пришлось драться с сильным противником не только по количеству, но и по качеству. Достаточно сказать, что эта 72-я немецкая группа была укомплектована лётным составом выпуска не моложе, чем выпуск [19]41 года, т. е. людьми, которые воевали уже в течение двух лет. Во-вторых, эта группа была укомплектована также провинившимися, штрафными лётчиками, которые искупали здесь свою вину. В-третьих, немецкие лётчики были посажены на лучшую в то время материальную часть Ме-109-Г2. У нас в то время были уже Ла-5. Причём раньше немцы считали, что это – самолёты американские типа «Бруствер», а они с нашими лётчиками на Ла-5 впервые столкнулись на Великолукской операции, тогда для них они были новостью, они ещё незнакомы были с их слабыми и сильными сторонами. Во время Демянской операции они уже знали наш самолёт, знали и его слабые места, что также усложнило нашу там работу.

Числа 14 февраля начались воздушные бои. В воздушных боях в Демянской операции 169[-й] полк сбил 36 самолётов противника[83]. Было два тарана – ИСАЕВА и ГРАЖДАНИНОВА, – во время таранов оба лётчика погибли[84]. Нужно сказать, что там мы потеряли, пожалуй, лучших своих лётчиков. Помимо Исаева и Гражданинова, из 32[-го] полка мы потеряли Героя Советского Союза ХОЛЬЗУНОВА[85], Героя Советского Союза АНИСКИНА[86], ГНАТЕНКО*, БАРАНОВСКОГО[87], там был ранен Герой Советского Союза КОВАЛЬ[88], Герой Советского Союза КОТОВ*.

Таким образом, ясно, что это были за бои, когда такие мастера воздушных боёв, как Хользунов, Анискин и т. д., имевшие сотни воздушных сражений и десятки сбитых самолётов, поплатились своей жизнью.

Противник там имел, как я уже сказал, хороший лётный состав, посаженный на хорошую материальную часть. Впоследствии он, усилив эту свою группу 54[-й] эскадрой в количестве 60 самолётов ФВ-190, во что бы то ни стало старался удержать своё господствующее положение в воздухе. И задача нашей дивизии заключалась в том, чтоб это господство удержать за собой. И ценой потери лучших людей мы всё же это господство отвоевали. 72-ю группу и вольных охотников мы растрепали всю в дым, и она была оттуда уведена, так как от её 60 самолётов ФВ почти ничего не осталось, а к концу операции они стали ходить уже парами и на больших высотах, на дальних дистанциях, т. е. боя уже, как правило, не принимали.

В этих боях дивизии отличались такие люди, как ХОЛОДОВ, ГАРАМ М., ЛУЦКИЙ, САВЕЛЬЕВ, ОРЕХОВ, ШИШКИН. Они обеспечили господство дивизии в воздухе, они не щадили в боях свою жизнь, они проявляли исключительное мастерство.

Был, например, такой случай. Наша группа под командованием Холодова была зажата группой Ме. Холодов не просто ушёл из боя. Он радирует: «Веду бой с численно превосходящим противником, прошу помощи». У нас на земле нет ничего, чем бы мы могли ему помочь, а потерять такого человека, как Холодов, – это равносильно потере группы людей. Мы должны были сделать всё, что только было возможно. Орехов сумел подготовить свой самолёт, но он – один. Холодов продолжает отходить на аэродром с боем. Самолёты противника продолжают на него наседать, видно: на горизонте идёт воздушный бой. Что делать? Приказываем Орехову подняться. Орехов поднялся. А у тех горючее на исходе. Значит, в воздухе остаётся только пара – Холодов и Макаров, да ещё поднялся Орехов. У Холодова на самолёте отказали обе пушки, стрелять он не может, значит, нужно вертеться, чтобы не сбили. Но это было уже над своим аэродромом. И вот на глазах противника нам удалось поднять ещё группу 4 самолёта. Холодов благополучно садится, а противник отходит, так как видит, что с земли поднимаются ещё 4 самолёта.

