Осколки памяти

– 263-й! Поднялись давление и температура левого двигателя, вероятно, пробита маслосистема. Разрешите отстреляться и возвратиться на базу. Как поняли? Приём, – раздался в эфире взволнованный голос командира ведомой пары боевых вертолетов группы прикрытия.

– Возвращайтесь. Всем внимание! Открыть огонь на поражение! – дал команду Кузнецов.

Земля вздрогнула от десятков снарядов, вонзившихся в её тело. Пара боевых вертолётов из звена капитана Чиркова, с пробитой маслосистемой, выпустив весь боезапас и бухнув на прощание кормовой пушкой по каравану, ушла на север в сторону аэродрома. Неуправляемые ракеты вертолётов огневой поддержки рвали всё живое на своём пути. И людей, и животных разносила в клочья злая сила, вырвавшаяся на волю, вверх полетели ящики, вьюки, тела животных и людей. Но ещё строчил заколдованный пулемёт, неслись в сторону вертолётов огненные трассы.

– 261-й, подавите пулемёт! Произвожу посадку.

Раздался залп пушек ведущей пары прикрытия, вторым заходом пара капитана Чиркова прочесала караван из пулемётов. Кузнецов краем глаз успел заметить, как подкашивались ноги гордых верблюдов, и они неуклюже падали на землю. Вислоухие ослы пытались вырваться из огненного мешка, но сползшие со спин на землю ящики не давали беднягам тронуться с места. И только сорвавшиеся с привязи лошади с громким ржанием уносились прочь, в ночной сумрак, подальше от грохота и канонады.

«Начпо» выполнил разворот в наветренную сторону и произвёл посадку, ведомый вертолёт капитана Ваканова сел рядом. Кудрин дал команду, и десантники один за другим покинули вертолёт.

* * *

Усман Алиханов осмотрел пустые стены шатра, достал из сундучка туго набитый землёй мешочек и сунул его в карман. Он встал на колени лицом на восток, склонил плешивую голову и долго читал молитвы, усердно отбивая поклоны. В последний раз плавно провёл по лицу ладонями и решительно направился к выходу. Около шатра били копытами и беспокойно ржали застоявшиеся, почуявшие близкую дорогу лошади. Его верные воины расположились у костра и пили чай, увидев своего повелителя, вскочили на ноги и почтительно склонили головы. Эти люди были оттуда, с родины, его земляки, и он, как мог, заботился о них, оберегал и лелеял, и они поклонялись ему, верили каждому слову, были преданны и надежны. Усман окинул их взглядом, негромко заговорил:

– Я отправляюсь на родину, поведу караван к Ахмат-шаху Масуду. Дорога трудна и опасна, кто не хочет идти со мной, может остаться в кишлаке, я не буду держать обиды, у каждого своя дорога в жизни. Я свою прошёл и возвращаюсь на могилы предков, вы свободны в выборе. Да продлит Аллах вашу жизнь!

За его спиной послышался приглушенный шёпот, вперёд выскочил Мамед Керимов, тридцатилетний великан с живыми детскими глазами и шрамом, пересекшим щеку надвое. Упав на колени перед стариком, он заговорил:

– Господин! Осыпь своей милостью верных своих воинов, не обижай сыновей Аллаха. Мы выбрали дорогу и не свернём с неё, умрём, но не бросим своего хозяина и командира.

Старик обнял за плечи верного джигита, посмотрел в его преданные глаза и троекратно расцеловал.

– Я горжусь тобою, Мамед. Если бы у меня был такой сын…

– Мы все твои сыновья, умрём, но не покинем тебя, – под восторженно одобряющий гул голосов закончил Мамед.

– Спасибо вам… Помолитесь, попросите у Аллаха прощения грехов, и через пять минут выступаем.

Усман подошёл к старому своему адъютанту и положил руки ему на плечи.

