Улей

– Пожалуй, – подтвердила она.

Салливан погладил кошку, и вверх, к вентилятору, снова полетели шерстинки.

– Все началось с того дурацкого канала «Магазин на диване». Она как будто загипнотизировала мою жену. Калиста принялась скупать её продукцию. Мыло, скрабы, эликсиры из цветочной пыльцы. Каждый день у нас на пороге появлялась посылка UPS.

Он умолк, и Линдси заполнила паузу:

– Многие покупали её продукцию…

– Но они не бросали всё, что им дорого, ради того, чтобы быть с ней, – перебил её Рид. – На мой взгляд, это была проблема – компульсивность, шопоголизм, что-то такое. Я даже предложил Калисте обратиться за помощью к психологу, а она закрылась от меня. И, если честно, я подумал и отступился.

– Помогло?

– Увы, нет, – ответил он, поглаживая кошку. – Я был в недоумении. Происходило что-то непонятное. Она к тому времени уже начала приобретать записи с её лекциями.

* * *

Зима 1998–1999 гг.

Лос-Анджелес, штат Калифорния

Недовольная реакцией мужа и друзей на её новое увлечение, которое начало проявляться зимой 1998–1999 годов, Калиста Салливан попросту устранилась от участия в их повседневной жизни и занялась самопознанием и поисками самой себя. Нет, она никуда не уехала, но витала в каких-то своих облаках. Подруги, с которыми она обедала по выходным, теперь никак не могли договориться с ней о встрече. Она была слишком занята, слишком озабочена. Вечерами посещала курсы медсестер. Днем работала помощником администратора в одном из ресторанов, но так часто стала пропускать свои смены, что её уволили.

Калиста и не думала расстраиваться. Сосредоточила своё внимание на компакт-дисках, которые заказывала у расширяющегося предприятия Марни Спеллман.

– Я слышу зов, – призналась она Риду как-то в феврале.

– Зов? – Её слова не поддавались осмыслению.

– Голос говорит мне, что я должна уехать. Что меня ждет нечто более значимое.

– Более значимое, чем твои дети? Чем я?

– Вряд ли ты поймешь. Я сама поняла это только недавно. Речь идет о более высокой цели.

Глаза Рида наполнились слезами.

Калиста с тревогой посмотрела на мужа. Потом потянулась к нему, и они обнялись.

– Я тебя не понимаю, – произнес он.

– Знаю. Тебе это трудно понять. Рид, ты часть того мира, который создан для удобства мужчин: ты и наши мальчики в центре, а я на периферии. Но все же попытайся взглянуть на это моими глазами. Попытайся понять, что быть женой и матерью – это еще не вся жизнь, не конец всего. Я выхолощена. Во мне зияет пустота. Неужели ты не видишь?

Кто эта женщина?

– Нет, – отвечал он. – Я не могу этого понять. На мой взгляд, быть матерью наших сыновей – это большая честь, дар, который только ты способна преподнести. Более высокого предназначения просто быть не может.

Он старался, силился говорить на том же языке, к какому прибегала она.

Дар. Предназначение.

– Рид, – сказала Калиста, отстраняясь от него. – Я люблю тебя. Люблю. И мальчиков наших люблю. Мне трудно тебе это говорить, но время пришло, и себя я должна любить больше. Так предначертано судьбой.

Рид оставил попытки понять жену. Покраснел.

– Как предначертано? Калиста, наш брак… это всегда было равноценное партнерство. В нашей семье никогда не было, чтобы кто-то считался главнее другого.

Калиста отступила от него на шаг.

– Вот-вот. А почему, спрашивается? Почему я должна быть тебе равным партнером, а не главой семьи? Почему я, как женщина, не могу решать, как нам жить, в какую сторону двигаться?

– Калиста, этот дом выбрала ты. Мы растим двух сыновей, потому что ты хотела детей. Имена им тоже выбрала ты.

Калиста оставалась спокойной, безмятежной.

– Рид, к принятию всех этих решений подвел меня ты. В этом доме хотел жить ты, а я просто сказала, что мне он понравился больше остальных, хотя для меня куда предпочтительнее был дом с большим цветником на Филлмор-стрит.

– Да ведь то был не дом, а развалюха! – в отчаянии вскричал Рид.

– Да, ты так и сказал, – пожала плечами Калиста. – И я приняла к сведению. Что касается имен для наших сыновей, Брэйди звали твоего шафера, а имя Кристиан носила в девичестве твоя бабушка.

Рид знал, что она права, но не мог оставить её упреки без ответа.

– Ты сама предложила эти имена.

– Да. Потому как знала, что ты их одобришь.

Калиста посмотрела на компакт-диски, которые слушала в последнее время.

Проследив за её взглядом, он метнулся к столу и смахнул пластмассовые коробочки на пол.

Она не рассердилась. На лице её появилось грустно-задумчивое выражение. И даже едва заметная улыбка. Печальная улыбка, позже отметил он. Ни в коем случае не неприязненная. Эта улыбка происходила от глубоко запрятанного в ней «знания», как она выражалась, напоминавшего, что пришел её черед и мужу её не переубедить.

– Мальчики с тобой не поедут, – сказал он.

– Знаю, – ответила она. – Они принадлежат тебе.

Рид был вне себя от возмущения.

– Калиста, ты издеваешься? О чем ты думаешь? Ты – их мать. Ты нужна им.

Она покачала головой.

– Рид, я нужна себе самой.

* * *

16 сентября 2019 г., понедельник

Линдси выросла на «Беренстейновских медвежатах»[11] и других книжках, которые ненавязчиво пестовали в девочках убежденность, что они могут стать теми, кем захотят быть. Сама она, решив пойти на службу в полицию, даже не задумывалась о том, что служитель закона – не женская профессия. Её мать, избравшая стезю педагога, а не архитектора лишь потому, что в школе она была единственной девочкой в классе по черчению, восприняла выбор дочери как подтверждение того, что прежние условности, которые она в свое время не посмела нарушить, утратили свою значимость.

Если Рид Салливан верно оценивал ситуацию – а ничто не указывало, что это не так, – философия Марни Спеллман строилась на том же принципе, но была более радикальна: вторгалась на территорию семейных отношений, позволяя – нет, даже требуя, – чтобы жена и мать бросила супруга и родных детей.

– Должно быть, для вас это стало ударом, – промолвила Линдси. – Что она так вот взяла и ушла.

– Не то слово, детектив. Да. Сильнейшим.

– Она сразу уехала?

– В тот же вечер. Взяла с собой только то, что уместилось в два старых чемодана, и вызвала такси до аэропорта.

– А ваши сыновья? Как она им объяснила свой уход?

– При их разговоре я не присутствовал, – отвечал Салливан. – Она закрылась с ними в нашей спальне. Позже Брэйди сказал мне, будто она обещала, что уезжает ненадолго. Якобы в гости к новой подруге. Что-то вроде этого. И даже не намекнула, что возвращаться не намерена.

Он перестал гладить кошку.

– Несмотря на все её высокопарные речи о саморазвитии, о том, что она достойна быть кем-то более значимым, чем просто матерью и женой, Калиста была трусливой лгуньей. Ей не хватило смелости сказать мальчикам правду.

– Какую правду?

– Что мы ей не нужны. Больше не нужны. Что в её сердце нет места ни для кого, кроме неё самой. И той женщины.

– Марни Спеллман?

– Да, именно.

Глава 14

16 сентября 2019 г., понедельник

Беллингем, штат Вашингтон

Рид Салливан теребил вытянувшуюся нитку на своем кардигане. Он выглядел растерянным, словно перенесся в прошлое, где теперь чувствовал себя чужим. Линдси заметила, что по его лбу скатывается капля пота.

Воспоминания давались ему с трудом. Отзывались болью. Он рассказывал о том, как выставил дом на продажу в надежде, что Калиста дорожит их браком и согласится дать им второй шанс.

– Она присылала письма и оставляла на автоответчике сообщения, уверяя, что она скучает по своей семье и хочет, чтобы мы продали дом и переехали в Вашингтон. Мальчикам тогда было шесть и девять лет. Наверно, я дал слабину. Подумал: если мы хотим как-то наладить свою сломанную жизнь, нужно приспособиться к её жизни и к тем требованиям, что с этим сопряжены.

Рид был полной противоположностью представителям того поколения мужчин, которые настаивали, что профессиональная деятельность их жен имеет второстепенное значение. Что жены всегда должны следовать за мужьями. По месту их новой работы. В другой город. Чем бы она ни занималась. Он – глава семьи, и этим все сказано.

– Чем она занималась?

– В то время она жила в Беллингеме, откуда каждый день ездила на остров Ламми, где работала на ферме Спеллман. В одном письме она похвасталась, что не знала подлинного счастья, пока не начала работать у Марни.

– И что она там делала?

– Марни тогда еще только пыталась преуспеть. Разрабатывала одно зелье за другим, утверждая, что каждое – это не только эликсир вечной молодости, но и залог головокружительного счастья, которое происходит…

Он умолк.

– От чего?

– Да толком не знаю. От её мистической связи с природой. Якобы она избранная, богиня природы. Что-то в этом роде.

Рид встал с кресла, прошел к старинному секретеру из красного дерева и, ничего не говоря, полез в самый нижний выдвижной ящик. Потом, глядя в глаза Линдси, вручил ей пачку из десятка писем, перевязанную выцветшей желтой лентой. На конвертах – логотип фермы Спеллман: пчела в шестиугольнике.

– Они сложены по датам. Короткие. Почитайте, пока я сварю кофе.

Рид исчез на кухне, а Линдси развязала ленту.

Насчет краткости он не преувеличивал. Калиста писала буквально по нескольку слов.

«Я преображаюсь. Это то, что мне нужно».

«Скучаю по тебе и мальчикам».

«Марни – самое удивительное существо из всех, кого я когда-либо имела честь знать».

«Такой счастливой я еще никогда не была. Должно быть, это и есть рай. Целыми днями на солнце, тяжелый труд. Блаженство».

«С каждым днем я все ближе».

Это письмо Линдси зачитала Риду, который вернулся в гостиную с чашками горячего кофе.

– О чем это она? К чему «ближе»?

Он поставил чашки на стол перед ней.

– Не знаю, правда. А жаль. Прочитайте последнее.

Линдси открыла последнее письмо. Оно было длиннее остальных, хотя все равно уместилось на одной страничке.

«Рид, я хочу, чтобы вы с мальчиками приехали сюда. Мы должны быть вместе, друг без друга мы неполноценны. Пойми: все, что я совершила – даже если это причиняет тебе боль – делалось во имя высшей цели. Во имя того, чтобы я стала такой, какой являюсь теперь. Продай дом. Забери мальчиков из школы».

Линдси подняла глаза на Рида.

– И вы приехали.

Он снова сел в кресло.

– Глупо, знаю. Временами я готов был её убить… – Он запнулся, сообразив, что допустил нелепую ошибку: опасно бросаться такими словами. – Я был зол, но, да, выполнил её просьбу. Я воспитывал двоих сыновей, нужно было думать о детях, вот я и взвесил все «за» и «против». Одно дело, что они росли без матери по её вине: она нас бросила. Это худо-бедно я ещё мог принять. Но когда пришел мой черед делать выбор, я не решился оставить их без матери. Они любили её. Просто, понимаете…

Он потянулся за кофе, и Линдси обратила внимание, что его рука немного дрожит. Болезнь Паркинсона? Нервничает?

Рид заметил, что она наблюдает за ним, и, отдернув руку, положил ладонь на подлокотник кресла. Внезапным резким движением.

– Что произошло, когда вы приехали сюда?

– Полагаю, вы и сами догадываетесь, – помедлив, отвечал он. – Ведь кое-что вам известно, детектив. Самое страшное.

– В общих чертах, – сказала Линдси. – Мне бы хотелось услышать всё из первых уст. Расскажите о Калисте и ферме Спеллман.

– Рассказать вам о Марни Спеллман?

– Да. О ней тоже.

– Хорошо. Все началось с неё и закончилось с ней. Она была примадонна, царица пчел, так сказать. Вела за собой группу женщин – приближенных, – которые трудились на ферме. Они все были как единый рой. И Калиста в том числе. Пока её не убили.

Глава 15

Июнь 1999 г.

Беллингем, штат Вашингтон

По приезде в Вашингтон Риду Салливану и его сыновьям, Брэйди и Кристиану, пришлось ждать целых три дня, пока Калиста соизволила их навестить. Она жила по своим часам, руководствуясь лишь собственными интересами. Каждое движение, каждый шаг, как позже она сказала Риду, ей диктовали силы природы. Ветер. Солнце. Жизнь.

Рид снял домик в районе Алабама-Хилл с детской горкой на заднем дворе, которую мальчики быстро переделали в укрытие – в крепость.

Им нужно было свое потайное место.

Ведь мама перевернула жизнь каждого из них.

Рид наблюдал за разгрузкой домашнего скарба, привезенного из Калифорнии, Грузчикам он велел, чтобы вещи Калисты отнесли в их общую спальню и поставили рядом с его вещами, разумеется.

С его стороны это было естественное предположение, но потом оно станет яблоком раздора.

Наконец Калиста явилась. Рид оторопел, увидев жену. Даже задержал дыхание, подумав, что она воспримет в штыки любую его реакцию. Калиста коротко постриглась – не совсем под «ёжик», но почти. Под глазами темнели круги. Она не поправилась и не похудела, разве что стала чуть более мускулистой. В любом случае внешне она имела мало сходства с той женщиной, с которой он расстался в Калифорнии. Поведение её тоже изменилось.

В принципе, он этого ждал. В конце концов, зачем-то же она бросила его.

Правда, он не думал, что её явственное равнодушие распространится и на сыновей.

Ошибся.

Когда мальчики кинулись к матери, Калиста, как показалось Риду, отпрянула, и на лице её на долю секунды отразилось отвращение.

Слова она, конечно, сказала правильные.

– Детки мои! Как же я по вас соскучилась!

Мальчики висли на ней. Особенно Кристиан. Он болезненнее, чем брат, переживал отъезд матери, постоянно плакал. Сидел на кухне у телефона, ожидая, когда она позвонит и скажет, что возвращается.

Когда она все-таки позвонила и Рид попытался вразумить её, их телефонный разговор перерос в перепалку.

– Позови к телефону Брэйди и Кристиана. У нас с тобой бесполезный разговор, Рид. Только расстраиваешь меня.

Главное – она.

Всегда только она.

Это была горькая реальность, повлиять на которую он никак не мог. Хотел возненавидеть жену. Если б возненавидел, было бы легче справиться с болью. А он продолжал любить её. Все пытался понять, окончательно ли она изменилась в существе своем, с головой уйдя в то, что он презрительно называл «культом Марни».

В тот день, когда женщина, которая голосом и немного внешностью была похожа на его жену, появилась у них, он сказал себе, что всё, с него хватит, он умывает руки. Не позволял себе даже мысленно произнести «надо дать ей время», потому как это подразумевало бы, что он её контролирует. А у него и в мыслях этого не было. Он не желал диктовать ей каждый её шаг.

Просто хотел, чтобы она вернулась в семью.

Вдвоем с Кристианом они сходили в китайский ресторан, принесли домой готовые блюда. Калиста отказалась есть.

– Ты ведь любишь жареный рис, – заметил Рид.

– Раньше любила, – сказала она и чуть улыбнулась, чтобы сгладить резкость своих слов. – Я не мучаю свой организм тем, что приготовлено неизвестно где.

– Это приготовили в «Мин-Гарден», – сообщил Рид. – Причем вкусно. Правда, мальчики?

– Да, мама. Очень вкусно, – подтвердил Кристиан.

– За меня не волнуйтесь. Я взяла с собой «Батончики Марни». – Калиста вытащила из сумочки завернутый в фольгу батончик.

– Это же глупо, Калиста. Тебе нужно нормально питаться.

Не то он ляпнул.

– На тот случай, если ты не в курсе, это сделано из солнца и моря, – сказала Калиста. – И нет ничего глупого в том, что она делает для нас.

– Марни диктует тебе, чем ты должна питаться?

– Ты извращаешь факты, Рид. Это как раз ты мне диктуешь, напоминая обо всем том, от чего я бежала, когда уехала сюда.

– Давай не будем, а? – попросил Рид, глянув на сыновей. Те перестали есть, ожидая, что сейчас станут свидетелями очередной родительской ссоры.

Как в прежние времена.

– Прекрасно. Просто, к твоему сведению, когда я говорю, что нет ничего глупого в том, что она делает для нас, я имею в виду не Марни, а Бога. Бог – женщина. Создатель всего, что есть я, и всего вокруг меня.

Калиста посмотрела на сыновей.

– Мальчики, вы доказательство Её божественной природы.

– Что? – спросил Кристиан.

Рид положил руку на плечо сына.

– Да ничего.

Калиста доела свой батончик и удалилась в комнату сыновей, где матрасы лежали на полу и всюду стояли коробки. Рид смотрел, как за ней закрывается дверь. Мальчики, поужинав, обратили на отца вопросительные взгляды. Он кивнул на дверь, за которой скрылась Калиста, словно говоря: да, конечно, идите за ней. Изображал уверенность, которой не чувствовал. Как знать, что могла выкинуть эта чужая женщина, похожая на их мать?

Она впустила детей, и дверь снова закрылась.

Через полчаса Калиста вышла.

– Я скучаю по ним.

– Им тебя не хватает.

– И по тебе скучаю, – добавила Калиста, целуя его. Одновременно нежно и страстно. Рид ответил на её поцелуй. Минутой позже они уже закрылись в другой комнате и повалились на матрас. Рид со слезами на глазах предавался с ней любви. Он сомневался, что на свете найдется другая женщина, которая могла бы сравниться с Калистой. Она вертела им как хотела: отшвыривала, словно мусор, а потом манила пальчиком, и он снова был у её ног.

Так продолжалось с месяц. Она приходила, играла с сыновьями, занималась сексом с Ридом и уходила.

Когда пришла последний раз в их съемный дом, была совсем другая. Более холодная, особенно по отношению к Риду. Он ждал, что они уединятся в спальне после того, как дети заснут, а она, взяв сумку и пиджак, собралась уходить.

– Я рада, что вы приехали в Вашингтон. Долго намерены здесь пробыть?

Рид не знал, как реагировать. Должно быть, это отразилось на его лице.

– Ой нет, – сказала она. – Ты не так меня понял.

– Что значит «не так понял»?

– Прости, Рид. Я думала…

– Что ты думала?

– Я думала, ты знаешь, что это просто визит. На несколько недель. Никак не ожидала, что ты перевезешь все наши пожитки.

На самом деле, он выбросил почти всю её одежду и сжег фотографии, когда она покинула Калифорнию и уехала на северо-западное побережье. Но да, все остальное он привез.

– Ты же попросила продать дом. И приехать сюда.

– Совершенно верно. Мне нужны деньги. Моя доля от продажи дома. Я думала, ты сам догадаешься. По законам Калифорнии всё имущество супругов считается совместно нажитым. Наш брак себя исчерпал. Я уже связалась с адвокатом.

Его очки стали запотевать, хотя в теле ни один мускул не дрогнул.

– С адвокатом? – переспросил Рид, ошеломленно глядя на жену. – Деньги? Ты все это затеяла из-за денег?

– Конечно, – ответила она, шагнув к выходу. – Зачем же еще?

– Из-за детей, например?

Калиста опустила глаза.

– Они счастливы. Видно, что о них хорошо заботятся. Рид, я знала, что ты справишься. – Тон у нее был снисходительный.

Рид снял очки, вытер стекла о рубашку. Надеялась ли она, что он закричит, отчитает её, напомнит, что их сыновей родила она и они принадлежат ей? Но он не стал устраивать скандал. Он не знал этой женщины. Это была не Калиста.

– Мне понадобится твой банковский счет, – произнес Рид.

– У меня его нет.

– Заведи. Я перечислю деньги.

Она смерила его холодным взглядом.

– Мне нужны наличные. Живые деньги.

Она открыла дверь на улицу. В соседнем дворе залаяла собака. Мальчики спали в своей комнате. Казалось бы, все как обычно, – по крайней мере, внешне. Разумеется, это было обманчивое впечатление. Он потерял жену. Жизнь его была разрушена.

– Я рада, что вы приехали, – сказала Калиста. – Искренне рада.

С этими словами она закрыла за собой дверь и снова исчезла.

* * *

16 сентября 2019 г., понедельник

Линдси поставила на стол чашку с кофе и протяжно выдохнула.

– И что вы обо всем этом думали?

– Я понял, что она для нас потеряна. Четко это осознал, как и то, что увела её из семьи Марни Спеллман. Теперь я понимаю, что моя жена была искательницей. Только до того вечера я не знал, что она ищет.

– И что же она искала? Чего хотела?

– Свой путь. Жизнь, не обременённую мною и сыновьями. И нашла себя на острове Ламми. Нашла дом, который ей нравился. Просто в нем не оказалось места для нас. Если б не моя гордыня, я понял бы это раньше. Когда ко мне пришла Карен Рипкен.

– А это кто? – спросила Линдси, записав новое имя.

Не отвечая, Рид внезапно поднялся и удалился на кухню. Линдси услышала, как открывается дверца шкафа, затем – с хлопком крышечка склянки с таблетками, потом – шум полившейся воды.

– Пора принимать лекарства, – объяснил Рид, вернувшись в гостиную. Он пододвинул развалившуюся в кресле кошку и снова сел. – Я чувствовал себя полным идиотом, – добавил он, остановив взгляд на письмах.

– Неудивительно, когда на вас сразу столько всего навалилось.

– Да, вы правы. Мне было бы легче пережить уход жены, если б я послушался Карен. Она знала, что говорила. Сама через это прошла.

– Расскажите о ней. Кто она такая?

– Я с ней познакомился по объявлению, которое она повесила в «Ральфсе», в одном из гастрономов в Калифорнии. Оно гласило: «Если Марни Спеллман отняла у вас кого-то из близких, вступайте в мою группу поддержки». Нижний край объявления был разрезан на полоски с её номером телефона. Я оторвал одну полоску, сунул в бумажник. Придя домой, прилепил полоску на холодильник и несколько дней смотрел на неё. Собирался с духом, чтобы позвонить.

Глава 16

Мать Карен Рипкен, Аннет, бросила свою семью в Калифорнии и уехала на ферму Марни Спеллман в 1998 году, за год до Калисты Салливан. Аннет оставила своего второго мужа и двух дочерей – Карен, которая тогда была подростком, и двухлетнюю Сару.

Карен училась в выпускном классе средней школы и была непосредственной свидетельницей того, как мать на её глазах превращалась в фанатичную последовательницу Марни. Сначала, подобно Калисте Салливан, она скупала всю продукцию Марни, которую та рекламировала на телеканале «Магазин на диване», затем присоединилась к её «движению», по выражению матери Карен. Тридцать лет миновало с бурных 1960-х, ознаменованных чередой кровавых революций и беспорядков, а Марни, в восприятии её матери, все еще боролась за правое дело. Для неё и других женщин, попавших под влияние Марни Спеллман, эпоха революций по-прежнему продолжалась.

Северо-западное побережье страны для них было идеальным домом. По непонятной причине обитатели этого края упорнее, чем население других регионов, льнули к эстетике шестидесятых. Там многие по-прежнему с восходом солнца взбирались на скалы или уединялись в «потельнях»[12], чтобы войти в более тесный контакт с собственной душой. Магические кристаллы, пирамидки, связки сушеного шалфея были традиционным товаром на уличных базарах с атрибутикой хиппи, которые устраивались на каждом шагу. Все это создавало благодатную почву для процветания всякого рода групп, занятых духовными исканиями. Непосвященные такие сообщества презрительно называли сектами или культами, особенно если их лидеры обладали мало-мальской харизмой (или хотя бы имели бороды, кося под пророков).

Впрочем, Марни Спеллман харизмой похвастать не могла. Даже юная Карен это видела. Внешне она была типичная мещанка, обывательница. На взгляд Карен, Марни больше походила на лощеную белокурую домохозяйку из пригорода – или на актрису, исполняющую роль такой домохозяйки в телесериале, – но никак не на мессию. Карен она приводила в недоумение.

– Что в Марни такого уж особенного? – спросила она мать.

– А ты посмотри на неё. – Аннет протянула ей компакт-диск Марни. – Неужели не видишь?

Карен взяла компакт-диск. Портрет Марни буквально светился под прозрачным пластиком. Глаза цвета сапфира. Кожа безупречно гладкая. Сияющий ореол волос на голове – эффект, достигнутый с помощью задней подсветки и мастерства фотографа.

– Ну да, пожалуй, красивая женщина. – По крайней мере, по канонам красоты её матери.

– Красивая? И это всё, что ты видишь?

– А что ещё?

Аннет постучала пальцем по пластиковой коробочке компакт-диска.

– Посмотри, какие мудрые у неё глаза. Какая аура исходит от портрета. Карен, неужели не видишь?

Она не видела. Ни мудрости, ни ауры.

– Ну да, пожалуй, – согласилась Карен – из вежливости, чтобы не обидеть мать. Та тяжело пережила уход первого мужа, отца Карен, страдала от одиночества. Потом ей все же удалось снова выйти замуж, за вполне приличного человека, и родить ещё одну дочь, сестренку Карен… но в ней произошел надлом. У Карен сердце сжималось от жалости к матери.

– Она прекрасна. А теперь посмотри на меня, – сказала Аннет. – Что ты видишь?