Ход убийцы. Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 29

– Не знаю… – протянул Сингер. – Видишь ли, человек, который хотел отравить Михаэля, должен был быть уверен, что вскрытия производиться не будет, иначе любая экспертиза немедленно покажет, что это не было обычное пищевое отравление.

– Чепуха, – сказал я. – Убийца не мог быть в этом уверен. Скорее наоборот: он должен был точно знать, что вскрытие будет назначено – как же иначе? Смерть от пищевого отравления – это скандал. Откуда могли попасть в салат пищевой токсин?

Сингер пожал плечами.

– Просроченный срок годности, – сказал он. – Ошибка в технологии… Все это маловероятно, но не исключено.

– Надеюсь, – продолжал я, – Хутиэли не станет обвинять фирму-производитель… Кстати, кто это?

– «Салатей Моцкин», солидная фирма, просто невероятно, чтобы они могли допустить такой прокол. Нет, Цви, как ни увиливай от такого предположения, ясно: салат отравил кто-то из гостей Левингеров. Кто-то, кто мог иметь материальную выгоду от смерти Михаэля. Ведь все знали о выигрыше, собрались специально, чтобы отпраздновать это событие.

– Ты, конечно, собрал сведения о гостях…

Сингер полез в боковой карман пиджака и вытащил свой знаменитый блокнот, при виде которого у меня обычно появлялось желание вызвать специалиста-криптографа. Значки, которыми Сингер записывал показания свидетелей и собственные наблюдения, мог расшифровать только он сам, да и то, по-моему, не всегда, а лишь при ярком освещении. Это не было стенографией – дело в том, что Сингер каждый раз пользовался новыми значками, а порой одно и то же слово обозначал пятью разными знаками, по ходу чтения разбираясь, что он имел в виду. Кажется, его рукой вела чистая интуиция – это был какой-то неизвестный науке и противоречивший здравому смыслу способ запоминания, точнее – способ напоминания самому Сингеру о том, как и в какой последовательности происходили события, обозначенные им теми или иными значками.

– В один прекрасный день, – сказал я, наблюдая, как Сингер переворачивает страницы и вглядывается в символы, пытаясь понять их содержание, – в один прекрасный для преступника день ты не сумеешь прочитать свои записи, и на этом твоя карьера закончится.

– Ты просто завидуешь, что сам не способен придумать для себя такую же эффективную систему, – отпарировал Сингер.

– Да? – скептически сказал я. – Ну-ка, что означает вот этот значок, похожий на курицу, подвешенную вверх лапами?

– Понятия не имею, – признался Сингер. – Я же тебе сто раз объяснял, что каждый знак сам по себе не означает ничего и не наводит ни на какие ассоциации. Но, когда я смотрю их подряд, от первого знака до последнего, интуиция подсказывает все, что я хотел вспомнить и… Цви, ты будешь слушать или…

– Буду слушать, – вздохнул я, – хотя каждый раз у меня возникает впечатление, что ты все это придумываешь на ходу, чтобы создать видимость работы.

– Я хотя бы раз ошибся?

– Нет, – признал я, – но когда-нибудь от вида твоей записной книжки инспектора Хутиэли хватит удар, и ты будешь признан виновным в непредумышленном убийстве полицейского при исполнении им служебных обязанностей. Срок от пяти лет до пожизненного.

– Рад, – сказал Сингер, – что ты говоришь об инспекторе, а не о себе самом.

– У меня крепкие нервы, – усмехнулся я. – Итак, что тебе удалось узнать о гостях Левингеров?

– На вечеринке присутствовало восемь человек, включая Хузмана. Три пары и некая молодая особа по имени Дорит, которую позвали, как я понял, для того, чтобы Хузману было на кого положить глаз. Лет двадцати пяти, красивая девица, работает в Тель-Авивском отделении министерства строительства, подшивает какие-то бумаги, на большее вряд ли способна. С Левингерами знакома около года, в дом приглашена впервые, о выигрыше узнала из газет. На Хузмана внимания не обращала, зато весь вечер не сводила взгляда с хозяина, чем вызвала неоднозначную реакцию со стороны Сары.

