Второго дубля не будет. Всё ещё молодость

Второго дубля не будет

Всё ещё молодость

Зоя Криминская

© Зоя Криминская, 2022

ISBN 978-5-0056-3384-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга третья

Всё ещё молодость

Первые годы семейной жизни,

для тебя, Алексей, впрочем, как и все остальные.

Часть первая 1969—1976 годы

Подлипки, Долгопрудный, Москворецкая, Москва, Белоозерская, Дзержинский

Это не мемуары. Мемуары пишутся людьми известными, или людьми, которые находились возле известных людей, и читать их всё равно, что слушать сплетни про соседей – пусть они тебя не знают, но ты их знаешь, и сейчас узнаешь еще больше.

Это и не роман. Роман – это повествование, написанное красивым языком, в котором действуют в вымышленных обстоятельствах придуманные и ведомые автором куклы-марионетки.

Это и не летопись. Летопись ставила своей задачей правдивое описание значительных событий, влияющих на ход истории, чтобы потомки знали со слов очевидцев, как это было. Исторических событий в данном повествовании нет.

В общем, не мемуары, не роман, не летопись, и значительно уступает этим трем жанрам: нет сюжета, литературного языка, батальных сцен, красивых пейзажей, но имеет, во всяком случае, перед романом, преимущество безыскусственности и дает возможность сопоставлять выдумки романов с хитросплетениями обычной жизни, а в жизни бывает такое, что даже в «Санта-Барбаре» не придумали.

Между семьей и тюрьмой есть что-то общее:

первые пять лет ходишь закованный в тяжелые цепи,

затем пять лет в легких кандалах,

еще пять лет совсем без кандалов и,

наконец, еще пять лет заключенный

живет совсем свободно, гуляет, где ему заблагорассудится,

и только вечером возвращается в тюрьму, чтобы переночевать.

Бранислав Нушич

Это третья часть моего непомерно разросшегося повествования о превратностях собственной жизни. Читать ее можно, не зная предыдущие части, да и что там было?

Жила была девочка, по виду скорей Золушка, но в душе, безусловно, принцесса. Росла, росла и выросла, в конце концов. Нашел ее красивый молодой принц, правда королевство этого принца было совсем маленькое, а может его и вообще не было, но он взял принцессу в красивом белом платье за ручку и повел, нет, не во дворец, а в районный ЗАГС, не в золотой карете (такси с лентами), а пешком, но гости пришли, мед, пиво пили, цветы, подарки дарили. Тут и сказке конец, занавес упал, огни рампы погасли, зрители разошлись, и начались будни, те будни, про которые в сказках только одна строчка, а бывает, что и ее нет.

Я приступаю к описанию первых семи лет нашей семейной жизни. Семь лет вмещают так много событий и переживаний, что страшно начинать. Никаких письменных документов кроме записей про детей у меня на этот период жизни нет, только фотографии, цветные слайды, рисунки, в общем, жизнь в картинках, жизнь немая и на картинках не такая уж и безрадостная. К вопросу о радостях, – стала бы я описывать свою жизнь, если бы она, с моей точки зрения, была счастливой, такой, о какой мечталось: любимый, непьющий и всё понимающий муж, здоровые, чистенькие и послушные дети, интересная работа, где тебя уважают, сама здоровая, красивая и нарядная, кругом всё чисто, уютно – улица, дом, квартира, денег достатоточно, в общем, примитивно и скучно, но грех жаловаться, – а не такая, какая получилась: тяжкий труд, бесприютность и нищета, бесконечные болезни свои собственные и близких; если бы у меня была жизнь, как мне хотелось, стала бы я ее описывать? Думаю, что нет. Именно потому, что прожитая жизнь принесла мне много разочарований, мне захотелось ее запечатлеть, еще раз пройтись по ней, хоть так поквитаться с судьбой, с безвозвратно ушедшим временем, с несоответствием мечты и серых будней. Кроме того, последнее время наша действительность так поменялась, что внуки не могут представить себе, как мы жили, да и дети слабо помнят, и я постараюсь описать, как жилось молодой женщине во второй половине двадцатого века в России, хотя бы на примере моей, ничем не примечательной, обычной судьбы. Меня, правда, слегка ошеломляет грандиозность этой, неизвестно откуда взявшейся задачи, но начнем…

