Планета Афон. Восхождение

Поэтому всё минувшее столетие гомо советикус мечется в чужой повестке, каждый раз решая для себя наболевший вопрос: за кого же я в этот раз, за большевиков, аль за комунизтов?

Если мы не ставим перед собой цели возрастать духовно, то будем катиться вниз по наклонной вместе с этим мiром и его нравами. Господь Бог не сможет благословить наши шаги, если мы элементарно не хотим переставлять ноги. Может быть, именно поэтому и не желают афонские старцы, чтобы Святая Гора превратилась в «курортную зону»: кому тогда придёт в голову передвигаться по монашеской вотчине на своих двоих?

…Словно в подтверждение моих выводов возле ворот скита остановился микроавтобус, который доставил в обитель Иоанна Предтечи очередной десант из просвещённой Европы. Судя по отсутствию поклажи, пилигримы не ночлег пришли искать, а просто ознакомиться со скитом и поклониться его святыням. Если, конечно, они православные…

Вряд ли… Православные обычно крестятся, входя в православный монастырь. Всё-таки ты вторгаешься в мiръ Божественной благодати, оставляя всё суетное за воротами обители. Однако гости из просвещённой Европы, похоже, об этом даже не догадывались. На Западе благодать оценивается в реальных купюрах, которые можно снять с банковского счёта. Не понятно только, какая вожжа тогда привела их на Афон?

Впрочем, не нам их судить, свои бы грехи воспомянуть не мешало. К тому же встречать их вышел высокий чернобородый монах, вероятно архондаричный. Он поприветствовал пилигримов на непонятном языке, из чего сразу стало понятно, что это греки или румыны. С остальными гостями иноки предпочитают вести диалог по-английски. Но это был не английский.

– Слушай, их нъверное сейчас в ризницу пъведут, – здравая мысль неожиданно посетила гиганта Х-ва. – Может пъдсуетимся, и вместе с ними приложимся к святыням. Вы как?

– Как всегда… то бишь всегда готовы. Только гостям, похоже, сначала пижу-ежу хотят предложить, а святыни, типа, никуда не денутся, – у Никиты это был самый больной вопрос.

– А мы чем хуже? Лишь тем, что английского не знаем?

– Ну, ты-то знаешь, – поддел меня Вольдемар.

– Примерно как ты свою невесту, которой пока нет…

– Кто тебе скъзал, что у меня её нет?

– Сорока на хвосте. Ну, так мы базарить будем или…

– Или, – Никита поспешил оборвать наш диалог.

Действительно, архондаричный, следуя канонам святогорского гостеприимства, для начала повёл европейцев в свою вотчину. Для нас это был Божий дар, поэтому мы тоже не стали путать его с яичницей и устремились следом.

Монах привёл нас в светёлку во втором этаже братского корпуса, наполненную до того ярким солнечным светом, что, казалось, будто мы в киностудии, и режиссёр включил с десяток мощных софитов. Но это была, конечно же, иллюзия, потому что божественное светило пока ещё никто не отменял.

В ожидании «честны́х даров» появилась возможность поближе разглядеть представителей Евросоюза. По их характерному молчанию мне представилось, что они явно с севера Европы, паспорта которых, по зоркому взгляду В. Маяковского, учтивый чиновник брал «не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав». А уж датчане они или «разные там шведы» – не суть важно. Может быть даже немцы… Почему бы и нет?

Их «с иголочки» одежда была не просто стерильно чиста, но и, казалось, до хруста накрахмалена, а это уже говорило о многом. Когда батя мой впервые столкнулся с пленными немцами на фронте, он был не то, что удивлён – сражён до корней волос тем, что красноармейцы в сравнении с ними выглядели просто бомжами.

Машинально оглядев себя и своих братьев во Христе, без обиняков принял рассказ отца за чистую монету, потому что наше одеяние давно требовало воды, мыла и утюга. Разве в таких одеждах входят в царские палати?

Что ещё однозначно характеризует человека «до корней волос», так это причёска. Аккуратный человек никогда не позволит себе быть лохматым. Должен признаться, что и в этом плане гости Святой Горы вполне соответствовали европейскому этикету. Даже лысина у одного их них была гладко причёсана.

Помнится, Катя Тихомирова в известной кинокартине Владимира Меньшова всегда обращала внимание на обувь мужчины, потому что она также является его визитной карточкой. Однако и здесь наши попутчики оказались на «безымянной» высоте. Не скажу, что их сапоги были надраены до зеркального блеска – ребята обулись в кроссовки, но до зѣла белоснежные, примерно как поля под Москвой в стихах Алексея Суркова.

Вот бы этих «рафинированных» европейцев в эти самые белоснежные поля! Думается мне, спеси бы у них резко поубавилось, а вот любовь к моим соотечественникам зѣло возросла…

Зато молчаливому терпению у европейцев можно поучиться. За всё то время, пока архондаричный готовил угощение, они, по-моему, даже не пошевелились, не говоря уже о выражении неудовольствия или малейшего ропота. Не думаю, чтобы испанцы или итальянцы сподобились проявить такое смирение, а для скандинавов это более чем норма жизни. Недаром «горячих финских парней» наши путаны прозвали «финиками».

Нет, на Афоне просто так ничего не бывает, здесь во всём Промысел Божий. О, мудрейший из мудрейших архондаричных! Дай Бог тебе здравия и всем твоим сродникам и собратьям во Христе, за то, что предоставил нам неразумным ещё одну возможность понять и оценить, что есть настоящее смирение.

И вот уже «мудрейший из мудрейших» предстал пред наши очи. Однако нас почему-то решил проигнорировать или просто не заметил, потому что «всего по разу» приготовлено было исключительно для европейцев. При этом ни растерянности, ни даже намёка на «извините» в его очах не проскользнуло. Словно нашей троицы вовсе не было на этом празднике жизни.

Никита собрался, было, высказать монаху примерно всё, что о нём думает – по-русски-то, он всё равно не понимает, – но азъ недостойный вовремя приложил палец к губам и таким образом дал понять, что здесь не у Проньки на именинах. Мы только что получили урок смирения, поэтому «домашнее задание» нужно выполнять без помарок. Если будет на то Господня воля, то и нас не обойдут стороной. А нет воли Божией…

Какие ещё нужны доказательства национальной принадлежности, если европейские гости трапезу начали не с крестного знамения и даже не с ракии, а с кофе! Как сказал бы в этом случае старшина Васков, «подвела немцев культурка». Но сейчас не середина ХХ столетия, и мы не в полях подо Ржевом, а на Святоименной Горе, понеже безусловно «штык в землю».

– Sorry, are you in the same group as them?[1] – архондаричный «вдруг» заметил нас.

– No, estamos solos, y de Rusia[2], – ваш покорный по-испански дал понять архондаричному, что Россия – це не Европа, а отдельная цивилизация, и собачий язык нам не родной.

Видимо в румынском скиту испанский язык пользуется большим уважением, чем в греческих обителях, поэтому архондаричный понял меня с полуслова и «китайских» вопросов задавать не стал. Трудно сформулировать, какие чувства изведали от моих слов званые гости, но как по команде повернули в нашу сторону «головы кочан» и выразили в своих очах с полтонны недоумения. Примерно как тот «учтивый чиновник» при взгляде на польский паспорт.

Зато «мелькнул многозначаще глаз» архондаричнего, и он резво заспешил «хоть кофе снести задаром нам». Не ведаю, были среди гостей сыщик и жандарм, sin embargo[3], вопросительно посмотрели друг на друга, когда поняли, что имеют дело с «краснокожей паспортиной».

Вот уже и угощение нам подали на блюдечке с голубой каёмочкой! Только не отказывайся! А мы и не отказались – вот она, обжигающе-веселящая! О, трапезарий! Прочитал бы тебе гигант Х-в свой стих про «берёзку хилую», таки ещё неизвестно, кто бы из нас стих. Но мы люди не гордые: зачем, если и так за нашей спиной огромная тысячелетняя православная Россия!

– За Россию! – наши рюмашки сомкнулись в едином порыве, и хрустальный звон огласил придирчивую тишину архондарика. Вот с чего нужно начинать угощаться, а не с кофе!

Немцы, глядючи на нас, пребывали примерно в таком же состоянии, как их предки в декабре 1941 под Москвой. Мы же зажёвывали aguardiente[4] благородным лукумом и не ведали, как нам благодарить Всевышнего: столько уже чудесного случилось! Конечно, неверующие могут возразить: какое же это чудо? Но для нас и любезное угощение было чудом. Как и весь Афон!

– Может попръсить мънаха, чтобы он пръвёл нас в ризницу, – предложил брат Владимир, когда мы перешли ко второму «отделению концерта» под названием «заморить червочка».

– Я так мыслю, что он и сам нас проводит, когда мы закончим трапезу, – ответил ему азъ удовлетворённый, пригубив обжигающе-ароматный кофе вприкуску с лукумом.

– И ещё хърошо бы пъсетить келью святого Афънасия.

– У меня мысль, что немцы тоже туда собрались.

– Ты в этом уверен? – проявил скепсис Никита.

– Я даже не уверен в том, что мы доберёмся живыми до вечера, а ты говоришь купаться…

– How far is the cell of Saint Athanasius from here?[5] – этот мой вопрос относился уже к архондаричному, когда мы закончили перекус, и он подошёл, чтобы забрать посуду.

– Not far, about half a kilometer away[6].

– And can you get into the sacristy now?[7]

– Yes, I will now lead the Austrians to the sacristy. If you want, you can join us[8] – ответил он.

Так вот, оказывается, откуда прибыли сюда эти гости! Что ж, я был ненамного далёк от истины, хотя Австрию к Северной Европе нельзя отнести даже с большой натяжкой. Впрочем, вождь Третьего рейха был как раз соотечественником Моцарта и Штрауса, и он вовсе не ошибался, считая истинными арийцами именно тех, у кого характер нордический, стойкий.

Архондаричный довольно быстро справился со своими обязанностями и вот мы уже соприкасаемся со святостью. Как ни крути, а Продром всё-таки скит, поэтому количество святынь значительно уступает сокровищницам всех монастырей, но разве в количестве дело? В Цетинье или во французском Амьене хранится по одной частице мощей Крестителя Господня, зато каких! Паломники со всего мiра приезжают им поклониться.

Чудотворных икон в Предтеченском скиту тоже хватает. После ризницы архондаричный повёл нас в кириакон, и мы поочерёдно приложились к каждой. Наших братьев во Христе из «братской» Україны, похоже, и след простыл. Может оно и к лучшему – не пришлось отвлекаться на пустые разговоры.

Как наставлял свою братию преподобный Афанасий, «да блюдет каждый из вас язык свой, ибо лучше упасть с возможно большей высоты, чем испытать падение от язы́ка: всякий из вас да ожидает себе искушения, ибо мы идём в Царство Небесное путём скорбей и искушений».

Хотя… может лучше не сжигать старые мосты, они вполне могут пригодиться. Гораздо полезнее сжечь старые грабли…

Калива преподобного Афанасия поначалу в наши планы не входила, но не посетить её было никак нельзя. Всё-таки святой считается прародителем афонского монашества, как преподобный Антоний Печерский монашества русского…

Когда до преподобного Афанасия дошёл слух о том, что Никифор Фока провозглашён императором Византии, это известие его зѣло опечалило, поскольку именно по просьбе Никифора он оставил безмолвие и устраивал Лавру, «презрел обещания свои Богу и предпочёл царство временное Небесному, всегда пребывающему». Афанасий, сказав братии, что отправляется в Константинополь, в сопровождении трёх иноков решает оставить созданную им обитель.

Преподобный посылает Никифору Фоке письмо со словами: «Царь! Ты видишь, что не другим кем, а тобою вовлечён был я во многие тщетные и бесполезные труды. Посему теперь я иду в какое-нибудь безмолвное место, чего постоянно желал и желаю; монастырь же предаю, во-первых – Богу, а потом – в твои руки. В Лавре есть добродетельный, достойный уважения инок, по имени Евфимий – он может быть игуменом».

Император Никифор до зѣла огорчился известием об уходе преподобного из Лавры. Афанасий, тем временем, скрылся на Кипре в монастыре Агиа-Мони около Пафоса. Царь приказал разыскивать его по всей империи, из-за чего Афанасий хотел уйти в Иерусалим, но в это время в Палестине было нашествие мусульман. Преподобный, обратившись с молитвой к Богу, ночью сподобился увидеть Господа, Который повелевал ему возвратиться в созданную им обитель. Афанасий повиновался воле Господней – он тотчас же отправился на Святую Гору.

По дороге, ученик Антоний, сопровождавший преподобного, подхватил горячку. По молитве святого Афанасия Господь исцелил его, но преподобный сделал вид, что лечит ученика травами, скрывая дар чудотворения. Монахи, увидев своего отца и пастыря, возрадовались великой радостью, понеже после его ухода в созданной им Лавре царил хаос и безначалие. Радовались и многие другие святогорцы, посещавшие Лавру, желавшие беседовать с преподобным.

Когда Афанасию снова пришлось отправиться в Константинополь по монастырским нуждам, император Никифор Фока очень обрадовался его приезду и просил у него прощения за нарушение обета. Видя его искреннее покаяние, преподобный возрадовался и посоветовал императору, чтобы он также прощал согрешившим против себя и был милостив к бедным.

Царь убедил преподобного продолжать строительство обители, издав ряд хрисовулов, касавшихся Лавры. К сожалению, сохранился только один от 964 года на ежегодное получение с острова Лемноса дани – двухсот сорока четырёх златых монет. Император назначил Афанасия игуменом Лавры с восемьюдесятью монахами и постановил, что Лавра должна навсегда оставаться независимым монастырём, не подчиняясь ни светским, ни церковным лицам. Он даровал Лавре Афанасия большой монастырь в Фессалониках и передал Афанасию частицу Честного Древа, главу святителя Василия Великого и мощи других святых. Кроме того, по просьбе игумена, император Никифор назначил ежегодное пожертвование на нужды храма в Карее.

Вернувшись в свою обитель, преподобный Афанасий наладил хозяйство. Одним из аспектов своего служения он считал странноприимство. С целью приёма паломников он решил устроить пристань близ обители. Во время строительства с преподобным произошёл несчастный случай, после которого Афанасий долго не мог оправиться: братья, несшие бревно, не удержали его, и оно упало прямо ему под ноги. В результате нога была сломана в голени и лодыжке.

Но и в болезненном состоянии преподобный Афанасий не желал оставаться праздным, занимаясь переписыванием книг. За шесть дней он переписывал псалтирь, а за сорок – патерик.

По-прежнему являясь настоятелем процветающей Лавры, преподобный не оставлял активной хозяйственной деятельности. Эта деятельность Афанасия вызывала раздражение афонских отшельников. Они считали, что преподобный Афанасий, пользуясь покровительством императора, нарушает извечные правила жизни, и ущемляет свободу насельников Афонской Горы.

Когда 10 декабря 969 года покровитель преподобного Афанасия – император Никифор был убит, новым императором стал Иоанн I Цимисхий. Недруги преподобного решили этими воспользоваться, и делегация монахов-отшельников во главе с Павлом Ксиропотамским отправилась в Константинополь. Они обвиняли преподобного Афанасия в том, что он наполнил Афон мiрской суетой и сделал его похожим на мiрские поселения.

Император Иоанн, получив жалобу, потребовал отчёта во всём, что было сделано Афанасием. Рачительность преподобного привела Иоанна Цимисхия в восторг, а на Афон был направлен настоятель Студийской обители Евфимий. Он также пришёл в полный восторг от хозяйственной и богослужебной рачительности преподобного, о чём был составлен императору доклад. Во избежание дальнейших между афонскими монахами нестроений был составлен афонский устав, так называемый Типикон Иоанна Цимисхия, или «Трагос» (971-72) и подтверждены все хрисовулы императора Никифора…

Один мудрец как-то сказал, что жизнь надо прожить так, чтобы голуби, пролетая над вашим памятником, терпели из уважения. Трудно сказать, что более всего подходит под определение памятника преподобному Афанасию: отшельническая калива, Великая Лавра или основанное им святогорское монашество.

Как невозможно одновременно вместить в убогий человеческий разум понятия гений и злодейство, аналогично трудно представить, как в одном человеке может сочетаться дар чудотворений и величайшее смирение. Частенько мы слышим, как мiрские человекушки ропщут, если не оценили по достоинству их скромный дар, который на поверку чаще всего оказывается абсолютной бездарностью. Гении, как правило, не ропщут…

Спускаясь по крутым ступенькам вдоль обрывистого берега две с половиной сотни метров высотой, невольно проникаешься степенью мужества, силы духа, и христолюбия отшельников-кавсокаливитов. Судя по свежести, преподобный Афанасий на этих ступеньках свой след не оставил, но как же он тогда спускался и поднимался? Или как все здешние – по цепям?

Дойдя до «нулевой» отметки, мы уткнулись в замурованную дверь, каких ещё не встречали на Святой Горе. Причём к ней аккуратно вели ступеньки с деревянными перилами. Видимо на то была – опять же по величайшему смирению – воля самого преподобного, чтобы его житие оставалось в глубокой тайне.

Что ж, слава Богу за всё!

Величественный крест преподобного Афанасия красиво возвышается на пути к его келье. Что ещё поражает созерцателя, так это гигантские солнечные батареи, при помощи которых Афон вполне обходится собственной электроэнергией и не тратит огромные средства на его закупку. Позади «солнечной электростанции» распростёрлись огородные плантации, которые как были образцовыми ещё при Афанасии Афонском, так за тысячелетие ничуть не растеряли свой образцовый вид.

Ну, вот, мы получили исчерпывающую информацию, как бьётся «сердце» Афонской Горы. Настало время осуществить главную мечту – подняться в её «святая святых» или лучше сказать «взойти на алтарь», сиречь на вершину, где в полной мере происходит Преображение.

Как же это возможно, чтобы побывать на Афоне и не желать подняться на саму Гору! Вот же она, возвышается прямо перед нами – прекрасная в своём величии, поросшая густым лесом и всё ещё покрытая снежной шапкой…

Неожиданно поднявшийся ветер обрушился на Святую Гору, словно не находил себе покоя: то неистово метался, то дерева терзал до самых пят, то вспенивал лазурное море. Было ощущение, что это на нас обрушилась брань злейшего врага рода человеческого, который всеми фибрами не желает дать осуществиться нашей мечте.

Одесситы прочно усвоили истину, что мечтой называется желание, на которое не хватает средств. На Афонской Горе, как известно, существует только одно средство для того, чтобы любую мечту воплотить в реальность – усердная молитва.

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй мя грешнаго». «Пресвятая Богородице, спаси нас». «Святителю, отче Николае, моли Бога о нас». «Преподобный отче Афанасие, моли Бога о нас грешных».

Молитва помогала нам преодолевать метр за метром пологий подъём, пока дорога не поменяла направление в сторону Кавсокаливии. Заманчиво, конечно, было бы соприкоснуться с подвижничеством афонских отшельников, но чёткая дата окончания Шенгенской визы и обратного вылета в Первопрестольную не оставляла на это никаких шансов. А по направлению к вершине вела, не сказать, чтобы верблюжья, но всё же тропа.

– Вы не хътите ознакомиться с бытом къвсокаливийских отшельников? – гигант Х-в будто прочитал мои мысли.

– А как потом на гору подниматься? – мой вопрос был вовсе не риторический.

– Там тоже есть тръпа, только немного крутая…

– То есть практически отвесная, я правильно понял?

– Ну-у… для къго как, – Вольдемар пожал плещьми.

– Знаешь, Фима Рабинович тоже так считал… Царствие ему Небесное, – ваш покорный трижды перекрестился.

– А он что, рухнул со скалы?

– Или волки съели. Просто он из Одессы.

– А-а-а, тъгда пънятно, – до брата Владимира наконец-то добрался неведомыми путями мой одесский юмор.

– А что в Кавсокаливии такого необычного? – Никита в очередной раз оторвался от дебильника и проявил интерес.

– Там всё необычно. Не так, как в других мънастырях…

* * *

Кавсокаливия – южная оконечность Афонского полуострова и непосредственное окружение Святой горы. Эта местность с 40 каливами является зѣло труднодоступной, некоторые из келий не имеют храма, и половина их в настоящее время пустует. Находится она на скалах за Пустынью, по дороге от скита Праведной Анны к Великой Лавре. От Кавсокаливии горная тропа ведёт к пещере преподобного Нила Мироточивого.

Скит Кавсокаливия особножительный, основан в XIV веке, относится к монастырю Великая Лавра. В центре его расположен кириакон, освящённый в честь апостола Иоанна Богослова, куда на воскресную литургию собираются подвижники и старцы из своих калив. Храм был построен неким русским военачальником. Его иконостас представляет сплошную резную миниатюру. Здесь хранится редкая древняя икона «Страшный Суд» X века.

Греческое название Καυσοκαλύβια «сожжённые хижины» происходит от имени основателя – преподобного Максима Кавсокаливита (†13 января). Первым его биографом стал известный своим подвижническим и созерцательным житием преподобный Нифонт Кавсокаливит (†14 июня 1411), его сподвижник, ученик преподобных Феогноста Кавсокаливита и Нила Эрихиотиса. Всякий раз, когда рядом с каливой преподобного селились другие монахи, он сжигал её, поднимаясь всё выше в горы. Около его пещеры возникло монашеское поселение, центром которого был храм Преображения Господня, располагавшийся выше и северо-западнее нынешнего скита. В настоящее время представляет собой развалины. Вероятно, здесь произошла встреча с преподобным Максимом святого Григория Синаита.

Родился преподобный Максим Кавсокаливит в Лампсаке, от родителей благородных и благочестивых. Будучи бездетными, они со слезами молились Богу о даровании им чада. Молитва их была услышана: Всевышний даровал им блаженного Максима, нареченного во святом крещении Мануилом.

Родители, дав обет посвятить его Богу, воспитывали Мануила с особенной заботливостью – уже с малолетства начали учить его священным книгам. Когда он достиг отроческих лет, его поселили при храме Пресвятой Богородицы.

Меж тем, родители в мiрской суете забыли о своём обете посвятить его Богу и приготовились связать узами брака, чтобы иметь в нём утеху на старости лет. Узнав об этом, Мануил в семнадцатилетнем возрасте, вкусив уже сладость духовную, оставил и родительский дом, и мiръ и, тайно удалившись на гору Ган, принял ангельский образ с именем Максим и предался безусловной покорности у лучшего духовного наставника Македонии – старца Марка.

В пустынных пещерах Папикийских гор он обрёл братьев во Христе среди отшельников до зѣла строгой жизни, от которых перенял много душеполезного опыта совершенно ангельской жизни. Постоянно пребывая в храме, Мануил в простоте непорочного сердца ходатайствовал у Всепетой Царицы Небесной о своём спасении. Видя нищих, он делил с ними хлеб и, пренебрегая холодом, отдавал им собственные одежды, ажбы согреть их.

Чтобы скрыть молитвенные и постнические подвиги и не погубить льстивой похвалой со стороны мiра начатков добродетельной жизни, преподобный вёл себя как юродивый. Однако это не скрылось от внимательного людского глаза, поэтому его почитали не истинно, а только Христа ради юродивым.

Отрок, будучи ещё в незрелом возрасте, преуспевая в благодати, выказывал уже старческий разум. Он часто ходил к старцам-безмолвникам. Обращаясь с ними, Мануил внимал их советам и наставлениям, назидаясь примером богоугодной жизни, и пламенел Божественным желанием оставить мiръ и, сделавшись иноком, хранить строгое безмолвие.

Юноша быстро преуспел во всех подвигах иноческой жизни, был хвалим и любим жившими там старцами, исключая только его наставника Марка. Желая утвердить своего скромного и дивного послушника в смирении, тот, несмотря на постоянные усердные его труды, безпрерывно унижал и поносил его.

Впрочем, недолго Божественный отрок оставался под мудрым водительством Марка. Бог призвал преподобного от жизни временной в Небесные чертоги. Тогда Максим оставил гору Ган и пустился странствовать по Македонии, чая найти другого старца, подобного первому. Желание его исполнилось.

Он отправился в Константинополь и, без обуви на ногах, без покрова на голове, имея на себе лишь ветхую власяную одежду, пришёл во Влахернский храм Пресвятой Богородицы Одигитрии и как бы поселился в притворе. Поклонясь иконе Пресвятой Одигитрии, созерцая дивные чудеса, точившиеся от неё, Максим размышлял, какую чрезвычайную славу имеет Она на Небесах. От сих созерцаний, восхищаясь духом и неизреченно радуясь сердцем, в течение всей ночи он пробыл без сна.