Змеиный крест. Запах ночного неба

Алана прижалась к стене, чтобы и свет луны не мог ее достать, и скользнула за открытую и покалеченную створку, провела пальцами по холодным заклепкам: зачарованные узлы на пересечении металлических пластин были будто вырваны с корнем, и вместо касания причудливой серебряной вязи она укололась об острые шипы-занозы. Стараясь держаться тени, прячась за кустами, Алана, пригнувшись, побежала к главному зданию, стараясь не шуметь. За стеклами зиял мрак. Огромные окна большого зала второго этажа издалека казались черными провалами. Флигели тоже выглядели нежилыми. Когда Алана подошла ближе, молясь Свету, чтобы все почему-то просто покинули имение, она увидела, что многие рамы выбиты, а об рваные края стекол сквозняк треплет занавески. Все двери были закрыты.

Стояла какая-то странная тишина. Не пели птицы, не пищали мыши. Алана поняла, что не слышит и собак, и, бросив взгляд на будки, похолодела: маленькие и большие, верные и всеми любимые питомцы лежали, не двигаясь. Алана не решилась подходить. Она не верила, что собаки уснули.

Тенью Алана скользнула к торцу левого флигеля: там слуги всегда оставляли дверь прикрытой, но не запертой, чтобы можно было быстро попасть в дом. Ручка легко поддалась, и она очутилась внутри, но и внутри оказалось так же тихо, как и снаружи. Алана бежала к комнатам родных и просила Свет помочь ей забрать их из этого вдруг ставшего мертвым дома; у печи, не останавливаясь, она подхватила прислоненный к косяку ухват и продолжила путь. Комнаты мамы и папы были пусты, кровать застелена, – похоже, они не возвращались.

Каждый раз, заворачивая за угол, Алана поднимала ухват, и каждый раз за углом оказывалось пусто. Бесконечной анфиладой разворачивались перед ней темные, нетронутые, пустые и холодные комнаты слуг, потом – блещущие в лунном свете подсвечниками и зеркалами, такие же словно остановившиеся во времени покои Голденеров. Будто кто-то разом потушил свет, задул камины и сменил тепло огня на осенний холод. Алана дрожала, дышалось рвано, как на морозе. Она никогда не сталкивалась с магией, но все вокруг пропиталось именно ею: темным и могущественным заклинанием.

Алана замерла у двери, ведущей к холлу у главной лестницы. Никогда еще ей не было так страшно, она убеждала себя, но не могла заставить открыть тяжелую дверь и подняться наверх – туда, где должен был греметь праздник, где двумя часами ранее собрались хозяева и их гости, подносили напитки слуги, играли музыканты. Ей нужно было туда: вдруг кто-то остался наверху, кто-то, кому нужна помощь. Вдруг мама лежала там, среди застывших зеркал танцевального зала, и…

Прислонившись разгоряченным лбом к мерзлому дереву, Алана вспоминала все, что читала о шепчущих, и не могла припомнить в описаниях заговоров ничего похожего. Но что это, если не магия? Разве может быть так тихо и мертво в обычном доме?

Сверху, со второго этажа, донеслось что-то похожее на стук, какой издает глиняная посуда, упавшая на пол, а потом шорох и, кажется, человеческая речь. Это было так неожиданно, что сердце Аланы пропустило несколько ударов, и она неосознанно надавила на дверь лбом, отчего та немного приоткрылась, не оставив места сомнениям. В образовавшуюся щелочку Алана увидела кусок роскошной лестницы, ведущей на второй этаж. Перила в одном месте были проломлены, а рядом с ними… Свет… Тело Марека, кучера, лежало рядом. Спина его была изогнута так, будто им ударили о перила как тряпичной игрушкой – и оставили сломанного валяться подле. Руки его сжимали дубину. Под ним расползалось черное пятно, и ей показалось, что она слышит тяжелый смрадный запах.

Не открывая дверь шире, Алана присмотрелась к фреске над лестницей: по низу ее шли характерные для портальной стены трещины. Мастер Оливер очень дорожил этим изображением, он точно не разрешил бы открыть туда проход. Единственная портальная стена – укрепленная, как и полагается, – располагалась у подножия лестницы и Алане видна не была.

Медленно и плавно она отворила дверь наполовину, спрятавшись за косяком. Створка открылась тихо, без скрипа, и взору испуганной девушки предстали еще три следа от портальных окон, открытых в неположенных местах. Трещины, расходящиеся кругами, чернели и за лестницей, и у самой двери, у которой она стояла, и справа от основного входа. Сами порталы уже были закрыты, остались только эти спиралевидные сетки. Алана вдруг поняла, что не знает, насколько они глубоки и может ли дом рухнуть только потому, что трещины прорезают несущие стены.