1969 год, свадьба, начало совместной жизни

Я вышла замуж за парня из рабочей среды, получившего высшее образование, таких тогда, в конце 60-ых годов, было много, целое поколение молодежи уезжало в большие города. Вузы расширялись, институтские выпуски увеличивались, каждый стремился выучиться, и примерно 30% выпускников средних школ становилось инженерами. Конкурсы в технические институты были небольшие, не сравнить с конкурсами в гуманитарные институты, поступить было довольно легко, образование избавляло от службы в армии, и все мало мальски способные и сообразительные уходили из рабочих и крестьян в техническую интеллигенцию. Они и определяли дух того времени, напора и трудолюбия хватало, а вот общей культуры – нет, хотя и была большая тяга к ней. Рушилось представление об интеллигенте, как о человеке в очках, тихом и деликатном, не умеющем за себя постоять, нет, теперь интеллигент был крепок, здоров, плоть и кровь рабочего класса и крестьянства, и в случае необходимости мог постоять за себя, прибегал к матерщине и даже кулакам (кулаки к моему муже не относятся, он рос тихим мальчиком).

Итак, я вышла замуж за Алексея Андреевича Криминского, который меня домогался, вышла потому, что была в него влюблена, потому что вдвоем с ним мне было лучше, чем одной, потому что подруги потихоньку пристраивались, и страшно было отстать. Замужество всегда риск, и надо было решаться, в конце концов. Свадьба наша состоялась 25 июля 1969, через 8 месяцев после первой встречи 30 ноября 1968 года на свадьбе у Дианки и Жени Григорьева.

Все внешние обстоятельства были против нашего замужества: ни кола, ни двора, рассчитывать особенно не на что, за были только наше чувства друг к другу, но и этого оказалось достаточно на ближайшие тридцать лет, а может быть и до конца жизни.

Мы с Зойкой и зад от Алешки, пытающегося починить магнитофон

Первые три месяца после знакомства мы встречались почти каждый вечер, но потом довольно редко, в конце марта, начале апреля у нас был кризисный момент, и я даже сказала Ирине, когда мы стояли с ней вдвоем на платформе Новодачной, я провожала ее в Москву: – Всё, завязываю.

Сергеева покидала мою руку на своей ладошке и вздохнула: – Одна уже завязала. – Имелась в виду Динка Фролова, только что вышедшая замуж за Женю.

Мы с Алешкой тогда начали часто ссориться не из-за чего, но потом, к весне, когда у нас установились более тесные контакты (назовем это так), мы перестали цапаться, подали по тревоге заявление в загс, не забрали его обратно, когда тревога оказалась ложной, и вот, пожалуйста, свадьба, так что Ирка предвосхитила события.

– Как мы будем с тобой жить? – спросила я Криминского после того, как мы подали документы. Ни у тебя, ни у меня не было полной семьи, и мы не знаем, как строятся отношения между мужем и женой.

– Прекрасно, у нас не будет дурных примеров, – ответил будущий муж.

Вечеринка по поводу нашей регистрации состоялась у Алешки в общежитии в Подлипках. Более скучной и неудачной свадьбы, чем моя собственная, я не помню. Была 30-градусная жара, Алешка купил много водки, которой было в избытке, а вина не хватило. Магнитофон не работал. Стол еле-еле успели сделать к сроку. Свекровь вся была из себя недовольная, что ее сыночка так быстро окрутили, оказывается, когда он ездил на май к маме, он и не подумал предупредить ее, что встречается с девушкой, а только вообще поговорил о том, что время подходит жениться. В мае не сказал ни слова, а в июле уже женился, да еще я не понравилась свекрови. Многим маминым подругам, имеющим сыновей, я нравилась, нравилась именно внешне, а тут вот нет, не гля́нулась я, да ещё скандал устроила из-за колбасы. Я хотела попросить Ирину купить к столу колбаски, но Алешка сказал, что это хорошо сделает Сашка Потапов, а Сашка зашел в ближайший магазин и купил отдельной колбасы 2 батона за 2.20, вместо того, чтобы купить разных колбас. В центре Москвы тогда еще можно было купить и сырокопченой, отстояв очередь, а кто будет есть отдельную колбасу за праздничным столом? Я очень огорчилась и выдала довольно резко Алешке, мол, ты должен знать, кого и о чем просишь, если Сашка не понимает, не надо ему и поручать.

Свекровь сквозь сжатые губы: – У нас и такой колбасы нет, а вы тут не знамо чего хотите.

