Лунитана – лунная фея

– Ага, попался! Гони сто рублей!

– Не дам я тебе сто рублей! – мужественно ответил Нилка.

– Ах, так! Ну, тогда я сейчас тебя утоплю, как кутёнка, а всем скажу, будто ты сам утопился, потому что ты – дурак и не лечишься!

И Макс потащил Нилку к фонтану. К тому самому, что на площади, недалеко от Нилкиного дома.

– Ну? В последний раз говорю: гони сто рублей!

– Нет, – гордо ответил Нилка. – Ничего ты не получишь!

– И ты меня совсем не боишься? – удивился Макс.

– Не боюсь!

(В этом месте Нилка уже начал догадываться, что это сон. Потому что в действительности-то он… ну, если уж совсем честно… боится… очень даже боится этого противного Макса. Да и как, скажите на милость, его можно не бояться, если он в два раза выше ростом, в три раза шире, и раз в десять сильней! Где ж с таким справишься?)

А Макс будто бы понял, что Нилка нагло врёт, и засмеялся. Противно так засмеялся:

– Тогда ты, братец, полный дурак! Прощайся с жизнью!

И опять засмеялся. А потом сделал вид, что ему вдруг стало жалко Нилку. Он даже улыбнулся, жалостливо так. И говорит:

– Впрочем, если ты честно признаешься, что ты – дурак… Если встанешь вон на ту лавочку и три раза громко, на всю площадь, прокричишь: «Я – дурак! Я – дурак! Я – дурак!», то я не стану тебя топить, как кутёнка, а отпущу домой к мамочке. Вот только дам тебе три щелбана, два пинка и один подзатыльник. И отпущу. Ну, соглашайся!

– Ни за что! – крикнул Нилка.

– Ой, дурак! – сочувственно сказал верзила Макс. – Ой, дурак!

Сказал, а потом поднял Нилку высоко над землёй, да как бросит его прямо в чашу фонтана!

Вот тут-то как раз Нилка и заорал:

– А-аа! Сам дурак!

Потому что почувствовал себя в холодной воде.

***

Но в воде почувствовал себя не один Нилка.

Баба Вася, например, тоже не пришла в восторг от такого пробуждения:

– А?.. Что?.. Что за чертовщина?..

– Ай, ай, ай! – жалобно заскулила Марфа Сидоровна. – Тону ведь я, спасайте меня, пожалуйста, все!

И только хорошо воспитанная Лунитана не стала ничего кричать. Она спокойно встала на ноги и увидела, что здесь неглубоко, чуть выше пояса.

– Во-первых, берег совсем рядом! – спокойно сказала она. – А во-вторых, не надо так громко кричать, а то мы всех лебедей распугаем!

– Тут человек, можно сказать, тонет, а она про каких-то лебедей… – обиженно всхлипнула Марфа Сидоровна. – Причём тут лебеди? Какие ещё лебеди?

– Обыкновенные. Белые и очень красивые. – Тата показала рукой в сторону прекрасных длинношеих птиц, плавающих совсем близко. – Кстати, вам это озеро ничего не напоминает?

– Ой, – удивилась Марфа Сидоровна. – Напоминает. Очень даже напоминает. Неужели это то, о чём я сейчас подумала?

– Марфута, да ведь это же твоя вотчина! – радостно завопила Василиса Наркисовна.

– А и правда, мой родной дом! – Марфа Сидоровна расчувствовалась до слёз. – Как я его люблю, как я по нему соскучилась!

Разгадки всех загадок.

Теперь они сидели в домике на Кудыкиной горе, возле растопленной по такому случаю печки, грелись, сохли и пили чай со свежим вареньем.

Василиса Наркисовна поставила на стол опустевшую кружку, блаженно потянулась, зевнула.

– У меня только один вопрос: куда лодка подевалась?!

– Да ладно, Вася, не напрягайся, – сказала Марфа Сидоровна. – Как говорится, бог с ней, с лодкой… с пенсии пароход купим!

– С твоей пенсии только пароходы и покупать!

– И то…

Помолчали.

Потом Тата задумчиво наморщила лоб:

– Я всё пытаюсь понять: что это было?

– А что было? – не понял вопроса Нилка.

– Вот это всё: странная старушка, Сфинга, Золотой Город… звери разные… и звезда, которую даже днём хорошо видно, и которая то загорается, то гаснет… Потом ещё старик этот непонятный…

– А что в нём такого? – Нилка пожал плечами. – Ну, дед. Он, конечно, вредный. Но, похоже, не злой.

– Да я же не о том, – досадливо тряхнула головой Тата.

– А о чём?

– Мне кажется: есть тут какая-то загадка!

– Загадка? – оживился мальчик.

– Ну да.

– А давай мы её отгадаем!

– Давай. Только это не так просто. Я думаю, начать надо издалека.

– С песни? – догадался Нилка. – «Под небом голубым есть город золотой»? Да?

– Вполне вероятно.

– Конечно. Там и про звезду, и про удивительных животных. Только цвет не везде совпадет. Со львом вроде всё правильно. Но вот буйвол должен быть синим. А орёл как раз не синим, а золотым.

– Я думаю цвет не имеет значения, – вмешалась в разговор Марфа Сидоровна.

– Да нет, цвет, конечно же, значение имеет, – возразила Василиса Наркисовна. – Тут, скорей всего, дело в метафоре.

– Это ещё что за зверь? – недовольно поморщилась Марфа Сидоровна.

– Метафора, что ли?

– Метафора, что ли…

– Марфуша, ты из себя дуру-то не корчи. Можно подумать, ты в школе не училась?

– Училась. Только у меня по литературе тройка была. С минусом. Так что я все эти метафоры, гиперболы… и как там ещё – аллегории… как раньше путала, так и сейчас не знаю. Ты бы говорила по-простому, по-человечески, а не выпендривалась тут…

Василиса Наркисовна вздохнула.

– Не выпендриваюсь я. Просто хочу сказать, что поэт, сочинивший эти стихи, мог себе позволить некоторую вольность. Типа: "Я художник, я так вижу." Или он не хозяин своего слова?

– Какого ещё слова?

– Поэтического слова, разумеется! Беда мне с тобой.

– Правильно, Василиса Наркисовна, – поддержала Лунитана. – Я с вами полностью согласна.

– Таточка, сердце моё, хватит уже меня по имени-отчеству навеличивать, язык ломать! Ты мне теперь вроде родной внучки. Вот и зови попросту – баба Вася.

– Хорошо, Василиса Нарки… то есть баба Вася.

– Так-то лучше. А вообще-то я думаю, что разгадку надо искать не в песне, а в Сфинге. Она и есть главный ключ.

– Почему? – спросил Нилка.

– Во-первых, в ней как бы соединились все звери Города: лев, буйвол и орёл. Ты же помнишь, что грудь и передние лапы у неё – львиные, крылья – как у орла, а две задние ноги – с копытами, как у буйвола.

– Ну, предположим, так, – перебила подругу Марфа Сидоровна. – Тогда причём тут рыбий хвост? Что-то я не видела в Золотом Городе ни одной селёдки. И в песне, между прочим, про это ни слова.

– Зато был фонтанчик в виде щуки! – напомнил Нилка. – А ещё лодка, похожая на рыбу.

– Всё правильно, – закивала баба Вася. – Но что-то с этой лодкой нечисто! Не простая это лодка, ох, не простая. И пропала она невесть куда тоже не просто так!

– Бог с ней, с лодкой. Говорю же, пароход купим… с пенсии… – Марфа Сидоровна положила в вазочку ещё варенья из тазика. – Вы чай-то пейте, не стесняйтесь!

А Тата сказала:

– Почему-то мне кажется, что вещицы, которые нам подарил тот странный старик, и есть главная разгадка.

– Это как? – не понял Нилка.

– А так. Синий орёл и твой синий шарик – это воздух. Мой медальон в виде рубинового сердечка и золотой лев с огненной гривой – это огонь.

Баба Вася только руками всплеснула:

– Чудо, а не ребёнок! Всё знает, всё понимает. Значит, моя чёрная коробочка – это земля-матушка?

– Вот! – обрадовалась Марфа Сидоровна. – А моя фляжка – вода?

– Естественно. Но у меня вопрос: почему к Золотому Городу дорога шла по пустыне, а дорога домой – по воде?

– Ох уж этот Золотой Город, – покачала головой Марфа Сидоровна. – С ним вообще сплошные непонятки. Я даже сомневаюсь – он был… в смысле – есть? Или нам это всё почудилось? Ну, показалось, что ли… Может быть, приснилось?

– Ага, один сон на всех! – развеселилась Василиса Наркисовна. – Для экономии.

– Погодите, – сказала Тата. – Кто-нибудь помнит, что нам сказала Сфинга перед тем, как свет погас?

– Это та абракадабра, что ли?

– Вот именно. Первая подсказка.

– Я, я помню! – обрадовался Нилка. – Это было так смешно, и так непонятно, что я запомнил слово в слово. Сейчас повторю. Значит так: бессмысленно искать… искать ЭТО… в этой жизни… Ага. Но без ЭТОГО эта жизнь… эта жизнь… теряет смысл… Вот!

– Теперь всем всё ясно? – спросила Лунитана.

– А ты знаешь… – задумчиво произнесла Василиса Наркисовна. – Мне кажется, я начинаю понимать эту самую подсказку!

– Хороша подсказка! – недовольно пробурчала Марфа Сидоровна. – Чтоб её понять – нужно сперва саму задачку решить!

– Может и так. Но главное – мы догадались! Золотой Город – это Мечта. Сказка. То, чего нет в реальной жизни. Но без неё, без Мечты – жизнь не имеет смысла. Вот потому дорога в Золотой Город идёт через пустыню. И чем больше… чем тоскливее пустыня – тем ярче горит звезда, ведущая к Мечте.

– Васенька, да тебе бы стихи писать! – ахнула Марфа Сидоровна.

– Я, между прочим, и так писала. В школе. Но сейчас речь не об этом. Я про другое хочу понять. Про Реку. И про исчезнувшую лодку, разумеется.

– Тьфу ты, пропасть! – Марфа Сидоровна не сдержалась, сплюнула. – Кто про что, а вшивый про баню! Далась тебе эта лодка.

– Вот именно, – закивала Василиса Наркисовна. – Именно про баню. Потому что в бане главное что?

– Как что? Печка, наверное. Ну и это… веник.

– Сама ты веник! В бане главное – очищение. Смывание грязи водой. А вода – это что?

– Вода – она вода и есть, – строптиво оттопырила нижнюю губу Марфа Сидоровна. – Что в ней такого необыкновенного?

– Старик же тебе сказал русским языком: Память и Забвение. Забвение и Память! Неужели не ясно?

– Что-то я не догоняю, Вася… – Марфа Сидоровна даже расстроилась.

– А я всё поняла, – тихо сказала Тата. – Золотой Город мы уже не забудем. А вот дорогу к нему вряд ли сможем найти.

– Правильно, деточка. Потому и лодка исчезла…

И самая последняя разгадка

– Вот, слава те Господи, и нашли разгадку, – сказала баба Вася с удовольствием.

– Найти-то нашли, – проворчала себе под нос Марфа Сидоровна. – А только там ли искали?

– Чего? – не поняла Василиса Наркисовна. – Ты чего там бубнишь? Чем опять недовольна?

– А тем. Почему-то никому и в голову не пришло, что главная загадка Золотого Города – это его легенда!

– Про принцессу Иланг и прекрасного юношу? – встрепенулась Тата.

– Вот именно. Про них.

– Точно! – подпрыгнул Нилка. – Это ж такая классная сказка!

А баба Вася вдруг шлёпнула себя ладошкой по лбу и воскликнула:

– Вот дура старая! Ведь всё же яснее ясного! И где только мои глаза были?

– Ты про что сейчас? – не поняла Марфа Сидоровна.

– А вспомните-ка лицо Сфинги и лицо той юной девушки с портрета в заколдованном замке. Ну? Что?

– А ведь точно: одно лицо. Только возраст разный.

– А та старушка. Она, мне кажется, тоже чем-то на них похожа… – неуверенно предположил Нилка.

Баба Вася его поддержала:

– Звезда-то над Городом не просто так загорелась, когда наша проводница вдруг исчезла. Правильно я говорю?

– И погасла, как только портрет принцессы Иланг – ожил! – кивнула Марфа Сидоровна.

– Стойте, стойте! – обрадовалась своей догадке Тата. – Так, может быть, тот старичок… тот странный старик из Золотого города…

– Думаешь, это и есть юноша, возлюбленный принцессы подземного царства? Деточка, а ведь ты, кажется, права!

– Значит, они всё-таки встретились? – Лицо лунной феи озарила счастливая улыбка.

– Выходит, да. И прожили вместе долгую, счастливую жизнь.

– А как же ведьмино заклятие? – спросил Нилка.

На это бабушка Василиса ответила:

– Я думаю, дело было так. Девушка убежала вслед за своим любимым. А так как на поверхности земли она должна была превратиться в чудовище – то она и превратилась. В Сфингу.

– Да. Она превратилась в чудовище, как и хотела злая Карамба. Но только ведьма ведь не знала про Золотой Город.

– Правильно. Про Золотой Город она ничего не знала. И даже предположить не могла, что влюблённые её перехитрят.

– А вы помните, что сказала нам ожившая девушка с портрета? Она сказала: «Только соединив все части можно увидеть целое». Мы соединили, и, кажется, увидели.

– Увидели, что сердце Золотого города – не пышный замок с золотыми канделябрами, а тихий уютный домик. Для двоих.

– Как здорово всё получилось! – Лунитана, забыв про то, что она очень воспитанная и степенная девочка, запрыгала на одной ножке, захлопала в ладоши.

Нилка, само собой, тоже стал прыгать от радости и орать что попало:

– Ля-ля-ля, тра-та-та, всё так здорово, ура!

– Ну что, Вася, стоило ради этого мучить себя и свои старые кости? – улыбнувшись, спросила Марфа Сидоровна, глядя на то, как дети счастливы и довольны.

– Я думаю – стоило! – серьёзно ответила Василиса Наркисовна.

***

А потом Нилка почувствовал, что хочет спать. И домой хочет. В свою кровать, под одеяло. И чтоб – подушка была мягкая, пуховая. А под подушкой – волшебное перо Птицы О…

Нилка сонно зевнул и спросил у Марфы Сидоровны:

– Ладно, сюда нас домовой Кеня это самое… ну… телепортировал. А обратно мы как?

– А проще простого. У меня там, во дворе, есть волшебная досочка. Эту волшебную досочку я положу на такую же волшебную чурочку. Получится что-то навроде качелей. Так вот, ты встанешь на один конец волшебной досочки и зажмуришь глаза. А на другой её конец я – ка-ак прыгну! С разбегу. И как только я прыгну, так ты сразу – фьють – полетишь, полетишь… прямо к себе на кроватку!

– Понял, – сонно улыбнулся Нилка. – Буду лететь, свистеть и радоваться. Дед Пихто так, между прочим, и говорил. А Тата? А баба Вася? Они тоже будут лететь, свистеть…?

– И с ними мы постепенно разберёмся, – пообещала Марфа Сидоровна. – Ты пока приляг вот здесь, на диванчике. А я пойду волшебную досочку с чурочкой подготовлю.

Нилка послушно улёгся на край дивана, закрыл глаза. И моментально провалился в сон.

Потом ему показалась, что чьи-то руки, кажется бабушкины, подняли его и понесли куда-то, понесли… а потом опустили на знакомую уже кровать, укрыли одеялом.

– Где я? – сквозь сон спросил Нилка.

– Дома, где же ещё? – ответил бабушкин голос. – Спи, малыш.

– Я не малыш, – всё так же, не просыпаясь, возразил мальчик.

– Всё равно – спи…

История вторая. Лунная фея и злой Букабяк

Пропажа

Всё утро Нилка ходил вокруг бабушки с таким выражением лица, что сомнений не было: он хочет что-то спросить, но почему-то не решается. Наконец, Василиса Наркисовна не выдержала, спросила сама:

– Данила Петрович, в чём дело?

Нилка смутился, потом сказал:

– Баба Вася, ты говорила про ручного медведя…

– Про ручного медведя? – удивилась бабушка.

– Я так и думал… – Мальчик разочарованно вздохнул. – Пошутила…

– И не думала шутить, – очень серьёзно сказала баба Вася. – Просто назвать Михайлу Потапыча ручным? Нет, ну это даже смешно! Какой же он ручной? Совершенно дикий зверь. Просто он мой большой друг. А если смотреть по размеру – то очень большой. Во всяком случае в мою избу он давно не помещается!

Она помолчала. Потом вдруг предложила:

– А хочешь, я и тебя с ним познакомлю?

– Конечно, хочу! – обрадовался Нилка. (Ещё бы не хотеть иметь знакомого медведя из настоящей дикой тайги!) – А когда?

– Когда? Вот в том-то и вопрос… – Лицо у бабы Васи сделалось почему-то не только задумчивым, но и озабоченным. – Понимаешь, какое дело: уже скоро месяц, как я сама его не вижу. Раньше ничего подобного не случалось: хотя бы раз в неделю он непременно приходил поздороваться. А тут… Я просто не знаю, что и думать! Неспокойно мне…

Нилке захотелось успокоить бабушку:

– Да что с ним может случиться, с таким большим? Кто его обидит? Гуляет, наверное, где-нибудь.

– Дай-то бог. Ладно, садись за стол, будем завтракать.

***

После завтрака баба Вася сказала:

– А не сходить ли нам с тобой в гости к Гошеньке?

– Гошенька – это кто?

– Гошенька-то? Как бы тебе объяснить… Здешний дурачок.

– Дурак?

– Да нет. Дурак – это слово злое. А Гошенька – дурачок. Ну, вроде как не от мира сего. Большого ума Бог ему, конечно, не дал. Зато сердце – золотое. Он живёт в деревне, на окраине леса. У него там избушка. Собирает шишки, коряги разные. Потом из них фигурки делает. Очень забавные! А ещё игрушки шьёт из плюша, или из искусственного меха. Зверята у него такие красивые получаются, просто загляденье! Шьёт, а потом дарит деревенским детям. Всем подряд.

– Какой молодец! – удивился Нилка.

– Ещё бы. Так, слушай, у него же не только игрушечное, но и живое зверьё бывает. Подранки всякие. Это когда животное ранили, но не убили. И ходит оно по лесу, кровью истекает, мучается. Гошенька его лечит, а потом выпускает. Или вот, скажем, детёныши без родителей остаются. Он их подбирает, выкармливает. А потом – опять же в лес, на волю.

– Я бы зверят у себя оставлял… – Нилка вздохнул.

– Любому живому существу на воле – лучше!

– Я бы дружил с ними, заботился.

– А Гошенька и заботится, и дружит. Не пойму: или он язык особый знает, или звери его сами так хорошо чувствуют, но только между Гошенькой и всей окрестной живностью – всегда полное взаимопонимание и любовь!

Тут лицо у Василисы Наркисовны опять стало озабоченным.

– Я вот и хочу сходить, спросить у него: не знает ли он, куда Михайло Потапыч подевался?

Гошенька

Нилка и Василиса Наркисовна пошли к Гошеньке.

И опять всю дорогу Нилка радовался и удивлялся. То – взлетевшему в двух шагах огромному чёрному ворону. То – сидящей высоко на ветке сонной сове, голова у которой так смешно крутится в разные стороны. То – пёстрому дятлу в красной шапочке, стучащему своим большим клювом по дереву: тук-тук, тук-тук-тук!

Гошеньки дома не оказалось. На двери висел тяжёлый квадратный замок.

– Странно, – удивилась баба Вася. – Раньше я никогда не видела, чтобы он запирал свою избушку.

– Может быть, у него там какой-нибудь зверёк сидит, раненый? – предположил Нилка. – Вот Гошенька и запер двери, чтобы тот случайно не убежал и не потерялся!

– Может быть, – не стала спорить баба Вася. – Но всё равно – странно. Главное, куда он подевался и когда придёт?

– А давай, мы его подождём!

– Давай подождём.

И они уселись ждать в беседке, увитой хмелем.

Ждали, ждали, ждали… Нилка уже успел изучить и весь дворик, и дикий, запущенный садик возле дома. Прошелся несколько раз по огороду, где росли картошка, морковка, лук и ещё что-то.

Наконец, он совсем заскучал, и уже собрался просить бабу Васю возвращаться домой. И как раз в это время на дорожке показался велосипед. Удивительный такой. По размеру, как взрослый, но – трёхколёсный, будто для совсем маленького ребёнка.

– Ну, вот и хозяин, слава тебе Господи! – обрадовалась баба Вася. – Здравствуй, Гошенька! А мы тут ждём тебя, ждём…

Приехавший на велосипеде худощавый нескладный парень лет двадцати пяти, в смешной детской панамке розового цвета, со странным, немного ассиметричным лицом удивлённо и недоверчиво, почти испуганно посмотрел на незваных гостей.

– В-вы кто? – спросил он, слегка заикаясь, высоким, чуть дребезжащим и каким-то жалобным голосом.

– Да это же я, бабушка Василиса. Или не узнал?

– Узнал, – всё так же недоверчиво отозвался Гошенька. – З-здравствуйте. Ч-что вам надо?

– Странный он сегодня. Не иначе, его кто-то обидел, – тихонько шепнула внуку баба Вася. А потом сказала громко: – Гошенька, не бойся. Мы просто пришли спросить.

– С-спрашивайте!

– Понимаешь, я беспокоюсь очень. Волнуюсь. Ты случайно не знаешь, где мой Михайло Потапыч?

Вместо ответа дурачок Гошенька вдруг всхлипнул и закрыл лицо руками.

– Да что с тобой сегодня! – испугалась Василиса Наркисовна. – Прямо беда какая-то! Ты не плачь, пожалуйста. Говори, что случилось?

– Его плохие люди убили, мишеньку нашего, – негромко, на одной ноте заскулил дурачок, совершенно перестав заикаться. – Он по лесу гулял, гулял, а они его из ружья – бах, бах, бах! Мишенька упал, лежит. Весь такой мёртвый-мёртвый. Ай, ай, ай…

От такой новости Василиса Наркисовна побледнела, ноги у неё подкосились, она тяжело опустилась на завалинку. Ещё на что-то надеясь, она спросила:

– Гошенька, может ты чего-нибудь напутал? Кто тебе это сказал?

– Не напутал! – Дурачок отрицательно замотал головой, заговорил сердито: – Гошенька сам всё видел. Нету больше Михайлы Потапыча. Нету, нету, нету!

***

Баба Вася сначала пыталась сдерживать слёзы, но в конце концов заплакала так горько, что у Нилки защипало глаза и губы предательски задрожали.

Даже Гошеньке стало жалко бабушку Василису. Он сходил в дом и принёс оттуда большого плюшевого медвежонка.

– На, возьми, – сказал он жалостливо. – Т-только не плачь!

– Спасибо, – тихо всхлипнула Василиса Наркисовна.

Потом она взяла себя в руки, вытерла слёзы и сказала твёрдым голосом:

– Однако, хватит разводить сырость, слезами горю не поможешь! Пора нам, Данилка, возвращаться домой, а то скоро темнеть начнёт. Забирай медведя. И пошли уже!

Домой они вернулись в сумерках. Наспех поужинали. И разошлись по своим комнатам.

Слышно было, как бабушка Василиса за стенкой ворочается у себя в кровати, как встаёт, пьёт лекарство. Очень это тяжело – терять друга. А такого большого – особенно.

Нилка разделся и тоже лёг в постель. Плюшевого мишку он положил рядом с собой. Было очень грустно оттого, что не получилось познакомиться с бабушкиным медведем.

И опять вспомнилось, как плакала сегодня баба Вася.

В общем, грустно было Нилке.

Спать совсем не хотелось. Хотелось, чтобы пришла Лунитана.

А вдруг она не придёт? Вдруг у неё именно сегодня возникли какие-то совершенно неотложные дела? Или её волшебный зонтик потерялся навсегда, и маленькой лунной фее просто не на чем сюда прилететь?

Или того хуже – наскучило этой необыкновенной девочке водиться с таким обыкновенным, ничем не выдающимся мальчиком.

От этих мыслей становилось Нилке совсем уж невыносимо.

***

– Привет!

Тата появилась так неслышно, что Нилка даже подпрыгнул от неожиданности.

– Привет! – сказал он немного смущённо. – ЗдОрово, что ты пришла.

– Чем мы займёмся сегодня?

Нилка задумался.

– А ты можешь опять что-нибудь оживить?

– Без проблем. Сейчас я Митьку позову. – Тата, как и в первый день, достала из кармана зеркальце. – Митя, иди сюда скорей!

Зайчонок выбрался наружу, поздоровался. Спросил:

– С чего начнём?

Нилка поглядел на плюшевого мишку. Он грустно сидел и смотрел на всех стеклянными глазами, в которых, как показалось мальчику, стояли слёзы.

– Его непременно нужно оживить! – попросил Нилка. – Ну, пожалуйста, пожалуйста! Ты же можешь?

Лунный зайчонок вопросительно посмотрел на маленькую фею:

– Танька, я мигом?

Но Лунитана почему-то сказала:

– Нет, на этот раз я всё сделаю сама!

Она подошла к кровати, прикоснулась своим волшебным кольцом к чёрному пластмассовому носику. Медвежонок вздрогнул, судорожно вздохнул, шевельнулся. И ожил.

– Ух, ты! – выдохнул Нилка. – Никак не могу привыкнуть к твоим фокусам.

– Это не фокусы, – немного обиделась девочка.

– И к чудесам тоже, – не стал спорить мальчик. – Интересно, а как его зовут?

– Я думаю, его зовут Мишутка, – сказал лунный зайчонок. – Мишутка, привет!

– Я не Мишутка…

Тайна плюшевого медвежонка

– Я не Мишутка, – горестно покачал головой оживший плюшевый медвежонок. – Я Михайло Потапыч.

– Кто? – воскликнул Нилка. – Тот самый? Друг моей бабушки?

– Да, только теперь уже бывший друг: разве взрослый серьёзный человек станет дружить с какой-то игрушкой?

– А почему ты игрушка? – озабоченно спросила Лунитана.

– Это… – Медвежонок потупился, сказал тихо, еле слышно: – Это всё Гошенька… Он… он совсем не тот, за кого себя выдаёт…

– Гошенька? – Тата сделала большие глаза. – Да не может этого быть! Я знаю его сто лет. На него это совсем не похоже.

– Я так и знал, что вы мне не поверите…

Плюшевый медвежонок ещё ниже опустил голову и безнадёжно вздохнул.

– А мне кажется, Мишутка говорит правду! – заступился Нилка за грустную ожившую игрушку. – Вы посмотрите ему в глаза и сразу увидите, что он ни капельки не врёт.

– Мы верим! – пискнул лунный зайчонок Митька.

А Тата приказала строго, по-взрослому:

– Расскажи всё по порядку!

Медвежонок стал рассказывать.

Дело было так. Он просто шёл, шёл по лесу. День был чудесный. Светило солнышко, пели птички. И вдруг у него за спиной кто-то громко прокричал какие-то непонятные странные слова:

– Бум, блям, троллялям! Буки, зяки, закаряки! Бяки, глюки, закорюки!

А дальше он ничего не помнит.

Когда Михайло Потапыч очнулся, то увидел – о, ужас! – что лежит в большой плетёной корзинке, среди каких-то самодельных тряпичных игрушек. И что он… он – всего лишь жалкий плюшевый медведь. А дурачок Гошенька смотрит на него и смеётся. Нехорошо так смеётся, ехидно и злорадно.