– Помнишь, в Ферганской долине ты искал меня трое суток? Я был на могиле у Лизы и взял на память горсть земли, вот она в мешочке, в кармане. Хотя и была она не нашей веры, но мы искренне любили друг друга. Высыплешь землю в мою могилу, такова моя последняя просьба к тебе, мешочек с землёй, где бы я ни погиб, ты найдешь на моем теле. Двигайся за нами в одиночку, я хочу, чтобы ты похоронил меня. Не перечь, прощай, друг…

Они обнялись, как два старых, засохших дерева. Абдулла по-простецски, всей пятерней вытер выступившие на глаза слёзы и прошептал:

– Всё сделаю, как ты просишь, Усман.

Алиханов отстранил от себя Абдуллу, крепко поцеловал в жёлтые потрескавшиеся губы, резко повернулся, подошёл к склонившему голову коню, похлопал его по огненно-рыжей гриве и вставил ногу в стремя, Абдулла помог ему запрыгнуть в седло. Подняв руку вверх, Усман произнёс одно единственное слово: «Вперёд!» Всадники гикнули, лошади сорвались с места и понеслись вдогонку за лошадью Усмана, Абдулла остался один.

Солнце закатывалось за дальние горы, когда Абдулла услышал далёкий гром, он выскочил на улицу и прислушался. Снежная лавина в середине лета? Гром в ясном небе? Может быть, показалось? Он засеменил на торговую площадь, где ещё был народ. Знакомый торговец мукой, обтерев белую пыль с лица, произнёс:

– Стреляют. И когда это кончится?

Старый Абдулла подошёл к торговцу, дрожащим голосом спросил:

– Где стреляют?

Тот махнул рукой:

– Везде стреляют, а сейчас там, за перевалом, на севере. Вам плохо? Может, чем помочь?

Абдулла уже не слышал его. Не чувствуя под собой ног, он поспешил обратно в шатёр, собрал в рюкзак свои пожитки, сунул в него ломоть хлеба, запасся водой, зыркнув по сторонам, спрятал кошель с золотом на груди, подобрал крепкую, суковатую палку, повесил на неё сапоги, поклонился и босиком отправился в путь. Он шёл на север, по следам хозяина, наверняка зная, что скоро встретится с ним.

* * *

Выпрыгнув из вертолёта, лейтенант Кудрин огляделся. Впереди что-то горело и гулко взрывалось, по долине стелился еле видимый дым, щипавший глаза и оседавший чёрной копотью на землю, вечерние солнечные лучи затерялись в вершинах гор, дневной зной сменился вечерней духотой. По бокам вертолёта залегли Дектярев и Неделин, метрах в двадцати от хвоста примостился пулеметчик Виктор Озеров со своим незаменимым ручником. Подняв облако пыли, метрах в тридцати выполнил посадку второй вертолёт. Открыв блистер, капитан Ваканов помахал рукой. К нему подбежал сержант Садыков, что-то спросил и оглянулся в поисках Кудрина. Олег сам подскочил к сержанту:

– Садыков, зайдешь к ним в тыл, обойдешь караван по кромке долины. Постарайся не обнаружить себя, я ударю в лоб, – прокричал, сложив ладони рупором, Олег.

Сержант, перекинув ремень автомата через плечо, покивал головой, хрипло ответил:

– Понял, командир, возьму первое отделение, мы быстро.

– Ударишь только после нашей атаки, впрочем, смотри по обстоятельствам. Дашь знать красной ракетой. Всё понял?

Садыков весело козырнул и попытался еще что-то сказать. Олег толкнул его в плечо и бросился догонять основную группу десантников во главе с сержантом Ефремовым.

– Ахмат, командуешь левым флангом, Ефремов, руководишь правым, я в центре! Взять караван необходимо до темноты. Короткими перебежками, марш!

Олег пробежал несколько метров, когда шальная пуля сорвала панаму с его головы, и он, больно ударившись коленкой о камень, плюхнулся на землю, поискал глазами укрытие и, перевернувшись, спрятался за круглой скалой. Лежа на животе, с любопытством ощупал аккуратную дырочку правее кокарды, поморщился и засунул панаму под ремень, скосил глаза в сторону и увидел торчавшие толстые подошвы армейских ботинок. Потянул за ногу, в ответ кто-то лягнул его по скуле. «Живой!» – обрадовался Олег. – Он рванул тело за обе ноги, и радист Ларин юзом влетел в укрытие.

