Вопреки

– Не переживай, я могу прислать тебе электронные.

– Было бы круто! – Наше спонтанное знакомство с Адамом мне нравилось все больше и больше. Я даже рад, что он пролил на меня свой кофе! Я не знаю почему, но за эти несколько часов мне стало казаться, словно я знаю Адама всю жизнь и будто он мой лучший друг. Не знаю почему, но он внушал мне такое доверие и искренность, что дружба с ним, наверное, – самое легкое, чего бы я мог достичь здесь. Может быть, не все так просто, да и в тихом Адаме кто-то водится, но сейчас об этом мне вообще думать не хотелось, я просто мечтал о том, чтобы в городе появился хоть один знакомый человек, а если он окажется ещё и моим другом, то я буду просто на седьмом небе от счастья.

– Смотри-смотри! Они появились! – Сначала я не понял, куда смотреть: то ли на толпу, удаляющуюся на яхте, то ли на закат солнца, который застила облачная пелена, то ли на море, то ли на лилии, но, поймав взгляд Адама, я понял, что нужно смотреть куда-то в глубь горизонта. Я устремил туда все свое внимание, но ничего, кроме фиолетовых волн, не увидел.

– А что там? – Спросил я с некоторой нерешительностью в голосе.

– Там же киты! – Серьезно, Адам?! Там же ничего нет! Но произнести это вслух я не решился. – Вот же, вот! – Адам вытянул правую руку вперед и указательным пальцем показывал куда-то на горизонт. Я почувствовал, как мое лицо искажается в гримасе неудовлетворенности, потому что не понимал, почему китов видит Адам, но не я! Что за несправедливость? Неужели у меня так упало зрение за эти несколько недель…

– По-моему, за время своего кризиса я стал слеповат… – Адам достал из кармана кардигана свои круглые очки и протянул мне.

– Держи! – Если бы вы только знали, какой у него минус! Казалось, что я могу рассмотреть все ракушки на морском дне, не говоря уже о китах, которые, кстати, для Адама, видимо, много значили. И чтобы не портить вечер, я решил ему подыграть, чтобы не сломать в нем какую-нибудь важную деталь, как это случилось с Дашей.

– Обалдеть! – Я с улыбкой открыл в удивлении рот. – Они невероятны! – Адам просиял, посмотрев на меня, и заулыбался.

– Если честно, ты единственный человек, который их видит вместе со мной! – На мой вопросительный взгляд Адам тут же продолжил: – Просто, у меня совсем нет друзей, как мы переехали, и ни с кем, кроме как с родителями, я никогда не засиживался здесь.

– Ну, тогда давай дружить? – Предложил как-то неуверенно я, не зная, нужно ли было мне это говорить или было бы лучше, если б я закрыл свой рот и не встревал.

– Ты это всерьез? – Я медленно кивнул, не понимая суть вопроса, словно сейчас мне откроется какая-то страшная тайна, после которой я не захочу даже видеть Адама. – Спасибо… – Прошептал он с искрящимися глазами и отвел взгляд. Вот чего, а такой реакции я не ожидал. Не знаю, что происходит в его жизни, но, видимо, друг ему нужен ещё сильнее, чем мне.

Какое-то время мы ещё сидели на причале, пока окончательно не стемнело и Адаму не позвонили родители, поинтересовавшись, где он. После этого нам все-таки пришлось расстаться, но Адам не забыл о том, что меня нужно было проводить до Восточной улицы, а потому мы медленно двинулись к ней, попутно разговаривая об универе и прочих насущных вещах. Мы попрощались недалеко от моей парадной, договорившись встретиться завтра у гардероба. По крайней мере, мне бы очень хотелось, чтобы меня кто-то встретил там, потому что я не сомневаюсь, что опять потеряюсь в бесконечной веренице кабинетов.

Я поднялся на лифте на двенадцатый этаж и, покопавшись в карманах, нарыл ключи, вставив в замочную скважину один из них. Но не успел я зайти в квартиру, как раздался раздраженный голос, и в следующую секунду Макс схватил меня за запястье.

