Время расплаты

Юлия Еленина

Время расплаты

Пролог

Я взяла в руку горсть земли. Сжала ладонь, снова раскрыла, и тут первая снежинка опустилась на чёрную перчатку. Маленькая, узорчатая… Я смотрела на нее, так быстро таявшую. Быстро, но все присутствующие уже смотрели на меня в ожидании.

Бросив в двухметровую яму землю, я вздрогнула от звука ее соприкосновения с крышкой гроба. Потом перевела взгляд на деревянный крест с табличкой.

Ничего не чувствую. Нет боли, скорби, печали…

Снег пошёл крупными хлопьями, усилился ветер. Я подняла воротник пальто и повела плечами, но не от холода. Колючая волна пронеслась по позвоночнику вниз, и я оглянулась.

Кажется, кто-то мне что-то говорил. Я слышала голос, но не разобрала слов. Машинально кивнув, продолжила смотреть в сторону парковки у ворот кладбища.

Это безумие, но я отчётливо поняла, что там он. Старая черная иномарка с заведённым двигателем. Водителя не рассмотреть, но я знала. Просто знала.

Зачем он приехал и откуда вообще узнал, что отец умер и что я здесь?

А может, я вообще ни при чем? Глупо было бы надеяться, что все годы он чувствовал то же самое, что и я. Тогда почему?..

Я смотрела на эту машину, чувствуя, что через лобовое стекло на меня тоже смотрят. Заправив за ухо упавшую на лицо прядь волос, я сделала шаг, не отрывая взгляд. Вот же я буду идиоткой, если там чей-то скорбящий родственник…

Земля падала и падала на гроб, и мне казалось, что именно так звучит безысходность.

Я на минуту перевела взгляд на могилу, которую сейчас засыпал равнодушный работник кладбища, а когда снова посмотрела на парковку, то привлекшая мое внимание машина уже выехала с парковки.

Это пытка. Пытка длиною в тринадцать лет.

Мое незавершенное дело, ради которого, чего скрывать, я и вернулась. Слишком долго жила в неведении, не понимала, что тогда случилось, и боялась узнать правду. Но теперь я готова к ней.

Часть 1 "Одержимость". Глава 1. Женя

В городе моем свет дрожит дневной Как душа моя точь-в-точь. Были мы вдвоем, а теперь со мной Одиночество и ночь.

"В городе моем" (текст песни)

– Евгений Алексеевич, вы помните того мужика, о котором наводили справки недавно? – ворвался в кабинет молодой опер.

– Какой мужик? – недовольно спросил я, открыв глаза.

Спросонья как-то не думалось. Да и вообще ничего не хотелось. Вчера допоздна засиделся на работе, разгребая бумаги и составляя отчет. Суровые будни российского мента.

– Родионов Николай Николаевич.

Сон как рукой сняло. Действительно интересовался недавно. Увидел в какой-то новостной ленте, что профессор, доктор медицинских наук, будь он неладен, вернулся на родину и открывает новый центр. Я не удержался, хотя хотел забыть обо всем, что связано с прошлым…

Я, не обращая внимания на спину, которую свело на маленьком диване в кабинете, подорвался и спросил:

– И что с ним?

Молодой опер Саша часто заморгал, сделав обратно шаг к двери. Я выглядел, наверное, быком, перед которым машут красной тряпкой.

– Э-э-э… Он умер.

Умер? Вроде же не старый мужик… Сколько ему было? Лет шестьдесят?

Я опустился обратно на старенькую софу и потер лицо руками. Не верится. Тринадцать лет прошло, а все как вчера. Как будто я не взрослый мужик, а все тот же пацан, который не смог отстоять свою позицию и свою… женщину.

– Где хоронят? – снова поднял я взгляд на опера.

Саша учился быстро, поэтому сразу назвал адрес. Пробил, салага – далеко пойдет.

– Евгений Алексеевич, хоронят Родионова сегодня. Вы не успеете доехать, – прикинул мой новый подчиненный.

– Плевать! – уже поставив чайник, равнодушно сказал я. – Сейчас выпью кофе и постараюсь успеть. Двести километров не круг для бешеной собаки. А ты пока займись тут чем-нибудь полезным, – включил начальника.

Я утешал себя тем, что всего лишь хочу удостовериться. Мне надо было увидеть, как гроб опустится, как на него упадет земля. Может, тогда придет хоть какое-то удовлетворение?

