Мальвина

Лена Решетникова

Мальвина

От автора

Часто, особенно в хорошую погоду, я ходила домой пешком. Когда работа меня отпускала, я выходила с телецентра, загораживалась от внешнего мира наушниками и шла вперёд. Меня только несколько месяцев, как взяли в штат. И это было настолько фееричным событием, что восторг от него всё ещё витал у меня в голове.

Я была студенткой, учиться предстояло ещё два года, но всё это было уже неважно, потому что моя работа затмила лекции и рефераты. Университет дарил чудные эмоции, но почти никак не образовывал меня в профессии. А телевидение делало это каждый день, иногда по нескольку раз в день. Мне казалось, там работают какие-то особенные люди. Ну, то есть не всякий может вот так прийти и смочь залезть в экран. Сейчас, конечно, я знаю, что именно «залезть» как раз может каждый. Не каждому дано там, в этом самом экране, смотреться достойно.

Оксана Ланская смотрелась изумительно. Ещё на практике нас, несмышлёных первокурсников, привели в студию, где вот-вот была готова стартовать информационная программа. Оксана сидела за столом и аккуратно, но щедро сыпала пудру себе на лицо. Тогда все всё делали сами, никаких визажистов, которые бы бегали с тобой, как с писаной торбой, ещё не было, по крайней мере, на региональном ТВ. Она на секунду оторвалась от маленького дамского зеркала, надменно зыркнула на нас и рявкнула на человека, который за несколько минут до эфира привёл в студию толпу народа. Оксана сразу показалась мне недоброжелательной и, как принято говорить в этой среде, зазвездившейся. И хоть с тех пор гонора у неё не поубавилось, теперь я знаю, насколько она тогда была права.

Даже когда меня взяли в штат, Ланская почти меня не замечала. Так, разве что здоровалась, когда я торжественно посылала ей своё культурное приветствие. Но для меня, юной студентки, и это уже было большим событием. Поэтому представьте, как я удивилась, когда Ланская со мной заговорила! Это случилось, когда я как раз шла домой с работы. Был тёплый майский вечер, воздух был свежий и ароматный. В уши мне пел Саша Васильев, и его сплин так дурманил меня, что я вроде эмоционально совсем потерялась в своих внутренних раздумьях. Она появилась неожиданно и, что совсем уж не подобает такой яркой персоне, из мясного магазина. Надо же, теледивы, оказывается, тоже покупают кур! На высоких каблуках, в очень дорогом и модном оранжевом пальто (и без ценника было понятно, что мне такую вещь даже потрогать страшно!) она подошла ко мне и, словно она так делала постоянно, запросто спросила, как у меня дела.

Я обомлела и что-то несвязно пролепетала в ответ. Оксана переложила свой пакет с курицей в другую руку и спросила, нравится ли мне на телевидении.

Конечно, мне нравится! Разве может быть по-другому!

– Я тоже раньше думала, что телевидение – это одно сплошное приключение.

– А сейчас не думаете? – я не могла говорить с ней на равных и постоянно выкала.

– Сейчас я знаю, что очень хорошо делаю свою работу, а это не каждый может, тем более, на телевидении, – она говорила немного помпезно, как будто давала интервью глянцевому журналу, и постоянно следила за сильно накрашенными губами, чтобы они обязательно красиво смыкались на паузах, делая её безупречный образ ещё более безупречным, – И, да, оно по-прежнему ввергает меня в экстаз. Но там столько грязи, что этот оргазм всегда со странным привкусом.

Я совсем не поняла, о чём она говорит. И как вообще она может такое говорить!?

– За экраном, – продолжила Оксана Ланская, как будто прочитав мою мысль, – всегда есть ты сама, твоя тень и твоя жизнь, в которой нет и не может быть бесконечного грима.

И она вдруг рассказала свою историю, где уже не было отдельно личного и профессионального, где всё смешалось, словно это был это был дом Облонских. Я слушала и боялась дышать. Я не понимала, почему эта звёздная девушка всё это говорит именно мне, зачем вообще нужно делиться подобными историями. В её словах было так много боли и деликатных подробностей, что к финалу мне уже стало казаться, что я всё это пережила сама.

До сих пор я не знаю, почему Ланская тогда выбрала меня. Мы больше никогда так откровенно не беседовали, не покупали вместе кур, разве что отвечать на моё благоговейное приветствие она стала более дружелюбно.