– Ты где был? – Я отдернул руку и со звериной яростью посмотрел на него.

– Не хватай меня за руки! – Прошипел я, пнув чемодан ногой и хлопнув дверью комнаты.

…Я ускорил шаг. Двое мужчин, не отставая, шли за мной. Поначалу я не особо сильно обращал на них внимание, но с каждой пройденной мной улицей казалось, что это похоже на преследование. Я уже было хотел позвонить папе, но подумал о том, что не стоит беспокоить его по таким пустякам, тем более, для него все, чтобы я ни сказал, прозвучало бы так, что через минуту перекрыли бы весь центр для моих поисков (и я не шучу!).

Я стал мельком рассматривать их отражения в витринах, и вид у них был более, чем странный: у одного была грязная одежда и местами порванная серая куртка, волосы скрывались под черным капюшоном толстовки, а взгляд был довольно угрожающим и жутким, а ещё достаточно целенаправленным, потому что он вообще не спускал с меня глаз. Второй был хоть и низкого роста, но довольно крупным. У него были огромные ладони и квадратные черты лица: уши были прижаты к голове, кустистые широкие брови занимали половину лба, вдавленные поросячьи глаза, плоский нос и узкие поджатые губы, которые он часто кривил в недовольной гримасе, – он был похож на сломанного робота, которого никто не захотел бы купить в магазине. А ещё у него был довольно сиплый голос, как мне слышалось, что наводило жути.

Они плавно надвигались на меня, словно цунами на город, и будь у меня тогда чуть сильнее развит инстинкт самосохранения, то я бы точно завернул в сторону папиного офиса, а не упрямо бы шел домой. Но я же был слишком храбрым, поэтому потом пришлось расплачиваться за это.

Дойти до парадной мне не хватило нескольких шагов. В подворотне у парковки меня окликнули и в то же мгновение схватили за запястье, а другая грубая ладонь прислонила к моему носу ужасно вонючую мокрую тряпку, отчего я попытался вырваться, но через пару мгновений мои мычащие конвульсии сошли на нет, как и все происходящее вокруг.

Когда я пришел в себя, то, как вы помните, оказался в сером промозглом подвале с единственной лампочкой, торчащей откуда-то из стены, и с застегнутыми наручниками на щиколотках и запястьях. Поэтому я ненавижу, когда меня хватают за руки, и не ручаюсь за себя в этот момент.

– Дверьми ты будешь хлопать без меня! – Раскатился громом по моей комнате голос Макса, когда он с ноги открыл дверь.

– Отстань!

Макс схватил меня за волосы, наматывая прядь на кулак, и выволок в коридор, протащив несколько метров вперед. Я пытался вывернуться, но получалось только ещё больнее.

– Больно! Отпусти меня!

– Это ещё не больно, а теперь заткнись и слушай меня! Я тебе не мальчик на побегушках! – Оскалился Макс, схватив меня за руку и прижав к стене, когда я начал сопротивляться. – Не вырывайся! – Я впервые видел его таким остервенелым.

– Отпусти!

Макс вцепился в мою шею, прижимая ещё сильнее к стене, отчего вместо крика из меня вышел лишь едва слышный хрип. Макс что-то угрожающе шипел, продолжая сдавливать мне шею, на что я чувствовал, как с каждой секундой, которая тянулись, словно вечность, мои глаза увеличивались от страха и боли, а руки все ещё беспомощно пытались ослабить хватку.

– Отпусти… – Взмолился через силу я, начав лупить рукой по стене, потому что никакого другого жеста для поражения на ум не приходило, но Макс не унимался. – Пож… жалуйста… – Еле слышно прошептал я, обессиленно и медленно сползая по стенке, чувствуя, что начинаю терять сознание и фокус в глазах.

– Ты хочешь жить? Хочешь?

Я, едва разбирая слова, закивал головой, пока его силуэт покрывался черными пятнами в моих глазах, а ноги едва удерживали мой вес.