– Миша, где рация?

Радист с трудом оторвал голову от земли, посмотрев на командира бессмысленными глазами.

– Рация где? – спокойно повторил Кудрин. В глазах Ларина мелькнул страх и ужас, он по-мальчишески шмыгнул носом, вытерев его рукавом маскхалата, ответил:

– В вертолёте, впопыхах забыл, думал, вернёмся…

– Успокойся, Миша. Давай по-пластунски к лётчикам за рацией! Слышишь, пулемёт заговорил? Пусть прижмут «духов» к земле и подавят его. Действуй, я тебя прикрою.

Опомнившийся радист виновато взглянул на командира, развернулся и ловко, как ящерица, пополз обратно, вскочил на ноги и, петляя, как заяц между камнями, двинулся короткими перебежками. Кудрин слегка высунулся из-за камня, прицелился и короткими очередями ударил по встречным огонькам, сверкающим в наступающей темноте. Кто-то рядом пустил длинную очередь в небо. Спохватился, выровнял прицел и уже спокойно повёл огонь по каравану. Дружно заговорили автоматы всей наступающей цепи десантуры. Лейтенант облегчённо вздохнул, как он сам, так и его ребята оправились от внезапного встречного огня «духов». Пройдёт немного времени, и они возьмут этот окрысившийся караван. В это время вертолёты огневой поддержки встали в круг и, беспрерывно пикируя, атаковали остатки каравана. Наконец-то обнаружили замаскированный пулемёт. Капитан Чирков ударил из пушки. Песчаный грунт вздыбился, завалив огневую точку и похоронив пулемётчика. Кудрин под прикрытием огня вертолётчиков вплотную подполз к каравану, вскочил на ноги и метнул гранату. Мельком увидел Ахмата, Неделина, Дектярева… Десантники, яростно строча из автоматов, опередили его и ворвались в расположение каравана. Кудрин быстро сменил рожок и, стреляя короткими очередями, бросился следом. Кто-то закричал «Ура!», он подхватил звонким голосом и закружился в вихре рукопашной схватки.

Садыков собрал своё отделение у подножья каменистого плато, энергично жестикулируя, объяснил задачу. Оставив лишнее снаряжение, десантники двинулись в противоположную сторону от каравана, пробежали с полкилометра. Сержант оглянулся и увидел, что они вышли на открытую местность, приказал продвигаться ползком. Преодолев на животах не одну сотню метров, они очутились в тылу каравана. Теперь Садыков терпеливо ждал атаки основной группы, тревожно вслушиваясь в звуки отдаленного боя, Самошвили открыл портсигар и протянул сигарету сержанту:

– Закури, Рустам, утро вечером мудро. Лейтенант даст, и мы поддадим и задавим эту гидру революции.

– Контрреволюции, – поправил Садыков, чиркая спичкой о коробок. – И не мудро, а мудренее.

– Я и сказал: ликвидацию беспорядка будем делать, – попытался разговорить сержанта неунывающий Самошвили.

Садыков отмахнулся от друга-говоруна, переполз к краю ущелья, прижавшись к гладкой скале, выглянул наружу. Они сделали большой крюк, и караван был намного ближе, чем он ожидал. В сгущающихся сумеркам Садыков видел далёкие силуэты «двадцатьчетвёрок» и яркие вспышки в центре каравана. Атака вертолётов разрешила мучивший его вопрос «когда атаковать?» Как завороженные, смотрели десантники на работу винтокрылых машин. Вертушки стремительно носились на малой высоте, сотрясая тишину ракетными залпами, уничтожая всё живое на земле.

Несколько ослов с налитыми кровью глазами пронеслись мимо, волоча за собой обрывки верёвок и привязных ремней, проковылял исполосованный осколками верблюд, метрах в двадцати от них он упал на передние ноги и дико закричал. Из горла хлынула кровь, и бедняга захлебнулся ею, повалился на бок и задергался в предсмертной агонии.

Садыков зло сплюнул, затянулся сигаретой и бросил окурок под ноги.