С тех пор прошло почти 20 лет. Я, взрослая баба, сижу в декрете и почти на самоизоляции (потому как коронавирус долбит со всех сторон!). Но дело не только в этом. Оказавшись по другую сторону экрана, я как будто начала смотреть на жизнь с противоположной стороны. А так как я не видела её с этой позиции многие годы, разглядывать принялась с самого начала. И вот что выяснилось! Таких историй, подобных той, которой тогда поделилась Ланская, у меня много! От разных людей. Может быть, я располагаю к откровениям? Какая теперь разница? В общем, я решила все их собрать здесь. Многое, что написано в книге, правда. Это реальные события, которые в разное время происходили с разными людьми, в том числе и со мной. Правда, нет ничего, что было бы списано с чужой истории полностью, но это исключительно в целях сохранения конфиденциальности. Начиная одним событием, продолжаю совсем другим, а завершаю вообще третьим или, может быть, даже четвёртым. Так что, не имеет смысла искать прототипов и отгадывать, кто и что мне когда-то рассказал. Всё повествование состоит из мелких кусков, слепленных в единый придуманный сюжет, и посвящается, конечно, экрану.

Все персонажи вымышлены.

Любые совпадения случайны.

Глава 1. Рома

Становилось заметно прохладнее. Кондиционер работал без перерыва уже часов 7. Вероника чувствовала, как замёрзают пальцы, и машинально стала потирать ладонями руки. Ей казалось, она сидит на полу в студии бесконечное количество дней. Она перестала думать, перестала удивляться и ужасаться. Она просто сидела, слегка прижавшись к Роме, и в её голове не было ни одной мысли. Это было очень непривычно для неё – раньше мысли постоянно крутились, они перебивали друг друга, менялись, сбивали с толку. А теперь она просто сидела и потирала от холода руки.

Рома, казалось, задремал и не заметил, что Вероника замёрзла. Можно ли уснуть в такой ситуации? А почему бы и нет? Может, в такой ситуации как раз и лучше именно поспать?.. Вероника положила голову ему на плечо – ей показалось, что и она сможет хоть ненадолго заснуть. И забыться. И забыть всё то, что здесь происходит.

Хорошо хоть, полы в студии были полностью в ковролине. Он был новый и плотный. Сидеть на нём было гораздо удобнее, нежели на плитке в аппаратной. Вероника стала рассматривать его, но это занятие не принесло результатов. Он был однотонно серый. В нём не было ничего, что могло бы привлечь хоть какое-то внимание.

Вероника сидела рядом с синим глянцевым столом. Она видела этот стол каждый день, но никогда особо в него не всматривалась. Она приходила в студию, садилась за этот стол и всё боялась, что идеальный глянец испортят следы от рук. Но стол всегда протирали, и он был чист и гладок. Сейчас она уже была близка начать разговаривать с этим столом. Только не могла определиться, что бы ему рассказать, с чего начать, что столу особенно будет интересно.

Она начала вспоминать эфиры. Хорошие и не очень. Те, которые были гладкими, как этот стол, и те, которые она проводила через силу. Вероника давно вела только вечерние выпуски новостей. Это было почётно и круто – на «вечер» пускали только лучших ведущих. А Вероника была самая лучшая. Многолетняя телевизионная практика сделала из неё безупречного специалиста, способного выдерживать любой хронометраж и даже длинные бездарные подводки корреспондентов.

Её профессиональное эго всегда требовало новых побед, и она, как зависимая, постоянно жаждала нового адреналина. Прямой телевизионный эфир стал похож на наркотик – ничто не вызывало столько эмоций, сколько давала её работа. Иногда ей даже казалось, что она дышит каким-то другим, более глубоким воздухом, когда садится за синий глянцевый стол и смотрит в камеру.

Это наслаждение можно было сравнить с сексуальным удовольствием. Когда режиссёр в финале эфира говорил «Спасибо», Вероника чувствовала, как сладкая нега разливается по телу. Она никогда не вскакивала после выключения красной лампочки на камере. Ещё несколько секунд по окончании эфира она сидела на стуле, расслабляла спину и наслаждалась разлившимся по телу тёплым адреналином.