Прямо во входную дверь было вбито чуть светящееся кольцо из белого металла, чуждое этому прежде теплому дому. Странно, но оно было единственным, вид чего успокоил Алану в ныне наполненном смертью месте, и, пока она держала на нем взгляд, чувствовала себя лучше. Алана ступила в холл, чтобы оказаться к кольцу ближе, и тут же ноги погрузились в мокрый – она знала, не от воды – ковер. Перестала смотреть на дверь, чувствуя кровь на своих пальцах, и ужас вернулся. Тела Вэла-старшего и его сына, ее дорогого Вэла, ближайшего друга детства, выплыли на Алану из темноты такими же поломанными и искореженными, как тело Марека. Кажется, она потеряла разум, бросившись к дорогому своему другу, гладила его по голове и смотрела в открытые глаза и спустя вечность, когда поняла, что делает и где, заставила себя отпустить его и встала на негнущихся ногах. Алана была опустошена и знала, что увидит дальше, понимала, что найдет выше. И кажется, страх отпустил ее, потерявшись в горе, и оставалось только мерно передвигать ногами как во сне, минуя тела других слуг: вот вторая кухарка Лима, вот Лис, который лучше всех умел играть на звонких палочках. Они все были одеты нарядно, в свои лучшие платья. У них был праздник.

Слезы застилали глаза. Алана боялась увидеть маму и папу, и Ви, и мастера Оливера – и точно знала, что найдет их. «Наверно, мне стоит бежать», – подумала она отстраненно. Что-то внутри нее орало, что нужно попытаться оказаться отсюда как можно дальше, что произошедшее, этот кошмар именитых семей, это будто выдернутое из старинных преданий деяние, нереальное, непоправимое, уже уничтожило всю привычную реальность, и теперь не было разницы, поднимется она и умрет вместе со всеми или убежит.

И все же Алана не могла остановиться. Маму с папой она не встретила, а значит, они должны быть… Выше? Живы? Алана шла наверх, задевая носками туфель мягкий влажный ковер. Вот ее длинная коса зацепилась за пилястру, и Алана дернула ее вперед, а после медленно обернулась: волосы запутались в руке Велы, держащей железные щипцы для мяса, и теперь тело, потревоженное, сползло вниз на несколько ступеней и распласталось, как ветошь. Алана подняла свою косу на уровень глаз: кончик ее был тяжелым. Уронив волосы, она вгляделась в пальцы, которые тоже чернели в темноте.

«Вперед, – сказала она себе. – Не стой».

Двери в главный зал также были небрежно приоткрыты. В проеме Алана увидела пару испуганных, расширившихся в неверии глаз – и инстинктивно отшатнулась прочь, а когда храбро сделала шаг вперед, всего миг спустя зареванный и окровавленный Улан вырвался ей навстречу, чуть не сбив с ног. Руки его были связаны за спиной, он бежал, подволакивая ногу, почти скакал и тоже не издавал ни звука, лишь бешено вращал глазами, и в них было столько мольбы! Двери захлопнулись за ним и его преследователем, красивым мужчиной в коричневом камзоле, под которым явно виднелись металлические пластины. В руках незнакомец держал обнаженный меч, и Алана знала, что лезвие покрыто той же черной в свете луны субстанцией, что и все вокруг. Не отдавая себе отчета, видя лишь страдающего ребенка на грани смерти, она подняла ухват и со всей силы обрушила его на спину убийцы. Удар был таким сильным, что Алана задохнулась от боли в плечах и локтях, отдачей ее швырнуло с лестницы вниз, на первый этаж, и она, обрушив на полпути спиной знамя с ящерицей, упала, ударившись так, что больше не могла ни двигаться, ни дышать, ни кричать. Мужчина же осел на ступени и, сделав несколько кувырков, застыл где-то в середине лестницы, совсем рядом с Велой. Кажется, Улан прыгал по ступеням, и Алана на секунду успела поверить, что он останется жив.

Грудь жег мамин амулет. Пытаясь вдохнуть, Алана услышала наконец человеческий голос:

– Ну что там? Да чтоб тебя, Корм, ты что, споткнулся, что ли? Ну ладно, – протянул голос куда противнее, – ну что ты, обмарался, герцовничек? Хоть бы кто из вас смерть достойно принял, тоже мне, именитые.