– Какой значок означает эту реакцию? – с подозрением спросил я.

– Неважно, – сказал Сингер и перевернул страницу.

– Далее, – продолжал он. – Семейная пара Бреннеров – Алон и Хава. Около тридцати пяти. Алон – художник, причем довольно известный, картины его неплохо продаются, а жена его Хава – специалист по макияжу, работает в Салоне красоты, что на улице Герцль в Нетании. С Левингерами знакомы лет пять, если не больше. Встречаются часто, не реже двух-трех раз в месяц, обычно выезжают на природу – кабаб, музыка и все такое. Никаких финансовых отношений с Левингерами не имели.

– Пустой номер, – сказал я.

– Согласен. Вторая пара – двоюродный брат Сары Абрахам и его жена Лиора. Абрахам и Сара, можно сказать, вместе воспитывались, потому что их родители – отец Сары и мать Абрахама были очень близки, как говорят, не разлей вода, оба умерли, к сожалению… Абрахаму первому Сара сообщила радостную весть о выигрыше в ЛОТО. И Абрахам, кстати, единственный, кто мог реально рассчитывать на материальную помощь со стороны шурина. У него свой небольшой заводик по производству штор, и дела в последнее время шли не очень хорошо. Лиора, жена Абрахама, не работает, воспитывает четверых детей.

– Если этот Абрахам мог рассчитывать на помощь шурина, то смерть Михаэля была ему не нужна, – сказал я. – Пустой номер.

– Ну… Допустим. Третья пара – Авигдор Хацофе и Шуля Бройдер. Живут вместе пятый год, но официально мужем и женой не являются. Дело в том, что Шуля не еврейка, точнее еврейка по отцу, он приехал из Румынии, а мать у нее настоящая румынка. Приехали в страну, когда Шуле было года три или четыре. Гиюр мать Шули не проходила.

– Это имеет значение для дела? – перебил я.

– В общем-то, нет, я полагал, что тебе…

– Пропусти.

– Хорошо… С Левингерами эта пара знакома относительно недавно, Авигдор заказывал в фирме Михаэля какую-то программную систему… Отношения были теплыми, но назвать их дружественными нельзя.

Сингер захлопнул блокнот.

– Определим свою задачу, – сказал я. – Наш клиент – Хузман, и наш гонорар прямо определяется количеством денег, которые удастся найти и вернуть законному хозяину. Меня абсолютно не волнует, кто и почему убил Михаэля Левингера, если это сделал не Хузман. Если это дело рук Хузмана, то заниматься поисками денег бессмысленно, гонорар все равно выплачен не будет. Поэтому первый вопрос, который может оказаться и последним: убил ли Хузман своего друга Михаэля. Твои соображения.

– Не вижу ни малейшего смысла, – пожал плечами Сингер. – Хузман уверен, что Михаэля кто-то похищал, и что деньги сейчас у преступников. Единственный, кто мог дать о них хоть какую-то информацию, – это Михаэль. Хузман хотел вернуть назад свою долю, значит, был уверен, что мы непременно захотим поговорить с Левингером. Нет, не думаю, что Хузман мог пойти на это нелепое убийство, тем более, что он был взволнован, ты сам видел, он просто не сумел бы все это организовать, да и времени у него не оставалось. Если, конечно, он не разыграл перед нами спектакль.

– Мог разыграть? – поинтересовался я.

– Нет, – отрезал Сингер. – Я с ним говорил больше часа. Он не актер.

