Вопреки

Я даже перестал всех обвинять в случившемся и высмеивать все те надежды, которые я возлагал на светлое рупрехтское будущее. Кто вообще решил, что это самое будущее будет светлым и что оно вообще будет?! Кто взял на себя ответственность решать это? Я? Нет! Может, мне вообще это ваше будущее не нужно, может, меня завтра собьет машина, потому что я слишком доверяю светофорам! Кто от этого застрахован? Хотел бы я посмотреть в глаза тому Нострадамусу, который вдалбливает в головы, что все мы встанем на свой путь, и он будет удивительно прекрасным! Прекрасное, как и быстрая игра с неудачами, – это фикция, созданная романтиками, а вокруг жестокий мир, который не встречает тебя на розовом пони со сладкой ватой в руках. Этот мир встречает тебя с прогнившими трубами в хрущевках и бездомным на другой стороне улице, безразлично взирающим на все вокруг. И разве это картинки светлого и волшебного? Очнись, Нострадамус! Вот она, жизнь, она здесь, а не в твоей голове!

Наверное, я бы и дальше продолжал погружаться в апатию, если бы не характер Макса, с которым он добивался абсолютно всего, чего хотел, абсолютно от каждого. Поэтому, когда Макс стал открывать дверь в мою комнату, я уже начинал понимать, что мне так просто не выкрутиться.

– Я только что разговаривал с твоим отцом. Оказывается, ты здесь учишься?

– И что?

– Ты уже почти месяц как должен ходить в универ! – Я продолжал смотреть на него вопрошающим взглядом. – Собирайся, поедем туда! – Я замотал головой. – Ну это ты из отца можешь веревки вить, а я жду тебя через десять минут в кафе внизу. И кстати, разбери наконец чемоданы в прихожей, а то надоело спотыкаться, – заявил Макс, показав на часы, и вышел из комнаты, на что я передразнил его последние слова. Тоже мне, воспитатель нашелся! То ему сделай, это ему не нравится, а я вот не хочу и никуда не поеду!

Я продолжал лежать до тех пор, пока на мой телефон не пришло несколько сообщений подряд, если это Макс – я даже читать не буду. Но это был папа – хоть что-то хорошее. Кстати, я до сих пор не ответил ему, хотя каждый раз Макс протягивал телефон во время их разговоров, поэтому, видимо, папа решил действовать более прямолинейно.

«Если не хочешь со мной разговаривать, то хотя бы прочитай. Не создавай проблем ни себе, ни мне, чтобы то не значило. Если ты уже встал на этот путь, то, пожалуйста, иди до конца…»

«Люблю тебя очень!»

Придется признаться, что в какой-то мере эти слова на меня повлияли и я поднялся с кровати. Правда, когда я посмотрел вперед себя, то совершенно не узнал отражение. Нет, это был я, но выглядел до ужаса странно! У меня были лохматые волосы, скулы и подбородок покрывала уже недельная щетина, хотя я никогда не позволял себе никакой растительности на лице, глаза были опухшие и заспанные, а уголки губ опущены вниз. Да и одет я был как-то по-дурацки: в несколько рубашек, на ногах были пижамные штаны и развязанные кеды. Интересно, и сколько я уже так хожу?.. Но менять свой внешний вид совершенно не хотелось: мне было это незачем или не для кого… На улице все были с кем-то, а я был один… Совсем один… Мне здесь не было места. Но чтобы не быть полным замарашкой, я все же открыл шкаф и достал первые попавшиеся вещи, отнеся их в ванную.

Лифт подъезжал к первому этажу, когда я заметил Макса в угловом кресле с маленькой чашкой эспрессо. Я мельком взглянул на свое отражение: желтый свитшот под светло-серым пиджаком придавал моему потрепанному виду хоть какой-то свежести, надеюсь, что я не угроблю в первый же день новые белые кроссовки и голубые джинсы, а то светлое надолго со мной не задерживается.

– Ничего себе, я думал, будет спортивный костюм! – Воскликнул Макс, когда я подошел к нему. – Ладно, надеюсь, успеешь хотя бы на последнюю пару… – Боже, меня даже папа так с универом не контролировал!