Какой-нибудь другой лётчик, не с таким мастерством, не с таким мужеством и хладнокровием, мог бы стать жертвой в этом бою. А Холодов использовал здесь всё своё мастерство, он был совершенно спокоен и хладнокровен, что помогло ему решить исход боя. Кроме того, Холодов исключительно ориентируется в обстановке, он всегда разгадает ход противника. Когда я встретился в первый раз с Холодовым, посмотрел на него – такой он невзрачный на вид человек, ничем он совершенно не выдавался, ничего особенного в нём не было. Но когда начались воздушные бои, Холодов показал себя, выявились все его способности. Это – колоссальная фигура в истребительной авиации. Он – не только мастер техники пилотирования на своём самолёте, но он отлично знает и самолёты противника, он следит за приёмами, за методами противника, и не только потому, что пишется об этом в газетах или журналах (кстати сказать, он очень много читает по всем авиационным вопросам), но он стремится сам познать, в чём же сущность приёмов противника. После каждого боя он старается вскрыть – так ли противник дрался, как в прошлый раз, а если есть что-нибудь новое, то Холодов обязательно это новое подметит и скажет, в чём оно заключается. Мне приходилось встречаться с такими лётчиками, которые десятки раз водили в бой свои самолёты и говорили, что ещё не видели крестов на самолётах противника, так как находились в очень большом напряжении. А Холодов – очень спокойный командир, он чувствует малейшее движение противника, которое тот только собирается ещё сделать.

И опять-таки, можно сказать, что во всех этих наших боевых операциях, в наших успехах большую роль сыграла партийная организация. Партия воспитывала таких людей, партия делала всё, чтобы направить людей по правильному пути, и наши люди дрались прекрасно.

Нужно сказать, что 32[-й] полк пришёл к нам с низкой дисциплиной. В полку были случаи пьянства, хулиганства со всеми связанными с этим последствиями. И когда мы приняли этот полк, то перед нами встала такая проблема – поставить полк в известные военные рамки, переломить у людей излишнюю самоуверенность, некоторое чванство и заставить, помимо всего прочего, совершенствовать своё мастерство. Нужно было иметь в виду, что командиром полка был человек – герой в боях, но с довольно низкой военной культурой – это Бабков. Поэтому внимание командира дивизии и всего нашего руководства было направлено к тому, чтобы в полку эти недостатки изжить, ликвидировать[89].

Например, бывали такие случаи. По приказу командования вылетает Герой Советского Союза Орехов с заданием уничтожить разведчика. Полетел, пострелял и вернулся. Садится. Почему не пошёл до конца и не сбил? Да вот подумаешь, дело! Ему было сказано, если ты получил приказ, то должен выполнить его любыми средствами. Это характеризовало отношение людей к приказам – что хочу, то и делаю. Я дерусь храбро, геройски, а победителей не судят, и обсуждать вопрос о нас никто не имеет права.

Тогда мы собрали партийный актив и предъявили к коммунистам требование – или полк будет в дальнейшем совершенствовать своё мастерство и множить свои успехи, или у нас будут с ними серьёзные разговоры, которые, может быть, поведут к осложнениям в наших отношениях. Мы вашу нажитую славу знаем и уважаем, но ограничиться ею, пока враг не сломлен, мы не можем. А перед нами ещё сильный враг, борьба с которым требует больших сил и жертв. После мы собрали командиров эскадрилий, их заместителей и с каждым из них разговаривали. К малейшим неточностям или нарушениям в выполнении наших приказов мы относились со всей серьёзностью и нетерпимостью, и это заставило людей коренным образом изменить свой взгляд на вещи. Они поняли, что ничего им не поможет, что в этой дивизии людей уважают только тогда, когда они выполняют приказ. Мы их хвалили, но и говорили, что вы имеете серьёзные боевые традиции, но имеете и ряд серьёзных недостатков, с которыми полк в дальнейшем не может работать. И люди всё это поняли. Они поняли, чего от них хочет командир дивизии, и коренным образом изменили своё отношение к делу. Такие люди, как Холодов, как Гарам, они повернули наиболее круто. ГАРАМ – это молодой, но не по годам серьёзный человек. А главное, было хорошо то, что всё это понял и сам командир полка Бабков, который был там командиром после Клещёва. Клещёв – исключительный человек и по своим боевым качествам, и как вожак. Народ его чрезвычайно любил. Но он не был организатором, не был руководителем. И как командир полка он был бледной фигурой. БАБКОВ пользовался большим авторитетом среди своего лётного состава, и он постепенно эту ненужную шелуху удалил. Полк работал прекрасно.

