Боргезия

– Заговорщики? – удивляется Кощей. – Разумеется, и что?

– А то, что я вас разоблачил, – достает Грин револьвер, – и сейчас избавлю человечество от заразы.

Он стреляет пока не кончаются патроны. Когда дым рассеивается, Грин оказывается на кладбище. Он подходит к могиле, вынимает из решетки ограды железное копье и поддевает вырванным плиту с надписью: «Здесь покоится рыцарь Грегуар». В гробу изразцовый рыцарь с раскрытой книгой на груди.

Грин втыкает копье в грудь рыцаря.

– О-о-ох, – глухим неестественным голосом отзывается Грегуар. – Не убивай меня, Гри-и-ин… не убивай меня, Гри-и-ин…

Грин несколькими ударами разбивает книгу, затем и всего рыцаря превращает в обломки.

– Заче-е-ем ты убил меня, Гри-и-ин… – продолжают канючить обломки.

– Тьфу, чтоб тебе пусто было! – отбрасывает Грин копье в сторону и уходит.

С сухим каменным треском обломки соединяются и встают. Идол делает несколько шагов и хохочет, но от хохота разваливается на части и рассыпается по траве. Обломки вновь складывается, и Грин начинает стрелять в них из револьвера.

* * *

Кони тормошит Грина на кладбище.

– Что, что случилось? – вскакивает Грин.

– Ничего, слава Богу, – отвечает Кони.

– Мы живы?

– Я сам удивляюсь.

– Кажется, мы стреляли друг в друга.

– Они подложили какое-то зелье между страницами книги.

– Да, книга, книга! Где книга? – вскакивает Грин.

– Книга? Книга разбита, – поднимает Кони обломок с несколькими буквами, – хотя можно… можно попытаться ее восстановить. Я очнулся немногим раньше вас. На меня зелье меньше подействовало, и я первый очнулся.

– А вам, что казалось?

– Не приведи Господь, – крестится Кони, – чтобы такое случилось на самом деле.

– Вы знаете, Сергей Алексеевич, а у меня револьвер разряжен!

– У меня – тоже.

– Мне показалось, что вы – черт знает кто. К тому же вы наставили на меня револьвер.

– Мне показалось, вы хотите убить меня.

– А мне показалось, – вы. Кажется, мы стреляли не только во сне. Как же мы живы остались?

– Я сам в недоумении.

– Коварное зелье.

– Коварная книга.

– Книгу разбита… – размышляет Грин, – но восстановить ее можно… по вашим словам.

– Частично, во всяком случае.

* * *

– Перед нами разыграли спектакль, – указывает Грин на разложенные на столе обломки каменных страниц. – Нас хотели убедить, что мы идем по верному следу, и нас за то убивают.

– А на самом деле?

– Нам дали возможность прочесть настоящий текст или часть его только.

– Для чего?

– Чтобы мы передали его императору.

– Но для чего, если до того убивали?

– Убивали для того, чтобы придать тексту значимость. По-видимому, они ожидали наступления события, которое, судя по тому, что мы еще живы, произойдет в ближайшее время.

– Если они что-то готовят, то зачем им сообщать императору подробности трагической участи? Обычно такие дела готовятся втайне.

– Чтобы лишить его величества воли, когда события начнут совпадать с предсказаниями.

– И какие события, как вы считаете?

– Неудача в военной компании, бунт, покушение на семью, дворцовый переворот. Да мало ли что! Все перечислено в предсказаниях.

– Зачем такой сложный путь?

– У черта, пардон, Грегуара, своя логика.

– Неужели не существует другой оптимистический вариант развития событий?

– Ох, сомневаюсь, – качает головой Грин. – Полагаю, нам подставляют крайне пессимистические варианты.

– Каковы наши действия?

– Кажется, мы подошли к той черте, за которой убивали всех предыдущих следователей.

– Я должен донести до государя всю информацию.

– Если вы не отправите информацию по назначению, вас за это убьют, а если доставите, вас убьют, чтобы показать подлинность книги. Что выбираете?

– Я, пожалуй, рискну. Я передам все материалы его величеству с докладной запиской.

– Как хотите. Я не стал бы этого делать.

* * *

Император стоит у окна и барабанит пальцами по стеклу.

– Ваше величество, – говорит за его спиной сановник, – неприятное известие.

– Как будто есть в наше время иные. Что там у вас?

– Следователя, который передал вам бумаги, убили.