Интересно, а она приехала? Все-таки Радионов ее отец, она на похоронах должна появиться. Но я не мог определиться, хотел ли, чтобы она там была, или нет.

– Евгений Алексеевич, кофе…

Я даже забыл, что Саша в кабинете. Тринадцать лет, сотни километров – а она все равно заноза в моем сердце. Вечная заноза.

Я сделал кофе себе и оперу, и он, замявшись, сказал:

– Евгений Алексеевич, тут такое дело…

– Что? Только быстро.

– Да ладно, – отмахнулся Саша, – потом.

Ну потом так потом.

Плеснув холодной воды в кружку с кипятком, я сделал несколько больших глотков и вышел из кабинета. Машина, казалось, прогревалась слишком долго. Я выкурил две сигареты и наконец тронулся с места.

Я выжимал из своей старой тачки все. Она ворчала, но исправно ехала. Включив радио на полную громкость, чтобы музыка и веселый голос ведущего заглушили собственные мысли, вдавил педаль газа до упора на трассе.

Снова потянулся за сигаретами, приоткрыв окно. Октябрьский сырой воздух ворвался в салон вместе с мелкими брызгами дождя. Они попадали на руку, на лицо, но ни хрена не бодрили и не трезвили. Вот, блядь, какого меня несет в этот город, с которым связано столько неприятных воспоминаний. Хотя и приятных тоже, чего уж лукавить.

Я вырывал из себя и одни, и другие тринадцать лет, хотел вычеркнуть те полгода из своей жизни. Ни черта не помогло. Алкоголь, женщины, работа – все не то. Иногда отпускало на время, но потом накатывало с двойной силой. И, возможно, сейчас я за тем и ехал, чтобы порвать эту связь с прошлым или окончательно удостовериться в своей одержимости.

Только чем я был одержим?

Я ненавидел ее папашу, но радости известие о его скоропостижной кончине не принесло. Ничего. Я не почувствовал ничего. Хотя сколько раз, получив табельное, я крутил старика Макарова в руке, желая выпустить в Родионова всю обойму. Сколько раз в тире вместо мишени я представлял его самодовольную рожу. А сейчас… Ничего не было.

После указателя с названием города я сбросил скорость и покатил по знакомым улицам. Кладбище, на котором хоронили Родионова, находилось на окраине, но не с той стороны, где я заехал. Еще пятнадцать минут по городу, и я остановился на парковке возле церкви, напротив кованых ворот. Из машины выходить не пришлось – группа людей в темной одежде среди голых деревьев была как на ладони.

Ее я узнал сразу. Тринадцать лет не видел, а узнал. Она все так же не могла затеряться в толпе – приковывала к себе взгляд. Бросив горсть земли в могилу, она сделала шаг назад и резко обернулась.

Могу поклясться, она смотрела на меня. Поправила ладонью в черной перчатке светло-русые, чуть с рыжеватым отливом волосы, на секунду отвлеклась на подошедшую к ней женщину и снова вернула взгляд.

– Ну здравствуй, принцесса…

Хотя нет, она тогда была принцессой – сейчас королева. Ровная спина, плавные движения, дорогие шмотки… В последнем я, конечно, не разбирался, но предположил. Да, мы как были слишком разными, так и остались.

Я потянулся к двери, но в последний момент одернул руку и положил ее на руль. Полное дерьмо. Не стоило приезжать.

Когда работник кладбища начал засыпать могилу, я потянул вниз ручник и выехал с парковки. Вернуться обратно и уйти с головой в работу. Зря, зря, зря… Идиот, блядь. Увидел. И что? Вскрыл сам с особым удовольствием нарыв, мазохист чертов.

Ненавижу и ее тоже. Почти так же, как и ее папашу.

Ну что ж…

Король умер, да здравствует королева!

Глава 2. Лиля

Адвокат отца назначил мне встречу в своем офисе. Новый бизнес-центр на месте старого кинотеатра «Дружба» выглядел чем-то инопланетным возле старенького дома быта и нескольких панельных девятиэтажек.

Я поднялась на третий этаж и посмотрела на указатели напротив лифта, усмехнувшись. И на русском, и на английском, как будто в этом городе все иностранцы стремятся воспользоваться услугами российских адвокатов, логистов и служб доставки.

Второй день в городе, и все кажется таким тягучим, сонным, как в замедленной съемке. Я привыкла к другому ритму, а когда уставала, то на пару дней уезжала в маленький дом, оставленный мне мужем после развода, за город.