Территория универа оказалась совсем не такой, какой я ее помню. Я был здесь дважды: прошлой зимой и летом. Зимой здесь висели гирлянды, стояли наряженные елки, падал хлопьями белый снег, красиво переливаясь под желтыми дорожками фонарного света, а снежинки, гоняемые ветром, медленно вальсировали до земли. Уличными украшениями в силу особенности универа здесь были неработающие кинокамеры, фотобудки, прожекторы и софиты, призрачный отсвет которых заставлял блестеть снег вокруг. А ещё вместо звонков здесь звучали новогодние песни, а студенты на переменах обсуждали последние новости со стаканчиками горячего шоколада в руках – это было так необычно, когда я впервые это увидел, потому что в Энске такого никогда не было, и за перемены, которые длились всего десять минут, мы успевали купить лишь сосиску в тесте, если их ещё не разобрали, а потом бежали на пару, потому что тебя могли не пустить за опоздание.

Летом здесь менее интересно, чем зимой, потому что все носятся по дорожкам: кто на пары, а кто с них, кто-то постоянно в бегах, потому что опаздывает, кто-то, наоборот, ползет, как улитка, потому что кино в соседнем квартале интереснее, чем учеба, и этот кто-то в поисках решающего аргумента «за». Тут есть одна очень занимательная особенность: каждый, кто опаздывает, непременно желает хорошего дня местной статуе, установленной посреди двора на деньги инициативных учеников, а у увековеченного героя довольно смешная история для почитания.

Однажды в одном королевстве король и королева… Ладно-ладно, шучу. Начну, пожалуй, с истории постройки, а там, глядишь, и выйдем к местной байке. Кто такой Визаж Миньон? Он был, на современный лад, режиссером-сценаристом, а на языке восемнадцатого века – богатым безработным, настолько богатым, что мог себе позволить нанять людей, чтобы они воплощали его творческие идеи в жизнь. Он поселил их при дворе своего поместья и каждый месяц писал небольшие пьески, которые из-под его пера прямиком отправлялись в небольшую пристройку для разучивания. Надо сказать, что у Визажа было девять детей, а потому большинство пьес было для них. Кстати, где-то на фасаде здания универа даже можно увидеть остатки детских декораций.

Время шло, Визаж старел и задумывался о вечном, но одна мысль не давала ему покоя: кто же примет его дело, ведь дети не особо горели театром и вообще разбрелись по стране, а с отцом остался лишь младший больной сын, который с трудом себя обслуживал и вряд ли бы смог перенять его детище. Визаж долго думал о преемнике, бродил в задумчивости по улочкам тогда ещё немноголюдного Рэя и сам не заметил, как судьба занесла его на местный рынок, где жизнь, казалось, была далека от театральных декораций. Визаж предался воспоминаниям и купил у торговки бутылку парного молока, белый хлеб с хрустящей корочкой и немного зелени, отправившись изучать быт бедняков. Неизвестно, сколько торгашей он обошел, пока не встретил женщину, которая в свободные от торговли минуты постоянно прихорашивалась и поправляла подол платья, читая какую-то уже повидавшую жизнь книжку. В общем, Визаж, как вы понимаете, вывел эту торговку в свет и спустя год она стала уже мадам Миньон, заправляющая его детищем и превратившая особняк сначала в пансион, потому что у нанятых актеров рождались дети, а после и вовсе в училище, потому что не все из них были обучены грамоте. Долго ли, коротко ли, но наступил двадцатый век. В Рэй пришла современная цивилизация, и училище стало превращаться в привилегированное высшее учебное заведение с вековой историей и безупречной репутацией.

А теперь обещанная байка. Один студент – то ли Том, то ли Томми – как всегда, опаздывал на лекцию, потому что каждое утро ухлестывал за местной красоткой Мадлен, которая дразнила его своими отказами. А учителя в то время были гораздо строже, чем сейчас, и чтобы хоть как-то оправдать свое опоздание, Том стал выдумывать по дороге гениальный, как ему казалось, план.

«Маленький олененок беспомощно метался от одной колонны к другой, испуганно смотря на меня своими черными блестящими глазами, то и дело словно жалобно повторяя: „Где мама? Мама!“…

О, бедное дитя! Я не смог пройти мимо, сэр, я решил ему помочь! Сквозь снежную бурю мы ворвались в лес. Я боялся, что мы опоздаем и олененок останется сироткой до конца дней! О, мы искали его маму по всему лесу, ветки царапали мое лицо, ноги попадали в какую-то грязь, кусты цеплялись за одежду, но мы продолжали искать, потому что это так ужасно – потерять кого-то и стать потерянным! И вдруг навстречу нам вышла прекрасная олениха… Мне казалось, что мир в ту минуту озарился светом и ангелы запели „аллилуйя“. Снег искрился и блестел, пока они терлись о носы друг друга! Но я, конечно же, поспешил на лекцию, потому что я очень ценю ваши уроки! И вот я здесь, промокший и продрогший, но счастливый и готовый учиться!»