– Тогда заткнись! – Прошипел с покрасневшим лицом Макс и убрал от меня руки, отчего мое окаменевшее тело, словно мешок, свалилось на пол. – И да, если я узнаю, что ты рассказал о нашем диалоге своему отцу, поверь мне – будет хуже, гораздо хуже! – Гаркнул он, хлопнув дверью в зал, когда я на карачках заползал в свою комнату.

Я попытался отдышаться, но голова шла кругом и меня всего трясло. Я сам себе не верил, что Макс меня отпустил, и все ещё пытался подавить крик, чтобы удержать внутри себя воздух. Я обхватил голову руками, но вместо пустоты закрытых глаз один за другим всплыли воспоминания из злополучного подвала, в котором меня держали: сперва я почувствовал, как все поледенело внутри, а после ещё и ощутил на своей шее такую же крепкую хватку, что и тогда. Я вцепился в рукав свитшота и стал раскачиваться вперед-назад, пытаясь побороть тошноту, подступавшую к горлу, и душащий страх, от которого у меня сейчас стучали зубы и тряслись губы, а щеки пылали до боли в висках. Я даже пытался не дышать, чтобы меня не услышал Макс и не вернулся назад. Мне хотелось лишь одного: чтобы он поскорее оставил меня в покое и уехал в Энск…

Не знаю почему, но наши отношения с Максом резко испортились после моего похищения, словно между нами пробежала кошка вражды и никак не перебежит назад для примирения.

* * *

Вот уже почти месяц я живу один. Мало что поменялось вокруг меня за это время, зато много чего изменилось внутри. Мне казалось, что за месяц произошла трансформация моего сознания, и из все ещё наивного подростка я превратился во взрослого человека, который стал по-другому смотреть на жизнь и происходящие события.

Это все произошло как-то быстротечно, в одну ночь, я даже не знаю, в какую именно. Но неделю назад я проснулся со странным для себя чувством: я ничего ни к кому не чувствую, просто ни-че-го. Ещё неделю назад я был влюблен, в животе порхали бабочки (да, у мальчиков они тоже есть), у меня были вдохновляющие и забавные сны, в которых я находил ответы на бытовые вопросы, но если в таком настроении я заснул, то проснулся я абсолютно без этих декораций в голове. И знаете, что самое интересное?! Мне стало так проще жить! Нет, серьезно, я не знаю, что произошло, но я чувствую такую легкость и безразличие к трудностям, как будто с меня опали все проблемы и мысли, которые весили несколько тонн. Не знаю, что делать пока что с этим состоянием, но мне нравится ничего не чувствовать, потому что так невозможно разбить сердце и уничтожить мечты.

Может быть, все мои безмятежные бабочки и единороги вернутся, и скоро я в каждой луже вновь буду видеть солнце, но моя голова без моего ведома переварила такую вязкую бурду, что уже не может воспринимать тяжелую абстрактную пищу, да мне и самому уже не надо наедаться до коликов: легкий голод намного лучше обжорства. В общем, я не хочу копаться в причинах этой трансформации, но и расставаться с ней пока что тоже не хочу, потому что мне очень хорошо впервые за все время. Тем более сегодня Адам решил вытащить меня на какой-то концерт вместо пар, а я ещё думал, что это божий одуванчик, который никогда бы и не прогулял урок.

Я вышел из комнаты на кухню, где пустые полки холодильника меня весьма опечалили, потому что я постоянно забывал, что еда – теперь моя головная боль, поэтому, чтобы не погибнуть с голода, я накинул кардиган и спустился в лобби. Погода стояла просто замечательная, а потому, забрав обед, я выдвинулся во двор, до которого ещё ни разу с приезда не доходил.

Первое, что привлекло мое внимание, – это теплая вода в бассейне, потому что в Энске в это время уже если не лежит снег, так точно промозгло, да и слякоть везде, а ещё мой любимый пессимистично апокалиптический пейзаж. В Рейе все наоборот! Все пышет свежестью и солнечно. На несколько мгновений я даже загорелся мыслью поплавать в бассейне, но потом здравый разум все же навестил мой безбашенный настрой, а киты, запевшие свою серенаду в моем желудке, лишь усилили протест. Почти все лежаки были свободны, а потому, заприметив самый нагретый, я направился к нему. Хорошо, что он был со спинкой и навесом, потому что кардиган был явно лишним сегодня. Я поставил поднос на землю рядом и, взяв ведерко с жареной картошкой, отправился в гастрономический тур.

