Авантюра цвета фуксий

– Это его жена. С кем я говорю? – беспокойство сменилось вполне понятным раздражением.

В Москве уже три часа ночи, в Париже всего лишь на два меньше. Особа женского пола, отвечающая по личному телефону Дворжецкого в столь поздний час, не могла не вызвать у супруги подозрений вполне определенного рода.

– Он может вам перезвонить минут через десять? – Вероника не могла удовлетворить любопытство, но и причинять зла не хотела.

Дворжецкая не ответила. Связь оборвалась.

В комнату вошел Эдуард.

– Кто-то звонил?

– Твоя жена. Я сказала, что ты перезвонишь. Возможно, она сама перезвонит. Связь оборвалась.

Вероника не стала оправдываться за то, что взяла его телефон. Что сделано, то сделано.

Он не упрекнул, сел на край кровати и, уткнув подбородок в сжатые кулаки, молча стал ждать. Веронике показалось, что он растерялся от неожиданности. Интересно, станет ли он оправдываться, выкручиваться, если жена спросит: кто ей отвечал среди ночи? Пикантность положения можно объяснить вполне деловыми обстоятельствами.

– Быть может, ты сам позвонишь? – решилась она прервать тягостное молчание.

Он не ответил.

Прошло минут пять, звонок не повторился, тогда Эдуард, видимо, тоже желая покончить с затянувшейся паузой, набрал номер.

Вероника подозревала, что к откровенности он был не готов, а лукавить не хотел. Но теперь отступать было некуда, словно потолок вдруг дал трещину, а убежать от нависшей и готовой вот-вот обрушиться глыбы уже невозможно. Либо у них все серьезно, либо он будет врать жене.

Дворжецкий почувствовал ее беспокойство и, обернувшись, взглядом попросил подождать немного.

В Москве долго не отвечали, наконец из трубки послышалось «алло».

Эдуард опередил ее вопрос:

– Маргарита? Ты мне звонила? Что случилось?

Пока ровный голос в трубке объяснял причину ночного звонка, он не прерывал жену, но как только в нем появились высокие нотки, нахмурив брови, произнес:

– Завтра я буду в Москве, сам разберусь. Не суетись. Все нормально. Спокойной ночи, – и в ответ на какие-то настойчивые реплики, теперь уже с вопросительными интонациями, твердо повторил, отчеканивая слова: – Спокойной ночи.

Разговор закончился. Дворжецкий отключил телефон. Затем лег рядом с Вероникой и положил под голову руки, глядя на роскошную лепнину потолка, подсвеченную отблеском уличного фонаря.

Он не лгал, это вселило в Веронику надежду. Ей не терпелось спросить его о жене, но она не решалась начать. Так не хотелось портить эту последнюю парижскую ночь! Однако делать вид, что ничего не случилось, невозможно. Она не уличная девка, этот звонок ей не безразличен: ведь ясно, что звонила жена. Только что в комнате, хоть и виртуально, сошлись две соперницы.

Кому из них принадлежит Эдуард?

Он, вероятно, опять почувствовал ее волнение и, повернувшись лицом к ней, сначала обнял, а потом заскользил рукой по напряженному телу, успокаивая и возбуждая одновременно. Но желанное расслабление не приходило, и она не выдержала.

– Ты ее любишь?

Рука остановилась и больно сжала ей бедро.

– Ты сама не веришь в то, что говоришь.

– Скажи.

– Это другая любовь.

– Общечеловеческая? – Вероника говорила тихо и очень медленно, вкладывая в слова все свое упорство. Ей было больно от его пальцев, но эта боль смягчала охвативший ее жгучий и противный страх.

– Просто человеческая, – снисходительным тоном наставника внушал ей Дворжецкий, возобновляя свои поглаживания. Она с усилием вырвалась и, оседлав, придавила его к кровати.

– Ты слишком мужик, самец, ты слишком сексуален, чтобы любить женщину только по-человечески. И она тебя любит только по-человечески? А это как? Вот так? – и Вероника, точно разъяренная кошка, набросилась на Эдуарда, вцепившись острыми ногтями в тугие мышцы предплечий и пытаясь зубами захватить мощную шею. Однако жертва была сильнее ее. Заходясь довольным, азартным смешком, Эдуард принял вызов, легко сбросив ее с себя, распластав и подчинив своей воле. Опять словно огромная океанская волна накатила на Веронику, увлекая за собой в пучину, ударяя ритмичным прибоем, обволакивая и притупляя разум, забирая силы и возможность сопротивляться. Вероника задыхалась, теряла сознание, даже не пытаясь спастись, пока волна не начала поднимать ее выше и выше, затем, стиснув в последний раз, пробежала по всему телу, растекаясь и отзываясь в каждой его клеточке, медленно отступила и оставила ее умиротворенной и расслабленной. Он опять победил ее, усмирил, покорил, а ей только того и надо было.