Экстаза не было только в «грязные» эфиры. Когда Вероника ошибалась или гости мешали ей качественно провести программу. Ведущая Вероника Войнова ценилась в компании в том числе и за «чистые» эфиры. Но от погрешностей в правилах мастерства никто никогда никуда не денется, а Ника всегда очень много от себя требовала. Даже одна запинка, на которую зритель-то и внимания не обратит, раздражала. Такие эфиры были похожи на прерванный секс, когда всё шло к экстазу, а полноценного финала так и не получилось. В эти моменты Вероника физически ощущала, как сильно её ломало. Она ненавидела это ощущение. Может быть, потому что хорошо знала, насколько отвратителен бывает секс без точки.

В этом году исполнилось 5 лет, как она была замужем за Вадимом Войновым. Это был высокий худой мужчина. С голубыми глазами и громадными амбициями. Сначала их отношения горели, но теперь счастливой их семейная жизнь не получалась.

Ника никогда не искала идеал в мужчинах. Она спокойно относилась к разным особенностям или даже недостаткам. Ей было важно, чтобы мужчина, с которым она рядом, соблюдал главные требования. Их было немного, но они для неё были определяющими. Когда она выходила замуж, все пазлы сошлись. Вадим идеально подошёл под «её» человека. Но потом как-то очень быстро расслабился…

Вероника совсем замёрзла под давно работающим кондиционером. «Что теперь будет? Он нас расстреляет? Почему ещё не расстрелял? Какой смысл запирать нас в студии? Мы ему для чего-то нужны?.. Одни вопросы – никаких ответов».

– Я, что, уснул? – Рома очнулся.

– Да, но ты не храпел, – Вероника улыбнулась и подняла голову с его плеча.

– Как тут холодно…

– Кондиционер работает всё время.

– Я даже обнять тебя не могу, чтобы согреть.

Руки у обоих были в наручниках, а ноги связаны.

– Но… – Рома активно зашевелился, – Может быть, стоит попробовать.

– Каким образом? Там кнопка меньше сантиметра в диаметре. А у тебя руки на спине. Это физически невозможно.

– Но попробовать-то можно, – Рома подмигнул Нике глазом и медленно стал подниматься.

Он буквально допрыгал через всю студию до стены, где располагался пульт управления кондиционером. Вероника в какой-то момент даже громко расхохоталась – так смешно это выглядело со стороны. Рома – высокий взрослый крепкий мужчина – скакал на связанных ногах, как ребёнок, который дурачится дома перед родителями. Когда он оказался перед встроенным в стену пультом, он задумчиво посмотрел на кнопки, высунул язык и изо всей силы нажал им на красную кнопку. Чуда не произошло. Кнопка была крепкая, даже пальцами нужно было всегда сильно давить на неё. Но Рома не унимался. Он облизнулся и попробовал снова. Не получилось.

– Ром, перестань, это не поможет.

– Твоё недоверие даже обижает.

– Ну, если ты готов шутить, то я умолкаю.

– Иди сюда.

– Ну, нет. Мой язык точно не сильнее твоего.

– Иди сюда, – Рома посмотрел на Веронику, рассмеялся, и она сдалась.

– Как можно ржать в такой ситуации? – она допрыгала до него и довольно улыбнулась.

– Давай двумя языками?

– Хахахаха, – Вероника уткнулась лицом ему в грудь, чтобы немного заглушить хохот, – Давай.

Рома и Ника высунули языки и синхронно упёрлись в кнопку. Кондиционер ослаб, издал шумный звук выдоха и затих. Смех у обоих сразу прекратился. Вероника стала серьёзной и задумчивой. Они не решились прыгать обратно, а уселись у ближайшей стены.

– Как ты думаешь, что ему нужно? – Рома первый прервал тишину. Стало немного теплее, и Вероника почувствовала, как расслабляется.

– Мне кажется, он сам не знает, что ему нужно. Показательное выступление? Новая истерика в такой форме? Я думаю, это безысходность, залитая алкоголем и одурманенная наркотиком, так повлияла. Он ведь никогда не был стабильным.

– Вероника, он стрелял в своих же коллег!

– Это не меняет факта. У него было всё, и он всего лишился. Он стал никем – он понимает, что равных вершин он больше никогда не добьётся. Он и без того был неуравновешенным. А тут – такой стресс.

– Ну, какой-то план у него же должен быть?

– Я думаю, как только он протрезвеет, он застрелится. Как делают все они в таких случаях. Это как будто новая «мода» теперь.

– Но все эти случаи были в среде школьников и студентов! А этому 57 лет! Он давно большой мальчик.

– Тем хуже для нас с тобой.

– Ты думаешь, он убьёт нас?