– Этого следовало ожидать. При каких обстоятельствах?

– Вышел он из дворца, взял извозчика. Тот отвез его метров сто от дворца, обернулся и застрелил из двух револьверов.

– У-би-ли, – качает император головой. – Стало быть, предсказания подлинные.

– Ваше величество, завтра…

– Завтра меня не будет: уезжаю в монастырь.

– Надолго?

– На неделю, как минимум.

– Но на девятое января… это уже послезавтра… назначена демонстрация рабочих петицией. Как бы чего не вышло.

– Я приму ходоков в Царском Селе двенадцатого числа.

– А демонстрация?

– Отмените.

– Стоит ли?

– Я, надеюсь, вы помните, что идет война с Японией? Демонстрация в центре города во время войны! Ни к чему хорошему подобные мероприятия не могут привести.

– Левые радикалы могут воспользоваться ситуацией.

– Вот именно! Усильте охрану дворца и постарайтесь не доводить до эксцессов.

– Но если толпа…

– Раздайте солдатам холостые патроны.

* * *

– Ваше сиятельство, – догоняет сановник карету, – он приказал отменить демонстрацию.

– Отлично!

– Патроны велел раздать холостые.

– Еще лучше: сам себе роет могилу. Велите солдатам выдать по одному холостому патрону, а все остальные боевые. Первый залп только раззадорит толпу.

– Будет сделано.

– Водку рабочим раздайте. Водка никогда еще не подводила. Стрелять в ответ начинайте сразу после первого залпа холостыми.

– А если толпа подчинится приказу остановиться.

– Пустите этих дураков с образами вперед, а ваших расположите сзади, чтобы они напирали. Толпу понесет на солдат и…

– На обломках самовластья напишут наши имена!

– Ваши – может быть, мои – нет! – раздается скрипучий голос сидящего в глубине кареты фрачника. – Ибо мои имена сокрыты от всех… для конспирации, – говорит он, на мгновение попадая в свет фонаря, отчего становится видно, что у него между фраком и маской на лице – пустота. – Я не тщеславен, кхе-кхе-кхе…

Часть II

Идет отпевание в церкви. Родственники плачут в платочки, но кое-кто и хихикает. Постепенно почти все они исчезают. Остается только несколько полицейских чинов в форме, пара агентов в штатском, нищий с протянутой рукой, священник и дьякон. Полицейские с недоумением переглядываются.

Из стоящего посреди церкви гроба раздаются выстрелы. Все падают на пол, только один из агентов в штатском выхватывает свой револьвер и стреляет в гроб. Нищий остается стоять с протянутой рукой и вывалившимся языком. Между гробом и агентом в штатском идет перестрелка.

* * *

– Ну, что тут у вас? – входя в церковь, спрашивает ротмистр Обузов, оглядывая нищего, так и застывшего с перекошенной рожей и протянутой рукой.

– Покойник ожил, – отвечает следователь.

– Час от часу не легче.

– Это еще кто такой? – указывая на Грина, обращается следователь к Обузову. – Это же писака, журналист газеты этой, как ее…

– «Враки», – подсказывает Грин. – Прошу любить и жаловать, – приподнимает он шляпу.

– Он… это со мной, – с раздражением отмахиваясь Обузов рукой. – Я за него ручаюсь. Рассказывайте.

– Привезли, стало быть, нынче утром покойного, – говорит следователь, недоверчиво поглядывая на Грина. – Покойный смердит уже, все как полагается. Лазарем, кстати, зовут, то есть звали. Из террористов, после повешения.

– Повешения?

– Уголовники задушили в тюрьме.

– Хм, плохо вешали, что ли?

– Смердит говорю. Отпевают его…

– Террориста отпевали?

– Вот то-то и оно! Отпевают покойника, все как положено. Уже стали гроб заколачивать, как вдруг из него раздались выстрелы. Ну, тут паника, соответственно, началась. При том присутствующий агент полиции, не растерялся и в ответ разрядил свой револьвер.

– Сколько выстрелов было со стороны покойного? – спрашивает Грин.

– Одна пуля попала батюшке в крест, другая дьякону в Евангелие, а третья в икону угодила в руках у сторожа, четвертая застряла в стене, а пятая в гробу. Все остались живы – здоровы, если не считать самого покойного. Но это не в счет. А вот и наш агент… мы зовет его Тилем – стреляет уж больно метко… он сейчас все объяснит. Ты, стало быть, выпалил всю обойму и воскресшего, было, Лазаря отправил назад в преисподнюю.