А мамочка моя махнула рукой: – Ну, тогда вам и такая сойдет.

Фраза эта и махание рук, что, мол, всё в порядке, не только не затушили пожар, но добавили масла в огонь. Свекровь разъярилась, что они такие, что им сойдет то, что нам не годится, и отправилась проливать слезы на кухню, я тоже в слезы, я не была готова к ничем не оправданной враждебности свекрови и совершенно не видела, чем это я плоха для ее ненаглядного сыночка, скорее это он на меня не тянет, неотесанный дикарь с острова Пасхи, да и не способна я была тогда общаться с людьми старше по возрасту и значительно ниже по интеллекту, не умела я делать скидки на это или изображать из себя то, чем я не являлась, простую такую русскую девушку с открытой душой и любовью к чистоте и порядку. Да и как изобразить из себя русскую, если ты армянка по отцу и грузинка по матери?

Алешка разозлился тем временем на тещу, что обидела его маму, а я заступилась за свою мать, которая старалась, готовила свадьбу, тратила деньги, приветливо к нему относилась, не то, что свекровь ко мне, и сказала, правда, уже не в крик, а тихо, что его мамочка кого хошь сама обидит, что если она недовольна свадьбой, так и зачем было приезжать и сидеть с постной миной, свадьба сына – радостное событие, а она даже поучаствовать не хочет, и т. д. и т. п.

– Если твоей матери не нравится, из какой семьи ты берешь жену, так и женился бы на какой-нибудь матерщиннице от сохи, такая бы ей больше понравилась, – заключила я уже в отчаянии, понимая, что дело не только во мне, но и в моей матери, и как ни старается мама уважительно относиться к свекрови, но мама – врач, образованная женщина, а свекровь – рабочая с четырехлетним образованием, и нет у них иных точек соприкосновения, только дети, и самолюбивая свекровь прекрасно это осознает.

И чему рад?

Хорошенькое получалось у нас начало семейной жизни.

Было очень жарко, тревожно, туфли жали ноги, всё было не так, и я была вся какая-то взъерошенная, и внутри и снаружи.

Мы решили не брать машину, загс был рядом, одна остановка на электричке, и там пройти метров 200. На мне было короткое платье с летящей спинкой и кокеткой под грудь из плотного белого материала с белыми же разводами, вышивкой жемчугом спереди, короткая фата и итальянские белые туфли с подрезанным тупым носом, которые тогда уже вошли в моду. К ним прилагались банты спереди, капроновый бант на прищепке, и потом я носила их без бантов. Платье мне мы купили со второго захода. Первый раз мерили до головокружения, и всё было мне велико и дорого: 45 рублей стандартные платья из капронового гипюра, все 48 размера, все мне велики.

– Не подходит, велико, – пожаловалась я Алексею, выползая из примерочной в очередной раз.

– Ну, где теперь такую невесту найдешь, – вздохнул мой жених.

Спустя неделю мы с мамой вдвоем, уже без Леши, бегая по Московским магазинам, случайно купили мне симпатичное белое короткое платье с летящей спинкой. Когда я в очередной раз, утонув в платье, грустно вышла из примерочной магазина на проспекте Мира, мама воскликнула:

– Посмотри, какое девушка платье собирается мерить, почему ты такое себе не возьмешь, оно маленькое.

Девушка, держащая хорошенькое белое платье в руках, странно покраснела, а я, задумчиво глядя на ее смущение и думая, чем оно вызвано, ответила:

– Такого платья нет на вешалках. Оно одно.

Стоя за примерочной в ожидании, чем кончится дело борьбы с платьем, мы слушали треск материи. Я заметила его недостаток – обуженный как будто специально для меня рукав.

– Что, никак? – услышали мы голос ее мамочки, и они выползли из-за занавески очень расстроенные.

– Не подошло? – сразу кинулась к ним мама, – ну пусть моя померит.

Мне в самый раз пришлось это платьице на мои тощие руки-макаронины, а когда мы отнесли платье на контроль, то продавщица закричала куда-то в зал, в пространство:

– Что же вы делаете, за этим платьем придут.