– Всё, ребята, пора, приготовьте гранаты.

Он достал ракетницу и выстрелил, махнул рукой и побежал в сторону шарахавшихся от него ослов. Преодолев метров триста, разгорячённый сержант увидел первых врагов. Кучка оставшихся в живых «духов» ещё сопротивлялась в центре каравана, а часть бежала вслед за ослами. Самый трусливый и прыткий оказался в первых рядах отступающих. Его ужасающий вопль при виде наступающих десантников пронёсся над ущельем и тяжёлым эхом отозвался в горных вершинах. Садыков огрел его прикладом и, вертанув автомат в руках, расстрелял в упор короткой очередью. Крик застрял в горле душмана, и он тяжело свалился на землю. Сержант запнулся за распластанное тело и рухнул рядом, через него перескочил Самошвили с автоматом в одной и гранатой в другой руке. Навстречу ему поднялся поджарый, заросший бородой великан. Кацо нажал на спусковой крючок, но выстрелов не последовало. «Кончились патроны», – промелькнуло в голове, вспомнил про гранату и швырнул её, которая волчком покатилась под ноги великану. Душман ловко прыгнул в сторону, спрятал голову за тушу мёртвого верблюда и замер в ожидании взрыва. Самошвили упал в метрах трёх от него и инстинктивно прикрылся руками. Прошло несколько секунд, пока враги поняли, что граната не взорвалась. Оба поднялись с земли, встретились глазами. Кацо выругался по-грузински, душман хмыкнул по-своему. Одновременно вскочили на ноги и бросились друг к другу. В руках душмана мелькнул нож, но очередь автомата сержанта Садыкова сразила его наповал. Грузин дрожащей рукой смахнул выступивший пот со лба. Почувствовал, как нервно дрожат колени.

– Рустам, – прерывающимся голосом выдавил он. – Я плачу долг…

– Ты лучше про патроны не забывай, – крикнул обогнавший его сержант.

Попавшие в огневой капкан душманы походили на диких зверей, стремившихся, во что бы то ни стало, прорваться через заслон охотников под командованием Садыкова. Сержант столкнулся с невысоким юрким коротышкой лет двадцати. Они упали и покатились по земле, царапаясь и сворачивая шеи друг другу. Душман подмял сержанта, придавил коленом грудь, выворачивая, ломая руки, дотянулся до горла и сомкнул грязные пальцы на шее Садыкова. В глазах сержанта потемнело, спазмом сдавило горло. Он отчаянно выгнул спину, рванул «духа» за волосы, слабеющей рукой вытащил нож, подвешенный на боку комбинезона, теряя сознание, изловчился и со всей оставшейся силой вонзил его под левую лопатку врага. Подбежавший Самошвили столкнул с сержанта хрипяшего «духа», несколько раз ударил Садыкова по щекам, открутил колпачок фляжки и насильно влил воду в рот. Садыков поперхнулся и закашлялся, с трудом открывая глаза.

– Будем жить, Рустам. «Духа» сильно тебя задушил?

Сержант, тяжело дыша, прошептал:

– Ничего… До свадьбы заживет.

* * *

Прошло несколько томительных минут. Работали двигатели, и где-то наверху тарахтела пара Ми -24. «Начпо» открыл блистер. В лицо брызнул выброшенный из выхлопного патрубка двигателя тёплый воздух, послышалась трескотня пулемёта и гулкие хлопки винтовок, по бокам и сзади вертолёта залегли десантники. Лиц не было видно, лишь силуэты вырисовывались на фоне потемневшей земли. Кузнецов повернулся лицом к штурману:

– Молодец, Кудряш, и об охране не забыл! Как с топливом?

– До дома хватит.

– Ну и ладно. Подождём Кудрина и домой. Что там видно?

Штурман высунул голову из кабины и всмотрелся в ночной сумрак.

– Тьма, как в преисподней. Кто-то бежит к нам.

В кабину влетел Миша Ларин и возбуждённо затараторил вслух:

– «Духов» полно, нас прижали к земле, голову не дают поднять, гады. Лейтенант приказал подавить пулемёт и расстрелять караван. Я не взял рацию, бегу обратно. Всё.