– Алана! Пожа… – закричал было Улан, но отвратительный свист, будто кто-то разрезал шелковое полотно, оборвал его.

– Что случилось? – еще один голос сверху, в этот раз женский, настолько холодный и жуткий, что Алане он показался не совсем человеческим.

– Все сделано, леди Юория. Мертв, как и остальные. Все их поганое семейство.

– Кого он звал? Тут кто-то еще есть?

– Ю, никого здесь не может быть, семейный слепок не пропустил бы, – ответил, судя по голосу, молодой мужчина. – Сомневаешься в моих артефактах?

Алана натянула на себя ткань, пытаясь скрыться, и потеряла сознание.

Глава 6. Полезный пес. Юория

– Ю, – ласково сказал Вестер, беря свою госпожу за руку. – Уйдем?

Леди Юория осмотрела полный тел мрачный зал и усмехнулась: тут были не только красные герцоги и двое старших их сыновей, о которых так волновался дядя. Она выполнила и перевыполнила план. Дядя будет рад, увидев наконец ее стратегическое мышление в деле. И конечно, он отметит, как хорошо она распоряжается его подарком.

Вестер, еще час назад одним заговором убивший почти всех на территории поместья, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Юория про себя называла его полезным слабаком.

Таким был вкус победы. Запах триумфа мешался с запахом крови и дерьма, тишина казалась оглушительнее фанфар. Юория не отказала себе в удовольствии: стараясь не наступать на лужи, прошла мимо развалившейся в резном деревянном кресле Флоры Голденер, переступила через кого-то из младших Теренеров, затем обошла лежащее лицом вниз тело какого-то щуплого желтого маркиза и остановилась перед массивной фигурой Оливера Голденера. Он умер, обнимая двух своих младших сыновей, будто мог защитить их своим отвратительным огромным телом. Голденеры. Страницу можно вырвать. Говорят, он был верен жене-простачке, а значит, никаких бастардов.

– Ю, – снова подал голос Вестер. – Хватит. Уйдем.

Она обернулась к нему, тонкая, статная, невыносимо прекрасная в свете луны, и улыбнулась холодящей кровь улыбкой. Юория знала, что в один миг ее образ затмил в глазах молодого мужа только что совершенное им массовое убийство и что он не может оторвать взора от блика на черных шелковых волосах, свободно струящихся по высокой груди.

– Думаешь, я перестаралась?

– Герцог Даор… – Вестер сглотнул. – Говорил, что наша цель – Теренеры.

– Эта земля граничит с нашей, Вестер, – как дурачку объяснила она ему. – Ты понимаешь? И мы самые сильные здесь. А значит, император отдаст ее нам. Мне нужно только, чтобы ты поправил память оставшейся в живых прислуге – она станет нашим гарантом. Император должен быть уверен, что это красные пытались расшириться на запад. Дядя хотел уничтожить их наследников, но я сделаю больше – дискредитирую их всех. Как думаешь, что дальше будет с Красной землей, всеми этими отвратительными степями, и красным войском?

– Императорские шепчущие легко определят влияние, – возразил ей Вестер.

Юория неторопливо присела рядом со связанной женщиной.

– Она, бедняжка, – убийственно нежно сказала Юория, глядя Виле прямо в глаза и погладив ее по щеке, – просто не доживет до того, чтобы предстать перед императором. Сбежит и, конечно, расскажет о преступлениях красных всем, кому сможет, а потом те, кому она рассказала, будут нашими свидетелями. Так ведь, Вила жена Ласа, предательница? У меня есть подарок за твое предательство: ты проживешь чуть дольше остальных.

Вила дернулась, пытаясь избежать прикосновения руки черной леди, и упала. Воздушный кляп, облепивший ее губы, изнутри покрылся кровью и слюной. Она мелко дышала и едва видимо извивалась, как выброшенная на берег рыба.

Юория распрямилась, с омерзением отодвинувшись от Вилы, как от гигантского насекомого.

– Вестер, приди в себя. Сначала эти двое и их друг снаружи. – Она кивнула на стражников у двери. – Не хмурься: я и так взяла самых худших. Один из них споткнулся о собственные ноги. Никто не должен этого помнить.

Глава 7. Выбор Вилы. Алана

Сквозь сомкнутые веки красными искрами пробивался солнечный свет. Алана инстинктивно зажмурилась сильнее и попыталась перевернуться на бок, спина и ребра тут же отозвались разрывающей болью, она охнула и открыла глаза. Весь груз произошедшего навалился на нее одним махом, прибавившись к боли. Дневное солнце ослепляло.