– Уже пришли, – сказала я, наконец понимая, что платье сшито на заказ, – мерили, и им оно не подошло, так что и я могу купить, – а мама подавала выбитый чек, и мы ушли с покупкой. Нижнее белье я купила в ГУМе – очень красивое – серебристый нейлон с белым натуральным кружевом, и красивый кружевной пояс для чулок, колготок тогда еще не было,

Пояс я показала Алешке, и он долго недоуменно вертел его, прикладывая к своей груди, тараща желтые глаза и шевеля губами, пока я не отобрала покупку со словами: – Это не туда прикладывается.

Алешка был в новом черном костюме. Он, пока работал на комсомольской стройке, заработал там всего тридцать рублей, но его кормили бесплатно, вернее вычли еду из их заработка, а оклад в лаборатории сохранился полностью, поэтому, вернувшись, он оказался при деньгах (при ста рублях) и купил на эти деньги костюм к свадьбе.

На самом деле, имея доход 120 рублей в месяц минус вычеты, очень трудно накопить на костюм. Денег только-только на еду одному.

Когда мы шли по улице к загсу, то привлекли внимание уличных мальчишек. Целая толпа мальчишек бежала за нами всю дорогу и кричала:

– Смотрите, смотрите, невеста идет, невеста идет.

В загсе, услышав ритуальный вопрос «Вы хорошо продумали этот шаг?», я испугалась, стала думать, хорошо ли я продумала этот шаг, после утреннего скандала мне казалось, что недостаточно хорошо, и только после большой паузы ответила:

– Да.

Алешка же сразу ответил утвердительно, и выходило, что он продумал, а я всё еще колеблюсь. Но тут меня осенило, что это обряд, вовсе не одну меня так спрашивают, и на дальнейшие вопросы я отвечала быстро.

Свидетельницей с моей стороны была Зойка, она приехала с отработок, из колхоза, вся загорелая и красивая, негр негром, а Алешка пригласил Эдика Баландина, своего близкого приятеля, у которого в тот момент жена была в роддоме и родила девочку на следующий день. Так потом мы и высчитывали возраст его Наташки, сколько лет мы женаты, столько ей лет.

После процедуры нам предложили поздравить друг друга. Криминский быстро чмокнул меня в щеку.

– Что же так сухо? – спросила женщина, которая нас зарегистрировала, и Алешка решительно исправил свою ошибку под смех присутствующих.

Эдик Баландин, который выполнял не только роль свидетеля, но и фотографа, щелкнул нас, когда мы с трагическими выражениями лиц разглядывали печати в паспортах.

Вернувшись из загса мы застали в комнатах Ирину, которая тут же энергично взялась за готовку. Зойка, мама и я присоединились. В конце концов, свекровь тоже закрутилась в общей суматохе, и к 2 часам стол накрыли.

– Сошлись бы себе тихонько и жили, зачем эта свадьба, только трата денег, – сердилась свекровь.

Звали ее Любовь Феопентовна, оригинальностью своего отчества она очень вписывалась в круг близких мне женщин, Людмила Виссарионовна, бабушка, Нонна Самсоновна, мама, еще, правда вдали была Сусанна Рубеновна, вторая бабушка, я, Зоя Карловна, и весь этот букет дополнился еще и Любовью Феопентовной, чтобы мой муж, единственный мужчина в этом царстве женщин, постоянно чувствовал себя как на раскаленной сковородке.

Вернувшись из загса, я разулась и уже не смогла надеть туфли на волдыри, а переобуться было не во что, и мне пришлось сидеть со своими разбитыми ногами, а Алешка с Ириной, когда стол был готов, пошли вниз встречать гостей.

Алешкины товарищи, которые меня никогда не видели, принимали Ирину за невесту и поздравляли ее. Приходилось Ирке со смехом отвергать их попытки вручить ей цветы. Она указывала на меня в окне, и я приветствовала всех взмахом руки.

Было лето, и на свадьбе из моих подруг были только Ирка, Зойка и Лена Жулина, еще мама позвала родственников, Хороших и Хучуа. Резо с Галей приехали вместе с Кето, тогда ей было лет 12, и она была страшно возбуждена фактом своего присутствия на таком необыкновенном мероприятии, как свадьба, всё бегала вокруг меня, обнимала, щупала платье и фату, радовалась. Остальные были товарищи Алешки по институту и представители из лаборатории, завлаб с женой, и Мельбард, громко именуемый руководителем группы, которая состояла из Алешки и его. При появлении опоздавшего и уже поддатого Мельбарда Алешка прошептал мне таинственно:

– Всё-таки пришел, – тут была долгая борьба чувств и долга.