И вроде бы все уже поверили ему, ведь на глазах у Тома выступали слезы, да и одежда была мокрой, только вот была одна загвоздка: на дворе был май и леса возле универа никогда не было, а олени не то чтобы редкое явление на улицах – их вообще в Рэйе не существовало. Но что только ни придумаешь для того, чтобы тебе поверили! Тогда-то Том и обрел свою первую по праву славу, да и ещё стал местной легендой сравни лепрекону, о котором до сих пор ходят истории. Поэтому когда кто-то из студентов опаздывает на урок, непременно дает пять каменному Томми на удачу.

Сейчас из-за того, что была середина осени, все вокруг было пожухшим и грязным, кроме крон деревьев, которые постепенно становились темно-оливковыми, а некоторые кущи и вовсе были песочными, изредка отправляя на землю, как ракушки с морского дна, золотисто-каштановые листья. Но казалось, что никто не замечал происходящего вокруг, будучи увлеченным собственными проблемами, и я их понимаю, потому что территория моего бывшего универа интересовала меня в последнюю очередь. Потому что вы даже не представляете, какие вкусные шоколадные эклеры были в кафе на первом этаже, да ещё и с заварным кремом! Только ради них я бы ещё пару лет там проучился, а не из-за фонтанов и маленького парка со скамейками на территории. Но не думаю, что в универе Визажа есть что-то подобное… Кстати, вы знаете, что значит его имя? Оно переводится с рупрехтского как «милая мордочка». Видимо, по этому принципу он и выбрал свою профессию. А вдруг он хотел стать архитектором или врачом? Может, тогда просто не было таких возможностей? Вы только представьте: Визаж Рулетка или Визаж Фонендоскоп, – звучит угрожающе.

Сумасшедший поток студентов перемещался по территории, и даже смотря на него из окна машины, я не представлял, как стать его частью, потому что здание универа было похоже на один большой муравейник, в котором было сотни ходов и выходов, в которых невозможно было разобраться без навигатора.

Макс бросил меня возле ворот универа, как нерадивый хозяин, швырнувший не умеющего плавать щенка в море, в надежде, что тот приплывет к берегу. Что ж, спасибо, Макс! Я все ещё склоняюсь к тому мнению, что тебе пора завести семью, по крайней мере, можно было бы пожелать хотя бы хорошего дня (жалко, что вы не видите, как я в этот момент закатил глаза). Ну ладно, может я это услышу, когда разберу чемоданы, но не обещаю, что это будет сегодня или вообще на этой неделе, тем более что уже вторник и она подходит к концу.

Я открыл дверь главного, как мне казалось, корпуса, потому что я вообще не помню расположение факультетов, которые мне показывали на летней экскурсии по территории. Надеюсь, что я смогу найти хоть какую-то информацию внутри. Хотя, надо признаться, мои надежды канули в небытие, когда я увидел сотни открывающихся и закрывающихся дверей, к которым вела широкая лестница, а потому несколько минут просто стоял в оцепенении, смотря по сторонам: кто-то проносился мимо меня, кто-то ронял свои учебники, какие-то девушки прихорашивались, сидя на подоконнике, кто-то бежал вместе с ноутбуком и стаканчиком кофе, злобно фыркая, что опаздывает, какая-то компания увлеченно спорила, то и дело задевая проходящих мимо руками, – в общем, вроде бы обычный учебный мегаполис, но я был абсолютно без понятия, что мне здесь делать. Потому что, конечно же (!!!), я не знал своего расписания и, конечно же, я этим не поинтересовался заранее – я же очень сосредоточен на учебе. Чувствуете нотки веселости в моем голосе? Так вот, не верьте им!

Я бесцельно двинулся к гардеробу, думая о том, что может, там будет что-то полезное для таких «подготовленных», как я. С энтузиазмом я двигался до тех пор, пока в меня не врезался какой-то парень, разлив на мой желтый свитшот, к счастью, едва теплый кофе.

– Прости-прости-прости! – Не знаю, сколько раз он повторил это слово перед тем, как я попытался открыть рот. – Я не хотел! Извини, я просто задумался!