НА ИРИ РАН. Ф. 2. Р. I. Оп. 79. Д. 2. Л. 15–25.

Гвардии майор

Матлахов Дмитрий Авксентиевич

Заместитель начальника политотдела 3[-й] гвардейской истреб[ительной] авиадивизии. От[ветственный] секр[етарь] партийной дивизионной ком[иссии]. 1901 г. рожд[ения]. Член партии с [19]28 г.

На партийной работе вообще работаю с [19]37 г. До [19]37 года работал на заводе в Витебске в качестве инженера, потом работал секретарём Витебского Горкома партии. После учился в Высшей школе парторганизаторов при ЦК ВКП(б). Потом работал в аппарате ЦК партии. До войны работал в Риге заместителем зав[едующего] оргинструкторского отдела ЦК КП(б) Латвии. Там меня и застала война.

В армию я пришёл не в порядке мобилизации. Мы там самомобилизовались. 27 июня мы оставили Ригу и переехали в г. Валке[90]. Там по линии ЦК КП(б) Латвии было сформировано пять отрядов рабочей гвардии, и одним из отрядов был отряд работников Совнаркома и ЦК, а также коллектива партийных и советских работников Латвии, которыми командовал я. В моём отряде было 360 чел[овек]. Мы держали связь с 8[-й] Армией. Потом, когда она ушла, мы оказались между немцами и Красной Армией. Шли мы всё на север. Прошли Эстонию, потом нас перебросили к Чудскому озеру. Затем из Северо-Западного фронта прибыло нам распоряжение сформировать полк, а все остальные должны были идти в распоряжение фронта. Мы сформировали Латвийский полк, укомплектовали его, одели. С остатками людей[91] я прибыл в Новгород, тогда ещё через Кингисепп. Здесь уже в августе начались бои за Новгород, и мы оттуда должны были уйти. Здесь отряд был расформирован, и мы вошли в распоряжение штаба Западного фронта. Нас распределили кого куда, некоторые попали на хозяйственную работу, некоторые – на партийную.

Я попал в военно-политическое училище, где пробыл всего дня три, а потом меня забрали в Политуправление Северо-Западного фронта, где я проработал до декабря [19]41 г., а потом получил назначение на должность секретаря партийной комиссии в 4[-ю] смешанную авиационную дивизию (САД). С этой дивизией мы и начали действовать в период наступления [19]42 г. на Осташков, Пено, Андреаполь, Торопец, Ст[арая] Торопа, Велиж. На базе нашей дивизии были сформированы ВВС 4[-й] Ударной армии. В Торопе мы находились до июня мес[яца] [19]42 г. В июне мес[яце] началось формирование типовых дивизий и формирование армий[92]. Здесь мы попали в 210[-ю] типовую, а впоследствии в 3[-ю] гвардейскую истребительную дивизию.

17 июня [19]42 г. наш политотдел, как и ППС[93], полностью перешли в 210[-ю] дивизию. Прибыли мы для формирования дивизии в с. Никольское Калининской области.

Состав политотдела, таким образом, был весь на месте, и мы очень быстро включились в работу. Немедленно, на второй день после предварительного совещания по ознакомлению с командованием и штабом, мы разъехались по полкам для ознакомления с людьми. Это была первоочередная работа политотдела, т. е. знакомство с людьми. Мы должны были пересмотреть партийно-политический состав полков, дать оценку людям. Всё это было сделано очень быстро, и мы стали в курсе всей жизни полков.