Когда страсть насытилась и успокоилась, Дворжецкий встал, наполнил высокие бокалы золотистым вином и один из них подал подруге.

– Ты хочешь знать, какие у меня с женой отношения, так?

Вероника промолчала. Она размякла и расслабилась, ей хотелось спать, а не обсуждать чужих жен. Меж тем Дворжецкий продолжал, не дожидаясь ее ответа:

– Ты считаешь, что я не могу жить с женщиной без секса, но мы с женой живем раздельно. Ведь ты это знала с самого начала, верно?

– Да, Эмилия мне сказала, но она не знает причины. Еще она сказала, что ты не оставишь жену.

Дворжецкий отошел к окну и, глядя в черноту ночи, обращаясь, то ли к ней, то ли к богу, то ли к самому себе, произнес:

– Я виноват в смерти ребенка, в том, что Марго не сможет больше рожать, и даже в том, что она теперь не может иметь близости с мужчиной. Маргарита – экзальтированная женщина, с фантазиями, – Эдуард покрутил пальцами над головой и болезненно поморщился, – склонна все преувеличивать. Она производит впечатление человека спокойного, но в душе у нее либо рай, либо ад, середины не бывает. Теперь еще трагедия с ребенком. Боюсь, как бы она не сделала с собой… что-то нехорошее. Понимаешь, Вероника, я кругом виноват перед ней. Я хочу и готов уйти, но я в капкане.

Он обернулся и развел руками. В этом жесте и его глазах было отчаяние и бессилие, которых она никогда не видела в нем, сильном и уверенном в себе человеке. Не столько умом, сколько сердцем она поняла его боль, хотя названная причина показалась ей неприятно банальной, казалось, он чего-то не договаривает. Ну, виноват, и что? Раз уж так случилось, почему нельзя развестись? Наоборот, расставание облегчит участь обоих, со временем жена забудет и его, и обиду, а постоянное лицезрение друг друга только растравляет душу…

Внезапно он подошел к ней и схватил ее за плечи.

– Только не уходи от меня.

– А если у нас будет ребенок, – задала Вероника главный вопрос.

– Будет? – удивился и насторожился он. – Как стихийное бедствие?

– Нет, видишь ли, я не предохранялась… как и ты… я думала, нам это не нужно. Я неправильно поступила?

Вид у нее сделался растерянным и беспомощным. Она почувствовала, как напряглись его руки.

Он улыбнулся спокойно, ласково и отпустил ее плечи.

– Правильно, если ты сама этого хочешь, если ты решилась.

– Но что будет тогда? Я хочу знать.

Дворжецкий глубоко вздохнул и погладил свою девочку по щеке.

– Кто же знает, что будет? Я суеверен и не хочу говорить об этом.

– Но ты не будешь против? Потому что если ты возражаешь… – досадливо заторопилась Вероника, но он остановил ее.

– Я? Против? – и, смеясь, обнял, прижимая к себе. – Дурочка, вот ты чего боишься. Я тебя по-другому понял, – затем пристально посмотрел ей в глаза лукавым принизывающим взглядом. – Но ты говорила, что не всякий годится в отцы твоим детям. Я бы не хотел, чтоб ты ошиблась, Вероника. Ты меня мало знаешь.

– Мне хорошо с тобой, – аргумент был прост и весом.

– Это сейчас, – парировал он. – Быть любовниками и жить вместе, имея детей, не одно и то же. Такие решения не принимаются под влиянием страстей.

Вероника прикусила губу, уж очень сложно он изъяснялся там, где ей нужен был краткий ответ, но давить на него становилось опасно. Она чувствовала, что приближается к черте, но сделала еще одну попытку.

– Скажи только да или нет. Ты хочешь, чтоб я родила тебе ребенка?

Было видно, как трудно давался ему этот прямой разговор, как не хотел он отвечать на этот вопрос.

– Вероника, это значило бы спровоцировать тебя. Я не хочу второй раз наступать на одни и те же грабли, – он отвернулся и замолчал, надеясь, что допрос окончен.

– Грабли? – не поняла Вероника.

Эдуард, не поворачиваясь к ней, энергично провел по лицу ладонями, снимая напряжение, и ровным голосом, в котором, однако, уже присутствовали нотки раздражения, добавил:

– Я делаю то, что хочу, и даю тебе то, что могу, а уж что из этого тебе нужно, а что нет, ты должна выбрать сама.

– Ты не свободен, – напомнила Вероника.