Алана машинально схватилась рукой за змеиный крест и почувствовала знакомое приятное тепло и впившуюся в ладонь острую грань. Прикрыв глаза, она сделала несколько вдохов.

Изба была незнакомой. У окна стояла Вила и смотрела наружу.

Если бы спина не болела так сильно, Алана бы, наверное, бросилась к маме и обняла ее до хруста. Но вместо этого она лишь дернулась сесть и снова повалилась на подушки с глухим стоном.

Вила обернулась. Глубокие складки залегли у рта, вокруг глаз, между бровями. Уголки губ были опущены, что придавало обычно счастливому лицу незнакомый вид скорбной театральной маски. Алана бы не удивилась, если бы заметила в черных как смоль прядях седые, однако растрепанные волосы были грязными, спутавшимися, но все еще темными.

Солнечный свет частично скрывал силуэт Вилы. Она обхватила себя руками, будто стараясь успокоиться.

– Мама?.. – спросила Алана как-то сразу обо всем, боясь назвать что-то конкретное.

– Ласа убили, – хрипло сказала Вила, поворачиваясь к окну. – Это были красные. С ними пришли шепчущие. Снова они. Почему они здесь? – Ее голос сорвался на всхлип. – Я не знаю, как они смогли попасть в поместье. Я спряталась в кладовой и выбралась, когда все ушли. Но как-то они узнали, что я была там, как, почему они не убили меня сразу? Мысли путаются… Вероятно, нас тоже убьют. Обеих. Меня точно. Тебя можно попробовать спасти: никто из них не знал, что ты вчера была в имении… И не знает. Я вытащила тебя после, очень тихо. Ты молодец. И амулет тебя скрыл.

– Нам нужно уезжать? – Алана постаралась собраться, отгоняя мысли о папе, переломанном, как Марек, выпотрошенном, как Вэл-старший. – Где Ева?

– Еву они забрали, чтобы я не убежала, – едва слышно ответила Вила, и Алана поняла, что истязало маму сильнее смерти папы. – Я пойду за ней сегодня, как только ты уедешь.

Алана не понимала, о чем она говорит. Лишь облизнула пересохшие губы и сказала:

– Я не брошу тебя. И Еву.

Вила подошла к кровати и села на краешек, положив дочери руку на лоб. Другой она протянула Алане стакан с водой. В глазах матери были мука и нежность, и сердце дочери защемило.

– Девочка моя, знаю, ты ужасно упрямая, – ласково сказала Вила, и голос звенел от непролитых слез. – Для тебя есть выход. Есть одно… Я не рассказывала тебе. Я согласилась быть глазами и ушами герцога Даора в Приюте Тайного знания.

– Что? Это же какой-то бред. Вы не могли нигде встретиться… – Алана осеклась. – Мама, ты бредишь?

– Нет, я не помню… – тихо прошептала Вила. – Не помню, почему он обратился ко мне, вот странно, верно? Действительно, звучит как бред, но это было, клянусь… – Ее глаза бегали, лоб нахмурился. – Не помню, Алана! Не помню! Но он послал мне запрос от имени директора Приюта Келлфера. Вот, смотри, я… я не сошла с ума.

Алана взяла у матери помятый и чуть влажный свиток. И действительно, в руках ее лежало приглашение на работу по контракту на десять лет в Приюте Тайного знания. У имени Вилы жены Ласа, красовалась печать, которую так хотел хоть раз в жизни увидеть Вэл, – сапфирово-синие ключ и пламя.

Что бы ни творилось с мамой, приглашение, судя по всему, было настоящим.

– Тут написано: «Со взрослыми членами семьи». Значит, мы едем вместе.

– Нет, – покачала головой Вила. – Ты едешь одна. Я иду за Евой.

– Я никуда тебя не отпущу! – возмутилась Алана, хватая мать за руку.

Вила удивленно моргнула.

– Что?

– Ты идешь на смерть. Я не пускаю тебя! Папы нет. Голденеры мертвы. Хотя бы поэтому, прошу, не иди. Останься со мной. У меня сломаны ребра и спина. Я и двигаться не могу, попросту умру, если ты уйдешь. Они поймут, что я была там и что я видела и слышала, рано или поздно узнают и тогда убьют и меня. Без тебя я умру, слышишь? Не уходи.

