Ноусфера

– Составь завещание, – ответила жена и махнула рукой, дав отбой связи.

***

Не знаю, сколько времени прошло, пока я сидел на больничной койке, раскачиваясь в кататоническом ступоре и раз за разом прокручивая про себя разговор с Юлей. Мне показалось, часы, но, быть может, это были только минуты. Надевать сорванный в досаде браслет, чтобы бросить взгляд на хронометр, мне не хотелось. Впрочем, за фальшивым окном уже сгустились сумерки, и оставалось надеяться, что виртуальная действительность на стенном экране синхронизирована с реальным временем.

В палату ко мне все это время не заходили. Может быть, все меня бросили? И никому до меня теперь нет никакого дела? И даже если я прямо сейчас разбегусь и ударюсь головой о стену, никто мне не помешает?

Хотя нет, последнее вряд ли. Наверняка кто-то притащится, едва я встану наизготовку и открою рот, чтобы произнести заветное «На старт, внимание, марш». Даже проверять смысла нет. Я уже догадался, откуда Юлька узнала про медсестру, а Цветик – про все остальное.

«Ноусфера», – сказал доктор Хартли. Вот оно! Похоже, это то самое, о чем мы говорили с Серегой, аккурат прежде чем… Серега! Вот кто мне нужен! Вот кто мне все объяснит и наверняка подставит руку, локоть, плечо, или что там в этих случаях подставляют. На крайний случай сойдет и жилетка. Мне сейчас все равно, лишь бы меня кто-то выслушал и по возможности ответил на мои вопросы по порядку и без претензий, на которые я не в силах ответить.

Нацепив браслет на руку, я сориентировался в «звездной сфере» (так я для себя обозначил скопище пиктограмм и менюшек), выбрал телефонный аппарат и в открывшемся экране подтянул к себе папку «Друзья».

«А ведь я быстро все схватываю», – пришла в голову самодовольная мысль, когда запланированные действия удались с первого раза. Впрочем, это может быть не смекалкой, а тактильной памятью, которую не затронула амнезия. Надо будет уточнить у доктора.

– Серега! – позвал я.

Серег, разумеется, набралось не меньше десятка, причем большинство были мне не знакомы. На одних пиктограммах красовались портреты, на других я обнаружил себя самого – то удящим рыбу, то чокающимся стопкой, то просто в обнимку с каким-нибудь очередным Серегой, в одном случае даже голым. Нет, так дело не пойдет.

– Лебединский!

Хитрая блондинистая рожа, представшая моему взору, на этот раз не оставляла сомнений: он, старый бандит! Я ткнул Серого пальцем в нос, и харя приятеля разверзлась экраном.

Зрелище, открывшееся моему вниманию, было не из приятных: пожилой и обрюзгший мужик с красной лысиной восседал на унитазе, вчитываясь в невидимый мне текст и шевеля при этом толстыми губами. Я уж было подумал, что ошибся номером (если это словосочетание сколько-нибудь применимо к такой форме контакта), но вовремя понял, что этот грузный мужик и есть мой Серега. Просто немало потрепанный жизнью, состарившийся и неопрятный.

– Кто здесь? – недовольно пробасил абонент. – Посрать не дадут. Ох, мамочки родные! Ты-то откуда нарисовался?

Судя по лицу, Серега был мне рад не больше, чем дорогая супруга. Лоб его сморщился, губы недовольно поджались, а глаза смотрели прохладно, как если бы нас не связывали давние дружеские отношения.

– Серега, это же я!

– Да уж вижу. Чего тебе?

– Беда у меня стряслась. Да просто жопа, если честно. Не знаю даже, с чего начать.

Серый вздохнул.

– Ну выкладывай основное. Что там у тебя за жопа, чья она и насколько пригодна для пенетрации.

Я невольно улыбнулся, заметив про себя, что внутри неприятного старикашки, оседлавшего унитаз, спрятался хорошо знакомый мне человек.

– Серега, у меня тут нейроколлапс случился. Я в больнице. Доктор говорит, что жить мне, похоже, осталось с неделю или около того. Ни хрена не помню вообще. Последнее, что помню, – это то, как мы с тобой в 2013-м задумывали бизнес по научной волне. Ноосфера, понимаешь? Так что же, Серег, выходит, у нас все получилось? Мы открыли доступ к информационному полю и запатентовали изобретение?

Серега уставился на меня выцветшими глазами в крайней степени изумления. Затем вдруг хитро прищурился:

– Так ты ничего не помнишь, да? Вот прям вообще ничего?