Расстегнув пальто, я двинулась по пустому коридору, пока не нашла нужную дверь с табличкой «Бережной Лев Георгиевич». После короткого стука я нажала на ручку и оказалась в просторном светлом кабинете.

– Лилия Николаевна, – утвердительно кивнул полноватый пожилой мужчина, оторвав взгляд от ноутбука. – Присаживайтесь.

Я поздоровалась и устроилась на офисном стуле напротив адвоката.

Если честно, я не понимала, что здесь делаю. Вряд ли отца перед смертью накрыл маразм, и он вдруг решил оставить мне свое дело. Мы не общались больше десяти лет… Я даже не знала, что ему принадлежало и в каких количествах. Сколько у него медцентров и в каких городах? Кажется, о жизни отца придется спрашивать поисковик.

– Лилия Николаевна…

– Пожалуйста, – перебила я его, – просто Лилия. За годы, проведенные в Штатах, я отвыкла от отчества.

Лев Георгиевич понимающе кивнул и продолжил:

– Ваш отец, Николай Николаевич, незадолго до смерти составил завещание. Вернее, как только вернулся в город. Вы же знали, что он здесь открыл новый центр?

Я кивнула, хотя ни черта не интересовалась жизнью отца, но адвокату об этом знать необязательно.

– Так вот, – продолжил Бережной, – вашей матери он оставил две стоматологические клиники в Штатах, в Нью-Йорке и Сан-Франциско.

Логично, учитывая, что мама стоматолог, хотя не работала уже лет двадцать. И пусть они давно были в разводе, отец о ней не забыл. Что же, не все так плохо.

– Вам, Лилия, он оставил свои квартиры в разных городах и дом в Майами.

– Я откажусь в пользу мамы, – сразу же предупредила я.

– Вы не сможете, Татьяна Андреевна, как бывшая жена, не является прямой наследницей. Вы единственная наследница первой очереди, и вам досталось бы все, если бы не завещание. Хотите узнать, кому Николай Николаевич оставил бизнес? – поднял брови адвокат.

– Не думаю, что мне, – покачала я головой.

– Не вам, – кивнул Лев Георгиевич и после недолгой паузы ошарашил меня: – Вашему сыну.

– Что?!

– Впервые за время нашего разговора вы хоть как-то отреагировали, – улыбнулся Бережной. – Но ваш отец еще недавно приобрел квартиру в Париже, на Марсовом поле, и оставил ее… Извините, – потянулся адвокат за документом и, видимо, прочитав имя, снова поднял на меня глаза: – Ставрову Евгению Алексеевичу.

Даже его имя больно резануло по сердцу. А потом до меня не сразу, но дошел смысл сказанного адвокатом.

– Простите, вы не ошиблись? – стараясь, чтобы голос не дрогнул, спросила я.

– Нет, – покачал Бережной головой. – Ставров Евгений Алексеевич, тридцать три года, майор юстиции…

– Стоп, – прервала я поток информации, которую знала назубок. – Я знаю, кто он. Но меня больше интересует, почему Николай Николаевич оставил квартиру за миллион евро человеку, которого на дух не переносил?

– Хм… – выдал адвокат и протянул мне папку.

Я открыла ее и чуть не сказала: «Да старик выжил из ума!»

Почти три миллиона евро… Сразу бы Букингемский дворец прикупил, чего уж мелочиться. Я несколько минут, нахмурившись, смотрела на цифру, пока взгляд не зацепился за адрес. Да быть этого не может! Отец не мог знать… Я почувствовала, как дернулась щека. Спокойно, главное, спокойно. Просто совпадение.

– Лилия, может, воды? – спросил Лев Георгиевич. – Я понимаю, что это, наверное, для вас неожиданно, но завещание можно оспорить…

– Мне плевать, как Николай Николаевич тратил свои деньги, – слишком резко бросила я и захлопнула папку. – Вы меня за этим пригласили?

Бережной не ответил сразу. Поднялся, открыл сейф и, достав связку ключей, протянул ее мне.

– Николай Николаевич оставил мне запасные ключи от вашей старой квартиры, от медицинского центра, который он недавно здесь открыл, от машины, хотя она, скорее всего, арендованная. В общем, от всего, что ему принадлежит, простите, принадлежало.

Лев Георгиевич вряд ли имел в виду все имущество отца – тогда бы связка была гораздо внушительнее и не одна.