– Я верю, что ты не хотел, но боюсь, моя одежда тебя уже не простит!

– Извини-извини! Давай я сейчас все вытру, у меня есть влажные салфетки!

– Не надо, все нормально, – проворчал я, закатив глаза, когда он отдал мне стаканчик и стал суматошно искать салфетки в своем рюкзаке. – Просто ты изгадил мой любимый свитшот, а так все хорошо, – я выдавил улыбку.

– Прости, прости! – Достал!

– Если ты, правда, хочешь хоть как-то загладить вину, то ты не знаешь, где тут расписание?

– А на кого ты учишься?

– Что-то там драматический факультет… – О да, сейчас бы забыть свою специальность. Лёша, ты поражаешь меня своими умственными способностями все сильнее!

– А, ты учишься на актера драматической роли? – Я неуверенно кивнул. – Тогда тебе со мной, я тоже на этом факультете! – Надеюсь, по дороге на меня не выльется ещё одна кружка. – Кстати, я Áдам.

– А я Лё… Кхм! – Ты Чарли, Чарли, Чарли! Не будь склеротиком хотя бы сейчас. – Чарли! – Я улыбнулся, пытаясь сделать вид, что не запутался в своих личностях.

– Приятно, извини ещё раз!

– Спасибо и на том, что это был хотя бы не кипяток!

– Ты только первый день в городе, да?

– Нет, я здесь живу всю жизнь, просто… – Давай, выдавливай, как курица яйцо, себе историю жизни. – У меня просто был целый месяц экзистенциальный кризис… Не до универа, ну, ты понимаешь! – Я всё ещё продолжал выглядеть как ребенок, не умеющий убедительно врать.

– Ого, до сих пор не умею выговаривать это слово, – Адам улыбнулся. – А я вот переехал сюда только два года назад. До этого мы жили в Гéрбале, ну, ты знаешь, наверное! – Понятия не имею, где это.

– Конечно знаю. Это… Это рядом с…

– Рядом с Нумми! – Час от часу не легче! Ну, я попытался.

– Да, там очень красиво!

– Надеюсь, это сарказм? – Всё, Лёша, кончай спектакль, а то он подумает, что ты дурачок!!! Я закивал головой. – Почему у тебя такой странный акцент? – А почему ты постоянно что-то спрашиваешь, ты же вроде не журналист?

– Мы просто много путешествуем, вот, и каждый раз живем почти все лето в новой стране, наверное, поэтому… – Очень правдоподобно, папа уже бы на первом слове сказал, что не верит!

– Ого! И где ты был в последний раз?

– В Энске.

– Чёрт, это же так далеко! Там правда белые ночи? – Я кивнул. – И как тебе?

– Эмоционально… – Я натянул улыбку.

Адам оказался сносным парнем, хотя до сих пор казался мне неуклюжим. У него были пшеничные лохматые волосы, большие зеленые глаза, походящие своим цветом на веточку ели, время от времени задумчиво смотрящие куда-то вдаль. У него был чуть вздернутый нос и ямочки на щеках, а ещё он часто хмурился и поджимал губы, особенно если начинал уходить в себя. Он был в сером кардигане, белой футболке и черных джинсах, которые переходили в черные грубые ботинки на платформе. Не встреть я его в холле, то подумал бы, что это местный донжуан, но, по-видимому, это было не так. И то ли он был помимо неловкости ещё и стеснительным, то ли местные театральные дивы были слишком недоступными. Впрочем, у меня ещё будет время разобраться с этим, но могу заметить пока то, что мы славно поболтали с Адамом после пары, когда он показывал мне наше учебное крыло. Итак, я узнал, что он терпеть не может карбонару и ананасы, а ещё что он проводит почти весь день на катке по выходным и что хочет написать, как восходит рассвет над морем, но родители не отпускают его слоняться по ночному городу.

– Слушай, а ты хорошо ориентируешься в городе? – Спросил я, выходя из здания универа. Нужно же мне было как-то попасть домой, раз Макс об этом не позаботился.

– Думаю, что не лучше тебя. А что? – Адам развернулся ко мне, на что я отвел взгляд, словно подумал, что у меня развязался шнурок, – ещё не хватало, чтобы понял, что я неместный.

– Ты не знаешь, как пройти к Восточной улице?

– Так это же рядом! – Воскликнул Адам, махнув рукой. – На автобусе вообще минут пять!

– А метро?