– Говорю же, вообще ни хрена! Так что, получилось у нас?

– Ну да, в общем и целом, – проронил Серега, почесав свой массивный нос, усеянный крупными порами. Я припомнил, что почесывание лица означает попытку слукавить. – И доступ открыли, и изобретение запатентовали, да. Правда, не то чтобы мы с тобой, но да, все получилось.

– Погоди, как это не мы? Мы что – не при делах?

– Не, ну тут так сразу, в двух словах, не объяснишь. Проще в энциклопедию заглянуть, там все фарватеры по событиям выставлены. Тебе маяк, что ли, скинуть?

– Серега, ты сейчас по-японски со мной разговариваешь. Какой, на хрен, маяк? Какой фарватер? Мы что, в кругосветке? Объясни человеческим языком. А еще лучше приезжай, а то я тут один среди незнакомцев, которые мне не рады. Чувствую себя персонажем из театра теней. Ты можешь приехать?

– Приехать? Ну, наверно, могу. Я так-то не занят пока. Сижу тут в Хабаровске, некоторые вопросы решаю. Так ты, значит, ничего не помнишь, да? – зачем-то переспросил он снова. – Ну и хорошо, тогда сиди на жопе, не дергайся, а я через пару–тройку часов подгребу. Тебе повезло, что я в России сейчас. Я как раз собирался в Австралию лететь по некоторым делишкам, ну да ладно. Щас билет закажу.

Серый смахнул связь, и я вновь обнаружил себя в одиночестве. Рассеянная в помещении белизна казалась мне физически ощутимой и шершавила кожу. Стены палаты давили, а воздух, кондиционированный и ароматизированный, представлялся мне спертым. Я понял, что если прямо сейчас не выберусь на улицу, хотя бы в прогулочный дворик, то окончательно съеду с катушек.

– Я гулять, – объявил я во всеуслышание тоном, не терпящим возражений. – Слышите, эй, кто там на шхуне? Гулять я.

Поднявшись с койки, я направился к выходу из палаты, твердо про себя решив, что если кто-нибудь попытается встать у меня на пути, то ему несдобровать!

***

Путь наружу мне никто преградить не отважился. По дороге мне не встретилось ни единой живой души, если не считать старичка с мочесборником, явно уже шагнувшего одной ногой в могилу. Другую он волочил по коридору лечебницы, слоняясь без видимой цели. На вид старику было лет триста, взгляд его клубился туманом воспоминаний, и если дедуля что-то вокруг замечал, то определенно не меня. Зато комм услужливо подсунул моему вниманию портрет дедка с авторизованной подписью – Васильев Николай Павлович. Вероятно, стоило ткнуть на портрет – и я ознакомился бы с биографией старичка, генеалогическим древом и длинным списком заслуг. Но, поразмыслив мгновение, я решил не засорять мозг ненужной информацией. Кроме того, отвлекись я на лишние пару минут, и меня мог тут застукать кто-нибудь из персонала. А конфликтовать с кем бы то ни было мне совсем не хотелось.

Я прошагал прямиком к лифту: комм предусмотрительно развесил по стенам стрелочки-указатели, а стоило мне сделать первый поворот, повинуясь указке, он высветил на полу маршрутную линию. Двери стеклянной капсулы, полностью прозрачной за исключением пола и потолка, разъехались в стороны, едва я приблизился к ним на расстояние вытянутой руки. Привычных кнопок внутри не оказалось. Зато тут же всплыли виртуальные клавиши: комм предложил выбрать один из четырех этажей, не считая подвала. Не выявив в себе желания скататься на экскурсию в местный морг, куда, все к тому, меня и так через неделю отвезут, я выбрал нулевой этаж и спустя несколько секунд очутился на свежем воздухе: лифт одновременно был и выходом из больничного здания.

Снаружи было прохладно и все еще светло. Верхушки мачтовых сосен, собравшихся тесным семейным леском вокруг здания клиники, золотились последними лучами светила. Асфальтированная дорожка (если эту идеально ровную поверхность справедливо считать асфальтом) уводила от лифта к большой клумбе, густо засаженной цветными кустиками. Несколько дорожек расходились от клумбы в диаметрально противоположных направлениях, прячась в чаще деревьев. Комм не замедлил предложить мне на выбор три прогулочных маршрута, однако меня интересовал не променад, а выход за территорию госпиталя. Он, впрочем, был хорошо виден прямо от лифта: дорожка, на которую я ступил, прерывалась клумбой, чтобы затем возобновиться и через несколько десятков метров упереться в пустую просторную арку. Ни стен, ни ворот эта конструкция не предусматривала.