– Я думаю, да.

– Ты так спокойно об этом говоришь?

– Ты хочешь, чтобы я истерила?

– Ты понимаешь, о чём я.

– Я не вижу смысла биться в конвульсиях.

– Вероника, ты…

– Ром, он видит корень зла в нас с тобой. Я заняла не то место – ты мне в этом помог. Мы в шоколаде, он – на дне. Я только не могу понять, чего он ждёт. Почему мы здесь? Что он там делает столько времени?

– Вопросов, правда, очень много. Откуда у него наручники? Откуда оружие на работе? У него, что, ружьё в шкафу валялось?

– Он заядлый охотник – уж, как стрелять, он точно знает.

– Тебе не страшно?

– Ты даже не представляешь, насколько.

– Иди ко мне.

Рома подставил свою грудь, и Вероника положила на неё голову.

* * *

Вероника познакомилась с Ромой Синичкиным, когда тот устроился на канал. Это было за день до её отпуска. Потом она уехала, и даже не обратила на него внимания. Роман работал оператором. Когда он пришёл в студию после её отдыха, он никак не ожидал увидеть там её. Привычных молодых девчонок сменила молодая красивая женщина со светлыми волосами. Она показалась ему очень милой. И сексуальной. Он настраивал свет, а сам только и думал о том, какой она предпочитает секс.

Он постоянно пытался отогнать от себя эти мысли. Но они, как назойливые мухи, продолжали летать в его голове. Он слушал её низкий голос, её интонацию, он смотрел на её губы, руки, на её ноги, на её грудь. Каждую минуту, когда она находилась рядом, он думал только о том, как бы он владел ею. «Да что же это такое! У меня было столько женщин, чем она меня цепляет!?»

Вероника только улыбалась, когда ловила его взгляды. Она знала свою силу. Она знала, как и чем будоражить мужчин. Это всегда была одна и та же история. Один и тот же метод, на который попадались все, кого она хотела. Не всегда это приносило ей счастье, но исключений в соблазнённых у неё не было. После того как она вышла замуж, она перестала этим пользоваться. Всё время, когда она была с Вадимом, для неё не существовало других мужчин. Она даже опасалась их, считая, что соблазнять ей уже не по статусу.

Рома с Никой быстро сработались, с ним ей было легко, поэтому она очень обрадовалась, что на эфир по благотворительной акции поставили его. Вероника очень волновалась. Она вообще никогда к работе не относилась спокойно. А тут ещё и марафон в поддержку 4-летнего мальчика, который был болен редким заболеванием головного мозга. Сначала предлагали второго ведущего, но ей не нравилось работать в команде. Она не любила делить ответственность; напрягалась, если партнёр делал что-то не так, как она себе это представляла; не хотела переживать за чью-то работу, кроме своей. Она буквально спровоцировала начальника, и он отдал эфир ей. Впрочем, на канале не было ведущего, который по профессионализму мог бы с ней сравниться. И это знали все, и она, и начальник, и девушка, которой пришлось подвинуться. Она была сильнее практически всего коллектива. Но главный редактор – Валентин Валерьевич Медведь – из-за этого факта только чаще раздражался. Он не мог её контролировать. Она не кивала ему головой. Он хотел, чтобы в команде были послушные молодые девчонки, а Вероника в эту общую картину «идеального» коллектива никак не вписывалась.

И всё равно он отдал благотворительный эфир ей. Он постоянно ей что-то объяснял, предлагал свои идеи, но она всё сделала по-своему. Еле-еле Валентин Валерьевич тогда скрыл свою ярость. Но времени на разборки уже не оставалось, и сценарий Вероники отдали на суфлёр. Ведущая пошла в студию. Она стучала каблуками по кафелю, и этот звук отдавался в стенах. Ей казалось, она идёт так долго, что точно не успеет к началу эфира. Но прибавлять шаг она всё равно не стала – дыхание перестанет быть ровным, и придёт в студию, как лошадь после скачки. К тому же, она знала, что это только её тревожность удлиняет время. От кабинета до студии крошечное расстояние. А эфир сложный, поэтому и кажется, что время то летит, то кое-как тащится вперёд.

Вероника подошла к студии. Поправила узкую синюю юбку. Выпрямилась. Выдохнула.

Холодными тонкими пальцами она аккуратно опустила хлипенькую ручку двери вниз. И открыла вторую, куда более массивную дверь.