У меня было много вопросов и крепла убежденность, что старик точно съехал с катушек, но адвокат, судя по всему, мне не поможет. Если кто-то и мог понять мотивы отца, то только он сам. Что же вы, Николай Николаевич, придумали и с какой целью?

– Лилия, – окликнул меня Бережной, когда я уже была возле двери, – Ставров получит свою долю наследства, если будут соблюдены некоторые условия.

А вот это уже интересно.

– Какие же?

– Простите, – развел руками адвокат.

Ну, конечно. Куда же без интриг? Отец издевается надо мной даже после смерти.

– Лев Георгиевич, а вы уже связывались со Ставровым?

– Не раньше чем через месяц он узнает, что является наследником Николая Николаевича. Тоже своеобразное условие.

– Тогда советую вам надеть бронежилет на встречу, – напутствовала я адвоката и вышла из кабинета.

Надеюсь, Бережной не принял мои слова за чистую монету. Но я уверена, что, только услышав имя отца, Женя взорвется. Если говорить очень и очень мягко, то они не ладили. А я была меж двух огней, и как следствие – мне пришлось сделать выбор. Казалось, отец должен был понять и принять – все-таки он был старше и мудрее…

– Остановите, – сказала я таксисту, заметив, что мы проезжаем знакомый двор.

Сунув водителю в руки купюру, не стала ждать сдачу и вышла на улицу. Район почти не изменился – даже капитальный ремонт обошел стороной эти дома. Три одинаковые пятиэтажки в ряд, в последней раньше было подвальное помещение, совсем неприметное. Если не знать, что там находится, то пройдешь мимо.

Я остановилась на углу дома и удивленно замерла, как будто вернувшись на тринадцать лет назад. Ничего не изменилось. Та же железная дверь, те же три буквы, выведенные неровно белой краской. Не раздумывая, я вошла внутрь. Тот же вечный запах кофе с легкой примесью сырости и пороха.

Десять ступенек вниз к еще одной открытой двери. С каждым шагом воспоминания все сильнее давили на плечи. Казалось, я сейчас зайду в помещение и…

– Извините? – спросил молодой чернявый парнишка, когда я замерла, не решаясь переступить порог.

Ну хоть что-то изменилось.

– Здравствуйте, – улыбнулась я, проходя внутрь. – А Арсен Каримович…

– Дядя Арсен! – заорал парень и стал с интересом меня рассматривать.

Ничего удивительного. Вряд ли здесь часто можно увидеть тридцатилетних женщин в платье и на каблуках.

– Фархад, что опять? – Арсен вышел из своей подсобки, и запах кофе усилился.

Нахмурившись, он опустил очки на кончик носа и посмотрел на меня. Неужели не узнает?

– Бог мой, Лиля.

– Я бы предпочла не столь громкий титул. И вы, кажется, должны вспоминать Аллаха, – улыбнулась в ответ.

– Все такая же умная и острая на язык, – покачал он головой, а потом стал серьезнее: – А я-то думаю, чего Женя вчера приехал и выпустил за пять минут три обоймы.

Я сделала шаг назад и прислонилась спиной к стене. Как же, черт возьми, больно! Я стояла там, где вчера стоял он, разговаривала с теми же людьми, дышала тем же воздухом… Какой бред в голову лезет. А казалось, романтичная девочка давно во мне умерла.

Глава 3. Женя

– Товарищ майор, – обратился ко мне дежурный, – полковник просил передать, чтобы вы зашли к нему, как только появитесь.

– Он уже здесь? – удивился я.

– Злой, – понизив голос, предупредил сержант.

– Тогда стоило надеть галстук.

– Эм… – выдал дежурный, видимо, не поняв, говорил я серьезно или нет.

Часы показывали только полвосьмого, начальство раньше девяти обычно не появлялось. Ладно, схожу на головомойку – от меня не убудет, а полковник пар выпустит.

Поднявшись на третий этаж, я прошел приемную и толкнул приоткрытую дверь.

– Доброе утро.

– Кому как, – ответил товарищ полковник. – Коньяк будешь?

– В такое время? Аркадий Иванович, что-то случилось? – сразу же перешел я к делу, устроившись на стуле.

– Вот.

На стол легла папка, и полковник подтолкнул ее ко мне. Я остановил документы ладонью и открыл. И что он мне хотел этим сказать? Старое дело, закрытое полгода назад. Я предполагал что угодно: может, Иванычу жена сегодня не дала, сын двойку получил, дочка связалась не с тем парнем… И полковник выцепил первое попавшееся дело, чтобы оторваться на ком-нибудь. Не повезло мне.