– Хорошо, – сказал я. – Будем исходить из предположения, что Хузман не убивал Левингера. Второе: деньги во время вечеринки все еще находились в доме Левингеров. Мог ли кто-нибудь из гостей их обнаружить? Например, тот же Хузман? Увидел странные чемоданы, открыл…

– Чепуха. Денег в доме не было и быть не могло. Полиция все перерыла, никаких чемоданов с деньгами, иначе я бы знал.

Уверенность Сингера показалась мне, честно говоря, немного преувеличенной. Обнаружив чемоданы, Хутиэли мог постараться скрыть этот факт в интересах следствия.

– В таком случае рабочая версия такова, – сказал я. – Сара и Михаэль не желают делиться выигрышем с Хузманом и разыгрывают перед ним спектакль с похищением. Удрученный Хузман обращается ко мне. Левингер устраивает торжество по случаю выигрыша, и его убивают, имитируя пищевое отравление. Деньги в доме не обнаружены. Полиция непременно заинтересуется этим обстоятельством, Хутиэли вытрясет из Сары, где она с Михаэлем держали деньги, поскольку инспектор ведь тоже будет предполагать, что именно деньги стали причиной убийства. О пресловутом похищении, как и том, что половина выигрыша принадлежала Хузману, Хутиэли пока ничего не знает. Я не берусь проследить за ходом мысли инспектора, но не буду удивлен, если после похорон Михаэля он задержит Сару по подозрению в убийстве собственного супруга. По сути, ведь только она выиграла от его смерти. И именно она, будучи хозяйкой дома, могла отравить что угодно. И – кстати – перепрятать чемоданы. Я логично рассуждаю?

– Вполне. Гостей ты уже сбросил со счетов?

– По-моему, ты тоже. Никто из них не знал, что Левингеры получили деньги наличными. Никто из них ничего не выигрывал в случае смерти Михаэля. Отравить салат мог, видимо, любой, в том числе и кто-то из гостей – достаточно было улучить момент, остаться в кухне одному, высыпать в посуду с салатом этой дряни и перемешать. Дело десяти секунд.

– Опасно, могли увидеть.

– Могли, но кто-то же сделал это… Но чего не мог сделать никто: это отравить смертельной дозой яда именно ту порцию салата, которая оказалась в тарелке Михаэля.

– Почему – никто?

– Потому, что, я полагаю, Михаэль сам положил порцию салата в свою тарелку. И съел.

– Порцию могла положить в тарелку мужа Сара, этот вариант ты исключаешь?

– Нет. Могла, конечно. Или другая женщина, сидевшая за столом рядом с Михаэлем.

– Тебе известно, в каком порядке сидели гости?

Сингер хмыкнул и начал было листать свой блокнот, но вспомнил, видимо, что там нет соответствующего значка.

– Ты слишком многого хочешь, Цви, – сказал он. – Если ты полагаешь, что нам нужно заниматься расследованием убийства Левингера, я, конечно, соберу показания… Но, во-первых, Хутиэли будет очень недоволен…

– Не впервые, – вставил я.

– А во-вторых, уверен ли ты, что расследование убийства поможет нам обнаружить деньги?

– Ты полагаешь, что убийство с деньгами не связано?

– Безусловно, связано, хотя я и не понимаю – каким образом.

– Значит, придется заняться. И еще, Арье… Сумма достаточно велика… В связи с изменившимися обстоятельствами, я не возьмусь за дело о смерти Михаэля, если не будет письменного договора с Хузманом. Буду тебе благодарен, если ты приведешь Хузмана в мой офис часам, скажем, к четырем.

– Хорошо, – сказал Сингер, вставая. – Приступать к работе или подождать, когда ты подпишешь с Хузманом договор?

– Приступай. Если дело сорвется, этот день я тебе оплачу.

– Сто шекелей в час, – потребовал Сингер.

– В прошлый раз было девяносто, – сказал я, изображая возмущение. Сингер стоил больше, и мы оба это знали.

– Инфляция, – с прискорбием сообщил Сингер. – Ты видел индекс за апрель?