Дойдя неспешным шагом до арки, я увидел за ней широкую автотрассу, будто выжженную посередь густого соснового бора. «А неплохо тут Хартли с командой устроились! Явно не для бедняков заведение», – подумал я. Надеясь, что у меня не возникнет проблем с оплатой больничных счетов, я сделал было шаг наружу, но в этот самый момент прямо передо мной возник Хартли. Ну не то чтобы сам Хартли, но его точная копия, спроецированная графеновыми панелями, вмонтированными в стены арки.

– Марк, ты, конечно, волен поступать по своему усмотрению. Но должен тебя предупредить, что согласно положению о добровольном получении и отказе от медицинских услуг выход пациента за территорию клиники автоматически означает выписку, – провозгласила копия.

Я демонстративно поставил одну ногу на трассу и перенес туловище вперед – так, чтобы на территории больницы оставалась только пятка моей правой ноги.

– Так нормально? – спросил я, вытянув руки в сторону горла Хартли, как заправский упырь.

– Если тебе угодно дурачиться, то помешать я, конечно, не вправе, – вздохнул Хартли. – Но если ты нечаянно кувыркнешься вперед, то я уже не смогу ничего для тебя сделать. Система учета больных автоматически выпишет тебя из числа пациентов, твою палату приберут и забронируют для других больных.

– Понятно, – я вернулся в исходное положение. – А вы, значит, намерены что-то для меня сделать. И что именно?

– Все, что в моих силах, – развел руками Хартли.

– Другими словами, ничего толком. Вы ведь не можете предотвратить второй приступ?

Хартли отрицательно покачал головой.

– И память вернуть вы мне тоже не можете.

Хартли уныло кивнул.

– Ладно. Тогда я скажу, что вы в состоянии для меня сделать. Не возникайте, пожалуйста, вот так наобум. Постучитесь, позвоните, сделайте что-нибудь, чтобы не застать меня в неудобное время или в пикантной позе. Договорились?

– Марк, прости, но этого я тебе тоже гарантировать не могу, – пожаловался доктор, всем своим видом демонстрируя сожаление. – Ноусфера связывает людей напрямую. Я, конечно, могу отправлять тебе голосовые или текстовые сообщения, но в момент передачи данных я тебя буду видеть так же хорошо, как сейчас. Зато ты в любой момент можешь меня смахнуть. Это же здорово, правда?

– Не уверен. Как это работает? Почему смахнуть можно, а отказаться от вызова – нет?

– Извини, Марк, мне сейчас немного недосуг объяснять. Пускай лучше твой друг тебе все расскажет. Он уже прилетел, ему добираться сюда не более получаса.

– Вы и разговоры, значит, чужие подслушиваете? – приуныл я.

– Мы не подслушиваем, просто слышим, – терпеливо ответил Хартли. – Погуляй пока по маршруту, твой Серега тебя скоро найдет. И еще одно: обращайся ко мне, пожалуйста, на ты, ладно? А то я себя чувствую каким-то ископаемым.

– Ладно. Пошел-ка ты, Джон Викторович!

Хартли огорченно засопел, смахивая диалоговое окно.

««Выставить температурный режим?» – поинтересовался у меня костюмчик из фальшивой джинсы. Я сказал сапогам большое спасибо и выставил температуру +20 с умеренной влажностью. Теперь вечерняя прохлада освежала лишь открытые участки кожи: лицо и ладони. Одежда справлялась с автоподогревом на ура. Интересно, откуда комбинезон черпает энергию? Неужто прямо из воздуха? Надо бы узнать, из чего сделан материал и как это работает.

Почему, как, зачем? За что, наконец, мне все это? Слишком много вопросов и категорически мало ответов. Прогуливаясь по тропинкам и пиная подвернувшиеся под ноги шишки, я гнал от себя мысли о том, что нейроколлапс лишил меня прошлого и будущего и оставил в чужом настоящем, где мне все чуждо, а сам я никому толком не нужен. Присев на скамейку, я попытался отогнать хандру, позабавившись с иконками интерфейса. Дорожка и пространство вокруг скамейки были залиты приятным серебристым светом, как от полной луны, только гораздо ярче. Свечение парило в воздухе, будто не имея источника. Поскольку никаких фонарей вокруг видно не было, я отнес иллюминацию на счет вездесущих черных панелей, развешенных тут и там на стволах деревьев. Они же позволяли коммуникатору обеспечить меня компанией объемных цветастых иконок и плоских невыразительных пиктограмм.