– Помнишь? – спросил он, когда я лениво перелистывал страницы.

– Помню.

– Женя, не поспешил ли ты его закрыть?

– У вас претензии к моей работе?

– Нет, но мне не нравится, что недавно его затребовали там, – ткнул Аркадий Иванович пальцем в потолок.

Понятно, начальству досталось от начальства, а теперь достается мне. Обычная схема. А потом я схожу и кому-нибудь из оперов всыплю.

– И?..

– Женя, там точно все нормально?

– Точно. Вы же понимаете, что дело могут затребовать по любому поводу. Да даже для того, чтобы создать видимость работы. Им же надо тоже какую-то документацию вести.

Мне оправдываться было не за что. Я знал, что ни одна звездочка с погон не полетит – ну точно не из-за этого.

– Так не для себя же требовали, – протянул полковник. – Помнишь нашего бывшего начальника? Я тогда еще в подполковниках ходил, его замом был. Он и поделился со мной, так сказать, по старой дружбе. Дело это очень настойчиво и, конечно, с оказанием финансовой помощи органам правопорядка, – не без сарказма сказал Аркадий Иванович, – просил то ли коллега, то ли шеф погибшей.

– И что? – не понял я. – Может, он был ее любовником, родственником или еще кем, вот и захотел посмотреть, тем более если у него есть для этого связи. Не надо на пустом месте панику разводить.

– Ох, мне бы твое спокойствие… Но что-то мне не нравится, – задумался полковник, поджав губы. – Хотя ладно, – хлопнул он ладонями по столу, – если ты говоришь, что все нормально, то я спокоен.

– А кто хоть интересовался?

– Николай Николаевич Родионов, он тут последний год повсеместно медцентры по области открывал.

Это, блядь, шутка?!

Я сжал руки в кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не расколоть столешницу одним ударом.

Даже после смерти ему удается портить мне жизнь.

А судьба ироничная дама. Именно ко мне попало дело, которое потом заинтересовало Родионова. Совпадение? Вполне возможно.

Я все-таки не сдержался – что было сил в коридоре впечатал кулак в стену. Но этого было мало. Хотелось снова выпустить несколько обойм в мишень, чтобы отпустило. Как вчера после похорон Родионова. Я понял, что не дотяну до учебного тира, поэтому поехал к Арсену. Да и никто не должен был видеть меня таким: импульсивным, без контроля, слишком эмоциональным.

Выпуская пулю за пулей в мишень, я понимал, что становилось легче ровно настолько, чтобы продолжать жить. Но внутренний проснувшийся вулкан не потушить. Зря я туда поехал…

Блядь, каждое ее движение я запомнил. Зачем? Нахрен мне все это надо? У всех бывает первая любовь, но она вроде как должна становиться приятным воспоминанием, а может, и не очень приятным. Только не такой занозой в сердце, как та, что въелась в меня. Я не помнил каждую женщину, что была после нее, но помнил с ней все до мелочей. Ее глаза, которые смотрели как будто в самое сердце. Я искал такие глаза, такой цвет… Но этот прозрачно-зеленый омут неповторим. Я искал ее волосы, но ни у кого не было даже близко такого оттенка. Я искал все, что было в ней. Не понимал сразу, а потом, когда дошло, когда проснулся утром с какой-то девкой, имени которой даже не помнил, забухал.

Вытащил меня из этого дерьма Арсен и отправил в долгий путь по органам. И вот я здесь.

А зря. Надо было уехать не за двести километров, а минимум – за две тысячи.

Сам виноват.

– Евгений Алексеевич, – окликнул меня Саша, – вы рано. Впрочем, как обычно.

– А тебе чего не спится? – спросил я, открывая кабинет.

– У девушки моей сегодня на работе переучет, вот она и выгнала меня с утра пораньше.

В кабинете мы сделали кофе, и я наконец-то спросил:

– Саш, ты помнишь дело Елизаровой?

– Мое первое, – кивнул опер, – конечно, помню.

– Со своим максимализмом новичка скажи мне, о чем тогда думал, но боялся сказать?

Саша нахмурился, обхватив руками кружку, и ответил:

– Все было на поверхности. Врачей, кстати, часто посещают суицидальные мысли. О, я вчера читал об этом.