Конечно, Алана любила сестру. Конечно, была готова сама вызволять ее, отдать за нее жизнь, если потребуется. Но сейчас, здесь, в опасности была Вила, и требовалось спасти ее любыми средствами. Алана слишком хорошо понимала: отпустят Еву или нет, вообще не зависело от появления Вилы. Не приди она – не было никакого смысла убивать девочку, а приди – не было смысла девочку не убивать.

И кроме того, Ева могла быть уже мертва.

– Я не стану обсуждать это с тобой, – твердо ответила Вила. – Решать мне. Ты отправляешься в Фортц, а я делаю то, что считаю нужным.

– Не поеду одна, – упрямо повторила Алана. – Только с тобой.

Вила встала и подошла к двери, прислушиваясь: снаружи тишину разрывал лай собак и голоса. Кто-то четырежды коротко постучал. Вила вздрогнула, потом как очнулась, вытащила откуда-то большой заплечный мешок.

– Алана, послушай внимательно, – заговорила она спешно, что-то уминая в нем. – Вот сюда кладу приказ о переводе. Тебя будут звать моим именем. Вила жена… вдова Ласа. Поняла? Скажешь, что твоя дочь и твой муж умерли от лихорадки совсем недавно, если спросят. Вряд ли спросят… Точно не будут проверять.

В дверь постучали еще раз, и мама затараторила еще быстрее.

– Своего имени никому не открывай. Никто проверять не будет, им плевать, не давай повода себя заподозрить. Просто скажи, что ты – это я. Дорогу обратно забудь, что бы тебе ни говорили и ни писали обо мне и Еве! Узнаю, что за нами пошла, и с того света прокляну!

Щеки Вилы горели лихорадочным румянцем.

– Мама… – попыталась Алана прервать ее, но Вила лишь повысила тон.

– Если тебя захотят найти – укройся в Приюте, попробуй с кем-нибудь подружиться, сделай для этого все, что нужно! Тебя быстро вылечат, это совсем не сложно для них, не бойся. Не снимай амулет без сильных шепчущих рядом, ты знаешь, он хранит тебе жизнь, ты не представляешь, как это важно! Слушай меня! Слушай! Можно его снять только при директоре Си…

Глаза Аланы предательски закрывались. Промелькнула мысль, что мама добавила в воду пестрый корень. Алана проклинала себя и за то, что пила, и за то, что такая предсказуемая; она хватала маму за руки и пыталась не засыпать.

Вила легонько похлопала Алану по щеке.

– Слушай! Слушай! Не доверяй никому! Никому не рассказывай истории, что я говорила тебе о резне в Белом замке! Никогда! Ты всю жизнь жила в Зеленых землях. Забудь про белых, и черных, и красных. Только зеленые. Ты уехала еще до смерти Голденеров. Поняла? С тобой может связаться… герцог… помогать ему… не называй…

Слова ее растворялись.

– Мама, зачем ты… – Алана хотела сказать, что зря мама опоила ее, но сбилась и закончила иначе: – Люблю тебя. Спасибо.

– И я люблю… – донеслось издалека. – Вот Вила. Небольшое… от боли… спит… заговор просто же…

И странная речь, шипение змеи, то ли во сне, то ли наяву, согрела Алане бока и спину, когда она окончательно провалилась в крепкий сон, и ей наконец-то стало легко дышать.

⁂

Первым, что Алана увидела, проснувшись, было чуть ли не самое красивое женское лицо, что она встречала за всю свою недолгую жизнь.

– Привет-привет, – солнечно улыбнулась девушка. На вид ей казалось не больше двадцати пяти, и она точно не была уроженкой Зеленых земель: таких, светловолосых и светлоглазых, тонких как тростинка, среди коренастых и темноволосых зеленоземельцев не встречалось. – Просыпайся.

– Привет, – отозвалась Алана, оглядываясь. – Ты кто?

– Я – Хелки, послушница, второй год, – гордо ответила девушка и тут же трогательно смутилась. – Я немного… начудила, теперь со слугами свободное время провожу. Отвечаю вроде как за чистоту. Тебя же Вила зовут? Балгар ждет. Главный по хозяйству. Он сегодня не в духе, я ему объяснила, что ты спишь после травм и исцеления, а Балгар велел тебя пнуть, если сама не просыпаешься… На самом деле не такой он плохой, отличный мужик, просто строжит тут всех, это его дело.