– Ну его же тут нет!

– Точно! Это я размечтался… Я просто обычно на машине езжу, поэтому пешком плохо ориентируюсь.

– Тебя проводить? – Спросил Адам, с недоверием посмотрев на меня. Я закивал головой, пытаясь не набрести на зрительный контакт с ним. – Не хочешь по пути дойти до причала за кофе? Там, кстати, ещё целую неделю будут украшения к празднику Лилий! – Я почувствовал, как у меня приподнялись брови, а лицо исказилось в гримасе растерянности. Лёша, сейчас, тьфу, Чарли, сейчас вся твоя легенда полетит к чертям. – Видимо, из-за своего кризиса ты и это пропустил! – Я уже говорил, что Адам мне сразу понравился?

– Да… – Я закивал головой, пытаясь реанимировать свою мимику. – Так что за праздник? – Видимо, я попал в точку с вопросом, потому что лицо Адама засияло, да и сам он переменился в позе, стоило ему начать рассказ. Такое чувство, что я был единственным, кто у него поинтересовался этим событием.

– Если честно, я не понимаю, почему никто не уделяет должного внимания этому празднику, – воодушевленно затараторил Адам. – Потому что декорации заслуживают хотя бы половины того внимания, которое отводится на них в Новый год! В канун праздника принято опускать венки из лилий и ромашек на воду и загадывать при этом желание, а ещё лучше, если перевязать венок лентой в цвет лилий в венке. Такая традиция была заложена во времена рыцарей, когда девушки загадывали их скорое возвращение из походов, а с течением времени переросла в экологичный способ загадывания желаний. Все уж лучше бессмысленных шариков. Кстати, ты знаешь, что лилия обозначает счастье и силу духа, по крайней мере, согласно некоторым поверьям, и если подарить лилию, то это поможет пережить душевную боль! А что насчет цветов, то если ты хочешь пожелать здоровья, нужно собрать букет из апельсиновых и рыжих лилий, а если сделать комплимент – из молочных.

– Зачем ты выбрал этот факультет, тебе надо на флористику! – Адам смущенно заулыбался и пожал плечами.

– Все мои познания меркнут по сравнению с декорациями на причале! Кстати, когда ты там был в последний раз? – Ха-ха-ха… Жаль, вы не слышите мой внутренний истеричный смех. Я? На причале? Никогда! Мы с папой так ни разу и не дошли до него за все те разы, когда приезжали.

– Я? – Я сделал отвлеченный вид и перевел взгляд на собаку, важно шагающую по противоположной части дороги. – Наверное, в начале лета.

– Ого, так давно! А я последний раз там был позавчера.

– Хочешь сказать, что это твое место силы? – Я внимательно осмотрел Адама с ног до головы: по нему и не скажешь, что он романтик.

– Ну, можно сказать и так. Кстати, а какое у тебя любимое место в городе? – Ох, Адам, ты действительно хочешь, чтобы я раскололся в первый же день? Я так просто не сдамся: сейчас выдумаю что-нибудь правдоподобное!

– Ну, наверное, кафе «Dans le noir»… – Да, с фантазией у меня сегодня как-то не заладилось.

– О, я там был несколько раз, там очень вкусный ореховый латте! – Что? Это ещё и существует?! Спокойно, главное – не подать виду, что мой внутренний менталист сегодня в ударе. А! Точно, оно же было возле моего дома. – А ещё мне нравится, что там всего в меру, я имею в виду интерьер – уютный минимализм! – Мне оставалось лишь кивать в ответ.

Когда мы вышли на тропинку к причалу, то ещё издалека Адам успел мне составить целый список дел на этом крохотном островке катарсиса. Взойдя на бревенчатую поверхность, мне тут же открылся вид на спокойное светло-бирюзовое море и расположившиеся возле причала сиреневые водяные лилии, которые украшали мелководье. Я подошел ближе к воде и опустил руку вниз – вода была достаточно теплой для осени, хотя, если честно, я вообще без понятия, какой она должна быть. Адам подергал меня за рукав и указал на кофейную лавку, которая располагалась в пяти шагах от нас. Лавка сияла и блестела не только разноцветной мишурой, украшавшей ее, но и своей чистотой. Над меню висела гирлянда из настоящих цветов, украшенная флажками с гербом Рэйя. Кстати, вам, наверное, интересно, как он выглядит? Он треугольной формы, а изображение на нем похоже на символ солнца и какой-то китовый хвост под ним. Хотя, если честно, я никогда не замечал, чтобы кто-то говорил о том, что здесь водятся киты, и вообще был скептически настроен к этой информации.