– Выходит, что так. Только я выпустил в него все шесть пуль. Пять мы нашли, а одна пропала.

– Пуля пропала, а раненых нет? – спрашивает Грин.

– Нет, – с неудовольствием отвечает следователь.

– А откуда тогда этот кровавый след из-под гроба? – указывает Грин на пол.

– А вот мы и сами гадаем, откуда?

– Все ясно, – говорит Грин.

– Что вам ясно? – спрашивает следователь.

– Ясно, во всяком случае, – говорит Грин, – то, как было совершено преступление. Террорист был привязан под гробом ремнями, я уверен вы обнаружите их под покрывалом… посмотрите.

– И точно, – говорит следователь.

– Вот что произошло, – говорит Грин, – террорист стрелял из-под покойника, да не ожидал, что нарвется на ответные выстрелы, а потому выстрелил всего раза три или четыре. Получивши рану, упал под покров, а затем выкатился в сторону. Поскольку все попадали с перепугу, на него никто не обратил внимания. Отполз в сторону, сюда вот идет след, встал и пулю с собой унес. Все очень просто.

– Хм, просто! – передергивается агент.

– Но для чего такое дикое преступление? – спрашивает Обузов. – Я понимаю еще отомстить полиции, а здесь полный абсурд?

– Про мышь, подброшенную в икону, читали у Достоевского в «Бесах»?

– Так то-ж – литература…

– А это житейский вариант случая, описанного в литературе. Впрочем, не мне делать выводы.

– Выводы… выводы… хм, – машет головой Обузов. – Я специально вас пригласил, – обращается он к Грину, – памятуя ваши заслуги перед отечеством в деле с проклятыми книгами. Хочу встретиться с вами в приватной обстановке для обсуждения еще одного не менее странного дела.

* * *

Столики в оранжерее расставлены вокруг небольшого бассейна, в котором плавают две голые девицы с русалочьими хвостами. Сидя на пальме пьяный человек во фраке раскачивается, дирижируя оркестром.

– Добрый вечер, ротмистр! – говорит Грин.

– Полковник уже.

– Вы всегда в штатском…

– И… не на виду.

– С вашей профессией в наше время лучше не высовываться.

– Да, наше время, наше время…

Человек с пальмы плюхается в бассейн.

– Как они мне надоели, эти смутьяны, террористы, декаденты, распутники! – возмущается Обузов, отряхивая капли воды с рукава.

– Это что! Купчишки, бывало, в бассейн напускали шампанское, и девицы должны были, используя рот лишь, сорвать «катьку» с рыболовного крючка. Девицы промахивались, ныряли в шампанское, пьянели…

– Не продолжайте, не продолжайте. Мне в моей работе сумасшедшие вот здесь уже сидят! – проводит он по горлу. – Кабы не жгли бы нынче поместья, сидел бы себе в деревне подальше от всех этих весельчаков…

– Что на сей раз?

– Голова, – разводит руками полковник.

– В прямом смысле «голова» или же… в переносном?

– В прямом: голова Гоголя.

– Что с ней?

– Пропала.

– Есть подозреваемые?

– Не только подозреваемые, но и виновные есть.

– Опять какой-нибудь великий князь, которого трогать не велено.

– Нет, на сей раз простой заводчик, однако известный.

– Полагаю Бакрушин.

– Я поражаюсь на вас, – удивляется полковник. – Прямо в точку попали.

– Известнейший коллекционер, – кивает Грин, – фетишей редких.

– Как вы понимаете, трогать его также нельзя.

– Еще бы, – усмехается Грин, – крупнейший производитель оружия.

– Гоголь, конечно, – известный писатель, национальное достояние, можно сказать, однако производитель оружия нынче нужней.

– Да и подумаешь, – взмахивает Грин рукой, – череп! Экая невидаль!

– Расследование, однако, необходимо провести.

– Кому поручили?

– Антипову.

– Опытный следователь.

– Да, опытный… даже слишком.

– Что… докопался до истины?

– Ну, истина… не истина, да и что есть Истина? Влез, однако, в такие дебри, что лучше официально в них не входить.

– Понимаю, понимаю… – кивает Грин. – Тем более Антипову, человеку опытному, но рационально мыслящему.

