Вызов

– В общем, неплохо, – усмехнулся Энди.

– Оно-то, может быть, и неплохо, только вопрос в том, захотят ли остальные принимать участие во всем этом действе?

– Надо их чем-то привлечь.

– Легко сказать! – всплеснул руками Харрис. – Только чем?

– Перетрем с Гленом, если его приколит эта тема, то сообща что-нибудь придумаем. Главное – собрать народ на первое мероприятие, а дальше, я думаю, само пойдет.

– Во! Классическая картина, – сказал Харрис, указывая на курящих на крыльце магазина Валдеса и Джонни, – ничего не делают как обычно.

– О! Харрис! Живой! – весело воскликнул Джонни, – а то этот хрен бородатый мне тут понарассказывал, я думал еще полгода тебя не увижу.

– Надеюсь, ты в связи с услышанными ужасными новостями не решил отложить починку моего колеса на эти полгода? – спросил Харрис, пожимая ему руку.

– Нет, я же сказал, что Валдесу я не поверил, поэтому оно готово.

– Да не может быть! Че, в натуре?

– Ага.

– Ну а вы че, просто мимо шли или целенаправленно к нам? – спросил Валдес.

– Да уж целенаправленно к вам, только вот на такие хорошие новости я точно не рассчитывал.

– Ну, в общем, что можно было сделать – я сделал, – сказал Джонни, – но по-хорошему колесо следовало бы поменять на новое.

– Да я пока на таком, может в следующем году. Ну а вы че? О чем трете?

– О несправедливости жизни, о финансовых потоках, проходящих мимо нас и о несовершенстве системы.

– Ну и как? – спросил Энди, присаживаясь на ступеньку крыльца, – сильно она несовершенна?

– Это смотря с какой стороны глянуть, – хитро прищурившись, ответил Джонни.

– Ух ты! Как это?

– Да вот так. Если смотреть снизу, с нашей стороны трудяг-нищебродов, то она, конечно же, ужасно несовершенна с этого ракурса. А вот если посмотреть с высоты, со стороны богачей, то она идеальна, да еще и становится лучше и лучше год от года.

– Эт точно, тут и не поспоришь, – подтвердил Энди, прикуривая.

– Угу, – также соглашаясь, буркнул Харрис.

– Да и вообще мы в нашей жизни похожи на ту жабу, что попала в ведро с дерьмом, и, сколько не бултыхайся, пытаясь из него выбраться, все равно, конец один – сдохнуть, захлебнувшись в этом дерьме. И поверьте, ребята, сколько не барахтайся, в масло оно не превратится.

– А буржуины? – спросил Харрис.

– Хе. А буржуины, капиталисты проклятые, у них все то же самое, только ведерко у этих тварей золотое и дерьмо благородней, ну помягче, – он потер пальцами, – такое как… мороженое из автомата. Во!

– С кусочками орешков, – добавил Энди.

Все четверо одновременно громко засмеялись, полностью поддерживая сказанное старшим товарищем.

Позже с неописуемой радостью Харрис установил долгожданное, ровное колесо на байк, нежно погладил раму, похлопал по седлу, отошел на пару шагов, разглядывая алюминиевого друга, затем с диким воплем восторга запрыгнул на него и погнал по улицам, распугивая прохожих, навстречу приключениям, полной грудью вдыхая свободу. В этот момент Харрис понимал, что стоит ему только захотеть, и он может отправиться в любой уголок планеты, и почти никакая поверхность не сможет остановить его движение вперед, велосипед проложит себе путь везде.

Ближе к вечеру он заскочил за Энди, и вместе они погнали на тусовку. В этот раз нужно было хорошо зарядить фонари, потому что Глен назначил сборы на площади, но поехать должны были в Блэкстоун.

Собралось человек десять из банды и пять их подружек, и все, не торопясь, двинулись в путь. Накрутив спокойно километров тридцать по мрачным и живописным улочкам Блэкстоуна, с остановками, разговорами, шутками и весельем, ведь такой группой можно было ничего не бояться, вся банда вернулась на площадь науки, поесть да попить возле ларька с разнообразной, вкуснопахнущей едой, перед тем, как разъезжаться по домам.

– Ну, Харрис, что ты нарыл? – спросил Глен, покончив с огромным бургером и запив все это несколькими большими глотками холодного пива прямо из горла запотевшей бутылки.

Выслушав внимательно доклад Харриса, Глен ненадолго задумался, а затем сказал:

– Слушай, в общем-то, неплохо. К тому же у нас у всех появится какая-то цель что ли, а наличие цели делает немного осмысленней существование.

– Только вот как остальных-то заинтересовать, им же это нахрен не надо, – выразил сомнение Харрис.

– Поверь, они так же со скуки маются, как и мы, постоянное однообразие всех утомляет, поэтому предложение чего-то нового их порадует, хотя для понту никто вида не покажет, и для порядка поломаются, однако согласятся и дело пойдет.