– Раз ты так много знаешь о традициях, то почему на гербе китовый хвост? Никогда не слышал, что у них тут пристанище…

– Ты что! – Взорвался Адам. – Ты никогда не видел китов, прожив здесь всю жизнь? – Серьезно? Это тоже не шутка воображения?

– Никогда, – я пожал плечами и замотал головой.

– Ты должен их сегодня увидеть! Они очень часто проплывают мимо города, а здесь лучший вид на них! – Ну, началось по новой: Адама опять захлестнули эмоции, отчего мне вновь приходилось следить за своим языком, чтобы не выдать себя.

Когда мы подошли к витрине, внутри на стеллажах были такие гастрономические изыски, которых даже в хорошем ресторане не всегда встретишь! Тарталетки с икрой, круассаны с лососем, грилаты с тунцом и много чего ещё, – если честно, у меня даже глаза разбежались от выбора, когда я посмотрел на меню. Про карнавал напитков я вообще промолчу: здесь было все, даже то, чего не может быть! Я взял, по совету Адама, брускетту и малиновый латте, тот в свою очередь взял апельсиновый раф и галету с грушей. Видимо, из нас двоих только я не ел с самого утра, тем более, ещё до дома добираться не пойми сколько, да и я был не особо уверен, что с аппетитом Макса в холодильнике что-то осталось.

Как только мы отошли от лавки, под ногами я почувствовал что-то мягкое и опустил взгляд. Я оказался на бархатной ковровой дорожке цвета молодой орхидеи. Такого я не ожидал увидеть и, если честно, в Энске я никогда не видел подобного, даже возле самых дорогих ресторанов или отелей. Но, кажется, никого совершенно не волновало, что убранство набережной могут затоптать в один день, а потому помимо ковровой дорожки стояли букеты из лилий в небольших плетеных корзинах, и уже после недавнего экскурса Адама я мог различить, что белые – для чистоты души, розовые – для поддержки, оранжевые – для здоровья, а тигровые лилии – для богатства. Но весь этот набор пожеланий уступал тому запаху, который стоял на набережной, и тем более красоте, которую создавали краски вокруг. Честно, я никогда бы не подумал, что в Рэйе может быть так красиво. Может, все не так плохо, как нарисовалось в моей голове, и Рэй мне понравится не меньше, чем Энск, – кто знает…

У правой стороны причала стояла бежевая яхта, мачту которой украшал невероятно красивый шелковый флаг, переливающийся из лавандового в медовый и абрикосовый цвета. Думаю, даже будь я самым гениальным художником, я бы все равно не смог передать тот волшебный перелив, который создавали лучи закатного солнца на флаге. Но поверьте, он был самым красивым из тех, которые я когда-либо видел. Леера яхты были натянуты, а якорная скоба и шток едва возвышались над водой, капроновый трос был навернут на барабан, а нос яхты был направлен вглубь горизонта, пока кранцы то и дело бухали о дебаркадер.

Мы приземлились на край причала, когда позади нас шумная компания спускалась по трапу на палубу, располагая корзины с фруктами и шампанское на рубке. По возгласам стало понятно, что у кого-то день рождения, потому что компания не могла провести и пяти минут без распевания: «С днем рождения-я-я-я тебя-я-я-я…» и не взорвав в который раз хлопушку. Но в этот раз хлопок раздался где-то около нас, и, подняв голову наверх, я увидел, как тысяча золотых маленьких искорок спускаются на нас и мы погружаемся в это золотое безумие, словно пузырьки шампанского в бокале. Было такое чувство, словно все это устроено для меня! Нет, конечно, это все было приятным совпадением, и такое совпадение мне нравилось, потому что в этот момент я почувствовал себя намного лучше, чем утром. Мне казалось, что все мои проблемы и переживания такие мелочные по сравнению с азартом и радостью жизни, что я просто понял, что все не так ужасно, как могло бы быть! Лучше уж беспечно сидеть под фонтаном золотого конфетти, чем, вжавшись в угол комнаты и обхватив колени руками, пытаться отвлечь себя от страшных мыслей, заставляющих тебя терять контроль над своим разумом.

– Все хорошо?

– Да, я просто задумался о том, где мне взять учебники, ведь вам их уже, наверное, давно раздали!