– Потому и не принуждаю тебя.

– Но я не знаю, как мне быть…

– Не знаешь? То, как я любил тебя только что, как ты откликалась – это все пустое? Какие тебе нужны гарантии? Что я не подлец?

– Нет, – испугалась Вероника такого поворота.

– Что не кретин и знаю о последствиях?

– Ну, ведь я не о том, – забеспокоилась она.

– Просто ты все еще не любишь меня, – он потянулся и передернулся, как от озноба.

– Люблю, – убежденно сказала женщина, – даже телом я никогда прежде так не чувствовала.

– Да, телом ты любишь, но твоя умная головка боится любить.

– Что же мне с ней делать, – искренне огорчилась она, понимая, что он прав.

– Ничего. Тут уж ничего не поделаешь, – почти безучастно пожал он плечами.

– Но я хочу тебя любить, – Вероника с ужасом чувствовала, как между ними возникает и ширится пропасть, в которой может исчезнуть все, чего она достигла в последние дни, – я хочу тебя любить, как ты говоришь, совсем любить.

– Не надо себя неволить. Ты не виновата, это либо есть, либо нет.

Он явно устал от разговора. В полумраке Вероника смотрела на его мускулистую спину с трогательными бугорками позвонков. Он казался таким отстраненным, одиноким, там, на краю кровати, совсем близко и бесконечно далеко. Она приподнялась, придвинулась к нему и обвила его тонкими гибкими руками, затем поцеловала напряженные плечи легкими быстрыми прикосновениями губ, точно бабочка вспорхнула и улетела. Он немедленно отозвался на зов, повернулся и, крепко обхватив, прижал к себе ее грудь и бедра, словно она стремилась сбежать, а он ее удерживал. И тотчас, почувствовав его сильное, готовое к любви тело, Вероника потянулась к нему, в предвкушении неги и блаженства строптивый разум заволокло туманной дымкой.

– Я люблю тебя, – пролепетала она, слабея в его объятьях, и услышала ответный шепот:

– Вот так и люби, всегда так люби, хорошая моя…

Глава шестая

Галерея «М'АРТ» располагалась недалеко от центра Москвы на одной из маленьких улочек, в некогда респектабельном, но теперь уже старом доме, где аренда помещений обходилась не слишком дорого. Возникла галерея, как и многие ей подобные, в перестроечные годы и, пережив эйфорию бума вокруг вышедшей из андеграунда современной живописи, испытывала финансовые затруднения. Живительный поток из кошельков отечественных нуворишей, поначалу не знавших, куда девать шальные капиталы, как внезапно начался, так неожиданно и закончился. Иностранный покупатель, запутавшись в круговерти неизвестных имен, догадался подождать, когда определяться явные лидеры. Ему, иностранному покупателю, такие понятия, как хорошо и плохо, красиво и некрасиво ни о чем не говорят. Ему понятнее, когда автор знаменит, а лучше, если признан мировой общественностью. Для чего необходимо проведение зарубежных выставок, а они, в свою очередь, требовали значительных затрат. Государственной финансовой поддержки галерея не имела и остро нуждалась в солидных спонсорах.

Эмилия была совладельцем и коммерческим директором галереи, пахала, как вол, крутилась, как юла. Деньги доставались трудно. Поддержка Дворжецкого, который покупал в галерее картины для оформления интерьеров в построенных им зданиях, была той соломинкой, за которую хваталась директор галереи, рассчитывая на помощь подруги. Эмилия надеялась, что, приехав из Парижа, Вероника порадует обещанием новых капиталовложений Дворжецкого в «М'АРТ». Она предполагала, что поездка сблизит подругу с шефом, но не знала о бурном развитии отношений двух любовников и о том, что ум и сердце ее подружки были бесконечно далеки от коммерческих интересов галереи.

Вероника нажала кнопочку звонка, и через секунду дверь открылась, приветствуя посетительницу мелодичным пением колокольчика.

Небольшой холл, выкрашенный по новомодным канонам в черный цвет, таил дремотный полумрак. Налево, в салоне, ждали своей исторической участи гениальные произведения никому пока не известных авторов. Направо, в зале, на стенах и мольбертах красовались творения художников, чья биография позволяла надеяться на популярность хотя бы в узком кругу ценителей живописи.

– Я к Эмилии Львовне. Она у себя? – спросила Вероника у незнакомого юноши, встретившего ее у входа.

– Да. Вас проводить?

– Спасибо, я знаю, как пройти.

Вероника направилась по узкому, слабо освещенному коридорчику в глубь сокровищницы. У кабинета директора она притормозила, поскольку тон реплик, которыми обменивались за дверью, был не для свидетелей.