– Передай Кудрину: мы взлетаем через десять минут, о дальнейших действиях договоримся по рации. А ты смотри, головой за связь отвечаешь, умри, но рацию сбереги, иначе, труба дело.

– Всё ясно, командир.

Штурман дружески подмигнул сконфуженному радисту. Юрий помог надеть ему ремни рации на плечи, шлепнул Ларина по спине:

– Помни, раззява, что командир тебе сказал.

По переговорному устройству раздался спокойный голос «Начпо»:

– Штурман, займись расчётами, будем взлетать без включённых фар. Рассчитай время прохода по ущелью и точку набора высоты.

– Понял, командир. Смотри, 261-й атакует!

– Вижу, позови сержанта Дектярева.

Кузнецов высунулся из кабины и прокричал в ухо подбежавшему командиру группы прикрытия вертолёта:

– Мы взлетаем. Забирай своих и к лейтенанту, передай – после набора высоты выйдем на связь. Всё, выполняй!

К Дектяреву подбежали трое десантников, и вся четвёрка бросилась к каравану. Кузнецов нажал на кнопку «Радио»:

– 347-й, произвожу взлёт! 348-й, взлёт одна минута, скорость 120, смотри маяк. Набор в квадрате 40. 261-й, вам выход в квадрат 40. Набор высоты после выхода из ущелья.

Уверенным движением «Начпо» отдал ручку управления от себя, открыв блистер, бросил взгляд в кромешную темноту. Вся эта масса каменистых нагромождений просматривалась тёмным сплошным пятном по границе ущелья, будто какое-то чудовище сжимало и раздвигало свои огромные ручищи, пытаясь сомкнуться и раздавить вертушку, осмелившуюся нарушить покой гор. Наконец чудовище как бы нехотя разжало ладони, выпуская пленников на волю. Кончилось ущелье, полегчало на сердце.

– Командир, вошли в квадрат 40, – доложил штурман.

– 347-й, квадрат 40, набор 1200. 348-й, дистанция три, набор и выход на базу самостоятельно. 261-й, наблюдаете проблесковый?

– 261-й, наблюдаю южнее 2–3.

– Следуйте на точку самостоятельно. Я – 347-й! Волга! Как слышно? Приём.

В наушниках затрещало, откуда-то издалека прорезался голос лейтенанта Кудрина:

– Я – Волга, слышу вас хорошо, докладываю обстановку: караван взят, тьма оружия, бросить не могу, остаюсь до утра. Как поняли, командир?

– Вас понял, решение правильное. Слушай внимательно: сигналы ракетами, как договаривались на базе, рабочая частота прежняя. Над вами постоянно будут дежурить вертолёты, указывай место удара. Много осталось недобитых?

– Пока не знаю, но постреливают.

– Как потери?

– Двоих насмерть, пятеро раненых.

– Держись, мы скоро вернёмся. Ни пуха, ни пера тебе, Олег.

– К чёрту! Вам счастливо добраться…

* * *

После посадки на аэродроме подполковника Кузнецова пригласил командир полка подполковник Томарев. Лицо командира выглядело усталым, сказывалось волнение за исход операции. В кабинете находились командир десантно-штурмового батальона майор Востротин, начальник разведки бригады капитан Быстров и капитан Чирков. Томарев подошёл к стене и отодвинул занавеску, прикрывающую крупномасштабную карту.

– Докладывайте подробнее, подполковник, что, где и как?

«Начпо» взял указку и подошёл к карте.

– В район высадки мы вышли нормально, выполнили ряд необходимых ложных маневров, уничтожили замеченную группу «духов», одного захватили в плен. В момент приземления в квадрате 43 капитан Чирков обнаружил замаскированный караван, по нам открыли сильный огонь, нервишки не выдержали у «духов». Чирков сделал предупредительный выстрел из пушки, в ответ ударил пулемёт. Я принял решение на уничтожение каравана.

– Вы уверены, что это не мирный караван?

