Путь игрушки

– А высшие редко участвуют в подобных исследованиях, – сообщила нагини. – В основном джинны, эти влезут в любую щель.

Мишель зябко поежилась и этот жест не остался незамеченным новыми знакомыми.

– Только высший демон выстоит в поединке против джиннов, – сообщила нагини, нагибаясь к ней. – Пусть даже распоследних боевых магов.

– То-то они с сдристнули, – усмехнулась Ванесса.

– Салют, девчонки, – раздалось прямо над ухом.

Мишель оглянулась и выдохнула с облегчением. К их столику подошла Заури. Вид – счастливый до невозможности.

Нагини и человечка тоже улыбнулись, правда, несколько натянуто. Русалка им явно была не так интересна, как Мишель, но вместе их видели… так что… почему бы нет.

Лилит даже царственным жестом пригласила русалку к ним за столик.

Та, к облегчению новых знакомых, отрицательно помотала головой.

Склонившись к Мишель, русалка жарко зашептала, не будет ли та против вернуться домой на такси-мобиле, а она, Заури и денег даст… со сдачи, с купюры в сто кредитов демона. От денег Мишель отказалась, напомнив, что им сегодня хорошо заплатили во время встречи с магистром Оливером и Заури засияла еще пуще.

– Ты серьезно? – Мишель была не на шутку обеспокоена. – Ты точно хочешь уйти… с ним?

В ответ Заури принялась целовать ее в щеки и повторять, что о таком она мечтала всю жизнь и что с ней все будет в полном порядке, и что Мишель очень смешная, что волнуется, за нее, русалку, ведь как известно, русалки умеют не только очаровывать мужчин голосом, но и обладают смертоносным ревом, ежели чего… И прочее в таком духе.

Может, в другой раз Мишель не отпустила бы подругу, но «Тайная комната» основательно ударила в голову, по телу прокатывались легкие волны эйфории вперемешку со сладкими мурашками, напоминающими ощущения от взгляда инкуба… Заури казалась такой счастливой… А новые знакомые были очень милы, что весьма контрастировало с их поведением в академии… Да и сидеть, болтать с ними на небольшом помосте возле вип-ложи было так уютно… Мишель, деланно хмурясь, взяла с Заури обещание быть хорошей девочкой и, прощаясь, расцеловалась с ней.

Русалка покинула зал под руку с джинном, на прощание помахала рукой Мишель и послала воздушный поцелуй Лилит и Ванессе…

Встряхнувшись, как щенок, что вылез из воды, Мишель снова потянула из трубочки и попыталась вернуться к разговору. О чем они говорили? О Тайной комнате… Потом об опытах…

– А это легально? – спросила она. – Я имею ввиду, добровольцев. Ведь у них, как я понимаю, извлекается часть энергии. Магической энергии… Происходит вмешательство… М-м-м… Как же это объяснить-то, что я имею ввиду…

Но девчонки ее поняли.

– Совершенно легально, – горячо заверила Ванесса. – Это же всего лишь капля от магической энергии. Достаточно хорошо отдохнуть, плотно пообедать, как все восстановится. И даже обновится. Вот если бы энергию извлекли целиком…

– И что тогда?

Ванесса пожала плечами

– Выгорание. Скорее всего, навсегда.

– Человек умирает?

– Да нет. Просто становится лишенцем, пустышкой. Магом такому никогда не стать.

– Какой ужас…

– Ну вообще да, – согласилась Ванесса. – Жить и знать, чего тебя лишили… это хуже, чем быть лишенным дара изначально. Тогда оно, понятно, легче переносится. Но и таким есть место в мире и даже на магических производствах, так что не все так печально, как кажется на первый взгляд. К тому же осушить магически в один присест невозможно… да и незаконно. Так что тебе бояться нечего.

Да уж, нечего, что тут скажешь.

– Ну а теперь, когда мы все тебе рассказали, ответили на все вопросы, – заговорщицким тоном произнесла нагини, обмениваясь понимающим взглядом с подругой. – Расскажи нам, откуда знаешь Эрама де Вуда?

– Давно с ним знакома?

– Что между вами было?

– Какой он?

Мишель замешкалась.

– Да я правда… я правда только сегодня с ним познакомилась. Он помог. Очень. В одном деле.

– Помог? – нагини хмыкнула. – Значит, так выглядит человеческая благодарность?

Мишель стало стыдно. Если бы демон не ушел, остался здесь, она бы обязательно подошла к нему с извинениями. С самыми горячими, искренними извинениями… От этих мыслей к щекам отчего-то хлынул жар.