Сказал он это значительно, но я не поняла, где были чувства, а где долг? Прийти к нам на свадьбу требовал долг или это по велению чувств?

Мельбард долго говорил о невозможности измены между нами, что казалось мне несколько преждевременным, потом он перебрал, приставал ко всем женщинам подряд, лапался, и Ирка дала ему по морде, и даже мама отбивалась. Затем он уснул, положив голову в остатки бажи, подливки из орехов, чеснока и кинзы, предварительно выхлебав ее ложкой, и Ирина, увидев это, готова была его убить, так ей было жалко любимую подливку.

В общем, все, кроме свекрови, сидевшей за столом грустной, с трагическим лицом, а потом вообще ушедшей на кухню, забыли неприятный утренний эпизод с колбасой.

Алешка всё время пытался починить магнитофон, поворачиваясь при этом задом к столу, и отвлекался от этого дела только тогда, когда кричали горько, но магнитофон пару раз издал какие-то хриплые душераздирающие звуки и потом совсем затих.

Часам к девяти, когда народ уже начал расходиться, вдруг открылась дверь, и появился мой папочка с сестрой Светкой. Все всполошились, стали его приветствовать, снова тащить тарелки с едой на стол. Оказывается, он получил телеграмму о моей свадьбе, но потерял ее, а в ней был указан Алешкин адрес, и папа поехал на Москворецкую, думая, что свадьба там.

Бабушка моя была дома и, когда неожиданно вошел бывший зять, от изумления и испуга выронила тарелку, которую держала в руках.

– Я думала, что всё, уж до самой смерти его не увижу, и, на тебе, привел бог свидеться, открывается дверь, и Карл Арамович – собственной персоной, – в таких словах повествовала бабушка мне об этой встрече. Тарелка с грохотом разбилась, салютуя неожиданному свиданию.

Поскольку папа забыл и Воскресенский адрес, то нашел нас случайно, расспрашивая прямо на станции, где живут такие-то и такие-то. Его приняли за цыгана и направили в нашу квартиру, так как соседи наши были цыгане.

Разузнав у бабушки, где и что, папа со Светланой помчались в Подлипки, три часа езды, можно себе представить, как они устали, в особенности Светка.

Отец сел за стол, поел, выпили раз, потом еще, потом он вдруг оглядел трех молодых парней, которые с ним пили, все в белых рубашках и черных брюках, у всех ворот расстегнут, рукава засучены – жарко, и папа вдруг спрашивает:

– Ну, ладно, всё хорошо, а который зять?

– Я, я зять, – радостно закричал Алешка, подливая тестю.

Алешка снял комнату в Болшево, в частном доме. Мы зашли туда после загса посмотреть, на жилье, мама посидела, пощупала пружины старого дивана, и сказала:

– Ну, ладно, поживете до сентября, а там видно будет.

Хозяин, плюгавенький мужичонка с бесцветными бегающими глазками, мне не понравился, а хозяйки не было. Я тоже пощупала диван, и мы ушли.

После свадьбы, после встречи и разговоров с папой, часов в десять мы взяли чемодан и поехали на снятую квартиру обратно в Болшево.

И тут тоже разразился скандал. Мы пришли и обнаружили, что хозяева забрали наши вещи из комнаты и перенесли их куда-то в сарай.

– Там у нас живут дачники, – сказали они, – а тут место для постоянных жильцов, а раз вы не постоянные, а только на месяц, до сентября, то живите в сарае. – Их бесцеремонность: вот что возмутило меня, а они не желали отвечать на вопрос, почему они не подождали утра, а сами зашли в нашу комнату и без спроса взяли наши вещи, а я всё твердила:

– Вы же знали, что мы придем со свадьбы, и так поступили. Нам негде даже лечь. А в вашу вонючую конуру мы не пойдем, разговор не о ней шел.

– Вы нас обманули, – утверждала хозяйка, – сняли на месяц, а говорили, что постоянно.

– Мы и сняли постоянно, но теперь я здесь ни за что не останусь. Вы сейчас взяли наши вещи и потом тоже будете заходить и в белье копаться.

Я вспомнила Барабадзе – какие были милые скромные люди, Тебро заходя к нам, вела себя как в гостях, стучала и разувалась, хотя ее просили проходить так.