– Видел… Хорошо, я жду вас обоих в четыре.

* * *

Конечно, сумма была достаточно велика для того, чтобы приложить старания. Проблема же заключалось в том, что у меня катастрофически нехватало времени. Утренняя беседа с Сингером выбила меня из графика, я опоздал на важную встречу – на десять минут, но иногда точность, действительно, вежливость королей, – а потом не успел на беседу с клиентом, которую сам же и назначил, и в результате пришлось извиняться, суетиться, а в суде, куда я попал после всех приключений, пришлось еще выслушать длинную речь прокурора по делу, которое меня уже не интересовало, потому что было мной фактически выиграно, и я, вообще говоря, не думал даже, что обвинитель станет тратить время на произнесение долгой речи. В результате о Хузмане я вспомнил за пять минут до назначенного срока. В контору я не успевал. Сотовый телефон был отключен – я всегда это делаю во время судебных заседаний, – и, вполне возможно, я пропустил несколько важных звонков. В памяти аппарата я обнаружил, что Сингер, действительно, звонил трижды, и, выехав со стоянки у Дворца правосудия, я сразу (нарушение правил дорожного движения, но что поделаешь!) набрал номер детектива. Сингер поднял трубку немедленно.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Твоя занятость иногда меня убивает.

– Если ты убит, – отпарировал я, – то голос твой звучит слишком громко. Убавь звук. Что-нибудь случилось?

– Я не могу привезти Хузмана в четыре, как договаривались.

– Привези в пять или шесть, я уже освободился.

– Ни в пять, ни в шесть. Хутиэли арестовал нашего клиента по подозрению в убийстве.

– Так, – сказал я и едва не въехал в борт красного «пежо», – он что, узнал о разделе выигрыша?

– Нет, не думаю. У инспектора совершенно иные соображения. К делу не относятся, но логика есть.

– Послушай, Амнон, я за рулем, и, если ты будешь продолжать в том же духе, непременно сделаю аварию. Будь у меня в офисе через четверть часа, можешь?

– Договорились, – сказал Сингер.

* * *

Тами – замечательная секретарша. Каким-то шестым чувством она всегда узнает о моем приезде за пять-десять минут, и, когда я открываю дверь своего кабинета, на моем столе стоит кипящий кофейник, а в чашку только что налит крепкий, как я люблю, кофе. Однажды я спросил Офиру, откуда ей становится известно о моем приезде, и получил исчерпывающий ответ:

– Служащему о приближении хозяина сообщает неожиданно возникающее ощущение опасности.

Каково? Обсуждение вопроса о причинах появления подобного ощущения я оставил на потом и никогда больше к этой теме не возвращался.

Сингер вошел через полминуты после меня, я успел сделать только один глоток.

– Хутиэли знает все, – исчерпывающе доложил он обстановку.

– Все? – удивился я. – И в том числе – почему сегодня в Тель-Авиве на три градуса жарче, чем обычно?

Сингер пропустил мои слова мимо ушей, иногда он бывает серьезен до неприличия.

– Первое: он знает, что в субботу Михаэля похитили, а в воскресенье выпустили, получив выкуп в четыре миллиона. Второе: он знает, что выигрыш был поделен. И третье: из всего сказанного инспектор сделал вывод о том, что единственный человек, который имел мотив и возможность для совершения преступления – наш клиент Хузман.

– Действительно? Какой же у него мотив?

– Он слишком легко согласился расстаться с двумя миллионами. Ни один нормальный человек, по мнению инспектора, не стал бы действовать подобным образом. Хузман непременно обратился бы в полицию. А он этого не сделал – даже после освобождения Левингера. Это раз. Второе: Хузман вполне мог рассчитывать на получение всего выигрыша. Это, по мнению инспектора, нормальное человеческое качество: рассчитывать на целое, имея часть. Следовательно, единственный, кто мог быть заинтересован в похищении, это сам Хузман. Он, возможно, его и организовал. А для отвода глаз потребовал не два миллиона, а четыре – чтобы у Сары не возникло подозрений на его счет. Хузман получил деньги, спрятал их, а потом испугался, что Михаэль не будет молчать, несмотря на данное им слово. И тогда он убил Михаэля, будучи уверен, что Сара, до смерти перепугавшись, никому не скажет о похищении мужа.