– Да нет, – забормотала она, чувствуя, что ей пора, просто до зарезу пора в общежитие… Засиделась она тут. А ведь она просто адски устала. Просто до умопомрачения, до слабости в ногах и шума в голове. – Мы правда, только сегодня познакомились. Да нет, какой там. Даже не познакомились. Он не представился, – сообщила она почему-то доверительным шепотом. – Там недоразумение… А мне пора. А с этим… Эрамом де Вудом мы вообще не знакомы…

Видно было, что ей не поверили. Проводили задумчивыми взглядами и обменялись понимающими, явно решив не сводить с человечки глаз…

Был еще кое-кто в этом зале, кто не поверил бы Мишель и на йоту. Этот кто-то сидел в вип-ложе, тоже потягивал «Тайную комнату» и лениво прислушивался к признаниям тритона.

Нинет проводила Мишель взглядом. Она видела всю сцену их «знакомства» с Эрамом, с ее Эрамом, с Эрамом де Вудом, ее женихом, за которого ей вскоре предстоит выйти замуж. От Нинет не укрылось, как смотрел инкуб на рыжую человечку. Она определенно понравилась Эраму. Очень понравилась. И это было плохо. Прямо вот хуже некуда.

Уже на подъезде к общежитию Мишель получила сообщение от русалки. Голосовое. Кажется, кто-то был совсем не в том состоянии, чтобы набирать на клавиатуре буквы…

– Мишееель, – звучал радостный, обволакивающий голос. – Мишечка… я такая счастливая… Я никогда еще не была такая счастливая. Я до кончиков волос счастливая. До поджатых пальцев на ногах счастливая… Если бы я раньше знала, что так бывает… Я бы не поверила, Мишель. В общем, ложись, не жди меня. Завтра постараюсь не опоздать на пары… Но все же, если что, ты меня прикрой.

И снова счастливый вздох.

Радость русалки была такой неподдельной, что Мишель завистливо вздохнула.

Пожав плечами, она проделала все то, о чем мечтала еще в клубе, то есть освободилась от платья и от белья, смыла косметику, приняла душ, и, воспользовавшись тем, что в комнате была одна, забралась под одеяло обнаженной.

***

Мишель снилось, что она сидит в странном высоком кресле, алом, с бесстыдно расставленными подлокотниками, удобной покатой спинкой.

Картинка была такой безнравственной и возбуждающей одновременно, что Мишель не сразу поняла, что видит себя со стороны, словно чужими глазами.

На ней было самое развратное белье, которое только можно себе представить. Черный кружевной лифчик приподнимал грудь, не прикрывая при этом сосков, и они торчали вперед маленькими съеженными бутончиками.

Изящные щиколотки, возвышающиеся над черными лаковыми туфлями на высокой платформе и умопомрачительной шпильке, были скрещены, закрывая обзор самого сокровенного, зато колени чуть разведены в стороны, открывая взору широкий кружевной пояс с подвязками. Черный, что еще больше подчеркивает белизну кожи.

Пальцы вцепились в подлокотники, на руках – перчатки с алой атласной шнуровкой.

Чулки в развратную сетку смотрелись бесстыже и вместе с тем очень возбуждающе.

Но постыдней всего, была, пожалуй, черная кружевная маска на глазах. Плотно прилегающая к лицу, как вторая кожа она придавала Мишель беспомощный и вместе с тем очень чувственный вид.

Пухлые искусанные губы под ней были донельзя манящими, призывно раскрытыми, они словно приглашали впиться в них поцелуем, терзать, кусать, оттягивать зубами, исследовать языком нежную розовую мякоть рта, скользить по жемчужным зубкам…

– Раздвинь ноги, – прозвучал приказ, и сидящая в кресле Мишель вздрогнула всем телом.

Она знала, что не может не подчиниться, и кроме того… она сама этого хотела.

Осознание было шоковым, почти болезненным… но ей определенно нравилось сидеть в этом непристойном кресле, нравилось ощущать на себе развратные, полные похоти и желания взгляды, нравилось блудливое белье на ней, нравилась даже кружевная маска на глазах, делающая ее беспомощной!

Мишель смотрела на себя со стороны, и впервые так ясно и отчетливо видела свою энергетическую оболочку, ауру. Она словно видела со стороны свои эмоции, и при этом чувствовала их, как если бы они были осязаемы, материальны…

Потрескивающий жар возбуждения, прикрывающий нежно-розовую мякоть бесстыдства, все это приправлено изысканной пряной ноткой стыда, в воздухе витает острое смущение, чуть солоноватый на вкус протест… изумительное сочетание осознавания собственного бесстыдства, страх, возмущение, недовольство… и волнение, сгорающее в огне похоти.