– Абсолютно. Во-первых, они выступили на ночь глядя, хотя известно, что ночные передвижения через границу запрещены, во-вторых, открыли огонь по нам, не из допотопных ружей, а из современных винтовок и автоматов. В-третьих, лейтенант Кудрин подтвердил очевидное, там и сейчас не прекращаются выстрелы.

– Убедительно. Продолжайте.

– Я связался с лейтенантом Кудриным. Он принял решение брать караван. Мы согласовали дальнейшие действия. Прошу нашим экипажам продолжить работу, мы освоились в заданном районе, и нам будет легче, чем другим.

– Я сам хотел вас просить об этом. Идите отдыхать, через три часа ваш вылет. А вы, капитан Чирков, задержитесь на минутку…

– Так вот, капитан. Я не постесняюсь присутствия офицеров из родственной нам бригады и объявляю вам выговор за вашу самовольною стрельбу. Вы понимаете, о чём речь?

– Так точно. Оплошал, командир, уж больно зуб на них чешется.

– Вот и почеши там в ущелье… Всё, товарищи офицеры, действуем, как договорились. Торопите броню, к рассвету танки и артиллерия должны быть в квадрате 43.

* * *

Усман Алиханов подгонял коня. Чем ближе к границе, тем скорее хотелось пересечь незримую полосу, отделяющую чужую страну от долгожданной родины. «Нет, ещё не всё потеряно, – пела в душе радостная струнка. – Я жив и вновь сижу на коне, я чувствую силу в руках, и разум мой светел и чист, я проведу караван к Ахмат-шаху, брошу клич на родной земле, в мои отряды вольются новые джигиты, мои конники примчатся в Кабул, схватят блюдолиза Кармаля и повесят в центре города, на священной площади. Главой правительства будет Ахмат-шах Масуд, который примет мои идеи и установит царство справедливости и счастья на всей многострадальной земле Афганистана. Мне приведут моего сына с веревкой на шее. Я посажу его в тюрьму и заставлю раскаяться в содеянном, пусть сам увидит, что отец его был прав, и народ наконец-то освободился от власти узурпаторов, полиции, чиновников и бюрократов. Люди возвеличат моё имя в веках».

Конь неожиданно заржал и встал, как вкопанный, тревожно задрал морду и испуганно фыркнул. Высоко в горах загромыхало, вспыхнули и погасли далёкие вспышки огненных стрел, где-то гулко ухнуло, как при землетрясении. Воины встревожено загалдели, вновь вперед выехал Мамед Керимов.

– Это русские! Они громят караван. Нас кто-то предал!

Усман, хлёстко ударив жеребца нагайкой, не оглянувшись, понесся к ущелью, охрана ринулась следом. Почти на входе в ущелье показался всадник. Увидев стену лошадей, он придержал жеребца и, узнав старого Усмана, соскочил с седла и упал на колени.

– Хозяин! Это неверные, они разгромили караван. Меня послал Тур Мухамет, он ранен. Я видел, что и с тыла обошли нас. Будь прокляты эти огненные гориллы, ползающие по небу!

– Сколько русских атаковали вас?

– Много, не хватит пальцев пересчитать. Они вылезли из двух чудищ и, как змеи, подползли к нам. Видит Аллах, Тур Мухамет не подпустил бы их к каравану. Кто остался в живых, те вскарабкались на горные вершины. Тур Мухамет велел передать, что будет держать русских под огнём всю ночь.

– Испей водички и наберись сил, тебе предстоит обратная дорога. Мамед, возьми другого коня и скачи обратно в лагерь, передай мой приказ: двинуть сюда все учебные части. Понял меня? Все, без исключения! Русских не так много, полсотни не наберётся, к утру мы прорвёмся на родину. Захвати гранатомёт, он может пригодиться. Выполняй приказ!

Мамед вскочил на жеребца, ударил его плёткой и, прижавшись к холке, поскакал обратно в кишлак.

Усман повернулся к принесшему горькую весть всаднику:

– Показывай дорогу, ещё не всё потеряно.