– Думаешь? – спросил Харрис.

– Уверен, – решительно ответил Глен, – только прежде чем соваться к ним с этим предложением, нужно уже все придумать, вот, например, сколько гонок, какие, где и календарную сетку. В общем, на доработку у вас с Энди две недели.

– Хорошо, – ответил Харрис.

– Пойдет, – согласился Энди.

– Ну что, народ!? По домам?

Расслабленные члены группировки начали лениво подниматься с лавочек и, кряхтя, взбираться на коней.

– По городу в одиночку не шариться, – строго приказал Глен, – на неприятности не нарываемся, да и вообще, готовимся к учебе, – весело засмеялся он, запрыгнув на байк и со старта дав гари.

Еще по дороге домой Харрис наметил съездить в ближайшее время к Гансу, может, старший товарищ еще че-нибудь присоветует, и узнать адрес Шелли, пора было действовать на этом направлении более решительно, ведь лучшая месть Джейсону – это отобрать у него девчонку.

Глава 8

Рано утром, когда солнце только начало согревать землю своими ласковыми лучами, Харрис, как и намечал накануне, выехал к Гансу. Доброе, прекрасное утро, думал он, утро не может быть недобрым. Ведь каждое начало дня – это как начало новой жизни. Все только на линии старта, и ничего еще не случилось: ни плохого, ни хорошего. Все хлопоты еще впереди, а сейчас… Сейчас только доброе солнце, бездонное синее небо и свежий, утренний, приятный ветерок обдувает лицо, и от быстрой езды громко шумит в ушах, до начала учебного года еще есть время, это ли не счастье?

Харрис чувствовал себя прекрасно, ноги были свежи, педали крутились быстро, дышалось легко и полной грудью. Людей и машин на улице таким ранним утром было совсем мало, поэтому можно без страха кого-нибудь напугать или задеть, лететь на максимальных скоростях. Лихо вписываясь в повороты, запрыгивая на бордюры и вставая на педали, вкручивая после торможений, Харрис быстро добрался до дома своего друга.

Дверь открылась не сразу, Ганс оказался на месте, и, несмотря на достаточно ранний час, у него был еще гость помимо самого Харриса. Местный бродяга Джордж сидел за столом на кухне и громко сербал чай из большой кружки, запивая бутерброд с колбасой и горчицей.

– Здорова, – поприветствовал его Харрис войдя на кухню.

На что сгорбившийся Джордж только кивнул и что-то промычал, не прерывая трапезу.

Харрис настороженно сел на табурет напротив него.

Люди типа Джорджа, с отклонениями и необычным поведением, всегда заставляли чувствовать его не в своей тарелке, и в обычной жизни, как и всякий нормальный человек, он держался от таких подальше и по возможности вообще избегал общения с ними. Но не Ганс. Этот наоборот только и искал общества всех не от мира сего.

– Чай, дружище? – спросил Ганс.

– А кофе есть?

– Есть.

– Тогда давай его.

– Принято. А я тут возвращаюсь с ночной смены и встречаю Джорджа, вот, пригласил его на чай. Он мне рассказывает интересные вещи про джаз и людей прошлого, еще его колыбели на вашей матушке-земле.

Увлечения этого прибабахнутого гуманоида уже давно не удивляли Харриса, непосредственно за это он и любил своего друга, потому что он был интересен, многогранен и, как уже упоминалось раньше, Харрис считал его очень умным и мудрым гуманоидом.

– Жизнь людей, которых природа сделала гениальными, настолько интересна и завораживающа, что я, наверное, никогда не устану про это слушать, – восхищенно продолжал Ганс, – а самое интересное – это, конечно же, их развитие, детство. Ведь, помимо невероятной одаренности, огромную роль в становлении маленького человека как личности играют его родители, а точнее, их подчас, как могло показаться, бессердечное, тиранское и безжалостное отношение к малышам. Не дави они на своих чад в детстве, так и утонул бы их необычайный талант в вязкой и мерзкой субстанции под названием лень, и никогда не удалось бы нам услышать прекрасных мелодий, увидеть изумительные скульптуры, картины, прочитать произведения этих великих людей, которые, если б не терпеливые, заинтересованные в успешности их судьбы родители, могли остаться заурядными личностями и прожить ровную, мрачную, серую жизнь, как все мы, – он подмигнул Харрису.

Джорджу было около шестидесяти пяти, раньше, лет десять назад, он работал учителем истории в школе, но однажды в его голове что-то сломалось, и из уважаемого, заслуженного преподавателя он превратился в простого бродягу, очень быстро опустился на самое социальное дно, потерял работу, семью, квартиру. Начал бродяжничать, копаться в мусорниках, проводить ночи в ночлежках или просто на улице, под открытым небом.