Для начала я решил поиграть с программой примерки одежды. Пролистывая список стилей и вариантов, я то и дело надевал на себя различные варианты костюмов, чувствуя себя девчонкой, наряжающей бумажных кукол в платьица, вырезанные из журнальных страниц. Прервался я лишь тогда, когда обратил внимание, что под каждым одеянием указаны цифры, и стоит мне переодеться в новое платье, как пачка банкнот над моей головой боязливо вздрагивает.

Несмотря на дарованный комбинезоном микроклимат, я поежился: не хватало еще растратить свои «гробовые» на детские забавы. Впрочем, я не удержался от последней импульсной покупки и приобрел себе наружность «ангела ада»: косуха в заклепках и лейблах, кожаные штаны, сапоги-казаки с литыми металлическими мысками. Приглядевшись к сапогам, я с неудовольствием понял, что для разработки дизайна за основу были взяты те же ковбойские, что я только что «снял». Халтурят нынешние модельеры, чего уж тут.

– Эй, Оззи, ты на старости лет в неформалы решил податься? – окликнул меня голос, в котором, несмотря на стариковский тембр, прорезывались знакомые молодецкие нотки. – Ну пойдем в местный гаштет, слопаем пару летучих мышей.

Вскочив с лавочки, я подался навстречу посетителю. Серега даже выставил ладони вперед, чтобы я не налетел на него и не помял костюмчик. Выглядел он солидно: твидовый пиджак песочного цвета, хорошо скроенные синие брюки, голубая рубашка из твила и замшевые туфли на старомодных деревянных каблуках. Неуклюжего и неприятного толстяка, пару часов назад сидевшего на унитазе, выдавал разве что безумного цвета галстук-бабочка – желтый в синюю крапинку. Я невольно потянулся к бабочке, чтобы ее потрогать, хотя уже знал без всяких сомнений, что наткнусь на эластичную ткань универсального комбинезона.

– Наномакинтош, твою наномать, – усмехнулся Серега, заключив меня в объятья. – Ну, ну, перестань, ты чего, братишка?

Я повис на Сереге, прижимаясь к его жирному туловищу так, как младенец льнет к материнской груди. Из моей грудной клетки рвались всхлипы и стоны. Вся моя сегодняшняя самоуверенность обернулась бравадой, за которой скрывался дикий страх – за себя, за мир, в котором я оказался, за свое сомнительное и шаткое место в этой незнакомой и необычной реальности. И единственным человеком, на которого я в нем мог положиться, оказался Серега. Хотя, помнится, я никогда не числил его в списке близких друзей.

– Спасибо, что ты меня не бросил, – выдавил я из себя, стараясь, чтобы голос мой не прозвучал слезливо и жалко.

– Да ладно, чего уж там, – застеснялся приятель. – Плюнь ты на нее. Все бабы суки.

– Ты видел, да? Видел, как она меня?

– Ну да, в самолете просмотрел быстренько. Юлька, конечно, погорячилась. Хотя и ты сам чудить начал, чего уж тут! Изнасиловать медсестру – это ты с места в карьер, конечно, рванул.

– Что за глупость? Я ее не насиловал и даже не собирался!

– Э нет, дружище, еще как собирался. Времена-то нынче другие: хоть с козами трахайся, никто тебе слова дурного не скажет. Но только если есть квалифицированное согласие! – Серега значительно воздел к потемневшему небу крючковатый указательный палец. – А без согласия ты ментальный насильник, а она невинная жертва. Ты же про себя ее уже отмандрючил, так? Только вслух не говори, братка! Я тебя и так пойму. Просто слушай меня и мотай на ус. Вот так. В общем, слово – не воробей, заруби себе на носу. Про себя думай что хочешь. Но когда вслух что-нибудь говоришь – имей в виду, что тебя слышат миллионы ушей.

– Прям-таки миллионы? – прошептал я, завороженный представившейся мне картиной. – И все смотрят на меня?

– Да на хрен ты им сдался, дурила, – махнул рукой Серый, взяв меня за локоть и увлекая по дорожке к зданию госпиталя. – Если на тебя сейчас кто и смотрит, так это регистратор больнички. Но если на тебя кто-нибудь заявление в соцзащиту накатает, тогда держись! Все твои разговоры и действия разберут на шурупы члены специальной комиссии, понял? Психологи, криминологи, соцработники, кто там еще.