– Вам нужно узнать, если не Истину, то получить хотя бы какое-нибудь правдоподобное объяснение случившемуся.

– Ну, хорошо, а что с головой? Ее надо вернуть?

– Что голова!? Ерунда! Нужна информация. Что, где, когда, почему, для чего? В коллекции голов у Бахрушина появилась новая голова, только без верхней части.

– Понятно.

– Что вам понятно? – раздражением вопрошает полковник.

– Из черепа сделан был кубок.

– Мне, например, непонятно.

– Потому-то вы ко мне и обратились.

– Несмотря на репутацию скандалиста и…

– … афериста, – вставляет Грин.

– … правильно… не стоит придавать происходящему какой-то значительный смысл.

– Но это уже моя задача, выяснить смысл, раз уж вы мне поручаете.

– Прежде, однако, вам нужно поговорить с Бакрушиным, что не у всех получается.

– Попытаюсь взять у него интервью для газеты «Враки».

* * *

– Да, у меня есть черепа, – говорит Бакрушин, пропуская Грина вперед себя в кабинет. – Штук эдак сто или более… да вы проходите… костяные – из слоновой кости и человеческой, соответственно, серебряные, золотые, хрустальные.

– Какая обширная коллекция! А где настоящие?

– А вот и настоящие, – указывает Бакрушин на отдельный стенд. – Тридцать шесть штук, и все с предысторией!

– Который из них Гоголя?

– За кого вы меня принимаете?

– Есть подозрение, что вы его умыкнули.

– Здесь все старые экземпляры. Последний раздобыл полтора года назад.

– Поскольку определить принадлежность черепа нельзя, можно просто вынуть один из старых экземпляров и подставить на его место новый.

– Стоит только завести коллекцию, как на тебя начинают все кражи навешивать.

– Вы, я как погляжу, ни одни черепа, а и все, что блестит, собираете, – указывает Грин на обстановку в комнате.

– Как ворона, ха-ха-ха-ха… – смеется Бакрушин. – Да вы – шутник! Я и сам люблю пошутить, а шутник шутнику глаз не выколет.

– Шутник шутнику рознь.

– Вы знаете, Грин, почему я согласился встретить с вами?

– Чтобы дать интервью для нашей газеты.

– Как называется, кстати, ваша газета?

– Газета «Враки». Мы такие же шутники, как и вы.

– Ха-ха-ха, – смеется Бакрушин. – Это как раз мне в вас и нравится больше всего, поэтому я согласился дать интервью. Несмотря на сомнительную репутацию человека, разделяющего монархические убеждения, вы сделали нам немало полезного.

– Вам, это – врагам монархии?

– Нет, друзьям конституции.

– Не боитесь, если узнаю что-нибудь лишнее, опасное для вашего общества?

– Близко око, да зуб неймет, – усмехается Бахрушин. – Может быть, вы попытаетесь определить, какая из этих голов Гоголя?

– Никакая: ее здесь нет.

– Это – само собой разумеется.

* * *

– Каковы результаты? – раздается голос позади Грина на улице.

– А, господин Антипов! Какими судьбами?

– Не притворяйтесь, мне все известно. Вам поручили выполнить за меня наиболее щекотливую часть расследования.

– Не выполнить за вас, а помочь вам.

– Вы уж постарайтесь, голубчик.

– Головы в коллекции нет, но то, что она у него, нет сомнения.

– Это мне и без вас известно, – кривится Антипов. – Голова в сейфе, должно быть.

– Если вам это известно, то заберите голову у него, и делу конец.

– Которую из них?

– На то вы и сыщик, чтобы знать какую.

– Ладно, не будем ссориться, – соглашается Антипов.

– Все не так просто, как кажется. Голова – лишь часть головоломки. Мало того, что Бакрушин – коллекционер, он еще и игрок.

– А также – слуга царю и…

– Масонам, – добавляет Грин. – Вы все еще в раздражении пребываете, а так дело не делается.

– Дело! Закрывать надо это дело дурацкое. Шалят господа, шалят.

– Можно, конечно, закрыть, да только какое объяснение вы представите начальству?

– Ладно, выкладывайте вашу версию.

* * *

– Дело в том, что в последнее время участились случаи бессмысленных преступлений, – продолжает Грин в ресторане. – Открываем газету, читаем.

– Но это же ваша газета «Враки»! Надо же придумать такое название!