Хелки продолжала и продолжала говорить, ее звонкий, как колокольчик, голос умиротворял. Алана была почти уверена, что теплый шепот, исцеливший ее раны накануне, принадлежал этой приятной шепчущей. Алана пошевелилась – спина не болела.

– Я далеко? То есть где?

Мысли немного путались.

– В Фортце, на территории Приюта, в западной…

– Тайного знания?! – перебила Алана.

– Ну да.

– Это так далеко… – выдохнула она, откидываясь на мягкую спинку. – Свет, как же далеко…

– Порталом все близко, – бодро отрапортовала Хелки.

– У тебя есть портал назад?

– Нет, конечно. – Хелки засмеялась, словно Алана сморозила какую-то глупость. – Портальных проемов мало, нам всего два дали – туда и обратно. А сама я создавать их не умею. Да и на территории Приюта нестабильный создать нельзя, не уверена, что даже кто-то из директоров может.

Мелькнувший было луч надежды испарился. Другой край Империи, не меньше сорока дней пути! Что бы ни происходило с мамой, Алане было не успеть.

«Она любила меня, заботилась обо мне и хотела меня спрятать, таково было ее решение!» – напомнила себе Алана, но легче не стало.

Глава 8. Черная роза. Юория

Леди Юория нетерпеливо мерила комнату шагами. От высокого узкого окна – и до столбиков, держащих бархатный балдахин, двадцать семь шагов – и обратно. Дядя должен был прибыть уже вечером, а сказать ему было нечего: отчет о неудаче она бы предоставить не рискнула. Его короткое письмо буквально дышало недовольством ее действиями, и Юория понимала: как только черный герцог узнает, что единственный возможный свидетель для императора как сквозь землю провалился, причем сделал это через портал, он отправит ее обратно в Скальный замок доживать оставшиеся годы среди неплодородных земель, угрюмых людей и крика чаек. Юорию передернуло: то удаленное место было настоящей тюрьмой, и она скорее дала бы изрезать свое красивое лицо, чем снова оказалась бы запертой среди грубых стен.

Но герцог Даор Карион был беспощаден. Он не станет торговаться. Его голос, острый как клинок и мягкий как бархат, скажет ей убираться прочь – и тогда останется лишь последовать его приказу. Она представила, как сидит в корявых стенах и ждет вестей от дяди и как он, более не заинтересованный в ней, не пишет. Умозрительное отчаяние было таким осязаемым, что Юория остановилась и присела на кровать в растерянности. Должен же быть какой-то другой выход!

Леди Юория повидала достаточно на своем недолгом веку. Еще когда она была совсем девчонкой и прибыла в замок дяди второй раз, уже без матери, он предложил ей на правах его глаз следить за черноторговцами, занимавшимися незаконной торговлей, продажей рабов и контрабандой, и Юория, всегда стремившаяся представлять собой больше, чем глупо оступившаяся Лита, с радостью согласилась. Деловая хватка Юории, возможно, не была слишком крепкой, и в политике она разбиралась не слишком хорошо, но благодаря родовому имени и страху глав банд перед черным герцогом даже самые отчаянные и безумные бандиты относились к ней как к королеве.

Довольно быстро Юория обзавелась целой сетью информаторов, не боясь вести дела и с худшими разбойниками, не признающими даже власти императора: и они, дрожа перед именем Карионов и охваченные жаждой золота, тоже легко соглашались на любые ее задания. Даже среди привыкших к убийствам и пыткам бывалых бандитов Юория со временем снискала славу страшного человека: неуязвимая благодаря протекции дяди, она творила все, что хотела, отличаясь при этом неумеренностью в своей жестокости. Стоило кому-то проявить к ней хоть каплю неуважения, зачастую случайно, и она легким мановением руки расправлялась с целыми семьями. Слава об этой легкости неслась впереди Юории Карион, черной розы девяти земель, красивейшей и опаснейшей женщины империи. Ей легко и охотно платили долю от вырученных грязных денег – и Юория с улыбкой приносила их дяде. Денег у Даора всегда было столько, что добытое ею золото он не считал. Чаще всего дядя оставлял в ее ведении половину, и так Юория всего за три года не только построила себе собственный помпезный замок, но и обзавелась личной армией наемников. Людям наказанных ею кланов Юория предлагала принести присягу на крови, суля горы золота и безопасность, и, конечно, стоя рядом с освежеванными телами своих недавних товарищей, они соглашались. Воины Юории не носили одежд с гербом Карионов и, по сути, были абсолютно свободны в действиях: все знали, кому они подчинялись, но никто не заикался о связи с черными герцогами.