Мишель вдыхала свой аромат, в котором преобладали нотки сумасшедшего призыва, что отчаянно и самозабвенно кричит: трахни меня! Трахай так сильно, так долго, чтобы я забыла обо всем на свете… Я создана для того, чтобы получать и дарить наслаждение, я секс-кукла, идеальная игрушка для утоления похоти, в этом вся моя суть, вся моя жизнь и если ты не трахнешь меня прямо сейчас, я просто умру…

Мишель откуда-то знала, что на нее смотрит с десяток пар глаз. Она не видела смотрящих, поскольку была одним из них. Чтобы увидеть остальных, нужно было повернуть голову или хотя бы скосить взгляд.

Но смотреть хотелось лишь на узкие лодыжки в черных сетчатых чулках, на стройные бедра… С бледно-розовыми следами-бороздками, должно быть, от резинок, тех, что скрепляют пояс с кружевными краями чулок. На дерзко торчащие нежно-розовые бутоны сосков, на пухлые, искусанные губы, беспомощно приоткрытые… На черную кружевную маску, скрывающую лицо.

– Раздвинь ножки, – повторился приказ. – Пошире.

Мишель закусила губу, почти незаметно кивнула, словно решаясь…

А затем одним движением развела ноги.

У того, чьими глазами Мишель смотрела на себя, перехватило дыхание.

Узкая полоска трусиков не прикрывала стратегически значимых мест. Более того, низ трусиков просто отсутствовал, вместо него кружевной вырез обнажал гладко выбритые смуглые складочки, сейчас бесстыже распахнутые, обнажающие влажную розовую щелочку.

Дурманящий аромат желания усилился, умопомрачительный коктейль стыда и похоти пьянил, делал дыхание шумным, прерывистым.

– Дотронься до себя, – прозвучало властное.

Девушка в высоком красном кресле вздрогнула.

Мишель чувствовала, как ей самой отчаянно хочется коснуться себя. Наблюдая за собой со стороны, она чудесным образом ощутила, как по коже прокатываются волны сладких мурашек, как внутри, внизу живота собрался тугой комок желания, который пульсирует, вздрагивает, словно надеется вырваться наружу.

Она ощутила, как та Мишель, что застыла на сцене с бесстыдно разведенными ногами жаждет ощущать внутри себя твердое, двигающееся… нечто…

Каким-то образом она знала, что ее пальчиков будет мало, ничтожно мало, но сейчас казалось, что даже такая малость способна подарить столь желанное облегчение.

Тонкие пальчики с аккуратными коротко остриженными ногтями коснулись бесстыдно распахнутых складочек, отчего розовое лоно заблестело еще больше.

– Оближи пальчики, – прозвучало словно со стороны, – а потом поиграй с собой.

Мишель приблизила руку к губам, старательно облизала, посасывая, средний палец и выгнулась, еле слышно застонала, когда коснулась тугого, ставшего невероятно чувствительным местечка.

Налившийся желанием бугорок вздрагивал от малейшего прикосновения, пульсировал под бесстыже-скользкими пальчиками, сочился пряной влагой, словно просил, нет, требовал не прекращать, не останавливаться.

Сладкие, похожие на спазмы ощущения заставили тяжело дыша, откинуться на спинку кресла и свести вместе колени.

– Шире ножки, – прозвучало хриплое. – Не смей их сводить!

Нечеловеческим усилием Мишель развела в стороны колени и это простое движение в разы усилило чувствительность в том месте, где сейчас собралась, сконцентрировалась вся ее суть.

– А-ах, – вырвалось у нее короткое и она закусила губу, таким беспомощным и бесстыдным показался собственный голос. – А-а-ах!

– Раздвинь складочки другой ручкой, детка, – прозвучал чей-то властный голос, в котором за усмешкой слышалось столь явное возбуждение, что Мишель непроизвольно облизала пересохшие губы.

А затем послушалась.

Указательным и средним пальцем другой руки развела пухлые влажные складочки, натягивая кожу и чуть приподнимая скользкую горошинку, вновь потеребила ее средним пальчиком… И тут же хрупкое тело стали сотрясать такие сладкие спазмы, что она забыла обо всем на свете.