Внезапно дверь открылась, из кабинета Эмилии выплыла фигура художника Ларикова, заслонив собой образовавшийся прямоугольник света как вдоль, так и поперек. Вступив в полумрак, он не заметил прижавшуюся к стене гостью и продолжил выяснение отношений крепкими выражениями, а услышав адекватный ответ, удалился в темноту.

Вероника заглянула в комнату. Там, как всегда в минуты крайнего возбуждения, размахивая концами шали, словно птица крыльями, в тесном промежутке между столом и креслами черной фурией металась Эмилия и бормотала что-то себе под нос.

– Эмилия, – осторожно, чтобы не напугать, позвала ее Вероника.

– А, это ты… Привет. Видела нахала? И как его земля носит?

– Что случилось? У тебя такой всклокоченный вид. Что он тебе сделал?

– Да ты проходи, что стоишь в дверях, как сирота. Садись, я сейчас успокоюсь. – Эмилия нервно закопошилась в разбросанных по столу журналах. – Где-то здесь сигареты, а, вот они.

Закурив, она мало-помалу взяла себя в руки и уже солидным голосом директора пояснила:

– Он взял предоплату у нашего клиента за портрет его женщины, а заказ, по мнению клиента, выполнен плохо. Якобы девушка на портрете выглядит изможденной, много худее, чем на самом деле. Сам он мужчина в соку и баб, полагаю, предпочитает с формами. Лариков переделывать не хочет, потому что все сделал так, как дама хотела, польстил девушке и срезал пару килограммов с талии. Она довольна, и все ее драгоценности выписаны в лучшем виде. Мне, как ты понимаешь, приходится выслушивать все стороны.

– Но ведь Лариков заинтересован в клиентах.

– Все заинтересованы, но он свою долю получил авансом и теперь считает, что это внутренний конфликт клиента с его женщиной. Я не хочу отдавать ему новый заказ, собираюсь поручить Вадиму, вот он и кипятится. Но только так твой Вадим погасит долг галерее. Ты в курсе?

– Вадим давно не мой, и я не в курсе. Зачем ты ему давала деньги вперед? Ты же знаешь, он легко относится к деньгам и долгов не помнит, – резко отреагировала Вероника.

– Ладно, не обижайся, это у меня от нервов. Ой, – вдруг спохватилась Эмилия, всплеснув руками, – ты из Парижа, а я о своих дрязгах. Ну, как Париж? Кстати, Тошка в порядке, не волнуйся.

– Спасибо за Тошку, я заберу его на днях, если не возражаешь, а это тебе из Парижа, – Вероника покрутила, точно приманку, и передала Эмилии глянцевую сумку-пакет с ярким рисунком.

– Что это? – с нескрываемым интересом полюбопытствовала та.

– Посмотри, – предложила подружка.

Эмилия заглянула в чрево сумки, жестом иллюзиониста вытянула из нее ажурную шелковую шаль изысканно черно-лиловых оттенков и тотчас, сбросив с плеч старую, ловко набросила на себя обновку, подбежала к зеркалу и завертелась перед ним, оглядывая себя с довольной улыбкой.

Вероника ахнула.

– Боже, как ты в ней хороша, я даже не ожидала. Ты знаешь, кто меня на нее соблазнил? Эдуард. Да-да, он сказал, что именно этот цвет тебе подойдет, я-то выбрала совсем другой. Как это он угадал? Странно… – недоуменно протянула она.

– Не так уж и странно, – таинственно блеснула глазами Эмилия, обняла ее и поцеловала в румяную щечку. – Верочка, как это мило. Эдуарду тоже передай, что я тронута и все такое, ну, ты знаешь, как сказать. Впрочем, я позвоню ему. Я буду беречь ваш подарок… – Она перебирала в руках черно-сиреневое кружево, задумавшись о своем, затем, словно очнувшись, спросила скорее для формы, чем из интереса: – А как Париж? Какие впечатления?

– Впечатлений масса. Я ведь была раньше в Париже, но тогда была коротенькая командировка. Теперь совсем иное, времени было предостаточно. Да, он все еще прекрасен. Хотя, как и Москва, тоже стал слишком суетлив и многолюден. Неожиданности тоже, конечно, есть, например, я вдруг как-то иначе увидела Эйфелеву башню. Привыкла думать о ней как о венце инженерного искусства, а теперь увидела, что ее рисунок перекликается с готикой соборов. Вообще, все знакомо и все по-другому. Развлечения, рестораны, магазины, что тут говорить: Париж как Париж. Поездка была волшебной. Разумеется, у меня были особые условия и большие возможности, ты же понимаешь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.