Яркий свет брызнул в глаза. Она зажмурилась и прошла мимо ламп. Она не любила такой чрезмерный свет, но знала, что без него хорошего эфира не будет. В потёмках никто не снимает. Зато если свет выставить грамотно, можно такие картинки делать, глаз не оторвёшь!

– Ты волнуешься? – Рома и ещё один оператор давно ждали, когда она придёт.

– Мальчики, очень.

Вероника села на тёмно-коричневый кожаный стул. Поёрзала на нём, как будто обживаясь в новой квартире. Этот стул купили специально для этого марафона. Все имеющиеся прежде уже примелькались, а тут – программа особенная – негоже было на обычном стульчике её вести. В итоге купили почти кресло, но пока выбирали, как-то попривыкли называть его стулом.

– Ты же всё умеешь. Даже не думай, что ты можешь сделать что-то не так, – Рома смотрел на неё, как будто хотел подбежать и закрыть от пуль.

– Ром, спасибо. Но тема такая… – Вероника оторвалась от монитора и вцепилась взглядом в его глаза. Рома моргнул, как будто она бросила в него дротик, но сделала это не со зла.

– Если что, знай, что мы рядом, – он быстро взял себя в руки, вытащил её дротик и опять перестал моргать, – Мы тебе всегда поможем. Но тебе это не нужно. Ты лучше всех, и странно, что тебе нужно об этом напоминать.

– Всегда нужно, – Вероника очень удивилась словам оператора. Она не знала, что там он в своей голове о ней думает, и уж никак не ожидала подобных высказываний.

Они начали готовиться. Она долго смотрела в суфлёр, пока операторы настраивали по ней технику. Визажист сыпала на неё пудру, отчего лицо её стало казаться почти фарфоровым и неестественно ровным. Ника читала текст и теребила карандаш. Ручки Вероника не любила – как-то это было банально. А вот деревянные карандаши – обязательно белые или чёрные – казались ей энергетически заряженными.

Энергию она искала повсюду. В вещах, местах, людях. Особенно в людях. Она щедро раздаривала свою, но и сама нуждалась в огромных дозах. Больше всего энергии она забирала у мужчин. Она чувствовала, от кого и чем можно «подпитаться». Но они никогда не оставались в обиде. Её обаяния было так много, что оно заполняло освобождённое место, и хорошо становилось обеим сторонам. За исключением случаев, когда Вероника была «пустая». Она остро чувствовала и отрицательные энергии. И как бы ни старалась, так и не научилась отстраняться от них. Валентин Валерьевич умел в секунду забирать всё хорошее из неё, поэтому Вероника всегда сторонилась его и без надобности старалась не общаться.

– Вероника, посмотри в камеру, – голос Ромы напомнил, что она отвлеклась.

– Ром, а почему вы берёте меня так крупно? – она недовольно посмотрела в студийный монитор и скривила губы, как будто съела конфетку, но та оказалась слишком сладкой.

– А что тебя смущает? – Рома улыбнулся.

– Мне кажется, это чересчур. Сделайте средний план.

– Не велено. Нам сказали, что ведущая должна идти только на крупных планах. Ну, кроме интервью, конечно.

– Ладно, тогда возьмите самый некрупный из всех крупных.

Все втроём рассмеялись.

– Хорошо, – сказал Рома и подмигнул Нике глазом.

Вероника почувствовала что-то забытое, ей стало одновременно волнующе и приятно. Но она отогнала все ощущения, решив, что ей мерещится то, чего нет на самом деле.

Очень долго выставляли свет. Но Войнова не капризничала. На это времени она никогда не жалела. Даже самое прекрасное лицо можно сделать страшным одной только лампой. И наоборот. Если коллеги умеют пользоваться светом, они сделают из ведущей писаную красавицу, всё ровненько будет, как с журнальной обложки, где на лице у модели не может быть ни малейшего изъяна. Вероника Войнова эту истину давно уяснила, поэтому никогда не спорила с фонарями, как она называла студийное освещение, и старалась прийти заранее, чтобы потом не сидеть с синяками под глазами и пятнами на лбу и шее.

До эфира оставалось 7 минут.

– Кондиционер оставим работать, а то жарко будет?

– Ника, нет. Очень слышно будет шум от него.

– Но мы же задохнёмся тут. Несколько часов будет идти эфир.

– Будем включать на рекламе и на сюжетах. Иначе никак нельзя, мы близко стоим – реально будет слышно.