Я сам не заметил, как меня сморило осеннее солнце, и проснулся от того, что чайка, приземлившаяся мне на коленку, уже недовольно долбила клювом пустую тарелку. Отогнав ее подальше, я осмотрелся по сторонам – было тихо и свежо: солнце продолжало щекотать своими лучами мне щеки, легкий шелест пальмовых листьев создавал соленый от воды в бассейне ветерок, тишина прерывалась лишь треском фонарной лампочки и тихим шумом шоссе. Если честно, я ещё не привык к такому виду за месяц и до сих пор готовился к тому, что меня ожидает какой-то подвох, но, сидя сейчас здесь и слушая блаженную тишину, мои мысли словно покидали мое тело и я оставался один на один с каким-то всеобщим сознанием, которое погружало меня в беззаботную негу дня.

Я вытянулся на лежаке и устремил свой взгляд в небо: кучки оранжево-лиловых облаков с каждым мгновением становились все больше и пышнее, словно львиная грива, чьи вьющиеся пряди добавляли большего шарма обладателю, а завитушки, пропускавшие через себя мандариновые лучи солнца, раскрашивали пространство вокруг в теплые, уютные цвета. Я смотрел, как облака движутся по небу, как солнечный ореол постепенно скрывается за вечерним занавесом, и чувствовал такое спокойствие, словно моя жизнь пришла к тому благосклонному знаменателю, к которому шла не первый год. Мне совершенно ни о чем не хотелось думать, хотелось просто лежать и наблюдать за облаками, которые просто кружились по небосводу, независимые ни от кого, и не имеющие ни планов, ни надежд, ни целей, – они просто беспечно блуждали по небу. И время от времени мне тоже хотелось стать облаком, которое просто парит в суматошном круговороте жизни, ни на что не надеясь и не полагаясь ни на кого, устремляется в какую-то даль, которая радостно принимает ее. На несколько мгновений я зарыл глаза, а открыв, увидел довольное лицо Адама, парящее надо мной.

– Думал, что только я прокрастинирую, рассматривая облака!

Я улыбнулся и сел, освобождая место для Адама.

…Каждый раз, когда Адам говорит, что до какого-то места идти совсем недалеко, я мысленно готовлюсь к марафонскому забегу, потому что Адам ходит столько, сколько нормальный человек явно не пройдет за весь день. Поэтому когда я уже совсем выдохся на нашей дистанции, оставшееся расстояние до клуба мы доехали на автобусе.

Меня поразили две вещи: первая – зрители абсолютно не рвались занять места на танцполе, в то время как в Энске тебя бы просто снесла толпа, которая кучковалась у клуба с самого утра; второе – концерт начался ровно в заявленное время, в то время как в Энске пришлось бы ждать ещё минимум полчаса после начала, и зрители всегда закладывали это время, приходя на концерт. Но… лучше бы группа опоздала, чем то, что произошло дальше. Мало того, что их музыка была очень похожа на мою, как и поведение на сцене, мою душу вывернуло насквозь, когда я услышал их новую песню, заставившую меня замереть во время массовой вакханалии на танцполе и упасть в бездну своих воспоминаний.

Наверное, самое противное в глубинных воспоминаниях то, что ты помнишь все посекундно, не говоря уже о запахах и движениях, которые чувствует твой нос и которые повторяют руки. А ещё самое ужасное то, что как бы ты ни пытался избавиться от воспоминания – оно всегда будет в твоей голове, куда ты будешь возвращаться, как бы этого ни хотелось. По крайней мере, сейчас я абсолютно не хотел об этом думать, в отличие от моего подсознания, которое окунало меня в эту бездну с головой.