– Кто же рассказал, если Хутиэли известно о похищении?

– Сара. Возможно, Сара молчала бы, но Хутиэли задал несколько вопросов дочери – в присутствии Сары, конечно, и с ее разрешения. Ответы показались инспектору очень подозрительными, и тогда он «расколол» Сару, что при его опыте не заняло много времени. К тому же, ей затруднительно было бы объяснить, где находятся деньги, ведь в доме чемоданов не оказалось, а Хутиэли не стоило труда выяснить в банке, что в пятницу Михаэль взял наличными всю сумму выигрыша.

– Понятно… Он, значит, не сомневается в том, что похищение имело место?

– Никаких сомнений. Просто он все перевернул. Мы с тобой думали, что похищение инсценировали Левингеры, чтобы отнять два миллиона у Хузмана. А инспектор полагает, что похищение устроил Хузман, чтобы отнять два миллиона у Левингеров. И, если хочешь знать мое мнение, в этом случае убийство Михаэля выглядит более логичным, если можно говорить о логике убийства вообще.

– Что сказал Хузман?

– Ничего, кроме того, что говорить будет лишь в присутствии своего адвоката. То есть, тебя.

– Между нами нет зафиксированных отношений на этот счет, – заметил я.

– Ты дал ему слово.

– Да, – сказал я с кислым видом. – Угораздило же меня… Польстился на большие деньги, которые, не исключено, клиент попросту украл.

– Ты думаешь, что Хутиэли может оказаться прав?

– Я ничего не думаю. Думать я начну, когда ты дашь мне полную информацию о вчерашнем вечере. Надеюсь, ты ее имеешь.

Сингер полез в карман за блокнотом, а я закрыл глаза – не могу видеть, как бедняга разбирает собственные закорючки.

– Итак, – начал Сингер, – в салоне у Левингеров был накрыт большой круглый стол…

* * *

В салоне у Левингеров был накрыт большой круглый стол. Сара и Лиора возились на кухне, не столько помогая друг другу, сколько сплетничая. Бреннеры и Абрахам обсуждали, выйдя на технический балкон, достоинства и недостатки нового жилого массива в Герцлии, где никто, судя по всему, не собирался покупать квартиру. Авигдор и Шуля тихо спорили о чем-то своем, сидя на диване, а одинокая девица Дорит, положив глаз на хозяина квартиры, прижала Михаэля к книжным полкам и объясняла разницу между опытным любовником и умелым мужем. Сара, появляясь время от времени в салоне с очередным подносом, бросала на Дорит свирепые взгляды, а один раз, возвращаясь к кухню, даже толкнула гостью локтем, не подумав извиниться.

Хузман стоял в одиночестве у окна, выходившего на шумную улицу Бродецки. Настроение было паршивым, вечеринка представлялась бессмысленной до идиотизма. Два миллиона! Такой суммы он не видел никогда в жизни и не увидит впредь, тут и сомневаться не приходится! Пир на костях… Уйти бы подальше и колотить посуду…

– Марк! – позвал его Авигдор. – Иди сюда, мы с Шулей не можем разобраться.

– В чем? – сквозь зубы спросил Хузман, подходя к дивану и усаживаясь рядом с Шулей.

– Если у человека нет на счету денег, чтобы выплатить первого числа взнос по ипотечной ссуде, что произойдет? Заплатит банк или нет? А если все-таки заплатит, то какой возьмет штраф?