Одна за другой, накатывали волны небывалого по своей силе, неведомого наслаждения, но, когда она приблизилась к самому пику и с силой зажмурилась под кружевной маской, все закончилось. Оборвалось.

В холодном поту Мишель подскочила на кровати, судорожно комкая в руках одеяло.

Дыхание ее было тяжелым, прерывистым.

Осознание бесстыжести сна накрыло девятым валом, заставило хлынуть к щекам волны жара. Мишель чувствовала себя, как если бы подглядывала за чем-то крайне непристойным и крайне возбуждающим в замочную скважину… и не досмотрела. Словно ее застали врасплох на самом интересном месте.

– Тайная комната, – сорвалось хриплое с ее губ. – Это все эти проклятые разговоры о Тайной комнате… И алкоголь.

Словно в доказательство ее предположения во рту было сухо до омерзения, а в голове шумело.

– Сон. Просто сон. Только непонятно, как с такими снами можно избегать демонов и хранить девственность, – вырвалось у нее и прозвучало это так нескромно и возбужденно, что из груди вырвался стон.

Мишель покосилась на соседнюю кровать и нахмурилась. Постель Заури оставалась идеально застеленной. Осознание, что подруги до сих пор нет, отрезвило.

Нахмурившись, она откинулась на подушку.

Пошарила рукой на тумбочке, нащупала прохладный корпус линкофона. На позывные подруга не отвечала, на сообщения тоже…

Мишель начало колотить беспокойство.

– Больше никаких клубов, – пробормотала она под нос. – Никаких «Тайных комнат». Никаких демонов.

И тут же перед глазами возникло лицо с идеальными чертами, пронзительными синими глазами, властным чувственным ртом.

Мишель снова застонала и перевернулась на другой бок.

Собственная нагота стала тяготить ее. Казалось, сон переехал в явь и за Мишель продолжают наблюдать. Проклиная себя за мнительность, она все же заставила себя встать и надеть пижаму.

А затем ворочалась с боку на бок почти до самого утра. Стоило небу за окном посветлеть и подернуться розовинкой, Мишель провалилась в неглубокий беспокойный сон.

Сквозь сон Мишель услышала, как дверь воровато скрипнула и отворилась.

Часто моргая, Мишель приподняла голову.

На пороге стояла ундина.

Но в каком виде…

***

Рукав от платья оторван и в прореху виднеется покрытая синяками и ссадинами, кожа. Чулки отвратительно рваные, на коленях ссадины. Платье грязное, мятое, в чем-то зеленом – то ли в траве, то ли еще в чем-то.

Черные кудрявые волосы стоят дыбом, причем с одной стороны, кажется, подпалены.

На щеке ссадина, губа разбита. В широко распахнутых стеклянных глазах застыл ужас.

– Заури?!

Сон как рукой сняло.

Мишель вихрем вскочила с кровати и, схватив русалку за руку, повлекла ее к кровати. Заури не сопротивлялась. Пальцы ундины были холодными, безжизненными.

– Заури! – Мишель была в отчаянье. – Кто это сделал? На тебя напали? Скажи что-нибудь!

Подруга смотрела перед собой невидящим взглядом, а когда попыталась что-то ответить, с губ сорвался сип.

– Надо… надо обратиться к федералам! – почти прокричала Мишель, хватая с тумбочки линкофон.

В последний момент на ее локоть легли прохладные пальцы.

Мишель оглянулась.

Глазам русалки возвращалось осмысленное выражение.

– Не надо федералов.

– Заури, миленькая, – Мишель чуть не плакала. – Но тебе надо к врачу…

Русалка вздрогнула всем телом и помотала головой.

– Нет! – попросила она так отчаянно, что внутри Мишель все сжалось от острой жалости. – Их было восемь…

Какое-то время Мишель молчала, не в силах выдавить из себя ни звука, потом решительно поднялась.

– Пойдем, – Мишель потянула девушку с кровати. – Пошли, тебе надо в душ.

Оказавшись в душевой, Мишель открыла воду до упора. Русалку тут же словно подменили. Иступленными движениями она принялась срывать с себя одежду и бросать ее в санблок, задавая попутно режим абсолютной утилизации.

Затем, воспользовавшись помощью Мишель, Заури шагнула в заполненную паром кабинку. Не взирая на то, что была в пижаме, Мишель влезла следом за подругой.

Не давая русалке усесться, обхватив руками голову, Мишель принялась оттирать ту мочалкой, не жалея шампуня и жидкого янтарного мыла.

Заури сначала вздрагивала от ее прикосновений, затем принялась поворачиваться то одним боком, то другим, как бездушная кукла.

Спустя полчаса обе девушки с тюрбанами-полотенцами на головах, в сухой пижаме, уселись на кровати русалки. Мишель вложила подруге в пальцы дымящуюся чашку с успокаивающим отваром, и та тут же послушно отхлебнула, даже не поморщившись, хотя в нормальном состоянии глотнуть кипяток, не поморщившись, невозможно.

Сглотнув, Мишель тихо проговорила:

– Это я виновата.

В бессмысленных глазах русалки мелькнуло удивление.

– Зря я отпустила тебя одну, – пробормотала Мишель, сжимая кулачки. – С джинном.

Услышав о джинне, Заури вздрогнула.

– Их было восемь, – повторила она.

– Пожалуйста, расскажи, – попросила, еле сдерживая слезы, Мишель. – Это нельзя держать в себе. Выплесни свою боль, или потом будет хуже.

Русалка посмотрела на нее изумленно. Кажется, она не понимала, куда уж хуже.

– Я звонила тебе, – проговорила Мишель. – Ты была такая счастливая… Мне даже показалось, ты не в себе.

– Я и была не в себе, – призналась русалка. – Эйфорин.

– Что?!

Один из самых сильных наркотиков-афродизиаков. Мишель слышала о нем. Читала в книгах по медицине. О его компонентах, значащихся в запрещенных списках… Что получится, если компоненты соединить, затруднялся ответить даже магистр медицины. Сказал только, что действие эйфорина в десятки раз превышает действие ангельской пыли.

– Я не сразу поняла, что это, – сказала бесцветным голосом русалка. – Укол сделали в мобиле… В квартиру… где все произошло… я пришла сама. По своей воле.

Мишель застонала, чувствуя, как щиплет в глазах.

А русалка заговорила. Словно рухнула какая-то невидимая преграда между ними. Словно страшнее ей было признаться в том, что была под действием наркотика, чем в изнасиловании.

– Они… они набросились на меня. Все вместе. Поставили на четвереньки в прихожей… Затем мы перешли в комнату. Они… брали меня вместе, по очереди…

Пальцы русалки разжались, кружка с остатками отвара опрокинулась на кровать. Но Заури, казалось, не заметила этого. Она обхватила голову руками и завыла, покачиваясь. Затем продолжила.

– Через какое-то время меня стало отпускать. Действие наркотика проходило. Первое, что что ощутила, ну, осмысленно – член у себя во рту. И еще один, сзади… во мне. Я стала кричать, вырываться. Они били меня и говорили, что еще один звук – и живой из квартиры мне не выйти. Щипали за грудь, до синяков. Били в живот, по голове. Но я все равно пыталась вырваться! Затем снова укол… И вот я сама… просила. Я просила их трахать меня, Мишель! Я умоляла! Умоляла! Умоляла! Целовала им ноги, вылизывала… Только бы трахнули меня!

Русалка снова завыла, закачавшись. Когда Мишель обняла ее, прижимая к себе, завывания перешли в тихий скулеж. Такой тонкий, жалобный… Он больно резанул Мишель по сердцу.

– Меня пустили по кругу, – шептала русалка. – Пустили по кругу. Завтра об этом узнает вся академия.

Мишель гладила ундину по влажным волосам, полотенце тюрбаном осело на пол смятой тряпкой.

– Что ты, малышка, – повторяла она, силясь найти хоть какие-то слова, которые могли бы сейчас успокоить Заури, снять ее боль. – Что ты. Никто не узнает. Они не посмеют рассказать… Им за такое грозит каторга…

– Я подписала согласие, – бесцветным тоном сказала русалка. – Я подписала все, что они мне дали, лишь бы трахали меня. Все было… по согласию.

У Мишель ком стал в горле. То, что произошло, было чудовищно.

– Но они же не идиоты, чтобы кому-то рассказывать о таком, – пробормотала она, но прозвучало это неуверенно.

– Расскажут, – прорыдала Заури.

– Почему ты так уверена?

Русалка посмотрела на нее долгим взглядом.

Затем протянула ей линкофон.

Дрожащие пальцы Мишель заскользили по панели. Она с трудом сдерживала крики и рвотные позывы. На панели, одна за другой, мелькали фотографии. Отвратительные потные тела, позы…

– Они сказали, что если ты не придешь к ним сегодня в восемь, сначала фото попадут в центральный информаторий академии, затем в сеть… Федералы не смогут докопаться: есть письменное согласие и на секс, и на фотографии, и даже на их распространение. Моя семья слишком бедна, чтобы нанять хорошего адвоката… Да и мало среди защитников тех, кто пойдет против диаспоры джиннов.

Голос Заури был безжизненным. Взгляд остановился.

– Если ты откажешься, а я убью тебя сама, если ты согласишься, я должна буду вернуться туда. Если не вернусь… Они обещали, что еще пару инъекций, и я стану их штатной сучкой, готовой на все ради дозы. Привыкание к эйфорину наступает практически сразу же. Вот говорю сейчас с тобой, а меня трясет…

Русалку и вправду колотило. Речь ее становилась все более бессвязной.

– Эйфорин. Их было восемь. Подать заявление?! Да они ославят меня на весь Слитсберг! На всю Апостеорию! Они же снимали на свои линкофоны… Меня даже не выгонят из академии. Сама уйду, если не сдохну от передоза. Эйфорин… еще одна доза и я стану торчком, торчком, Мишель! Кто поможет маме, сестрам, братьям? Я видела тех, кто подсел на куда более слабые наркотики, чем эйфорин. Девчонки отдавались за дозу… За дозу.

Мелодично зазвенел будильник. Пора было вставать и собираться на пары. Русалка никак не отреагировала на нежную мелодию.

Мишель бросила в стакан с водой две таблетки успокоительного и русалка, не спрашивая, что это, послушно выпила.

– Прежде всего, тебе надо поспать, – мягко, но решительно сказала Мишель. – Я зайду в твой деканат и скажу, что тебе не здоровится. Заодно возьму задание, которое тебе положено за пропуск сегодняшних занятий.

– А смысл? – бесцветным голосом спросила ундина.

Мишель деланно нахмурилась и укутала ту одеялом.

– Смысл в том, чтобы стать высококлассным специалистом в своей области. Чтобы выйти на уровень стипендиата. Чтобы вернуть матери с таким трудом добытые на твое обучение деньги. Чтобы раздать все долги, поставить на ноги братьев и сестер и наслаждаться жизнью в достатке и роскоши.

– Мишель… После всего, что произошло…

– Вот именно, что ничего не произошло, – твердо сказала Мишель. – Посмотри на это с максимальным цинизмом… Первый раз, я слышала, редко у кого бывает приятным. И главное, такого больше не произойдёт. Никогда. Я обещаю тебе.

– Меня некому защитить, – прошептала Заури.

– У тебя есть я. Вместе мы справимся.

– Человечка… К тому же из межмирья. Бедная, еще беднее меня, без знакомств и связей. Что ты собралась делать?

Русалку буквально подкинуло на кровати, еще секунду назад безжизненные пальцы вцепились в пижаму Мишель.

– Только не говори, что решила пойти к ним! Не смей! Слышишь?! Это со мной все кончено, а ты должна жить… Должна стать долбанным артефактором, ездить в экспедиции, как мечтала. Слышишь, слышишь меня?!

Старательно сдерживая слезы, Мишель уложила подругу обратно. Успокоительное подействовало, и ундина обмякла под ее руками.

– Никто не пойдет к ним, – сказала Мишель. – Ни ты, ни я. У меня есть идея получше.

Глава 7

Весь учебный день Мишель старательно сдерживала слезы и рвущиеся наружу рыдания. Даже не поздоровалась с удостоившими ее своим вниманием королевами академии. А когда те, ничуть не обидевшись, нагнали ее в коридоре и попытались расспросить, что случилось, пробормотала что-то невразумительное и удалилась торопливым шагом.

Если бы не необходимость вести себя, словно ничего не случилось, прикрывать ундину, она не знала, как прошел бы этот день. Возможно давно разревелась бы, как маленькая и убежала… Но нужно было быть стойкой… И нужно было найти способ отвести Заури к врачу… Не сегодня… Сегодня ни у русалки, ни у нее не хватит на это сил. Завтра. Она подумает об этом завтра.

Проклятье богов! Это ее вина!

Ее. Вина.

Ей не стоило вчера отпускать русалку с джинном… Нужно было… настоять, чтобы вернуться домой вместе. Но Мишель понимала, что этим бы она лишь отсрочила случившееся. Джинны разыграли все, как по нотам, ясно было, как Богинин день, что это все тщательно продуманный план. Чтобы ей, Мишель, узнавшей тайну Дэениса, точно не выкрутиться. Даже издевательства над русалкой… Они были лишние. Достаточно было вколоть той дозу, изнасиловать, сфотографировать… Зачем же бить? Угрожать?