Нужно сказать, что изучение людей проходило не всегда гладко – всякое формирование имеет свои шероховатости, и здесь также мы имели целый ряд отрицательных моментов. В частности, был выявлен целый ряд враждебных нам людей.

Особенно политотделу пришлось поработать в отношении 521[-го] полка и роты связи[94]. В роте связи люди сошлись со всех концов, притом рота долгое время находилась в бездействии, люди жили довольно спокойно, а когда от них потребовали хорошей работы, то они не смогли её дать – связь обслуживалась у нас самым безобразным образом. Люди не знали связи. Что касается личного состава, то командир и комиссар роты были исключены из партии, была совершена целая перетряска, которая всё же послужила на дальнейшее укрепление роты связи, так как на протяжении всего периода она работала очень хорошо[95].

Особенность 521[-го] полка заключалась в том, что у него был несколько слабоватый комиссар, старший батальонный комиссар Ущев(?)*[96], которого можно было встретить иногда пьяненьким, а отсюда был в полку и разврат, разнузданность, был случай, когда пришлось вывести из партийной комиссии члена её с объявлением ему выговора[97]. Целый ряд людей пришлось перевоспитать, и те люди, которые там раньше не хотели воевать, они впоследствии дрались прекрасно. Был, например, такой комиссар, как АНИКИН*, который не хотел воевать. Над ним пришлось крепко поработать, и он оказался потом хорошим воином. Уже под Великими Луками он не вернулся с боевого задания. В то время он уже имел 4 сбитых самолёта. 521[-й] полк вскоре был расформирован, и у нас остались два полка: 163[-й] и 1[-й] гвардейский.

Дальше у нас начинается тяжёлый период. С 1-м полком у нас дело обстояло более или менее благополучно, но в 163[-м] полку мы имели и командира, и комиссара новых. Причём комиссар[98] был несколько неудачный, как следует не работал, и в конце концов дело дошло до развала – из 13 машин одна только была исправная.

Здесь политотделу дивизии пришлось поработать очень крепко, пришлось кое-кого и снять, но организация была полку обеспечена, и все люди были довольны такой, может быть, и жёсткой, но правильной постановкой дела. Там начальником штаба был Сушков, у него был начальником связи Шаповальный – они фактически и руководили всем полком, а командир полка им попустительствовал.

В конце концов, мы навели там порядок. Шаповального выгнали, Сушкова привлекли к ответственности; партийную организацию укрепили, коммунисты взялись за дело, и полк воевал очень хорошо. Хорошо работал и технический состав, и если и были отдельные срывы, то их особенно заметно не было.

В 1-м полку был отрицательный момент в отношении командира 3[-й] эскадрильи Дранко, он проявлял некоторую трусость[99]. Его партийная организация исключает за это из партии, но мы его в партии оставили, и впоследствии он оказался хорошим, крепким бойцом. Так, 28 августа он вёл группу, задачей которой было охранять оборону переправы через Волгу. Пушки у него отказали, но он всё же не ушёл из боя. Он несколько раз ходил в ложные атаки на «юнкерсы», и переправу бомбить всё-таки наши не дали. После он благополучно вернулся на аэродром.