– А, – сказал Хузман, думая о том, что, если у человека на счету два миллиона, то ему не нужно беспокоиться о возврате ипотечной ссуды, – думаю, заплатит. У меня есть знакомые, с ними это случалось уже дважды. Правда, их предупредили, что в третий раз банк пришлет им официальное уведомление…

– Вот видишь, – воскликнул Авигдор.

– Все равно, – упрямо сказала Шуля, – при наших доходах покупать квартиру – безумие. Разве что в Шило или Алон-Море.

– Надоело жить на съеме, – объяснил Авигдор Хузману. – По-моему, покупать самое время, цены все время растут, а я как раз получил прибавку к зарплате. Но Шуля боится…

– Официально мы не женаты, – пояснила Шуля, поворачиваясь к Хузману, – могут быть трудности…

– Да… – протянул он, следя взглядом за тем, как Сара расставляет бокалы.

– Давайте за стол, – сказала Сара. – Марк, садись рядом с Дорит. Михаэль, садись по эту сторону от Марка, будешь мне помогать.

Дорит обиженно выпятила губы, отчего стала похожа на лягушку, готовую устроить вечерний концерт. Но спорить не стала, хотя за столом демонстративно отвернулась от Хузмана и заговорила с Авигдором, оказавшимся от нее справа.

Хава и Алон Бреннеры сели с противоположной стороны стола, а Лиора, жена Абрахама, села рядом с Сарой, чтобы быть ближе к кухне и, если нужно, придти на помощь. Блюда с салатами стояли посреди стола, и Сара, на правах хозяйки дома, положила первую порцию своему мужу. Налили вина.

– Пить будем за каждый ваш миллион отдельно или за все вместе? – спросил Абрахам.

– Отдельно, – захлопала в ладоши Дорит. – И не за миллион, а за каждую сотню тысяч!

Хузман сжал свой бокал так, что едва не сломал ножку. За свою долю ему пришлось бы пить двадцать раз. Черт бы их всех побрал. Больше всего ему хотелось встать и уйти. Нельзя. Вот Михаэль – ему наверняка труднее всех, столько пережил за эти дни, и ничего, выглядит так, будто всю субботу провел на пляже.

– А теперь, – сказал Авигдор, когда все выпили, – Михаэль расскажет о том, что он будет делать с четырьмя миллионами.

Четырьмя? – подумал Хузман. – Почему с четырьмя? Ах, да, он все время забывает о том, что никто не знает о дележе выигрыша. Для всех Михаэль – обладатель четырех миллионов. Что ж, пусть поделится планами, пикантная ситуация – никто не знает, что никаких миллионов у бедняги Михаэля нет. И не только у Михаэля. К сожалению.

Михаэль держал бокал и задумчиво смотрел перед собой – на Хаву, сидевшую у противоположного края стола. Под взглядом Михаэля женщина беспокойно зашевелилась, а Алон, почувствовавший неожиданно возникшее напряжение, сказал бодрым голосом:

– Я бы прежде всего купил квартиру в Герцлии-Питуах.

– Да, – кивнул Михаэль, переведя взгляд на Алона. – Именно квартиру. За триста тысяч долларов. А потом…

Он запнулся, взгляд его, блуждавший по лицам гостей, будто зацепился за взгляд Дорит. Девушка призывно улыбнулась, ее нисколько не смущало присутствие Сары, да и смотрела хозяйка дома сейчас не на мужа, а в сторону кухни, и взгляд ее был таким же задумчиво-рассеянным, как взгляд Михаэля. Причина тому была, но кто из гостей мог понять ее?

– А я бы, – сказала Дорит, продолжая улыбаться Михаэлю, – купила кругосветный тур. Париж, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Токио, Дели…

– Дорит, – неожиданно рассмеялся Хузман, – выдала названия всех городов, какие знает!

Он не хотел ее обидеть, бедняга просто думал привлечь к себе внимание девушки, мысли его блуждали сейчас сами по себе и не всегда соотносились с речью.