С первого же аккорда я почувствовал запах своего первого концерта. Я почувствовал запах своей новой электрогитары, которую папа подарил мне утром по такому случаю. Я почувствовал сладкий запах клубники, которой нас угощали до концерта девочки из первого ряда. Я чувствовал, как пахнут прожектора и как пахнет хейзер, запускаемый при обратном отсчете до выхода на сцену. Я чувствовал, как на меня опускаются золотистые звездочки конфетти и как часто бьется мое сердце. Я почувствовал, как мои пальцы независимо от меня начинали подрагивать и становиться в позиции аккордов, которые я проигрывал тогда. И если бы это было все, что я вспомнил, то мне было бы не так больно, но моя память стала возвращать меня к той, без кого этого концерта бы точно не было. Я старался весь этот месяц ее забыть и не думать ни секунды о ней. Я старался представить, что Даши никогда не существовало и я просто ее придумал. Но в отличие от меня мое сердце не спешило с ней расставаться. Потому что я помнил все, что было связано с ней в тот день, и даже больше, чем все.

Я помню ее горящие глаза. Я помню, как она наносила блестки себе на лицо, которые всегда были для нее как спасительный маячок, что она носит с собой и при каждой возможности достает, потому что у нее тут же от него поднимается настроение. Я помню, как она брызгала духами себе на шею и ключицу, что даже сейчас я чувствую их сладкий аромат, который, кажется, невозможно забыть. Я помню, как она убирала волосы с лица и как ей не нравилась ни одна из делаемых ею причесок. Я помню, как она прикасалась ко мне своими невесомыми движениями, от которых всегда хотелось совершать невозможное. Я помню ей теплые ладони, которые гладили меня по щекам, как бы обещая, что все будет хорошо. Я помню, как на саундчеке она, смеясь, подыгрывала мне на барабанах, пока ещё никто, кроме нас, не успел приехать в клуб. Я помню, как мы сидели на сцене и пили какой-то коктейль, который бил в нос своими газами. Я помню, как она улыбалась и как она была тогда счастлива. Я помню все, что старался забыть…

Когда я в тот день смотрел на нее, я понимал, что мне ничего не страшно в этой жизни, по крайней мере, в ту минуту я знал, что ни за что не сдамся, а ее улыбка меж песен лишь заставляла мой внутренний огонь пылать все ярче. Мне тогда казалось, что я видел все вокруг лишь бесформенными темными мазками, и только ее глаза в темноте зала светили мне любовью, которая горела ярче всех огней, ярче всех звезд, ярче, чем само солнце. Когда мы сыграли ее любимую песню, я помню, как она искрилась от счастья, а ее блестки переливались на свету, словно это была неотъемлемая часть счастливой Даши и, смотря на них, на какое-то мгновение я забывал, где я нахожусь, думая лишь о том, что момента счастливее и ярче уже точно не будет. После той песни я опустился на колени, потянув руку к ней, она встала на носочки, и наш поцелуй – чёрт возьми, это был самый романтичный поцелуй в моей жизни! Казалось, словно это длилось вечность, самую счастливую вечность, которая только могла быть. Все вокруг будто остановилось, как в замедленной съемке. Мое сердце таяло тот момент от любви, а руки никогда, никогда больше не хотели ее отпускать…

Я помню, как на меня смотрел папа какой гордый взгляд это был. Папа вообще всегда был моим главным фанатом. Он знал каждое слово из каждой моей песни и не пропустил ни одного моего выступления, даже когда я играл зайца в детском саду и из слов мог сказать лишь «угу». Я помню, как он искренне улыбался и был по-настоящему счастлив, и мне было вдвойне приятно, что эти эмоции вызвал я, потому что, наверное, папины эмоции – самое недоступное, что есть в его жизни, по крайней мере, заставить его улыбаться – та ещё задача. А Марта смотрела на меня так, что мне хватило лишь пары мгновений, чтобы убедиться, что я для нее не просто мальчик, который болтается по квартире возле ее мужа и мешает строить планы на семейную жизнь, тогда я почувствовал себя тем, без кого она эту семейную жизнь не представляет, и я был счастлив, что все мои страхи оказались надуманными.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.