Так что политотдел провёл большую работу по поднятию боевого духа у лётного состава и не зря, так как результаты были большие. Такого рода отрицательных моментов больше у нас не было, а если и были проявления и маленькие слабости, то они быстро ликвидировались и в общей массе успешных воздушных боёв они заметны не были. А случай с Дранко был особенно показателен для работы политотдела, так как оставить или не оставить Дранько в партии могли только мы сами, и мы решили этот вопрос положительно, и, по-видимому, решили его правильно. И сила воспитательного воздействия здесь особенно ярко сказалась. Человек стал вести себя прекрасно. Случай с Дранко совпал с приказом № 227, который был доведён до каждого лётчика и политработника. И это не только укрепило работу части, но и дало в руки политчасти и работников политотдела большой козырь. Вообще формирование дивизии проходило в самых тяжёлых условиях. Нужно было ходить в части, заниматься, присматриваться к людям, с каждым поговорить. А тебе здесь начинают в ответ – ты скажи лучше, как немцев на юг не пропустить. И вот этот наш приказ очень крепко ударил по таким настроениям. Приходилось уже говорить – не веришь агитации, так выполняй приказ [№] 227, и человек уже ничего не мог сказать, а обязан был выполнить приказ, так как за невыполнение приказа он карался со всей строгостью. Таким образом, приказ [№] 227 сыграл в деле дисциплины и подготовки кадров исключительно большую роль.

Также большая задача стояла перед нами и в смысле овладения новой техникой. Здесь аппарату политотдела приходилось вправлять мозги многим коммунистам, так как радио люди не признавали, аэрофотоаппаратуру ненавидели, переучиваться на новой материальной части тоже не хотели. Здесь нам помог приказ № 130[100]. Если не берёшь уговорами, то говоришь – вспомни приказ № 130, если не выполните приказа, то будем с вами бороться как с нарушителями его. Мы говорим – готовьтесь воевать, а руки у людей опускаются, поднять настроение было очень трудно. Самолётов в дивизии было очень мало. 1-му гвардейскому нужно было переучиваться с «харрикейнов» на «яках». Обстановка сама по себе была очень тяжёлая, но работать было нужно. И в планах политотдела того периода красной нитью проходит этот момент – момент внедрения в сознание людей необходимости овладения техникой, необходимости учиться воевать. 1[-й] гвардейский в это время работал с аэродрома подскока Дулово на Белый. Там были люди, которые ещё недостаточно знали свой аэродром, недостаточно знали свою материальную часть. Бывали такие случаи, что не хватает горючего, и человек садится на вынужденную. И здесь была целая кампания, чтобы чуть ли не сдавать техминимум. Прежде всего за работу взялись коммунисты и комсомольцы, проводились беседы и доклады об изучении крок аэродрома, об изучении материальной части и т. д. и т. д. Политотдел здесь также крепко поработал. И первый полк начал основательно работать, и так он работал до самого конца своего пребывания в дивизии, и работал хорошо.

Затем радио внедрялось в 521[-й] полк. Там его не любили и не хотели. Тогда командир полка пошёл по радио, а комиссар стоял на земле у аппарата и давал ему задания. Командир выполнял. В присутствии всех шла эта команда по радио. Командир отвечал – команду принял, и всё шло хорошо. Это как-то сразу помогло внедрить радио, и лётчики к нему стали относиться положительно. Затем на другой день наши лётчики должны были идти сопровождать «илы». Командиром там был майор Кобылочный* – очень хороший командир и товарищ. Он организовал дело так, что «илы» на аэродром к нам не заходят, а по радио указывается маршрут и место встречи. Это тоже удачно прошло. После этого 521[-й] полк передал свой опыт в этом направлении другим полкам.

Люди стали работать очень хорошо. И в отношении приказа [№] 227 у нас нарушений, за исключением одного случая с лейтенантом Кутовым*, который не хотел летать, не было. И вы могли в любое время дня и ночи прийти на аэродром и спросить лётчика или техника – знаешь ли ты приказ [№] 227, и все они прекрасно его знали, может быть, номера не знали, но содержание приказа все знали. В основной массе люди делали всё, что могли.

Люди у нас были замечательные. Например, в 1[-м] полку у нас был такой лётчик, как ТОЩЕВ, который один дрался с четырьмя, чтобы только спасти наши «илы». «Илы» спас, но сам погиб. Затем коммунисты ЖУЙКОВ*, ВОЛОШИН*, который был тоже ранен. ТИХОНОВ, НУЯТОВ – беспартийный товарищ. Технический наш состав работал безукоризненно. Конечно, были отдельные случаи – или человек немного выпьет, или с девушкой прогуляет. Мы давали тогда небольшие взыскания, предварительно поговоришь с человеком, и он больше этого не повторяет.