Из его души уже рвался крик отчаяния, хотелось завыть во весь голос, но он понимал, что надо сдержаться, не показать воинам свою слабость. Он пришпорил жеребца, горестно думая про себя: «О, Аллах, за что ты наказываешь меня? Неужели мечты не сбудутся, и мои предчувствия верны? Русские перегородили дорогу на родину. Зачем они здесь, что им нужно? Я стар и, видно, многого уже не понимаю. Меня, всю жизнь отдавшего идее освобождения моего народа, превратили в бродягу и бандита. Кто, кто в этом виноват? Русские? Значит, я должен бороться с ними. Но разве раньше они мешали мне? Наоборот, это мои люди рубили русских воинов в песках Туркестана. И не они, а Ибрагим-бек перебил моих всадников, погубил Лизу и ранил меня. Русские закрыли границу, помогают Кармалю утвердиться у власти, но в своём Союзе кроме слёз матерей и цинковых гробов ничего не имеют, не просят, не требуют. О, Аллах! Направь мои мысли на истину, дай понять, где правда. Ясно одно: я должен вернуться на родину живым или мёртвым, это последний шанс в моей жизни. Итак, предательства быть не должно. Что пойдет караван, знали многие, но это ущелье я выбирал сам. Точный маршрут я сообщил перед выходом одному Тур Мухамеду. О, горе мне, мой сын! Он тайно перерисовал мою карту и теперь знает всё, абсолютно всё. Как же я забыл, не подумал, не догадался сменить маршрут? Он снова предал меня. Но Ахмат не знал времени и дня выхода. Я решил в последнюю минуту и поторопил Тур Мухамеда, не дождавшись темноты, дал приказ выступать. Я так торопился встретиться с родиной, что не подумал об ищейках, искавших караван с оружием. О, Аллах! Ты отвернул от меня свой лучезарный лик. Дикий случай помешал мне выполнить благие намерения, только я сам виноват в случившемся. Но ещё не всё потеряно! Необходимо уничтожить русских, освободить караван, разбить его на мелкие части и затеряться в горах.

Он остановился, развернул дряхлую, пожелтевшую от времени карту. Кто-то зажёг факел и услужливо посветил ему. Над головой протарахтели вертолёты, помигали красными огоньками и ушли на север. «Пошли заправляться, – облегченно подумал он. – Ещё есть время. Итак, первый удар в лоб, на входе в ущелье. Пошлю всех новобранцев в атаку. Если пробьём заслон, чалмисты быстро разделаются с кучкой неверных, и тогда наш путь свободен. А если не удастся? Остаётся эта тропа, потеряем много времени, но спасем караван».

Он подозвал ожидавшего приказ проводника.

– Передай Тур Мухамеду или тому, кто остался за него: собрать всех в кулак и немедленно ударить по русским с входа в ущелье. Основную атаку начнём позже общими силами с отрядом чалмистов, они ударят с этой тропы. Возьми с собой гранатомет и пятьдесят воинов. Атаковать, атаковать! Держать «шурави» в напряжении! Всё понял? Выполняй!

* * *

Караван был взят. Кругом чернели трупы убитых, раздавались стоны раненых, и своих, и чужих. Распрямив плечи, стерев пот со лба, лейтенант Кудрин осмотрел то, что осталось от каравана. Чудом уцелевшие ослы и верблюды сбились в кучу, они прижимались друг к другу, испуганно косясь на чужаков, туши мёртвых и раненых животных лежали вперемежку с убитыми душманами, вид их был жуток и ужасен. Кудрин нагнулся и хотел погладить раненого верблюда, тот резко дернулся, с трудом приподнял голову и харкнул прямо ему в лицо. Кто-то толкнул его в бок, осторожно обнюхивая карманы, Кудрин увидел ластившуюся к нему обыкновенную дворняжку. Собака настороженно вильнула хвостом, готовая молниеносно отскочить в темень. Олег осторожно погладил её по прижатым ушам, провёл ладонью по кончику холодного носа. Собака лизнула его пальцы и осторожно улеглась возле его ног, жалобно повизгивая. Кудрин пошарил в кармане, с сожалением развёл руками, собака испугалась его движения и бросилась наутёк. Олег внезапно ощутил жуткое одиночество, и всё окружавшее его показалось нелепым, противоестественным, плохим сном.