Кстати, они поздравили нас телеграммой, подписав «Тебро и Сандро Барабадзе», и Алексей был очень доволен, что его поздравляют такие экзотические люди из далекой Грузии, где он никогда не бывал, но где о нем знают.

– Отдавайте наши десять рублей, и мы уйдем, – решительно сказала я.

– Задаток дается, если всё по честному, а вы нарушили, – пищала хозяйка.

Эта выдра с мочалкой на голове не желала даже деньги вернуть!

– А ну, отдавайте, пока я орать не начала, что вы ворюги, и не устроила скандал!

Я уже тряслась от злости. Они меня испугались, поняли, что вправду начну орать и переполошу всех ночью, и, несмотря на то, что Алешка шептал мне, может, останемся на одну-то ночь, я не уступила ни им, ни мужу, схватила вынесенную десятку, Алешка взял раскладушку, чемодан, и мы ушли, я пожалела, что позволила мужу искать квартиру, и еще я поняла, что у алчных и склочных людей никогда не надо снимать, они видны сразу, и лучше с ними не связываться.

Сонный Алешка стоял в тамбуре электрички, и клевал носом, и мне было его жалко, уж очень у нас замечательная получалась первая брачная ночь.

Мы вернулись в общежитие, все уже как-то устроились, а в той комнате, где был накрыт стол, в углу на подстилке, которую постелили ему то ли мама, то ли свекровь, спал Мельбард, пьяный в стельку, кровать же была свободна.

На эту кровать хотели было положить Светланку, но отец мой посмотрел на лежащего в углу руководителя группы и спросил, как передала мне мама: – Это что?

Объяснения его не успокоили, и Светке нашли место где-то поуютнее, а никелированная кровать с панцирной сеткой досталась нам.

Мы постелили на кровати и на раскладушке и залегли наконец-то спать. События дня не остудили и не утомили моего молодого мужа, и утром я сказала, смеясь:

– Твой Мельбард теперь нам как родственник, присутствовал, можно сказать.

Только к 12 часам позавтракали, и Алешка с Володькой, – таинственный Мельбард, в конце концов, проспавшись, оказался простым Вовкой, уехали в Москву. Перед этим Володьке рассказали, как он себя вел. Он сразу среагировал:

– А почему мне никто по морде не дал?

Володя за завтраком узнал, что мы остались без крыши над головой, и предложил пожить у него в комнатке в коммунальной квартире. Его вторая жена была на последних месяцах беременности, и ей было тяжело справляться одной. Они решили переехать к ее матери, а комнату Володька дал нам на август месяц. Комната его была в районе Малой Грузинской, с двумя соседями. Одна была дворничиха с дочкой-горбуньей немного постарше меня, а другая семья, женщина с двумя детьми, выгнавшая пьющего мужа, была на даче, и нам предстояло жить с этими двумя.

– А соседи не будут возражать? – беспокоилась я.

– Пусть только пикнут! – сказал Володька.

– Смело живите там месяц, а потом всё, дольше я свою тещу не выдержу.

– Ну, надо же, – возмутилась моя мама, – тещу он не выдержит. Это теща его больше месяца не выдержит, и то только очень хорошая теща.

Вечером того же дня мы перебрались к Мельбарду, а днем Светлана, ставшая в свои шестнадцать лет красивой девушкой, светловолосой, зеленоглазой, совершенно не похожей на нашего папу, только смуглость кожи и очень слегка очертания носа выдавали в ней армянку, и то только тогда, когда знаешь, чего ищешь, а так она была красивой русской девушкой на первый взгляд, так вот Светлана за обедом подробно рассказала, как они с папочкой добирались до нас.

Оказывается, отец, не успев сойти с поезда, тут же встретил своего давнишнего приятеля, с которым несколько лет не виделся. А вот был ли этот приятель с Кавказа или с Севера, из Мурманска, где долго служил отец, не помню. А что делают в России два приятеля, встретившись неожиданно на вокзале? Они зашли в ближайший ресторан отметить встречу (а папочка, вообще-то, едет на свадьбу дочери) и засели там часа так на три, и только после этого Светка с папой поехали на Москворецкую, а куда делся приятель, неизвестно. Так вот, когда они сидели в ресторане, мой смуглый черноглазый папочка с почти седыми волосами, явно лицо кавказской национальности, как сейчас говорят, Светка, русская девушка 16 лет, к ней подошли и тихо так со спины бросили: