Отель Калифорния. Сборник новелл и рассказов

Анжела закончила рассказ, обвела слушателей долгим взглядом, который из-за очков, наверное, некоторым показался строгим взглядом учительницы, проверявшей домашнее задание у первоклашек.

«И в чем мораль? – подумал я усмехаясь. Надо трахаться как кролики пока живешь? Так что ли? Жизнь слишком коротка, чтобы о чем-то переживать и чего-то добиваться. Лежи в постели с женщиной и будешь счастлив».

– Благодарим Анжелу за прекрасный рассказ, – тем временем произнесла модератор конференции. – Надеюсь, что вопросов не возникло, все и так понятно.

– Они умерли прямо в постели? – громко уточняю я, привлекая к себе внимание.

Анжела отыскивает меня взглядом, не подавая виду, что мы знакомы.

– Да, – отрезает она, – умерли, чтобы родиться снова.

– Мне помнится, – я не унимаюсь, – люди-однодневки жили возле Южного Буга. Как они попали на Сахалин? Рейсом Аэрофлота?

Анжела, хотя и должна злится на мои провокационные вопросы, но не подает виду. Ее лицо холодно, равнодушно, и тем не менее на нем заметен оттенок презрения.

– У людей подобных вам, – парирует она, – отсутствует фантазия, хотя и считаете себя писателем. Вам непонятны эмоции, для вас важны только фейковые новости.

В зале раздается легкий шум, удовлетворенные возгласы, вероятно местная творческая элита посчитала, что Анжела ловко отбрила этого писаку, неизвестно зачем зарулившего к ним на остров.

– У вас еще есть вопросы? – спрашивает меня модератор.

Я отрицательно качаю головой. Какие к черту вопросы, если Анжела повернута на сексе и вся ее философия крутится вокруг мужских и женских гениталий. «Тут все что ли такие?» – возникает у меня нетривиальный вопрос. Может природа Сахалина так воздействует на людей? Не зря же Чехов писал, что на острове, рожают даже старухи и бесплодные женщины, которые не надеялись иметь детей в России.

Тем временем Анжела идет прямо ко мне, садится рядом на свободный стул. Как ни в чем не бывало она улыбается, хотя заданные мной вопросы должны были ее взбесить. Они простительны для любого постороннего человека, какого-нибудь московского литературного сноба, но не от любовника, который провел с ней ночь. Я сам чувствовал странность своего поступка. Что это было? Раздражение от ее манеры говорить, одеваться под учительницу или, на самом деле, недовольство рассказом, содержащим, на мой взгляд, примитивную философию?

– Тебе, правда, не понравилось? – спрашивает она, и вдруг опускает руку на мое колено, которым я больно ударился.  – Разве мой рассказ не клевый?

Она сжимает колено в самом больном месте. Я морщусь, пытаюсь оторвать ее руку, но не тут-то было, она вцепилась в мое тело как клещ.

– Понравилось, понравилось! – сквозь зубы цежу я. – Убери свою гребаную руку!

Анжела, наклоняется ко мне, отчего я ясно вижу, что глаза у нее сделались острыми, колючими глазами-булавками, смотрит на меня не мигая, а потом говорит совершенно спокойно:

– Ну вот, значит прикидывался. А я такая думаю, зачем? Хотел меня позлить, дурачок? Ты очень странный! – Она, наконец, освобождает мою коленку и продолжает, все еще злясь: – У некоторых рот грязнее, чем член, знаешь об этом?

Я хочу ответить ей в том же духе, что-то грубое, неприятное, но сдерживаю себя. А она вдруг меняет тему.

– Ты раньше у нас бывал? Я тебе устрою экскурсию. Поедем после обеда со мной на пороги.

– Какие еще пороги, с ума сошла?

– Пороги у нас одни – Быковские.

– Отстань, у меня после обеда самолет в Новосибирск, а там пересадка до Москвы.

– Самолет подождет. А я, нет! – довольно самоуверенно заявляет она.

В моей голове вдруг возникает Дон Хенли – ударник и вокалист Иглз. Он бьет по барабанам ударной установки и поет о том, как едет по пустынному шоссе, как его донимает запах colitis в машине. Colitas, как я вычитал, это растение в Мексике, содержащее коку. Неужели «Отель Калифорния» – песня о кокаиновой зависимости?

«Ты можешь войти в это место, а выйти не сможешь», – поет дальше Хенли. Но какое отношение это имеет ко мне, я ведь не наркоман и не собираюсь им стать.

Я смотрю на Анжелу, снявшую очки, чтобы протереть их салфеткой и опять вижу в ней Монику Белуччи, коварную кареглазую красавицу, ведьму. Вот оно! До меня начинает доходить. Это она, Анжела, моя кокаиновая зависимость, это от нее я не могу оторваться, это в нее как в отель я зашел, а теперь не могу выйти.

«Тварь! Сука! Бл..дь!»

Я мечусь по номеру, сваливаю на пол стул, тыкаюсь в неудобно стоящее кресло, бью что есть силы кулаком в стену – хорошо, что она не из гипсокартона, а то пришлось бы платить за ущерб. Я в ярости, вышел из себя, потому что не смог отказать ей, проявил непросительную слабость для меня, опытного мужчины, имевшего не одну любовницу. Я будто вышел из боя с тяжелыми ранами, невзначай нанесенными нежной рукой девушки-киллера. Лузер, просто лузер – вот кто я! И что в ней такого? Что?

Я опять мечусь по комнате точно зверь в клетке. Включаю телевизор, чтобы посторонними звуками отвлечь себя от гнетущих мыслей. Приятный диктор, чем-то похожий на администратора Артема, вещает о погоде, о местных новостях.

Кстати, об Артеме или как его звала Анжела, об Арти. Анжела заедет за мной в обед, и мы отправимся в местный суши-бар «Хоккайдо», что возле японского консульства, а оттуда к порогам. Но раньше мне надо поменять билет на завтра, ведь сегодня покинуть Сахалин не удастся. В этом я рассчитывал на помощь Артема. На мой зов он является без задержек, как всегда, в безупречном костюме в белой рубашке и надетой на лицо белозубой улыбке. На видимый беспорядок вроде опрокинутого стула и разбросанной повсюду одежды, он не обращает абсолютно никакого внимания.

– Мне надо поменять билет на завтра до Москвы, – я говорю ему, пытаясь изобразить приятную улыбку, хотя внутри меня все клокочет.

– Без проблем, – отвечает Артем. – Прямой рейс или через Новосибирск?

 Я прикидываю сколько у меня осталось бабок и спрашиваю:

– Какой дешевле?

– Через Новосиб, но там дольше добираться до Москвы.

– Давай туда. Поможешь мне?

– Без проблем, – опять повторяет Артем и добавляет: – Вы же не забыли, что нужно доплатить за номер?

– Я все оплачу вечером!

А будет ли он, этот вечер? У меня уже нет уверенности. На ум приходит рассказ Анжелы о людях-однодневках. Отправляюсь в ванную и там осматриваю себя, свое лицо. Сколько мне? Сорок или больше? А может уже шестьдесят? Я гляжу пристальнее, пытаюсь отыскать седые волосы на голове, в бровях, ищу морщины, которые могли появится у меня на Сахалине. Ничего нет.

Но почему же я так устал?

3. Полдень

В полдень мы подъехали к суши-бару «Хоккайдо» на Коммунистическом проспекте. Анжела довезла нас туда на праворульной “Мазде“, что заставило меня немного напрячься, ведь после девяностых я от таких тачек совсем отвык. Было довольно странно ехать на месте водителя, когда кажется, что встречный поток машин обязательно должен зацепить тебя за бок.

Она опять поменяла облик. Теперь это была не Моника Белуччи и не скромная учительница начальных классов. На ней надет брючный серый костюм, словно она собралась провести ланч с японцем из консульства за деловыми переговорами, на шее висит серебряный кулон на цепочке. В нем я рассмотрел искусно вставленный янтарь, который, вероятно, был местным. Янтарь казался крупным, и едва луч солнца попадал на него, он издавал теплый желтый свет.

Губы у Анжелы тоже выглядели теперь скромнее. Она нанесла на них не ярко-алую, вызывающе алармисткую помаду, а темно-красную, спокойного цвета, вполне соответствующую ее новому образу.

Распорядитель в зале повел нас к свободным местам, которые оказались на втором этаже. Там было вполне уютно – невысокие столики и такие же скамьи возле них. Вроде бы все это копировало японский стиль, изобретенный малорослыми жителями страны восходящего солнца. Когда мы сели, то обнаружилось, что сверху на меня дует неуемный кондиционер, который почему-то не регулирует поток холода. Предусмотрительный распорядитель дал нам пледы, чтобы мы набросили их на плечи. Однако я вижу, что Анжела не боится замерзнуть, она положила плед рядом на скамью и занялась меню, выбором японских блюд. Их оказывается много, все хочется попробовать.

Подошедший официант приготовил блокнот, Анжела принялась выбирать.

– Давай возьмем крабовый салат «Бальзамик» на двоих, – предлагает она, мило улыбаясь. Анжела сейчас сама любезность, и я мог бы поверить в ее безупречную воспитанность, если бы не помнил ночное неистовство в постели или злые глаза-булавки, когда я ее доставал на конференции.

– Хорошо! Бери все, что хочешь. Я не силен в японской кухне.

– Тогда закажем еще два мисо-супа с креветками, из горячего я тебе возьму карри-райс со свининой, а себе лосось с соусом териаки. И конечно пару сетов суши, вот эти – «Микс» и «Окинава».

– В тебя все это влезет? – удивляюсь я.

– Я привыкла много есть, на моей фигуре не заметно. Еще, принесите нам саке, – добавляет она, глядя на официанта. – Это, пожалуй, все.

Официант торопливо уходит, удивленный непомерным аппетитом моей спутницы. Я тоже удивлен.

– Да, люблю поесть, – признается Анжела. – Мой мужчина всегда этому удивляется. Он сам большой, но я ем наравне с ним.

– Правда?

Я привстаю из-за столика, чтобы оглядеть фигуру девушки, словно до того ее не видел, причем, тонкая талия Анжелы удивляет меня куда больше, чем наличие мужчины, о котором до этого мне никто не говорил. А может меня удивляет и не аппетит ее вовсе, возможно впечатляет ее жажда жизни, которая кажется мне недоступной. Наверное, я, действительно, старею как в рассказе Анжелы старели люди-однодневки юноша Ланц и девушка Азук. Только те за сутки перепробовали все, что смогли, в отличие от меня.

Я мрачно жду, когда принесут малоградусное саке – им вряд ли можно развеять мое настроение. Как же она все-таки достала своим рассказом! Достала так, что даже внезапное появление у нее таинственного поклонника меня не интересует. Тем не менее, я спрашиваю:

– Твой мужчина тебя не заревнует, особенно после вчерашней ночи?

– Он не мой, он просто мужчина. У каждой женщины есть такой.

– Серьезно? – я не подаю виду, что минутой раньше упомянутого ею мужчину она называла своим. Что поделать если женская логика для нас, мужчин, часто выглядит загадкой. – Так тебе нужен мужчина для жизни или для секса?

– Секс – это и есть жизнь.

– Опять философия, – ухмыляюсь я, – философия сомнительного свойства, как в твоем рассказе. Вообще, мне кажется человек-однодневка – это я, приехавший в командировку на один день. Мне нужно потусить, оторваться и променять свою никчемную жизнь на одну ночь с телкой вроде тебя. Вот о чем стоило написать, а не чудесную историю о чудесных мальчике Ланце и девочке Азук.

Все это я говорю насмешливым тоном, нисколько не боясь ее обидеть, говорю, а в голове укореняется мысль: «Зачем я сдал билет? Надо было брать чемодан с собой, отсюда валить в аэропорт. Что я здесь делаю? Командировка закончена, гостеприимный отель Калифорния прощается со мной. Эта рок-звезда, этот гребаный Дон Хенли врал, что из него нет выхода. Есть! Я уже его покинул, я почти свободен. Сейчас пообедаю и все!»

Мне кажется, что Анжела утратила власть надо мной. Я и сам не пойму, когда это случилось. Может час назад, а возможно минуту, едва она упомянула о другом мужчине, словно хотела подчеркнуть, что я у нее не единственный, таких как я много на каждом углу. Да что там на углу, на каждой помойке. А раз много, то и мне нечего держаться за нее, ведь у меня тоже есть выбор.

Я смотрю на Анжелу, вижу, что после моего дерзкого замечания в ее карих глазах разгораются угольки гнева. Еще немного и она опять превратится в мстительную ведьму, забудет о своем новом образе деловой женщины, пришедшей на ланч вместе с гостем из консульства. Официант меж тем приносит два мисо-супа с креветками. От них аппетитно пахнет, и мы молча принимаемся за еду. У каждого в голове бродят свои мысли. Какие в моей – я знаю, а вот что у нее на уме?

Следом за супом на нашем столике появляется саке и суши. Японское рисовое вино пью только я – она за рулем. Мы стараемся не глядеть в глаза, она ест суши деревянными палочками, а я попросил вилку.

– Мы ведь не случайно встретились, ты это знаешь? – неожиданно спрашивает она.

– Опять какая-нибудь эзотерическая ерунда доступная только посвященным?

– Ты не понимаешь. Мы проживем свою жизнь, умрем и родимся заново.

– Ну и что?

– Тогда мы встретимся вновь и уже не расстанемся, ведь мы созданы друг для друга.

Я с сомнением смотрю на нее. Созданы друг для друга? Серьезно? Мягко спрашиваю ее, чтобы не обидеть, хотя эта мягкость, скорее всего, происходит от саке:

– С чего ты уверена, что мы созданы друг для друга? Мы трахались только одну ночь и уже все, созрели?

– Иногда достаточно одной…

А может она и права: возможно, меж нами что-то есть. К примеру, я должен сейчас сидеть в аэропорту, а сижу здесь. Почему? Я не отвечаю, раздумываю, наливаю саке и пью. Саке, конечно, при нашем разговоре не помощник, я был выпил сейчас виски.

Она говорит, что родимся заново, что вновь встретимся и уже не расстанемся. Но кто знает, кто поручится за такой расклад? И вообще, все это походит на глупые девчачьи сказки о вечной любви, которую все они ждут с детства.

– У тебя остыл соус, – замечает она, – холодным его есть невкусно.

– Ага! – бормочу я и торопливо ем свинину, макая ее в густую, приятную на вкус коричневатую жижу. Остывший соус вдруг ассоциируется у меня с остывшими чувствами к Анжеле, с тем, что я освободился от ее магии. А может все это иллюзии: моя свобода, отель Калифорния, вообще этот остров Сахалин? Мыли хаотично перемещаются в голове, словно их кто-то тасует как колоду карт – беспорядочно и непредсказуемо.

Мне хочется курить. Наверное, надо выйти на улицу, вдохнуть дым, очистить мозги. Это я и делаю, оставляя Анжелу одну. У входа в суши-бар никого, только теплый ветер составляет мне компанию. Я закуриваю, пуская струи дыма в пространство. Рядом останавливается «Ниссан», из которого выходят парень и девушка, тоже приехавшие в ресторан. Из открытого окна машины до меня долетают слова песни Shouse «Love Tonight». Дуэт из Австралии поет о том, что когда тебе одиноко, стоит протянуть руку и ты не останешься один.

Я помню эту песню, у нее замечательный припев: “Все, что мне нужно, это твоя любовь“. Наверное, под действием звучащей музыки и слов, говорящих, что от одиночества есть только одно средство и это любовь, я начинаю думать по-другому. Мы с Анжелой одиноки каждый по-своему и, выходит, перманентное одиночество толкает нас на безумные поступки в поисках развлечений. Оно же и лишает нас шанса на счастье. Но лекарство здесь… Я притормаживаю бег своих мыслей.

«Это то, о чем говорит Анжела – выходит, нам надо быть вместе?»

Возвращаюсь назад. У нее холодное, равнодушное лицо, поскольку наш разговор зашел в тупик, над столом висит отчуждение и безысходность. Передо мной – остывший недоеденный карри со свининой, недопитое, чуть теплое саке. Анжела, конечно, может быть недовольной, ведь она призналась в любви ко мне, а я раздумываю, увиливаю, недоговариваю. И вдруг я неожиданно говорю по-английски:

– Все что мне нужно, твоя любовь сегодня ночью.

Ее брови взлетают вверх, она снова улыбается, но не официальной деловой улыбкой, а тепло и радостно.

– Я ходила на курсы английских переводчиков, – сообщает она, в ее голосе звучит знакомая хрипотца, наверное, от волнения. – Ты хочешь мою любовь сегодня вечером?

Конечно, хочу! Однако сейчас я слишком прямолинеен, вернее, выгляжу таким, а это реально глупо. Есть шанс еще все исправить, сказать, что просто так болтанул, пошутил, чтобы показать свое знание английского. Но себя не обманешь и, произнесенные слова вырвалось не случайно. Может космос, который меня окружает послал сигнал мозгу, а мозг направил импульс языку? А может и космос здесь не причем, а это все она, Анжела, которая захотела услышать нечто определенное от меня. Она, ведь, ведьма!

Не дождавшись ответа, Анжела продолжила:

– У нас есть время до порогов, давай сгоняем куда-нибудь. Я знаю одно хорошее место, смотровая площадка откуда виден весь Южно-Сахалинск. Ну что, двинули?

Она говорит весело улыбаясь, показывая, что ее настроение улучшилось.

– Ты поедешь в костюме? – зачем-то интересуюсь я.

На самом деле мне все равно, я уже смирился с ее причудами, включающими смену настроения вместе со сменой одежды. Так в древнегреческом театре актеры, чтобы не заморачиваться с вхождением в образ для лучшего исполнения роли попросту надевали маски комиков или трагиков. И надо сказать, зрители не возмущались. Вот и я не возмущаюсь. Тем временем Анжела заговорщицки мне подмигивает, оставляет деньги вместе с чаевыми официанту, и со словами: «Подожди меня здесь», отправляется к своей машине.

Со второго этажа через стекло мне видно, как она открывает багажник, достает оттуда небольшого размера чемодан, какой обычно помещается на полку ручной клади в самолете, возвращается в ресторан, но не ко мне. Она отправляется прямиком в женский туалет.

«Зачем ей чемодан в туалете?» – лениво размышляю я, человек, отдавшийся воле событий. В конце концов, случившееся со мной можно рассматривать как невинное приключение, вроде тех, что бывали на корпоративах, когда после знакомства с подвыпившими и ставшими доступными девчонками я занимался с ними оральным сексом в туалете. Ну и, конечно, не только оральным. Зато мне было не одиноко.

Туалетная загадка раскрывается довольно скоро – Анжела появляется в другой одежде. Она переоделась в белую майку с короткими рукавами, светло-желтые свободного кроя брючки-чиносы, белые кроссовки, длинные рукава теплой кофты завязала на поясе, слегка прикрыв ею бедра. «Значит она уже другая, – предположил я. – Деловой стиль упрятан в чемодан».

– Прекрасно выглядишь, – делаю ей комплимент. – Всегда возишь запасной набор?

Ее глаза на мгновение превращаются в колкие булавки, вероятно от мысли, что я опять смеюсь над ней. Однако она быстро овладевает собой.

– Я привыкла планировать день, в отличие от некоторых.

– Ну я-то свой тоже спланировал, и должен быть в аэропорту.

– Почему же ты здесь?

Действительно, почему? Ладно, не буду толочь воду в ступе. Мы отправляемся к смотровой площадке, и я опять сижу в машине на пассажирском месте спереди, невольно подобрав ноги. Не доезжая метров триста, останавливаемся.

«Отсюда пойдем пешком, проезд закрыт», – сообщает Анжела.

Я выхожу, подставляя лицо ветру. Здесь над городом он гуляет свободно, летает между сопок, поднимается к небу, ему ничто не мешает. Кстати, о небе. Я смотрю вдаль и невольно останавливаюсь. Там, где далекие, с сизым оттенком, зеленые пригорки и сопки на горизонте теряют четкие очертания, плавно растворяясь в вышине, я вижу, как над ними зависает плотная в несколько километров пелена бело-серых облаков. Но не это привлекает мое внимание—над облаками высится темная гора, уходящая острием вверх. Как будто мне на мгновение открывается тайна мироздания, и я созерцаю место бога, место откуда он правит миром.

У меня захватывает дух.

«Чего ты остановился? Пойдем! – кричит Анжела, ушедшая вперед, она энергично машет рукой, подзывая к себе. – Давай, быстрее, а то может пойти дождь».

Я торопливо иду, почти бегу, догоняю ее, продолжая думать об увиденном. Да, надо признать, Сахалин необычный остров, и не зря Антон Павлович тут заторчал на целых три месяца. Наверное, он, как и я разглядел здесь что-то удивительное, завораживающее, странное. Может здесь, на Сахалине, колыбель бога? Может отсюда все началось на земле?..

Смотровая площадка оказалась полна народу, хотя и был рабочий день. Мы пробрались к самой железной решетке, ограничивающей дальнейшее движение вперед. И немудрено, там был крутой спуск, почти обрыв. Город расстилался перед нами, закрытый дымкой, которую не могли рассеять даже прямые лучи солнца, падающие с высоты.

Я вспомнил об облачной горе бога, оглянулся, но ее уже и след простыл. Толстый пирог белесых облаков навис вдалеке над сопками, не оставляя шансов увидеть за ними его жилище. А мне так хотелось показать эту гору Анжеле, узнать какие ассоциации увиденная картина вызывает у нее. Вместо этого Анжела вдруг властно притянула меня к себе и, не обращая внимания на стоявшую вокруг публику, впилась в мои губы. Я с трудом отодвинулся:

– С ума сошла! Кончай! Ты что совсем отмороженная?

– Конечно! Я такая и есть!

Анжела хохочет будто пьяная, словно не я пил саке, а она. Замечаю, что публика понемногу отступает от нас. Первой какая-то мамаша уводит своего мальчика, потом отходят другие. Вокруг нас уже никого, мы одни.

– Хочешь, перелезем и прыгнем вниз вдвоем? – предлагает она.

– И нафига?

– Ты скучный и ничего не понимаешь! – она говорит, насмешливо растягивая слова, немного поддразнивая меня. – Мы с тобой стареем, а день скоро закончится. Зачем нам ждать смерти стариками? Умрем молодыми!

– Как хиппи в шестидесятые? – я тоже стараюсь говорить шутливо. Это ведь игра и все несерьезно.

– Ага! Если прыгнем сейчас нам будет… – она останавливается как бы что-то подсчитывая в уме, – примерно сорок пять.

– А для меня нет разницы, – бодро уверяю ее, – я готов умереть и в восемьдесят.

– В восемьдесят? – Анжела презрительно рассматривает меня как мелкую букашку, медленно ползущую по столу. – Но тогда мы не сможем заниматься сексом.

– Что у тебя все крутиться вокруг секса? Жить без этого не можешь?

Я начинаю раздражаться, а Анжела шутливо толкает меня в бок:

– Дурачок, какой ты дурачок! Поедем к тебе в отель, в твой фейковый отель Калифорния. Там ты будешь меня трахать сколько сможешь, у нас есть два часа до порогов.

– Хорошо! – соглашаюсь я, услышав о заманчивом предложении. – А почему фейковый?

– А ты что не понял? Там же все не настоящее, не отель, а мем. Передача изображения в новом контексте.

– Чего-чего? – я удивленно взираю на нее. – Ты где этого нахваталась?

– Походишь на наши читательские конференции еще не то услышишь!

– И не собираюсь. Мне домой пора.

– Домой успеешь. Сначала заглянем с тобой в бездну… Пока не умерли от старости.

– Куда?

Она неприятно шутит в последнее время, ее шутки совсем не смешат. И вообще, она излишне возбуждена, пока едем в отель, трещит без умолку как сорока. Я начинаю сомневаться, что мы на самом деле едем заниматься сексом. Как будто она приняла что-то легкое: выкурила косяк или съела кексик с травкой, и они не мешают ей вести машину, но охренительно возбуждают.

Ее возбуждение не проходит, и когда мы оказываемся в холле отеля.

«Арти, – кричит она администратору Артему, – хочешь с нами? Замутим тройничок?»

Артем сдержанно улыбается, затем наклоняется к столу, делая вид, что занят работой. Я благодарен ему за это – нечего подыгрывать отвязной Анжеле. Мы поднимаемся в мой номер, быстро раздеваемся и оказываемся на сексодроме. Еще мгновение, покрывало сброшено в сторону, одеяло лежит на полу, а я сверху на ней. Мы яростно кусаем друг другу губы, тыкаемся во рту языками, словно хотим попасть ими в гортань, потом я подкладываю подушки под ее зад.

«Давай, начинай!» – требует она, и я приступаю. Двигаюсь все быстрее, стоя на коленях перед ней. Мне видно ее всю, начиная с курчавых темных волос на лобке, ее качающихся в такт грудей, открытого рта и страдальчески сомкнутых бровей над закрытыми глазами. Она тихо стонет, мотая головой из стороны в сторону, чем еще сильнее заводит меня.

«Быстрее, я сейчас кончу!» – почти выкрикивает она, ускоряя мое извержение.

Падаю на нее весь в испарине, но по опыту предыдущей ночи знаю, что еще ничего не кончилось. Блаженно лежу рядом, скатившись с нее, никакие желания не посещают мое бренное тело – только бы вот так еще полежать немного, бездумно и отрешенно. Но ведь ведьма от меня не отстанет.

– Ты чувствуешь старость? Видишь, как мы с тобой постарели? – спрашивает она, поглаживая мое естество, опять набухающее пульсирующей силой. – Мы скоро умрем, и это будет на закате.

– Не болтай ерунды! – я отталкиваю ее навязчивую руку, сажусь на кровати —своими причитаниями о скорой смерти она отбивает всякое желание.

– Испугался, милый? Не бойся, мы умрем быстро и нам будет хорошо!

Она лежит, раскинув в стороны ноги и руки, похожая на гигантского розового кальмара с щупальцами, опутавшими мою душу.

– Несешь всякую хрень, Анжела, – бормочу я, не глядя на нее. Мое настроение портится, и кажется, будто ее щупальцы высосали меня всего, выпили изнутри, отчего на кровати сижу не я, а лишь моя пустая оболочка.

– Ты чего такой грустный? Разве нам не хорошо вместе? – с томной ленивостью спрашивает она.