Он подорвался и между папками в шкафу нашел журнал. Открыв его где-то на середине, Саша ткнул пальцем в статью и довольно сказал:

– Писала об этом какая-то дамочка из США, но с русским именем. Вот, Родионова Лилия Николаевна.

Кофе  встал поперек горла. Сегодня все решили поиздеваться надо мной?

Лилия… Мой цветочек. Нет, уже не мой.

Правое плечо напомнило о себе, заныв на месте татуировки. Она сидела рядом и целовала меня с интервалом в несколько секунд, пока татуировщик вырисовывал на моем плече цветок. Лилию, конечно… Я поначалу хотел свести тату, но не стал – просто дополнил. Мне нужно было это напоминание.

И я с каждым движением машинки убеждался – нельзя никому верить.

Глава 4. Лиля

Выстрел – рука дрогнула…

Я вспомнила, как его руки лежали поверх моих, как он направлял каждое мое движение.

Еще выстрел – уже привычнее…

Но я все равно помнила, как он прижимал меня к себе. Моя спина к его груди – и ничего нет вокруг. Так должно было быть всегда. Он за моей спиной.

Мое знакомство с оружием, хоть и не боевым. Я как будто сейчас, стоя на том же самом месте, что и тринадцать лет назад, проделывая те же движения, ощущала эти прикосновения на себе. Его руки, его грудь, его дыхание, которое обжигало мои волосы и кожу.

Третий выстрел – яблочко.

Четвертый – тоже.

Я палила и палила в мишень, пока не начали раздаваться только щелчки.

Да, становится легче, но не настолько, чтобы забыть.

Передо мной была тумба, на которой… Я провела по ней рукой, все еще держа в руках пистолет.

Он учил меня отдавать негатив в эту мишень. А потом, когда адреналин достигал отметки выше максимума, он брал меня прямо на этой тумбе. Иногда жестко, иногда нежно…

Мы вместе были безумием, слишком сильной страстью, сносившей все на своем пути. Полгода с ним изменили меня.

Вторая обойма…  Я ее вставила в ТТ со звонким щелчком.

Здесь все напоминало о нас. У этой стены он просто развернул меня и трахал сзади жестко, грубо. А на этой тумбе прошел губами по каждому сантиметру моего тела, прежде чем войти в меня, аккуратно, не спеша. И любить, любить меня… На полу я рвала его футболку, путалась в необычной пряжке ремня под наш смех, а он до боли сжимал мои бедра, целовал шею, грудь…

Мы задыхались. Без кислорода, которого так мало было, когда нас накрывало, прожить можно. Без поцелуев – нет. Мы всегда выбирали нехватку воздуха – сходили с ума, безумствовали. Здесь он пообещал мне: ничто и никогда не разлучит нас.

Он до сих пор во мне – нас связывает не только прошлое.

Женя просил от меня многого, но при этом и сам отдавал столько же. Всего себя.

Все как сейчас: все воспоминания, все ощущения.

Только осталось ли хоть что-нибудь от того парня?

– Лиля, хватит, – на мои кисти легла рука Арсена. – Я заварил кофе, пойдем.

В подсобке я устало опустилась на старую деревянную табуретку. В голове стало светлее, но воспоминания грузом легли на плечи, физически давили на грудь. Я сделала глубокий вдох, прикрыв глаза, и начала считать до десяти.

Один…

Подушечки пальцев закололо. Я вспомнила темные, чуть жестковатые волосы, в которые так любила запускать ладони.

Два…

Щеке стало щекотно. Он мог не бриться дня два, а потом целовать меня до головокружения, царапая кожу чуть отросшей щетиной.

Три…

Я впилась ногтями в свою ногу, но как будто ощущала его спину под своей рукой.

Четыре…

Я повела плечами, как будто его ладонь привычно прошлась от шеи к пояснице.

– Лиля!

Открыла глаза. Напротив сидел Арсен, глядя на меня вопросительно. Черт, а ведь я все, что вспомнила, ощутила. Самовнушение – великая вещь.

– Как дела? – спросила я, обхватив ладонями чашку.

– Да вот у тебя хотел спросить то же самое. У меня, как видишь, все по-старому. Тир, кофе, только вот теперь один не справляюсь, племянника привлек, – кивнул Арсен на дверь, за которой сидел чернявый парень. – А ты как? Где была столько лет?

Где я была… Сразу в психушке, куда меня упек отец, потом в Стэнфорде, а затем и вовсе с головой ушла в работу. Но Арсену, наверное, не стоит этого знать, поэтому я просто пожала плечами и ответила: