Как вернувшийся Данте

Кстати, это общая формула для любых убийств «по уму». Отсюда и родство древнего отцеубицы-египтянина с современным нам маньяком-параноиком Цыбиным: они сам-двое изымают из ткани мира живые нити логосов (дабы мир распался – потом уже надеясь его сложить по иному); итак, мы рассмотрели связь разночинного бунта против Отца и (внезапно) обнаружили нечто более серьёзное, нежели подростковые комплексы.

Теперь и мы посмотрим за ними: «Так души смотрят свысока на ими брошенное тело».

Итак, по земному летоисчислению – 2015 год. Земля, третья планета от преисподней звезды по имени солнце. Мужчину, который должен был на рассвете воскреснуть, разбудили в полночь.

И (самоопределяясь) – он обязательно вспомнил о женщине.

Казалось бы, ему сейчас следовало бы помышлять о какой-либо из своих душ: о каждом взгляде этой (каждой нераздельной и неслиянной) души на дела наши скорбные. Мир (якобы усложняясь в своих коммуникациях) на деле надменно и лукаво воплощал наидревнейшую ложь:

– Съешьте яблочко – познайте себя! Человек есть мера всех вещей! Станьте как боги, причём – здесь и сейчас, в теле и мыслепохоти.

И в самом деле: человек возомнил, что его кажущиеся возможности (коли ему удалось-таки немного обожиться) стали огромны; но – казалось бы – нас (людей и прочих нано-богов) должно занимать иное: что дальше?

А дальше – дальше-будет-дальше: и ничего нового! Всё как в старой фразе актера Ливанова из нашего Шерлока:

– А у нас всё по прежнему, – речь, разумеется, об убийствах.

Никакая здешняя магия (замена одного имени на другое) не оказывалась способна обойтись без убийств; но – я (со-автор этой версии бытия) тоже не могу обойтись без прелюдии (подготовки к убийству статики); ведь, казалось бы: изложи внешность действия (то есть – со-бытие); ан нет!

Слишком по стрекозьи фасеточен каждый глаз каждого (не)делимого мига, который следует изложить. И если уж мы помянули великих сыщиков, вот ещё одна характерная фраза, на сей раз Пуаро:

– Я не о-до-бряю убийств.

Вот, собственно, и всё, что до-статочно знать о нано-богах.

И вот как это нео-до-брение (дробление абсолюта на прикладные истины) происходило в Древнем Египте: человек в темнице (здесь и в тогдашнем «сейчас» – он пленённых слугами его отца царевич) почти что раздвоился.

От-части своей; но – ещё меньшей своей частью он находил себя (в другом) «сейчас»; а именно – в Санкт-Ленинграде; но – он не только (на)стал един в двух лицах!

Не только оставался молодым мужчиной Пентавером (сыном того человеческого царя и египетского бога-человека, которого собиралась убить его мать); но – «одновременно» словно бы стал своей собственной матерью Тейе.

Ибо магия (насилие над сущим, осуществляемое частью сущего) – как раз и есть попытка поменять у сущего Имя на имена; поэтому – человек-царевич-убийца стал един в двух лицах и примерил на себя новое имя: «Царь-царевич-Король-королевич-сапожник-портной; кем ты будешь такой?

Выходи поскорей! Не задерживай добрых и честных людей.»

Прежде – ещё ребенком – он (первенцем ее) жил при матери, и лишь потом стал жить жизнью мужчины; но – всю его жизнь царевича хорошо обучали быть сыном царя; от этого зависел порядок вещей – должным образом любому сыну бога – быть сыном бога (большого ли, маленького ли нано-бога, не всё ли равно?).

Когда царевич стал жить жизнью мужчин – он стал быстро взрослеть: тогда у него было его другое, ещё настоящее имя – достойное быть внесенным в картуши после его смерти и погребения его тела.

Оно останется нам неизвестно. Как и вселенское имя мифа, в котором он бы поселился и там уже стал нано-богом: вселенная – вселить!

Вселить – что это означает? Опять взглянем на процесс со стороны: представим себе ту несбывшуюся вселенную: как если бы было возможно оттуда повелевать – сюда!

Такая малость: ничтожное вмешательство в реальность, простейшая магия; но – всё это было затем лишь, чтобы потом (из своего волшебного оттуда) ставший-таки там Осирисом фараон возмог бы (оттуда) воскресить (здесь) свою неудачливую ипостась.

То есть – некоего сына своей (то есть прошлого я: «я» как сын «самого себя», нано-божик от младшей жены) – которому надлежало претерпеть фараонову казнь и (пусть вполне поправимо) всё-таки умереть.

А потом – всё пошло бы как всегда! Потому – повторим ещё и ещё раз (легко изгибая при этом пространства и времена: в этом и есть отдохновение точки – замереть посреди многоточия):

Всё это воскресение последовало бы перед тем, другим воскресением: ставший Осирисом фараон воскресил бы весь народ Египта – одного за другим; и на этой уверенности – во всеобщем фараоновом (нано-бога) воскресении возвышалось всё величие египетской цивилизации.

А если нано-бог – узурпатор, что меняется? Ровным счётом ничего: воскрешение всего Египта никак нельзя было отменить. Египту было бы без-раз-(два или три…) – лично, тот ли, иной ли нано-бог совершил бы его: если бог – искусственен, нет разницы – убивал он отца или нет.

Ведь Отца он в себе убил – до того, как убил отца (да и Отца в «том» отце – не было: «тот» отец тоже убил Отца); потому – в этой реальности всё происходящее (да и уже происшедшее) должно было произойти и могло произойти, и произошло лишь посредством воли живого бога, фараона, его отца.

А заступив на место отца или – сына, занявшего место отца: ибо он (её сын) наконец-то стал мужчиной!

А она (его мать) – младшая жена живого бога; она – заронила в нём искорку глобального экзи’станса: самому стать причиной величия – ничуть не подозревая, что учит его простейшему правилу нано-богов: если хочешь, чтобы было сделано (не)хорошо – сделай из себя бога сам!

Он не был наследником бога – не мог (кармически, его ипостасью) заступить на «его» место (камнем в готическом своде), не мог назваться именем бога; но – его мать не захотела смириться с этой немочью.

Поэтому – как примерно в это же время (а может – много раньше или не-много позже; то есть – во времена мифические) некая зеленоглазая блудница Шамхат возмогла сотворить из козлоногого и рогатого Зверя Сатира человека (не бога, но – равного царю Гильгамешу соперника для ратоборств), так и младшая царица Тейе поступить вознамерилась с собственным сыном.

Но – если Шамхат со-творила (словно бы пере-родившись – то есть дважды или трижды – в богиню Иштар) своё превращение посредством телесных соитий с Сатиром, то здесь – этот путь эротических трансформаций и кровосмешений был почти что заказан: союз фараона с сестрой был делом обычным (из сестер выходили прямиком в старшие жены), а вот кровосмесительные союзы с матерью оказывались не-(или мало) – известны.

Хотя – в остальной человеческой мифологии даже и неизбежны.

Откуда ещё, скажите на милость, взять женщину (рожающую человеков в смерть) – для будущего бога? Для реального нано-бога – ещё куда ни шло: смерть (она ведь женщина) всегда готова увиваться подле того, кто от неё себя искусственно ограждает.

Иной женщины нано-богу – не найти. Ведь заветного (невидимого – заранее добавленного к к ныне имеющимся) ребра – уже нет. И вовсе не случайно (прогуливаясь посреди Санкт-Ленинграда) Яна и Илья помянули об эдиповом комплексе.

Впрочем – дело не только в древнеегипетской ментальности. Тем более – что простого физического соития матери и сына в данном конкретном случае попросту не было да и не могло быть: не таковы условия фараонова гарема; зато – получившееся у них некое нано-на-итие было если не мистическим, то магическим!

Просто потому, что (так или иначе) – оно обязано было быть. Как и каким образом в гарем доставили магическую фигурку царевича, с коей царица и сочетала себя в божественном таинстве брака, будет несколько прояснено в дальнейшем повествовании; но – даже египетская цивилизация (даже – тогда) была слишком молода и не со-зрела для таких превращений.

Поэтому – события пошли самым обычным (чело-веческим – через голову – всячески осмысляя века) образом: даже несмотря на то, что мы довольно мало знаем о реально происходивших событиях, из текста источников становится ясно, что во главе заговора находилась царица по имени Тейе и её сын, именуемый в отчёте Пентавером («которого звали другим именем»), хотя его настоящего имени мы опять же не знаем.

Заговор быстро распространился в женском доме (гареме) царя.

Внешнею причиною за-говора являлось, что некая младшая царица (даже не сестра фараону) захотела, чтобы её сын (никак не наследник божественного престола) стал Осирисом и чтобы именно он воскресил её и Египет.

А вот внутренне – что всё это могло означать в магическом калейдоскопе имен?

А совсем ничего – кроме потуги на изменения природы одного человека (вместо того, чтобы поменять всё мироздание). Во имя этого изменения мать должна была поменять (переставить с места на место и не-время сделать во-время) сущности сына: человеческую на божественную.

Дальше – больше: будучи женой живого бога, стала ли она женой своего сына, дабы (как когда-то Шамхат у Сатира) отнять его зверство, сотворив из него человека? Нет, не стала; но – но (пусть останется в тайне сие, пусть останется мифом, ибо в мифах людей много подобных соитий) и это привычно.

Но – нас (людей и богов) опять и опять должно занимать совершенно иное: никакая здешняя магия (замена одного имени на другое) не оказалась способна обойтись без убийств (то есть – убийства Отца).

И вот – теперь человек (царевич ли, сын ли убитого им бога или ещё кто) вспоминает свой за-говор; и – поначалу всего лишь слышит, что к фараоновым слугам (рабам нано-бога) за дверью подходит вестник.

Во всяком случае – это должен был быть вестник. Человек – не может разобрать принесённых этим вестником слов. Да и не собирается этого делать. Вот всё то, что он собирается делать (то есть – «собирает дела по частям»): он пробует частью исчислить целое.

В дальнейшем повествуется, что Сетх, завидуя своему брату Осирису, пригласил его на пир, во время которого показал гостям великолепный саркофаг, обещая подарить его тому, кому он придется по размеру. Как только в него лег Осирис, Сетх и его приспешника захлопнули крышку и выбросили его в Нил, воды которого вынесли саркофаг в море. Прибитый волнами к набережной финикийского Библа, саркофаг врос в ствол священной ивы, из которой местный царь приказал сделать колонну для своего дворца. После долгих лет поисков Исида, сестра и супруга Осириса находит тело и возвращает его в Египет. В то время как Исида в болотах Дельты рождает Хора, Сетх находит тело Осириса и в ярости разрывает его на 14 частей, число которых в различных источниках варьируется до 42. Исида собрала части тела супруга, вылепив из глины недостающий фаллос Осириса, упавший в Нил и съеденный священными рыбами оксиринхом и лепидотом. Выросший Хор отомстил за отца, победив Сетха и отстояв свое право на наследство Осириса перед великим советом богов. После сражений, которые длились более 80 лет, Хор получил египетский престол, Сетх – владычество над песками пустыни; сам же Осирис возродился к новой жизни, проглотив Око Хора Уджат, символ великой жертвенности и вечного существования, и стал владыкой мира иного.

Итак – где-то далеко (и давно) продолжили убивать «живого» нано-бога. Долго ли или коротко (длилось это продолжение) – неизвестно; но – и оно должно завершиться: манипуляции с фигурками – если и не ослабили божественной – если она вообще таковой была – силы фараона, то придали уверенности заговорщикам.

Проделав что-либо над предметом неодушевленным, слабый человеческий разум одушевляется предпринять что-либо и над невидимым продолжением предмета); итак – мертвые предметы помогли убедиться, что и над живыми это возможно проделать (словно бы «доводя» до их же совершенства).

А как именно (такое возможно) – пусть время (в своё время) покажет. И вот (уже) своё время пришло – себя показать.

В этот день нано-бог Рамзес III ожидался в гареме. Там (в гареме) всё было образцово: ни пылинки в воздухе. Числа’ жен фараона и числа’ наложниц фараона никто из посторонних (а посторонними были все, кроме фараона и его писцов) не знали и ведать не ведали о том, зачем богу женщины.

Речь не о телодвижениях священного совокупления, не о плодородии всей земли египетской (напрямую поощряемой мощью фараоновых чресел), но – о некоей метафизической нужде: зачем вообще есть у человека его женщина?

И кто она есть для мира, который – бес-пол? Разумеется (даже разумом) – о бесах жрецы фараона судили сугубо с практическим подходом. Разумеется (даже разумом) – бесы (иначе – персонифицированное искажение связи души человека и тонких материй) должны зело наблюдать за предстоящим соитием фараонова тела с телом его сегодняшней избранницы.

Предъявляя ему меру: где твоя телесная божественность, фараон?

А где небесная божественность? Над тобою? В тебе? Под тобою? Но! В этот день фараона ожидали в гареме, и он (в каждый свой визит – по разному) должен был на этот вопрос отвечать: как он (нано-бог) превосходит в себе человечность.

Отвечать – именно этому дню. Отвечать – именно этой женщине, с которой сегодня ему предстоит возлечь.

Зайдёт ли речь этого ответа столь далеко – изменяя себя (или – под себя) само мироздание; да и ведомо ли уже этому миру, как годы назад (или годы вперед) царь Гильгамеш (впоследствии так и не достигший бессмертия, то ли добровольно, то ли нет) отправил на встречу со Зверем женщину Шамхат (одну из ипостасей Лилит, демона безводной пустыни или Первожены Адама).

Зайдёт ли речь столь далеко, что выразит невыразимое?

Разумеется – не зайдёт! Разумеется – не будет рассказано о том, как Шамхат (совокупившись со Зверем) отняла у него его личное зверство, сотворив из него человека-гомункула, двойника Гильгамешу (который тоже оказывался не прост: являлся – или казался – одним из перерождений Первомужчины Адама, праотца всех людей).

Разумеется – сказано будет лишь о том, что всё на свете зеркально: что вверху, то и внизу.

Что живой бог, возлегая со своей половиной (женой, наложницей или даже блудницей) – отдает ей свое основание быть божеством; потому-то – его (а не только благо-даря манипуляциям с фигурками бога) здешнее тело становится доступно для здешней маленькой смерти.

Но (вопрошу ещё раз) – зайдёт ли речь столь далеко? И ещё раз отвечу: разумеется, нет; да и что нам с того? Нам сейчас интересны (местные) телодвижения, а не основания для них.

Рамзес III (местный и временный) бог – посетил свой гарем.

И вот – когда он выразил желание возлечь с именно с Тейе (очевидно, привороты и прочие манипуляции с фигурками дали определенный эффект: любая магия всегда была, есть и будет попытка манипуляции божеством посредством человеческих средств (здесь явно применили какой-либо приворот).

Женщина – поняла, что пришло время забрать у божества божественность и передать её своему сыну; какое-то слишком человеческое по-желание.

Более того – вполне женственно-механистическое (ущербно понятое): женщина рожает человека в смерть, а мужчина есть средство для оплодотворения и пропитания (что питать будут бессмертием – роли не играет); отсюда – некие предпосылки ошибочности замысла.

Применение магии – предполагало, что само убийство должен был совершить сын бога; но – его не было (да и – как мы уже говорили – быть не могло) в гареме фараона. Поэтому – самому убийству предшествовало ещё одно святотатство; впрочем – считать ли святотатством брак человека с собственной матерью?

Или – можно было и не считать?

Один из вовлеченных в заговор евнухов (а конкретно: человек, на коем лежала обязанность снабжения гарема всем необходимым – от пищи до прочего-прочего-прочего – и потому имевший свободу перемещения) пронес в помещения гарема еще одну магическую фигурку: ещё одного сына! Тем самым – кровосмесительный брак был обозначен.

Так они разделяли и властвовали: совокуплялась одна магическая сущность, а убивать предстояло другой – женственно-материальной: так – «убить отца и возлечь с матерью» (Зигмунд Фрейд); что тут добавить?

Впрочем – убавлять тоже нечего.

А что убивать предстояло непосредственно Тейе – так и это и есть власть женщины: отнять (поменять) сущности, перетечь (как человек Воды) – из природы в природу.

Наличие в мироздании псевдо-женщины (не-Лилит) предполагает, что псевдо-человек (не-Адам) захочет не единения и со-подчинения; но – именно насилия (магии). А что убивать предстояло непосредственно Тейе, так это и есть власть женщины: много слов (суета символов) и мало дела (всего лишь – царское тело убить).

Вот младшая царица и «взяла и убила»; но – лишь тело царя: когда фараон отвернулся (насыщенный ею, конечно), то ласковая женщина извлекла из складок покрывала лезвие и одним движением перерезала мужчине горло – после чего «который мужчина» перестал быть богом и умер почти что мгновенно.

А потом наступила расплата: то ли бог-фараон оказался слишком силён, то ли – магия женщины была слишком слаба (что, впрочем, одно и то же); но – фигурки фараонова сына на месте убийства оказалось явно недостаточно: сила бога не перетекла в Пентавера (ещё и поэтому – теперь он носит другое имя), и сын не смог вовремя поддержать мать.

Опочивальня царицы была обыскана, фигурка сына найдена, причастность его стала очевидна (а вина за непосредственное убийство с жены – снята, так-то); заговорщики были схвачены.

После чего – в дело вернулся сам убиенный фараон, который с небес принялся судить виноватых: «вступление Туринского папируса представляет собой речь самого царя, наставляющего судей, которые будут разбирать дело; одновременно царь представлен так, как будто он уже находится в ином мире среди богов.

Речь идет о тексте, безусловно созданном, подобно папирусу Харриса, уже при Рамсесе IV, выступающем в роли исполнителя последней воли отца. Этот факт подтверждает гипотезу об успешно осуществленных намерениях заговорщиков; далее – «повелел я (то есть Рамсес III)…»

Впрочем – всё это уже сказано выше. И вот здесь уже – далее: когда сына царя осудили: решили «прину’дить к бессмертию» – а не так ли он сам захотел: принуди’ть себя стать богом; что сего его мать захотела – дело второе), вспоминается убийца Цыбин – который в Санкт-Ленинграде ожидает у лестницы, когда к нему снизойдёт (держась за перильца «душевной лествицы») его «Рамзес».

Ибо (разве я не упомнил? Простите, отвлёкся на метафизику) – Цыбин сейчас ожидают свою жертву (и только этим отличен от Пентавера – у санкт-ленинградца ещё есть ничтожная надежда; да – надежда, да-же у серийного душегуба).

Впрочем – об этом мне ещё предстоит рассказать (а потом ещё и пересказать, а потом ещё и ещё…), а пока же: ты (отцеубийца) хочешь быть – без смерти? Так получи!

Сына царя мумифицировали за-живо (не вынув ни желудка, ни мозга, основных компонентов человеческих хотений; человек, пожелавший отнять у народа Египта его воскресение (должное происходить благодаря воскресшему фараону-Осирису) не мог ожидать меньшего, и была в этом саркастическая (лютая и радостная) символика.

И когда это всё совершилось – лишь тогда вдруг мужчина (недоделанный нано-бог) опять и опять вспомнил о своей женщине.

Не о Лилит-Яне, а о Тейе – той самая «младшей царице», что захотела передать царство – ему (своему сыну); то есть – не какому-то «будущему» Цыбину, пока что загадочной (и загаданной мной) персоналии – которой ещё только предстоит быть полноценно явлену в этой истории; передать право быть Царём.

То право, передавать которое у неё самой – не было; но – женщина (такова её функция в миру) словно бы передаёт из смерти в жизнь и обратно; причём – словно бы ноту (находящуюся посреди альфы с омегой); причём – передавая другому звучанию (на более высоко или более низко озвученной орбите гаммы).

Женщина – передаёт (и предаёт) собой: и видимыми, и невидимыми сущностями-ипостасями от альфы до омеги (нотами до и си). А выше или ниже прозвучишь – так всё равно в смерть: нет человеку другого финала; а что Тейе была Пентаверу матерью – так в подобии божественного кровосмешения, якобы «сотворив» вне-телесный свой союз как мистический обряд соития половин мира.

У человеческих богов подобное небезызвестно – оба они попыталась (но – как фараоны со своими сестрами: во имя того, чтобы божественность не вышла за пределы родства) передать саму (ту самую восьмую или девятую) скрепляющую душу скрепу обожествления (но – не сияние логосов).

А именно – тот пыльный рой корпускул (который – механически – казался единственным цементным раствором миропорядка); но – не только что (что важно) «что», а ещё и за-чем? А лишь за самими собой – чтобы выйти (на простор) из последовательности кармической цепи.

Чтобы переступить через очередное (тебе – твои делом на земле – предназначенное) звено; переступит – в следующее (не тебе предназначенное); это было кощунственно и непоправимо пошло; но – (при всём при том) ничего необычайного в этом не было!

Необычным оказалось то, что произошло после провала заговора.

Он (царевич-без-имени) – «сей-час» лежал в темнице (словно бы во тьме своего тела); долго ли, коротко ли содержали его во тьме безвозвратной полу-смерти – неизвестно; но – он и до этого со-держания (как сын царя) обучался грёзам: он умел жить в своих сновидениях (маленьких смертях).

Сейчас – когда он должным образом проголодался, он почти что проснулся (или проснулся, понимая, что реальный мир – тоже сон во сне), и он стал грезить в реальности, следуя своему (и его жене-матери) разоблачению:

Люди, приведенные из-за тяжких, совершенных ими преступлений и помещенные в зале допроса перед великими вельможами зала допроса, для допроса начальником сокровищницы Монтуэмтауи, начальником сокровищницы Паиферту, штандартоносцем Кара, дворецким Пабеса, писцом архива Маи, штандартоносцем пехоты Хори. Они допросили их. Они нашли их виновными. Они установили их наказание. Их преступления схватили их.

Тяжкий преступник Паибакикамен, который был главой дворца. Он был приведен из-за заговора, который он сделал вместе с Тейе и женщинами гарема. Он объединился с ними. Он стал передавать их речи во вне, их матерям и их братьям и сестрам, говоря: “Волнуйте людей! Поднимайте возмущение, чтобы сделать злое против их владыки”. Он был представлен перед великими вельможами зала допроса. Они рассмотрели его преступления. Они нашли, что он говорил их. Его преступления схватили его. Вельможи, которые допрашивали его, дали его наказанию постигнуть его.

Тяжкий преступник Меседсура, который был дворецким. Он был приведен из-за заговора, который он сделал вместе с Паибакикаменом, который был главой дворца, и с женщинами, чтобы поднять возмущение, чтобы сделать злое против их владыки. Он был представлен перед великими вельможами зала допроса. Они рассмотрели его преступление. Они нашли его виновным. Они дали его наказанию постигнуть его.

Тяжкий преступник Паининук, который был начальником царского гарема при службе. Он был приведен из-за объединения, которое он сделал вместе с Паибакикаменом и Меседсура, чтобы сделать злое против их владыки. Он был представлен перед великими вельможами зала допроса. Они рассмотрели его преступление. Они нашли его виновным.

Они дали его наказанию постигнуть его (…)

А (пока что) сын царя (как и другие «кармические царевичи» – виртуальные сыновья реально ими убитых отцов) продолжал себе грезить в темнице. Попробуем собрать хотя бы двух – в единой точке осмысления: сейчас (и тогда) Спиныч-Пентавер полу-грезил (ибо его наказание, его кармичечские цепи) настигло его: «тяжкий преступник Уаэрму, который был дворецким. Он был приведен из-за (того, что он) слышал речи от главы дворца, к которому он пришел, утаил их и не сообщил их. Он был представлен перед вельможами зала допроса. Они нашли его виновным. Они дали его наказанию постигнуть его (…)

Жены привратников гарема, сообщницы людей, которые злоумышляли речи, и которые были представлены перед вельможами зала допроса. Они нашли их виновными. Они дали их наказанию постигнуть их, 6 женщин (…).»

Пенавер (которого звали другим именем): он был приведен из-за за-говора – который он сделал с Тейе, своей матерью, когда она злоумышляла речи вместе с женщинами гарема, чтобы сделать зло против его владыки.

Он был представлен перед дворецкими, чтобы допросили его. Они нашли его виновным. Они оставили его на месте. Он умертвил себя сам (типичный «гражданин кантора Ури»); но – ничего не известно о судьбе сердца заговора, об участи царицы Тейе.

Повторю – особый интерес представляет способ, которым преступники пытались погубить царя: «…он начал делать магические свитки для препятствования и устрашения, начал делать богов и людей из воска для ослабления людских тел; он дал их в руку Паибакикамену, которого Ра не сделал управителем дворца, и другим тяжким преступникам, говоря: “Возьмите их”; и они взяли их. Теперь, когда он укрепился во зле, которое он сделал, в котором Ра не дал ему преуспеть, он был допрошен. Его нашли виновным во всем зле, которое замыслило его сердце…