Хозяин моего тела

Элиас усмехается.

– Ты постоянно чего-то «не хочешь», Лола. А потом стонешь от удовольствия. Ну а я не романтик.

Я поворачиваюсь так, чтобы видеть его глаза. Их взгляд жесткий и бескомпромиссный, он больше пугает и давит, чем вселяет уверенность. Но мне просто необходимо видеть лицо Элиаса Конте.

– О чем ты?

Элиас смотрит на меня в упор.

– О нас. Не жди от меня поведения мальчика-романтика. Отношения со мной не сказка. Я много могу дать, но возьму еще больше.

Капец. Иначе и не скажешь. Я себе что-то там воображала, а с его стороны все иначе. Прямо, четко и, наверное, железно.

– Если это отношения, то почему у меня нет права голоса?

– Нет? – Элиас выгибает бровь. – А что мы сейчас делаем?

– Но я не могу ни на что повлиять! – я почти срываюсь на крик. – Я же говорила, что… не люблю тебя!

Элиас просто убирает мои руки со своего тела и отворачивается к окну. В полной мертвенной тишине, которая ужасно действует мне на нервы.

Я… разозлила его, наверное.

Сейчас мне совершенно не нравится, что он так хорошо держит себя в руках. Лучше бы накричал на меня или даже обозвал меня как-нибудь.

Что угодно вместо ледяного молчания. Потому что за ним мне мерещится самое худшее.

И я оказываюсь права.

Элиас вдруг «отмирает»:

– Хорошо. Не люби. Живи в моем доме. Ешь мою еду. Пользуйся моей защитой. Не приноси Агентству никакой прибыли и ставь мне условия. Так тебе нравится?

Н-да. Это звучит не просто плохо. Это отвратительно.

– Я тебя ни о чем не просила!

– Не просила. Но протестов не устраивала. Приняла. И отношения на моих условиях примешь.

Да. Сколько ни оттягивай, Лола, худшее все равно произойдет. И худшее – это далеко не потеря девственности. А то, что я незаметно для себя стала настоящей рабыней. Нужно пользоваться последними мгновениями свободы.

– На каких еще твоих условиях?

– Я уже говорил. Я делаю, что считаю нужным. Ты – доверяешь. Это все.

В этот момент Элиасу кто-то звонит, а машина останавливается.

Я смотрю на его большую смуглую руку, держащую смартфон.

Драться бесполезно. Сбежать не удастся. Но я что-нибудь придумаю. Быть просто игрушкой я не подписывалась.

У любого мужчины есть слабости, на которые можно надавить. Я не очень-то хорошо искала, но сейчас мне надо выжить.

– Пойдем, Лола. Я хочу, чтобы ты увидела мое море.

Водитель распахивает дверь со стороны Элиаса, и он выходит. Следом выбираюсь я. Руку мне, конечно, никто не подает. Но от машины Элиас не отходит.

Автомобили охраны стоят у обочины. Такие же черные и безмолвные. Не понимаю, есть ли в них кто-то или нет. И где тот самый «периметр», который эти невидимые люди охраняют.

От этого мне становится не по себе. И от своей нынешней роли – тоже.

Вокруг шумит лес. Я останавливаюсь, разглядывая деревья, а водитель скрывается в машине и отъезжает к прочим автомобилям.

Кроме них на шоссе никого. Да и сам въезд сюда выглядел глухим и диким. Возможно, охранялся.

Элиас медленно подходит ко мне, а я невольно втягиваю голову в плечи.

– Тебя пугают мои люди? – его голос абсолютно ровный, ни тени любопытства или беспокойства.

Я безразлично пожимаю плечами. Хотя Элиас велел не прятать от него эмоции, мне кажется, что ему абсолютно все равно, что я чувствую.

Возможно, в моих интересах даже быстрее «сломаться», а потом, оставшись одной, как-то зализать раны.

Только он же не даст. Горячие пальцы обхватывают мой подбородок и не резко, но чувствительно разворачивают лицо к себе.

– Я не разрешал тебе игнорировать мои вопросы.

Сейчас он точно, как преступник в одном из моих кошмаров. Только хватка намного мягче. Пока что.

Я хочу заорать, но здесь мой крик привлечет совсем не то внимание, какое мне нужно. И я говорю тихо:

– Пугают. И то, что ты – бандит какой-то, тоже пугает.

Элиас продолжает держать меня и буравить острым взглядом. Почему-то мне кажется, что в опасной синеве его глаз мелькает разочарование.

– Прекрасно. Так наши ощущения будут даже острее. Как тебе запах моря, Лола?

Наверное, мне нужно его размягчить. Уболтать. Расслабить. Сказать, что он милый, хороший, и я ему полностью доверяю. Но я не могу.

– Отпусти мое лицо.

Хватка слабее не становится.

– Отпущу, если ты начнешь нормально разговаривать.

А меня накрывает какое-то полное безразличие. Я опять чувствую себя куклой, которую ломают.

– Я хочу побыть одна. Без тебя. Сама погулять на море. Мне и так волнений хватило.

– А я, значит, бешу тебя и раздражаю? – в голосе Элиаса могильный холод.

– Нет. Ты просто давишь. А я… дура наивная. Не поняла тебя. Чего ты на самом деле хочешь.

– Сомневаюсь, что ты хорошо меня знаешь. Но ты не дура. Ты… – он не договаривает. Убирает ладонь. – Море вон там. Иди прямо сквозь лес и увидишь его. Я даю тебе час. Через час приходи обратно.

Я не верю, что все так просто. Чуйка вопит, что Элиас что-то серьезно недоговаривает.

Я вскидываю подбородок.

– В чем подвох?

– Никакого подвоха. Я просто получаю то, что хочу, Лола. Всегда. Имей в виду.

Это нехорошо. Очень нехорошо, но от меня ускользает значение его слов. Я сбита с толку и радуюсь даже такой малости, что Элиас меня отпустил.

Неожиданно очень приятно, когда тебя никто не держит, и ты можешь свободно дышать и разговаривать. Когда ты не обязана отвечать, если не хочешь.

Когда ты свободна.

Идти по роще в туфлях на танкетке не слишком просто. Но когда умеешь ходить где угодно на высоких каблуках, это не такая уж сложная задача.

Куда сложнее чувствовать взгляд Элиаса Конте, который почти ощутимо физически прожигает мне спину. Я оборачиваюсь.

Элиас, красивый, как дьявол, стоит, скрестив руки на груди. И да, он на меня пристально смотрит.

Повинуясь какой-то прихоти, я машу ему ладонью и иду дальше в лес.

Сегодня теплый летний день, и вся зелень еще свежая. Светит солнце, и его лучи причудливо рассеиваются среди многочисленных кустарников и деревьев.

Все одноцветное, разных оттенков зеленого. Я на таком фоне, конечно, отлично видна. Ну и ладно.

Я просто иду вперед, вдыхая ароматы природы и слушая пение птиц, пока вдруг не чувствую характерный свежий запах водорослей. Море уже совсем рядом. Впереди.

Только боковым зрением я вдруг вижу чью-то «тень». И, судя по размеру, это кто-то крупный.

Что-то мне подсказывает, животных в этом леске нет. Он все-таки довольно жидкий для настоящего леса. Зато вооруженных мужиков полно.

И какой на самом деле приказ отдал им Элиас – не известно. Может, предложил меня как награду самому…

Ну вот нет, не предложил. Я вспоминаю его пронзительный взгляд, выжигающий мне душу.

Он меня точно не отдаст. Себе оставит, пока не насытится. Элиас Конте, по-моему, жуткий собственник, и сейчас это, скорее, хорошо.

Я оглядываюсь вокруг. Никого. Может быть, мне показалось. Мало ли, большая птица пролетела.

Ну или в самом деле это перебежки по периметру, только для меня они безопасны.

Но чувство, будто я теперь какая-то добыча, не отпускает.

Нужно бежать к морю. Там я ни с чем силуэт человека не спутаю. И вообще хотя там и открытое пространство, на крайний случай можно пригрозить, что я прямо в море и уйду. Ну а что еще делать.

Я ускоряю шаг, насколько позволяет дурацкая танкетка. Надо было кеды надеть.

Увы, никак. Шлюха в кедах та еще новость. Или… кто знает, что бы сейчас меня спасло…

В любом случае здесь мне не укрыться. Платье красное, довольно откровенное. Кожа светлая. Волосы рыжие. Если парик снять, все равно заметной останусь.

Как же все это отвратительно. Я опять оглядываюсь. Нервы уже совсем на пределе.

А впереди песок. Белый, ровный, какой-то прямо идеальный. А за полоской песка голубые волны. Не прямо, чтобы сильные, но какие-то очень настоящие. На штиль не так интересно смотреть.

Хотя на душе я бы предпочла полный штиль. О чем я только думаю…

Часы я с собой не ношу – смотрю время на смартфоне. Вынимаю из сумочки и проверяю его. Дошла за пятнадцать минут. Еще около пятнадцати идти обратно. Итого на свидание с морем у меня полчаса.

И никакого раздражающего Элиаса Конте.

А в следующий миг я не могу вздохнуть. Чья-то крепкая рука зажимает мне рот, а дальше кто-то надевает мне что-то на голову, и я больше вообще ничего не вижу. Одна непроглядная темень.

Скорее всего, это мешок. Дышать я могу, но максимум, что вижу, даже скосив глаза, это моя грудь.

Правда, и ей я любуюсь лишь мгновение. Неизвестный человек подхватывает меня на руки – спасибо, не вниз головой – и куда-то довольно быстро несет. Меня потряхивает в такт его шагам.

А у меня от ужаса язык к небу прилип. Потому что орать бесполезно. Вряд ли этот человек остановится и передумает.

А если он тот, кто покушается на меня, то тем более, прихлопнет быстрее.

Я не знаю, о чем молиться и на что надеяться. Я просто жду, когда все, наконец, закончится, стараясь улыбаться. Когда улыбаешься, меньше шансов, что тебя вытошнит.

***

ЭЛИАС

Лола. Малышка моя. Вся такая светленькая, нежная. Как будто ванильное мороженое с алкогольной пропиткой. Немножно съел – и уже дуреешь.

Девушки, которые искренне кончают, моя слабость.

Когда пользуешься шлюхами, хорошо видишь разницу.

А Лола искренняя. Я иду за баночкой с мазью для ее ножек и насвистываю в голос.

Мне хорошо – и на все плевать, хотя я бы еще пару дней назад над собой посмеялся. Песни петь из-за девки. Ага. Идиотия в самом соку.

Я возвращаюсь к Лоле. Обрабатываю ее ножки. Прошу подарить мне платье, потому что Лола со мной спать явно откажется, а вот платье я уложу с собой рядом на подушку и буду вдыхать ее сладкий аромат.

Рассказываю ей планы на день. И все, блять, начинает портиться.

Лола, ты чего из меня урода делаешь? Серьезно считаешь, что будь я нищебродом, как твой папашка, у нас бы все наладилось?

Ты буквально сжимаешься и лицом мрачнеешь, когда слышишь, что у меня земля есть и люди. Да и какая земля. Я только про кусочек рассказываю.

Нет, Лола. Так не пойдет.

Я решил быть с тобой открытым, и я буду.

А потом, блять, все становится еще хуже. Лола цепляется к фразе про моих баб. Стоит растерянная и гневная вся. Подстилкой себя называет.

А меня накрывает. Какая ты подстилка, ну? Ты себя видела? Ты гордая, как триста королевен, Лола. И да, таких не шлюхами делают, а женами.

Бляяять.

Мне пизда полная.

Потому что я влип по самые яйца. За неделю. Как кромешный идиот.

И непонятно, на кого злиться. На себя или на тебя всю такую… такую…

Я срываюсь. Говорю тебе жесткие обидные слова. Прекрати ждать от меня, что я буду принцем, Лола.

Потому что, блять, иначе я им реально стану. А я никакой не долбаный принц.

Мне уже сложно с тобой сдерживаться, и я не намерен отказываться от того, что люблю.

А люблю я совсем не ванильные сопли и ни перед кем мне за это не стыдно.

И перед тобой, Лола, тоже не стыдно. Особенно, когда ты начинаешь меня бесить тем, что нос свой воротишь.

Не хочешь меня обнимать, хочешь разглядывать машины охраны. Ну нахрена ты на них смотришь, если боишься их? Отвернись.

Нет. Надо себя взвинтить, а потом трахать мне мозги.

Я бешусь и ведь понимаю, чего бешусь. На себя бешусь, а не на Лолу. Меня бесит, что она на меня так влияет. Что не выкинуть ее из мыслей какой день.

Как я еще работать успеваю – просто какое-то чудо.

А пока я думаю о своем, Лола себе окончательно надумывает какую-то хреновню.

Не понимаю, как бабы могут за один миг так себя накрутить и все испортить.

Она меня уже вообще не хочет. Она меня не любит. Ей на меня насрать. Я для нее монстр.

Кислотой в морду, наверное, не так больно.

Я скидываю с себя ее руки. Отворачиваюсь.

Хочешь увидеть монстра, малыш? Да? Правда, хочешь?

Реально – чего я с тобой церемонюсь? Хотя знаю – в душу ты мне запала. Засела занозой. И да, для этого не надо полгода ждать.

Ты просто надавила на нужные кнопки, и я увяз, как идиот.

А давай, Лола, я тебя выдеру?

Сделаю, что хотел, познакомлю тебя с монстром, и разойдемся? Уж если я тебе не нравлюсь, какой есть.

Думаешь, можно влезть кому-то в душу, нагадить и сбежать? Неа, малыш. Не выйдет.

Говори со мной. Беси меня больше. Посмотрим, до чего мы договоримся.

А по венам, блять, прямо горечь разливается. Ну что ты со мной делаешь, глупая?

Ты же не такая трусиха. Ты просто… играешь в какие-то долбаные игры. И я тебе подыгрываю.

Но в главном я честен: ты моя, Лола.

Трусливая, лживая, замороченная, какая угодно. Моя. И ничьей другой ты уже не будешь.

Глава 17. Убийственное влечение

ЛОЛА

Мы идем довольно долго, или я теряюсь в непривычном покачивании, когда нет ни запахов, ни видов, ни вкусов – одна крепкая хватка чужих рук и чье-то твердое, как камень, тело.

Я пытаюсь вдохнуть, но нос забивает запах ткани мешка, который нахлобучили мне на голову, а в ушах только приглушенный шум мужских шагов. Мне кажется, этот мужчина один, но я ни в чем не могу быть не уверена.

В какой-то момент он останавливается, перехватывает меня так, что теперь держит одной рукой, и я слышу скрип, будто открывается деревянная дверь.

Что это?! Куда он меня принес?! И кто он?!

Звук шагов меняется – человек явно вносит меня в дом, а затем довольно резко опускает на что-то мягкое, но упругое. То ли ворох тряпок, то ли кровать. Я не чувствую ее границ. Мое тело немного подбрасывает, касаясь этой поверхности.

Я пытаюсь воспользоваться моментом, что руки свободны, и сдернуть мешок с головы, но этот человек не дает. Он не сильно, но довольно хлестко шлепает меня по бедру. А затем коротко и больно сжимает мои запястья.

Нельзя двигаться. Нельзя дергаться. Нельзя его злить.

Вряд ли он принес меня сюда, чтобы убить. Или я ошибаюсь?

Я слышу какое-то шуршание, а потом меня резко хватают за волосы, стягивая мешок, а может, и парик с головы.

Я распахиваю глаза, и на миг мне кажется, что я ослепла… потому что вокруг – ничего. Одна пустота. Непроглядная, неестественная темнота.

А спустя мгновение мне на глаза ложится что-то и сдавливает их. Прохладное и гладкое. Похожее на эластичную тканевую ленту или повязку.

Да что этому человеку нужно?! Зачем связывать мне глаза, если и так темно?!

Теперь, без мешка, я могу чувствовать запахи. В комнате пахнет необжитым жильем и… резким мужским одеколоном. У Элиаса не такой.

И меня продирает ледяная дрожь.

Зачем этому человеку я? Что он задумал? Почему он все время молчит?

Я лежу, парализованная ужасом. Даже пискнуть боюсь, чтобы не разозлить его.

Вроде и руки-ноги свободны, но что я могу сделать против здорового мужика? Это точно мужик. И вроде он один.

Может быть, сейчас он позвонит Элиасу, скажет, что взял меня в заложники, и начнет требовать выкуп?

Сквозь повязку не видно вообще ничего, и я ориентируюсь только на слух.

Похититель где-то совсем рядом. Неуловимо близко. Или запах одеколона настолько силен, что мне уже мерещится самое ужасное. Что его лицо в нескольких сантиметрах от моего лица.

А потом я чувствую горячие пальцы на своем колене и, позабыв обо всем, истошно, отчаянно визжу.

Всего лишь мгновение, потому что твердая рука зажимает мне рот, и кто-то тяжеленный наваливается на меня сверху, придавливая и не давая вздохнуть.

Почему-то это внезапно придает мне сил. Мужик кажется огромным, но и я не маленькая, хотя по сравнению с ним очень хрупкая.

Я начинаю трепыхаться изо всех сил, пытаясь сбросить с себя насильника, но с ужасом чувствую, что давление между моих ног только становится сильнее.

Мои яростные трепыхания его возбуждают.

Я в трусиках, и он не может ворваться в меня прямо сейчас, но это наглое и однозначное прикосновение чужого тела буквально сводит меня с ума от злости.

Я готова выцарапать насильнику глаза. А он как чувствует и резко заводит обе мои руки вверх, сжимая их своей огромной ладонью.

Я не выдерживаю и шиплю:

– Пусти, ублюдок! Элиас тебя убьет!

Он только хмыкает и безошибочно находит мой рот.

У насильственного поцелуя незнакомый вкус – аромат ментола мешается с одеколоном, начисто отбивая мои рецепторы.

Но эти властные упругие касания языка и жажда, с которой он проникает в мой рот, заставляют меня замереть от внезапного прозрения.

Это Элиас, мать его, Конте. Сам Элиас.

Кто еще пройдет через восемнадцать или больше бойцов охраны? Кто заявил мне, что всегда получает желаемое?

Только от этого мне сейчас не легче, потому что Элиас не «мальчик-романтик» и в том, что подвал наверняка не самое страшное из его «увлечений», я теперь нисколько не сомневаюсь.

Это он, но стоит ли мне дать ему знать, что я в курсе?

Наверняка стоит. Иначе этот чокнутый собственник решит, что я шлюха, которая легла под первого встречного. Что мне все равно, с кем.

Я же не сопротивляюсь его поцелую. Я лежу, боясь прикусить себе язык. Это будет не только дико больно. Я где-то читала, что, откусив себе язык, можно даже умереть.

Когда мужчина, в котором я подозреваю Элиаса, на миллиметр отстраняется, чтобы перевести дыхание, я скороговоркой выпаливаю:

– Включи свет, Элиас. Я знаю, это ты. – Он опять только хмыкает, но я не сдаюсь: – Ты сам хочешь меня видеть. Тебе будет приятнее. Включи свет. Я соглашусь на все.

Мне до боли и до безумия страшно. Каждая секунда кажется вечностью, а все тело словно покалывают миллиарды иголочек.

Пора признать: я не знаю Элиаса Конте. Я даже примерно не представляю, что у него в голове.

Но я хочу и могу его узнать.

Потому что позволить ему изнасиловать меня, а потом ненавидеть его всю оставшуюся жизнь будет чертовски глупо. Пусть он любит жесткость, он не псих.

И я повторяю:

– Я согласна. Только включи свет. Я сделаю все, что ты скажешь.

Этого достаточно. Ни прибавить, ни убавить. Решать ему.

Если он любит насиловать девушек, если он чудовище, обожающее рвать и причинять боль, мне уже не спастись.

Он прав: я сама пришла к нему в дом. Сама его дразнила. Сама подписала чертов контракт. Я не напрашивалась на насилие, но и не бежала из поместья. Я дала Элиасу над собой власть.

А сейчас впереди полная неизвестность, потому что я тоже могу ошибаться.

– Хорошо, Лола. Проверим. Поцелуй меня, – от знакомого низкого голоса я вздрагиваю.

А вдоль позвоночника прямо волна мурашек от облегчения. Это все-таки Элиас. Чертов сумасшедший Элиас Конте!

И в голове одна мысль: он настолько меня хочет, что на самые крайние меры пошел. Не было бы всей этой жути, наверное, согласись я с ним по пляжу пройти.

Не скажи я, что не люблю его.

Я сейчас даже не представляю, как я к нему отношусь. И порвать его в клочья готова за то, что он так меня напугал. И поддаться, дотла сгорев в его темной страсти.

А он… ждет.

С самой первой нашей встречи ждет моего поцелуя.

Я аккуратно поднимаю руку и на ощупь ищу его лицо. Глажу мягкую кожу скулы и жесткие волоски щетины. А потом нащупываю губы. Горячие и… не успеваю я понять ощущение, как Элиас резко касается моего пальца языком.

В кромешной темноте все ощущения в разы острее. От жаркого прикосновения в низ моего живота устремляется волна раскаленных мурашек.

Все нервы на пределе, будто оголены.

У нас с Элиасом словно временное перемирие. Будто я несу белый флаг по минному полю.

Я оставляю пальцы на его губах, чтобы не потерять их, и осторожно тянусь навстречу. А в голове глупая мысль: вдруг ему не понравится?

Мы целовались уже несколько раз, но всегда вел он. Опасный, напряженный и дикий Элиас Конте. Он так и держит меня в объятиях, придавливая весом своего мускулистого тела – уже не расплющивает меня о ложе, но я чувствую каждую его каменную мышцу.

И то, что упирается в меня между ног, тоже чувствую. И от этого во всем теле странное оцепенение, а в голове легкий туман.

Мой первый раз будет таким. Именно таким. Вот этим. Где-то в лесу и в острой, наполненной страхами и предвкушением темноте.

Уже совсем скоро все случится. Мне жутко и… волнительно.

Я прикасаюсь губами к горячим губам Элиаса, и меня легонько встряхивает. Быстро чмокаю его в губы. Без языка.

Но давление между ног становится ощутимо острее, а мне внезапно хочется… потереться об него.

Прямо об огромный напряженный член.

Мысль о том, что я смогу получить оргазм даже так, внезапно кажется мне дико возбуждающей.

Сам воздух в комнате словно становится гуще, наполняя все тело электрическими импульсами.

Я не хочу отпускать Элиаса. Я хочу его касаться. Тереться, пока меня не накроет мощнейшая волна наслаждения. Хочу целовать его губы почти невинно, но так, что от каждого поцелуя станет кружиться голова.

– Я включу свет, малыш. Ты права. Так нам обоим будет приятнее, – меня бьет сладкая дрожь от звука его хриплого голоса.

– Подожди. – шепчу: – Говори мне что-нибудь на ухо, пока я… – и я делаю жадное движение бедрами.

А Элиас вдруг с глухим рычанием отстраняется. Спустя несколько мгновений мне кажется, что в комнате стало светлее.

А затем Элиас резко задирает юбку моего платья вверх и парой рывков сдергивает с меня трусики.

И меня внизу, прямо там, касается что-то ужасающе твердое и горячее.

На ухо я слышу слова, отзывающиеся в животе сладким томлением.

– Я хотел вылизать тебя всю, Лола. И потом – сделаю. Но сейчас ты слишком сводишь меня с ума.

Мне немного больно – соски стали настолько чувствительными, что кружево лифчика царапает их.

Но я чувствую – стоит немного пошевелиться, и Элиас упрется в меня еще сильнее. А я сейчас настолько возбуждена, что мне этого… мало.

Я, черт возьми, сама хочу его глубже. Как в самых стыдных снах, когда я полностью отпускала себя и погружалась в непристойнейшее наслаждение с головой.

И я шепчу:

– Давай. Я уже…

Я хочу говорить об этом. С каждым моим словом меня все больше трясет от стыда. Я не голая – одета в красивое платье. На глазах у меня повязка.

Если нас кто-то увидит со стороны, он никогда не скажет, что я – жертва Элиаса Конте. Он решит, что я в самом деле шлюха, которую жестко имеет сильный и властный мужчина. Бандит.

Я почти на грани оргазма – стоит прикоснуться к клитору, немного потереть его – и кончу.

Но ощущение, когда член упирается в меня, растягивая под свой размер, абсолютно новое и непривычное.

Острое, на грани боли. Только от этой странной боли узел внизу живота закручивается еще туже.

Я делаю глубокий вдох, и все происходит одновременно. Пальцы Элиаса берут клитор в томительно-сладкий плен, а бедрами Элиас делает сильное и одновременно плавное движение.

Меня пронзает боль. Резкая, странная и… ошеломляющая. Выбивающая из легких тонкий вскрик.

Боль, которая стихает, сменяясь чувством непривычной наполненности. Элиас не просто большой – он огромный. Это удивительно и… ооох… я больше не могу связно думать, потому что его пальцы играют со мной, подчиняя собственному ритму удовольствия.

– Кончай… Лола… – в охрипшем до неузнаваемости голосе столько страсти, что мое тело выгибается ему навстречу. Я впервые кончаю так – с членом внутри.

Удивительно. Ярко и обжигающе, до вспышек в глазах хорошооо…

А потом Элиас начинает двигаться. Я опять чувствую странную боль.

Словно знак, что теперь Элиас в моей крови. Что я принадлежу ему. Что я – его. Маленькая и совсем беззащитная.

А он трахает меня, как ему вздумается.

Огромный. Безжалостный. Грубый.

Он может всю жизнь теперь приказывать мне вставать на колени по первому требованию.

Но я этого хочу. Чтобы он всю жизнь меня трахал.

Чтобы так… больно и странно, чарующе приятно.

На самой грани невыносимости и неописуемого, резкого удовольствия.

Так хорошо мне будет только с ним. Под ним. Под его грубыми жадными толчками, которые разрывают и растягивают меня, только мне так немыслимо сладко, что ничего больше не надо.

Я – только его. Здесь, сейчас и всегда.

И я ловлю его губы. Мы целуемся, как сумасшедшие, пока Элиас вбивается в меня. Вколачивается со всей своей страстью, а я, кажется, царапаю его ногтями, жалея лишь о том, что сегодня больше уже не выдержу.

Мне больно и непривычно от его размера… от его страсти и грубости…

Внизу все саднит и печет, обручая нас с Элиасом на крови.

Он делает рывок, вонзаясь в меня особенно сильно, и я понимаю: только что этот мужчина, который властно и настойчиво взял мою девственность, кончил прямо в меня.