– Как разберут? То есть в прошлом?

– Ну да, а ты как думал? «Все, что было когда-либо сказано, может быть однажды использовано против вас». Кодекс Миранды, статья вторая. Советую вызубрить наизусть, пока ты делов тут не натворил.

– Серега, умоляю тебя, расскажи, что тут происходит! Хотя бы в общем и целом. Во что этот мир превратили? Это все ноосфера?

– НоУсфера, Марк. Ноу – от английского know, знать. Короче, кладезь знаний. Три обезьянки наоборот: все вижу, все слышу, всем все расскажу без утайки.

– А почему не ноосфера?

– Ноосфера – понятие более общее и широкое. А тут, понимаешь, только срез этого самого информационного поля. В будущее не заглянешь, в далекое прошлое – до определенных границ. Зато в настоящем все как на ладони! Хочешь – смотри, хочешь – слушай, хочешь – используй в меру своих способностей.

– В будущее, значит, нельзя?

– Ну а я о чем говорю? Если бы можно было, тогда бы я знал, что ты в кафешке жрать будешь, и заказ бы за тебя уже сделал. А поскольку будущего не видно, ты мне ртом скажи: чем мы ужинать будем?

Последнюю минуту Серый топтал тропинку, не глядя себе под ноги и сосредоточенно жонглируя элементами интерфейса. Оказывается, это было меню.

– Не знаю, у меня аппетита нет, – пожаловался я.

– Аппетит приходит, когда жрачка заканчивается. Пиво будешь? Мясо будешь? Вот и определились.

Впереди уже призывно сверкали огни стеклянной веранды, пристроенной к больничному крылу. По уверениям Сереги, это была местная рекреация – зимний сад и кафешка для встреч больных с посетителями.

– На голодный желудок мне плохо думается и еще хуже рассказывается, – признался Серега. – Вот сейчас кишки поролоном набьем, и тогда спрашивай о чем хочешь.

– Поролоном? Ты, я надеюсь, шутишь?

Серега недовольно замычал.

– Я же сказал, после еды все вопросы… Ну да, да! Поролон, пластик, какая разница? Синтетика, так или иначе. На вкус вроде как один в один, но для меня разница есть.

– А настоящие продукты разве нельзя заказать?

– Можно, – мрачно проговорил приятель. – Но только если за твой счет.

Внутри прозрачного павильона было светло, как днем. Свет оттенка яичного желтка свободно лился из старомодных плафонов, воткнутых в стеклянные стены либо нахлобученных на торшеры. На самом же деле Серега не дал мне обмануться, источники света были фикцией: как и везде, преображением пространства, в том числе вопросами освещения, ведали графеновые панели.

– Что-то я их тут не вижу, – покрутил я головой во все стороны.

– Замаскированы под элементы декора. Подойди к вон тем высоким пейзажным панно, потрогай – сам убедишься, – пробулькал Серега, с неудовольствием отрываясь от кружки с бархатным пивом.

Губы его покрыла корка пивной пены.

Напитки и снедь служащий поднес нам, как только мы заняли места за отведенным нам столиком: Серега успел передать заказ за несколько минут до прихода. Кроме нас в обеденном помещении находилось всего несколько посетителей. Мужчины и женщины неопределенного возраста негромко разговаривали друг с другом или взаимодействовали с интерфейсами через коммы, попутно уплетая свой ужин. На нас они не обращали никакого внимания, хотя одна из женщин (пациентка, судя по выбранному ей скорбному пижамному наряду), как мне показалось, усмехнулась, завидев меня. Но, вероятней всего, мне почудилось и ее усмешка – результат параноидного настроения, захватившего меня в этот долгий и странный день из-за множества переживаний.

– Ешь, пока не остыло! – поторопил меня Серый.

Я последовал доброму совету и впился зубами в сочную рульку. Мясо как мясо. Всамделишная свинина, сдобренная и приготовленная по всем правилам: толстая хрустящая корочка, кровяные мясные волокна, тающее во рту поджаренное сало с бочков. Какая, к черту, синтетика?

– Самая настоящая. Продукт синтеза от и до. Массовое производство, – Серега выплевывал реплики в мою сторону по частям, в свободные от жевания рульки секунды. – Натуральное мясо уже. Невыгодно производить. Затрат масса. А конкурировать нереально. С синтетикой. Фермы есть, конечно. Но они только на. Эко-магазины работают. Мало кто. Может себе позволить. Ты можешь, конечно. Но тебе, я вижу, и так зашибись.