Вероника сделала кислое выражение лица, как делают дети, когда им приходится уступить родителям, но они жаждут показать, что всё равно против.

– Смотри в камеру.

Она в камеру ещё раз изобразила на лице кислятину.

Рома смотрел на неё в монитор, и даже её недовольное личико его возбуждало. Он заставил себя думать о жене – очень красивой стройной девушке, на 10 лет моложе его. Он прожил в браке много лет, и все эти годы искренне любил её. Он представил, как занимается с супругой любовью, как ему хорошо с ней. «Да, всё отлично. У меня есть женщина, которая мне дорога… Я хочу быть только с ней». Он посмотрел в монитор. «И всё-таки я бы трахнул её так, как я люблю».

До эфира оставалось 2 минуты. Неожиданно дверь в студию открылась. Если бы она не была тяжёлой и массивной, она от такого напора, наверное, просто разбилась бы о стену. Отодвинув дверь, вбежал разъярённый Валентин Валерьевич. Он махал руками, как будто марафон в поддержку больного мальчика отменяется, а в студию едет Президент. Он кричал, но Вероника никак не могла понять, что не так. Только через несколько предложений до неё дошло – она, оказывается, забыла ему напомнить, что на пол на время эфира должны постелить красный ковёр в цвет заставки марафона.

– Я не Ваш личный секретарь, чтобы о чём-то Вам напоминать. Если Вы чего-то не помните, можно об этом записывать.

Голос Вероники был холодный и сдержанный. Рома видел, как она вцепилась в карандаш, как сложно ей было держать себя в руках. Он знал, что это совершенно безграмотно – нельзя перед эфиром тревожить ведущую – на эмоциях может случиться всякое, и это всё испортит. Редактор от раздражения и истерии пошёл красными пятнами, но всё равно продолжал орать.

До эфира оставалось 30 секунд.

В студию вбежал главный режиссёр и выволок директора, который продолжал ещё свою гневную тираду. Массивная дверь, как будто ужасно уставшая от всех этих напрягов, снова лениво закрылась. Пошла заставка.

Рома слышал, как дрожит голос Вероники. Она безошибочно читала текст, она соблюла все логические ударения, сыграла всё эмоционально, и на той стороне эфира вряд ли бы кто-то подумал, что что-то не так. Но Рома чётко различал, какие неровные её верхние ноты. Кулаки его чесались. Он бы с удовольствием вмазал редактору, но тем самым он бы всё испортил, и для себя, и для Вероники.

Наконец начальный текст закончился – Вероника всегда писала сложные и длинные подводки. Она знала, что могла это прочесть. Она знала, что только она на канале в прямом эфире могла это прочесть. И это её ещё более стимулировало на такие тексты.

Пошёл первый сюжет. Вероника не расслабила спину, не изменилась в лице, не убрала взгляд от суфлёра. Рома понял, что дела плохи. Чем сильнее напряжение ведущей, тем хуже эфир. Он снял наушники и подошёл к ней.

– Ника…

Тут он остановился, вспомнив, что их видно в аппаратной.

Он вернулся к камере и выключил её. Второй оператор сделал то же самое. Режиссёр сразу начал атаковать наушники. Рома вытащил «ухо» Вероники. Сел перед её коленями, прикрытыми узкой синей юбкой, и взял её руки в свои. Вероника очень медленно убрала глаза от суфлёра и посмотрела на него. Он подтянул её левую холодную ладонь к себе и поцеловал. Она утвердительно моргнула. Он снова встал за камеру, включил экран, надел наушники. Она вернула «ухо» на место и на следующей подводке уже выровняла все верхние ноты.

* * *

Вероника стояла у окна и куда-то смотрела. Руки её были холодными, глаза мокрыми. Она теребила свой модный карандаш и отчаянно пыталась сдержать слёзы. Эфир дался ей тяжело. Такие эфиры вообще редко проходят легко. Свою роль она отыграла, в конце ей уже пожали руки и даже расцеловали в знак исключительного восторга. Но после трёх часов благотворительного марафона она на всё это практически внимания не обратила. У неё перед глазами стоял этот маленький мальчик. Ребёнок, который может умереть. Вот она его видит и слышит, а через полгода его не будет. Если не соберут денег. 20 миллионов! Что может стоить таких денег?!! Почему в жизни самое важное часто утыкается в цифры с бесконечными нулями?! Ведь он же малыш! Он вообще пока ни в чём не виноват…