– Давайте возьмем другую газету. Криминальная хроника. Читайте. Вот здесь: убита медведица…

– Сегодня какой-то гражданин выкупил у бродячего артиста медведицу Кроху и на глазах у толпы ее застрелил. И что? – возмущается Антипов.

– Толпа стала бить мерзавца, и кто-то насмерть пырнул его ножом.

– Не вижу связи.

– Связь есть, но очень далекая. Имейте терпение. Берем другую газету. У бродячего артиста была выкуплена обезьянка, которая, сидя у него на плече, играла полонез Агинского. Человек, который выкупил обезьянку, достал пистолет и застрелил ее. Толпа бросилась избивать проходимца, и кто-то насмерть зарезал его ножом в спину. Связь намечается?

– Между двумя этими преступлениями – да! – соглашается Антипов. – Но к нашему делу это не имеет никакого отношения.

– Имейте терпение: слушайте. Каким-то образом рядом оказалась съемочная группа.

– Ну, оказалась! Что из того?

– Стоит отметить то, что съемочная группа в обоих случаях оказывалась на месте в нужный момент.

– Преступный замысел на лицо, но…

– … какое отношение он имеет к Бакрушину, спросите вы? Имеет: на столе в его кабинете лежала газета с отчеркнутым текстом. Я запомнил число и проверил, отчеркнуто было именно это происшествие. Там были и другие газеты с отчеркнутыми местами: краем глаза я скользнул по названиям. Аналогичные преступления описаны в каждой из этих газет.

– Бакрушин, по-видимому, имеет пристрастие к сценам подобного рода. Испорченная натура.

– Бакрушин был дружен с убиенным князем Велиховским.

– Мало ли кто с кем дружит!

– И оба они состояли в одной и той же ложе.

– Ложные связи, ложные, – отмахивается Антипов. – Притянутые за уши факты.

– Вот еще одна заметка, – достает Грин вырезку из газеты. – По слухам имеются закрытые клубы, в которых, якобы – подчеркиваю, совершают охоту на людей в каком-то загородном доме.

– Слухи, хм! – возмущается Антипов. – Слухи, к тому же беспочвенные.

– Стреляют из арбалетов в людей, изъявивших желание покончить с собой. И будто бы лучшим стрелком оказался сын княгини Велиховской, которую вы допрашивали в связи с шуткой отрока, ставшей причиной смерти священника. Что там случилось?

– Священник открыл библию, и из нее выскочил бумажный складной черт. «Кто же тебе научил такому?» – спрашиваю мальчика. А он мне, представляете: «Так предложил Заратустра», – и пальцем постучал по книге.

– Начитанный мальчик.

– И какой мы сделаем вывод?

– Я не все перед вами выложил. Одно преступление следует за другим. Не улавливаете связи?

– Нет

– Есть еще один факт, который нужно проверить. К нам приезжает фон Мерц.

– Кто таков? – настораживается Антипов.

– Это уже дело полиции разузнавать, кто приезжает к нам из Берлина.

– Откуда узнали?

– Из газет, откуда еще!

– Чем же вас привлек этот фон Мерц?

– Портрет на стене в кабинете Бакрушина с посвящением по-немецки: «Ученику от учителя».

– Ну… и… что?

– Вот и узнайте, чему научил этот немец Бакрушина.

* * *

– Здравствуйте, Феликс Игнатьевич, – говорит Тенин, подходя к Грину на улице.

– О, призрак отца Гамлет! Какими судьбами?

– Какая судьба может быть у призрака? Бродить по пространствам.

– Поговаривали, будто бы вас убили.

– Убили… убили!

– По вашему виду не скажешь.

– Я дважды убитый: меня отравили и утопили в реке. Переусердствовали! Одно нейтрализовало другое. Я наглотался воды, меня вырвало – тем самым очистился от отравы и скверны.

– Кто же с вами так обошелся, враги?

– Нет, друзья. Масоны.

– Что так? За что?

– Чем-то не угодил. Много вопросов задавал, полагаю. Пришлось перейти на положение призрака. Долго, однако, не удалось пребывать. Отыскали и велели к вам обратиться.

– Ко мне? – удивляется Грин. – Для чего?

– Чтобы разведать, что вам известно.

– И ты так в открытую…

– Я для всех завсегда открыт всей душой.

– Стало быть, снова на службе у прежних хозяев?

– У прежних, у прежних! Слава Богу, простили.

– Что именно простили?