Неприятная история, которая показывает, что нет ничего постоянного в этом, да и в любом другом мире. Люди сходят с ума, погибают на производстве или под колесами автокара по дороге домой в день зарплаты, в молодом возрасте становятся обездвиженными калеками, живыми трупами. Даже боги либо меняются, либо также умирают. Единственное, что незыблемо и непоколебимо – это постоянные изменения. Жизнь всегда играет жестокую игру с нами, от самого рождения и до самой смерти. Каждый день – это вызов, боль физическая или душевная, радость встреч и горечь расставаний, постоянная борьба за выживание, и от тебя здесь мало что зависит, все в руках судьбы, и тут не поспоришь. Важно, поняв это, не опустить руки и не сломаться в глубочайшей депрессии, а высоко поднять голову и прямо смотреть в глаза неизбежности, будучи готовым ко всему. Не мы выбирали это говно, выбор был сделан за нас. Глядя на образ жизни Ганса и на круг его общения, казалось, что он это понял и принял, и ведь общеизвестно, когда что-то доходит до самого пика, оно переходит в свою противоположность, так и Ганс, будучи гиперпессимистом, поняв, что несмотря на изменчивость всего вокруг этот закон поменять нельзя, стал полным оптимистом, уверенно шагая по жизни вперед и озаряя все вокруг себя необычайной добротой и теплотой своей широкой души.

Ганс, как образованный гуманоид, боготворил Джорджа за огромные знания и эрудицию и всегда старался при встрече накормить и напоить уважаемого в прошлом человека. А взамен получал интересные рассказы о чем-то или о ком-то. Каждый раз, когда он смотрел на него, его взгляд наполнялся неподдельной жалостью и искренним сочувствием. В прошлом Джордж был отличным учителем и, когда дело касалось какой-нибудь научной лекции, он всегда преображался, голос становился твердым, речь внятной и грамотной. Рассказчик он был поистине от бога, хотя выглядел все равно не очень, болезнь и жизнь на улице скрутили и сгорбили его тело, лицо перекосило, да и запах он источал не очень.

Джордж прикончил последний остававшийся на тарелке бутерброд, допил свой чай, сгреб оставшиеся на столе крошки темной жесткой ладонью с грязными нестрижеными ногтями в другую ладонь, высыпал их в опустевшую тарелку, прочистив горло, твердым уверенным голосом, начал свое повествование.

– Да, огромное количество знаменитых джазменов прошлого приложило свою гениальную руку к культуре мирового джаза. Обычно мы знаем их уже окутанных славой, состоявшихся виртуозных музыкантов, но как они такими стали? Путем каких страданий, терпения и трудолюбия! Данная страница их жизни обычно остается в тени и редко когда афишируется перед общественностью, а ведь это поистине и есть самое интересное и вдохновляющее, что позволяет узнавать личность музыканта намного лучше и относиться к нему с еще большим уважением.

Вот и сейчас начав лекцию, Джордж превратился в того старого, уважаемого преподавателя, голос выровнялся и зазвучал уверенно и глубоко, глаза засветились острым умом, и он, кажется, как-то стал вроде выше и ровнее.

– В связи с тем, что многие из них, так сложилось, родились чернокожими и проживали в ужасной социальной среде неравенства и расовой нетерпимости, путь большинства был очень труден и полон лишений, но и у талантливых малоимущих белых детей все складывалось ненамного проще. Например, такой выдающийся саксофонист как Мартин Раймонд. Его отец в прошлом музыкант, играл на трубе, но, чтобы обеспечить материально свою семью, поменял профессию музыканта на пекаря и стал работать в булочной. И в свободное от работы время обучал игре на трубе всех желающих соседских детишек, а также заодно и своего сына. Но маленькому Мартину больше нравился теплый, хриплый звук отцовского саксофона, и он начал осваивать этот поистине нелегкий инструмент. Видя рано проявившийся талант сына, отец удваивает усилия работы в булочной, чтобы заработать больше денег, и через несколько лет отправляет Мартина учиться в консерваторию по классу кларнета. Далее карьера его сына пошла высоко в гору. Или вот трубач Гарри Джеймс. Его родитель был руководителем оркестра передвижного цирка в двадцатых годах двадцатого же столетия. В десятилетнем возрасте под руководством своего отца он начал учиться игре на корнете, и ему было строго настрого предписано выучивать наизусть каждый день одну страницу из учебника школы игры на трубе. Однако большинство, конечно, сами осваивали всю музыкальную науку овладения всяким инструментом, попадавшим в их талантливые руки. Многие учащиеся музыке часто жалуются, что их инструмент так плох, что это тормозит их развитие, и они не могут раскрыться, но история не раз показывала на примерах, когда раздолбанный нестроящий инструмент, доставлявший массу проблем своему владельцу, попадал в руки настоящему мастеру, то звучал просто божественно и идеально.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.