Затем в 163[-м] полку были такие люди, как КАТЮКОВ, НИКУЛИН*, ШАРОЙКО, ПОКРОВСКИЙ, – это были исключительно ценные люди. Все они погибли, причём погибли не так просто. Например, Шаройко неоднократно горел. В частности, один раз он посадил горящую машину, сам выскочил, да ещё и бортпаёк успел из машины забрать.

Этот подготовительный период сыграл большую роль в отношении следующего тура работы дивизии, как в её организационной работе, так и в штабной работе, а также и в направлении всей политической работы.

Потом вышел приказ [№] 0685 и директива Главпу РККА[101] [№] 09 по выполнению этого приказа. Она была уже итогом проделанной работы, и хотя там и упоминался Калининский фронт, то я бы сказал, что приказ [№] 0685 непосредственно к нам не относился, так как у нас не было таких случаев, когда люди выходили бы из боя. И когда мы этот приказ зачитывали в частях, прорабатывали на партийных и комсомольских собраниях, то у людей был необычайно большой подъём, были такие интересные выступления, что трудно себе представить.

На партийном и комсомольском собрании в 1-м полку выступили товарищи и прямо говорили своему комиссару: Дранко, ты – комиссар, а допустил трусость, и вот приказ как раз и говорит об этом. Правда, это было уже после того, как Дранко исправился, но ему прямо тогда говорили, вставал какой-нибудь сержант и высказывал всё, что он думает по этому вопросу. А что касается технического состава, то он просто даже после этого приказа воспрял, как говорится, духом.

17 сентября у нас проходила лётно-техническая конференция. Она была подготовлена политотделом. Там также обсуждались приказы [№] 227, затем [№] 0685, они были положены в основу всей работы конференции. Доклады там были построены по линии действия нашей авиации и авиации противника. Говорилось и о недостатках нашей работы, вскрывалось всё, что наболело за этот период. Но вместе с тем отмечались и положительные стороны. Проведение этой конференции дало очень много, и не только лётному и техническому составу, но и самому аппарату Управления дивизии, так как в будущем дивизии пришлось принимать новые полки, и итоги конференции явились фактором, который помог в дальнейшем дивизии в её работе. Каждый знал – правильно ли говорит этот лётчик или техник или нет. Было очень много выступлений. Исключительно хорошо выступил ВОЛКОВ. Он показал и свои собственные ошибки, в чём он виноват, и он показал, как нужно действовать, как нужно бить, какой имеется противник, что нужно делать лётчику. Выступал он прекрасно. На конференции присутствовали представили штурмовой и бомбардировочной авиации, и всё, что они говорили, было учтено. Они говорили о том, какое им желательно иметь прикрытие и т. д. Эта конференция явилась таким мероприятием, которое содействовало не только улучшению вопросов пропаганды, но и самой организации будущей работы. И если первые переброски были связаны с большими трудностями, то последующие переброски дивизии проходили более организованно.

Наряду с боевой работой в этот период проводилась и большая боевая работа по подготовке кадров. Я отношу эту работу за счёт тов. АНДРЕЕВА*, заместителя командира дивизии. Он по существу здесь являлся педагогом, воспитателем от начала и до конца. Во-первых, он сам – классический лётчик, он был в своё время командиром полка, и до июня мес[яца] [19]42 г. он воевал под Ленинградом и на Калининском фронте. Имеет несколько сбитых вражеских самолётов; и имеет вообще большой боевой опыт. И по линии тренировки, по линии подготовки лётного состава он положил много стараний и провёл большую работу. Может быть, на этом участке политотдел проводил меньшую работу, так как тренировка проходила в Кимрах, а боевая работа – на фронте. Лётчики приходили к нам из школы сырые, неотёсанные, и нужно было в короткие сроки оттренировать.