Верно, я не вижу никакого подвоха. Даже если этого поросенка распечатали на кухонном принтере из мешка с сомнительным порошком, а пиво получили путем смешивания воды с концентратом, я готов питаться так до конца своих дней! Жаль, правда, что дней этих осталось так мало. В очередной раз похолодев от мысли, что жить мне осталось недолго, я отставил свою тарелку в сторону.

– Хорош жрать, – приказал я Сереге. – Валяй рассказывай.

– Ладно, – Серега вытер лоснящиеся жиром губы уголком скатерти, торопливо дожевал последний кусок, сыто рыгнул и удобно откинулся на спинку ресторанного кресла. – Только я не Нестор-сказитель и рассказывать тебе сагу «Авраам родил Исаака» не стану. Давай лучше поиграем в «Что? Где? Когда?».

– У вас тут еще в «Что? Где? Когда?» играют?

– Да, но с людьми интересней было…

– Кто? – не замедлил я с первым вопросом. – Кто открыл ноусферу?

– «Брэйнсторм Текнолоджис». Они первыми нащупали модуляции поля и нашли способ их расшифровки. Технологию запатентовали как KnowNow.

– Значит, американцы опять впереди планеты всей, – поморщился я.

– Ну не то чтобы американцы, – осклабился Серый. – Автором и руководителем всего проекта был как раз наш соотечественник Аркадий Волков. Психофизиолог с мировым именем. А заодно грамотный технарь. Гений, короче. Благодаря Волкову этой технологией теперь пользуются на всех континентах.

– Странно, что власти или спецслужбы не попытались прибрать ее к рукам.

– Еще как попытались, – засмеялся Серега. – Там такие войны были со шпионскими играми и взаимным кусаловом, что их теперь в школах проходят под грифом Последней войны. Холодной, по счастью!

– А кто воевал?

– Да все глобальные лидеры, по большому счету. Только Европа по-тихому отсиделась. А пока ихняя бюрократия отчеты и презентации теребунькала о том, что в мире такое происходит и как с этим жить, между Пекином и Вашингтоном едва до обмена ядерными ударами не дошло!

– И что помешало?

– Ноусфера, родимая, и помешала. Там схема получилась хитрая: в тогдашнюю Кремниевую долину давно и плотно залезли китайцы. Понемногу скупали акции разных многообещающих предприятий – где треть, где серединка на половинку, где совсем каплями вкладывались. И компанию Волкова они тоже окучили, умудрились. Больше трети их ценных бумаг принадлежало китайской корпорации… как ее там… не помню, они когда-то мобильники штамповали по типу айфонов, только похрупче да подешевле. Там главный у них был такой товарищ – Лэй Чэнь. Хитрая бестия, натуральная бизнес-акула. В общем, америкосы все полностью засекретить не успели, и этот китаец своему правительству технологию сплавил. Втихую.

– И они ее запатентовали?

– Да нет же, точно таким макаром все засекретили и на военную службу поставили. В Пентагоне вояки зубами скрипели-скрипели, а ничего уже не поделаешь: все, что в Белом доме происходит, китайцам видно, как на блюдечке. Вот они так несколько месяцев друг за другом в оба глаза и наблюдали – кто первый к красной кнопке рванет и ракеты запустит, чтобы единственным, значит, обладателем светлого настоящего и туманного будущего сделаться.

Официант, подойдя к нашему столику, поинтересовался, не намерены ли мы заказать десерт. Серега не раздумывая потребовал еще пива. Я справился с побуждением отведать синтетических пирожных и тоже попросил подлить мне темного варева.

– А Россия что, вообще не при делах оказалась? – спросил я, утолив приступ жажды.

– Поначалу типа того. Но наши люди везде без мыла в жопу влезут. Тот самый Волков, о котором я толкую, смотрел-смотрел на все это безобразие, а потом сам технологию нашим и передал.

– Как Розенберги с атомной бомбой?

– Да вроде того. Только Розенбергов на электрическом стуле зажарили, а Волков в Москву продернуть успел и получил персональную пенсию Героя России! Американцы-то со стороны китайцев подлянки ожидали, а за своими согражданами тогда не следили как следует. Потом, ясное дело, локти себе кусали. Ну и под колпак всех, кто хоть каким боком причастен к открытию. Хотя ловить им уже было нечего: поезд ушел.