– Что выжил, – гордо отвечает Тенин.

– И ты верою и правдою им служишь теперь?

– Я всякому служу, перед кем предстаю.

– Отомстить не желаешь друзьям?

– Ох, как хочу, но не могу.

– Боишься? – усмехается Грин.

– Да я к ним всей душой прикипел, а они со мной эдак!

– Что они нынче готовят? Какие преступления?

– Вы спросите, отвечу.

– Что знаешь про голову Гоголя?

– У Бакрушина голова. Он с ней не расстается, возит с собой в саквояже.

– Для чего?

– Сказывают, будто приезжий француз или немец вставит череп в какое-то магическое устройство. На толпу, мол, направит, и народ под гипнозом пойдет куда надо.

– Тебя тоже гипнотизировали? – спрашивает Антипов, подходя к ним.

– Я сам безо всякого гипноза готов масонам служить.

– Почему именно Гоголя череп? – спрашивает Антипов.

– Знаменитый был медиум, мол. Впитал в себя многие духи.

* * *

– Слыхали? – спрашивает Грин. – Что скажете?

– Мог бы сказать бред, но не скажу.

– Сказали уже. На первый взгляд кажется бред, да?

– Врет он все.

– Он не врун, а переносчик ложной информации.

– Ложной! – подчеркивает Антипов. – Вот: сами согласны!

– Да, ложной, но именно той, которой на первый взгляд не стоит пользоваться.

– Понимаю, но можно, ее исключив, использовать что-то другое. Чем неизвестно, однако.

– В том то и дело, что они под видом ложной информации подсовывают нам настоящую.

– Так уж и настоящую! – иронизирует Антипов.

– Близкую к настоящей.

– Как же отделить правду от вымысла?

– Есть один способ, хотя тоже сомнительный.

– Все сомнительно, что с вами связано. Что за устройство? Где здесь хотя бы толика правды?

– Скажите, вы верите в Бога?

– Верю, – крестится Антипов.

– Может быть, вы и верите в нечто, что ждет человека после смерти, а здесь вы не видите ни того, что исходит от Бога, ни того, чем соблазняет нас дьявол.

– Не имею привычки задумываться о явлениях подобного рода.

– Вот именно, – подчеркивает Грин, – не задумывались! Если б задумались, мир предстал перед вами иным. Хотите, я назову вам следующий шаг наших противников?

– Сделайте милость.

– Следующим объектом осквернения будет голова Иоанна Крестителя.

– Доказательства!

– Вот доказательства, – раскрывает Грин газету. – Читайте.

– Синод наложил запрет на спектакль «Саломея» с великолепной Идой Рубинштейн в роли Саломеи.

– Вы считаете, Ида Рубинштейн связана с преступниками?

– Нет, я так не считаю, просто преступники тоже читают газеты. Вся их логика довольно легко читается. Скажите, Филипп Филимонович, давно ли у вас роман с прекрасной незнакомкой?

– Откуда узнали?

– У вас под глазами круги. Как там говорится… шурша шелками и туманами…

– Вам не откажешь в наблюдательности.

– Делаю вывод: если такой серьезный человек, как вы, в разгар следствия впадает во все тяжкие с женщиной, жди пагубы. Не ожидал от вас такого легкомыслия. Раньше, как мне известно, за вами такого греха не водилось.

– Честно говоря, меня это самого смущает. Ничего подобного я еще не испытывал. Нечеловеческое удовольствие.

– А-а… – машет рукой Грин, – все ясно.

– Опять вам все ясно!

– Удовольствие, говорите, нечеловеческое? Знаете, что это такое?

– Страсть…

– Нет, афродизиак.

– Но я ничего не употреблял, не пил и не ел из ее рук.

– Руки тут не причем. Отрава на губы наносится и на прочие места. На соски, например.

– Пожалуй, вы правы, – соглашается Антипов. – Вкус у губной помады был странный.

– Две-три встречи с упоительным созданием, и вы ни с кем уже, кроме нее, не сможете иметь отношений. Вы ее раб на всю оставшуюся жизнь.

– Умеете вы вовремя вылить ушат холодной воды за шиворот!

– Она интересовалась вашими делами?

– Нет.

– Хитра, ох, и хитра. Кто такая?

– Княгиня Велиховская.

– Удивляюсь я на вас. Это же надо, связаться со свидетельницей вашего недавнего дела. И это с вашим-то опытом!