– Дурак, – надула губы Дорит. – Терпеть не могу, когда завидуют.

– Я завидую? – удивился Хузман. – Кому?

– Михаэлю, кому же еще!

Хузман открыл было рот, чтобы заявить: «господа, завидовать нечему», но Сара разрядила обстановку, сказав:

– Дорит, не нужно ссориться. Марк, скажи лучше тост.

Хузман поднял бокал, который был уже наполовину пуст.

– До ста двадцати! – воскликнул он и замолчал, пристально глядя на Дорит.

– Это ты о ком? – спросил Михаэль.

– Не о ком, а о чем, – отозвался Хузман. – Выпьем за то, чтобы выигрыш в ЛОТО достиг ста двадцати миллионов, и чтобы достался он кому-нибудь из присутствующих!

– Хороший тост! – захлопала в ладоши Лиора. – Я бы тогда точно купила лотерейный билет.

– Обычно люди делают наоборот, – Абрахам положил ладонь на руку жены. – Сначала покупают билет, а потом… живут до ста двадцати, чтобы успеть выиграть хотя бы сотню шекелей.

– Интересно, – задумчиво сказал Авигдор, обращаясь к Михаэлю, – что ты почувствовал, когда увидел по телевидению… или ты прочитал в газете?

– Я смотрел розыгрыш по телевидению, – сказал Михаэль. Пожалуй, только Хузман, сидевший рядом, ощущал, как неприятно Михаэлю это воспоминание, как бы он хотел сейчас перевести разговор на любую другую тему, только бы не говорить о деньгах – пусть даже о десятишекелевой монете.

– И тебя не хватил удар, когда ты сверил числа? – полюбопытствовала Дорит, продолжавшая пожирать Михаэля страстным взглядом. Сара встала и, демонстративно стукнув стулом, вышла в кухню.

– Я… не помню, – сказал Михаэль. – Все было как в тумане.

Конечно, он прекрасно помнил этот момент. Они сидели перед телевизором втроем – Хузман всегда приходил к Левингерам по вторникам, чтобы вместе посмотреть, как проходит тираж. Сара отправила дочь в ее комнату заниматься, и, когда родители вдруг завопили, девочка выглянула в салон и удивленным взглядом окинула разбушевавшуюся компанию. Мать с отцом отплясывали посреди салона странный танец, а дядя Марк подбрасывал до потолка диванную подушку…

– Друзья, – сказал Хузман, допивая свой бокал. – Давайте не будем сейчас говорить о деньгах. Такая хорошая компания…

– Я же говорю, что ты завидуешь, – заявила Дорит. – Когда же говорить о деньгах, если не сейчас?

– Марк прав, – сказал Михаэль. – Давайте просто веселиться. Не знаю, лучше ли мне стало от того, что я выиграл. Честное слово, не знаю.

– Говори, говори… – усмехнулся Алон. – Если бы я выиграл хотя бы полмиллиона, я бы точно не стал об этом распространяться. Но веселился бы от души.

– А потом, – с вызовом сказала Дорит, – ты бы нарисовал большую картину, где изобразил бы этот миллион с натуры, и продал бы картину за два миллиона, а?

– И назвал бы картину «Натюрморт с миллионом», – подхватил Абрахам. – Хорошая идея! Михаэль, действительно, ты бы взял эти деньги наличными, и Алон бы их срисовал. По крайней мере память осталась бы, а то потратишь, и что сможешь вспомнить?

– О Господи, – вздохнула Лиора, – опять о деньгах. Давайте поговорим о детях. Предлагаю тост за здоровье Симы! Сара, куда ты дела дочь?

– Сима у подруги, – пояснил Михаэль.

Сара, услышав свое имя, выглянула из кухни.

– Сейчас, – сказала она, – я разложила еще салатов, кто-нибудь помогите принести.