Вопреки

«Скоро буду, не начинайте без меня!»

«Ждем!»

Ну вот и мой план на день почти подошел к концу, в нем осталось ровно два пункта, один из которых уже можно наполовину зачеркнуть:

Марта обещала малиновый пирог на ужин

не опоздать на самолет

Надеюсь, что пирог хоть как-то скрасит завершение этого дня, хотя все прошло намного лучше, чем я предполагал.

Я остановился возле любимого кондитерского магазина и купил килограмм ирисок, без которых просто жить не мог! Запах этих конфет постоянно исходил от меня, мне кажется, я уже родился с ним. Когда я впервые в три года попробовал эти конфеты, то после первого укуса мою зависимость уже нельзя было остановить. Однажды я так ими объелся, что папе пришлось вызывать врача вместо моего дня рождения. После этого я, конечно, умерил свой пыл, но не настолько, чтобы полностью отказаться от конфет, парочка всегда лежит у меня в кармане. Если бы вы знали, какие они вкусные! Такие тягучие, сладкие и молочные, м-м-м-м… Пожалуй, открою упаковку ради нескольких штучек, на светофоре. Сегодня даже пробки не выводят меня из себя! Невероятно!

Я неспешно поднялся по лестнице на четвертый этаж, пару раз чуть не полетев вперед себя. Какой вообще умник решил, что свет на лестнице – самое бесполезное, что может быть?! 20:37. Ну, почти вовремя! Я открыл дверь и зашел в квартиру, в которой было так же темно, как и на лестнице. Я подергал выключатель, но ничего этим не добился, и уже начал было снимать с себя куртку, как услышал голоса:

– Он тебе опять угрожает?

– Нет! С чего ты взяла?

– Громов, с того, что я научилась понимать, когда ты врешь, как бы ты это профессионально ни делал!

– Но мне никто не угрожает!

– Если бы ты говорил правду, то точно бы не улыбался!

– Ну а что мне, плакать, что ли? Я и так всю жизнь только и плачу! Все, Марта, прекращай! Ни мне, ни моему сыну, ни уж тем более тебе никто не угрожает!

– Дима, почему ты постоянно выделяешь, что это только твой сын? – Обиженно воскликнула Марта. – Это и мой сын тоже! – Я, затаив дыхание, застыл в прихожей, прислушиваясь к разговору.

– Что?..

– Я уже тысячу раз говорила и скажу ещё! Твой сын чудесный, замечательный ребенок, но позволь наконец и мне тоже считать его своим! Он мой сын, мой старший сын! Я не могу считать иначе, не могу! И я не допущу, чтобы с ним что-то произошло! Я уже достаточно живу с вами, чтобы ты наконец перестал бояться, что я… – Но концовку я не услышал, потому что сквозняк от входной двери с грохотом захлопнул дверь в папину комнату. Как же ты не вовремя, дверь, как не вовремя! Мне вообще-то было интересно, чего там бояться не надо! Но через мгновение голоса стихли, и из-за двери вышел папа с подсвечником в руках.

– Вау, ужин при свечах… Ты мне сделаешь предложение?

Папа заливисто засмеялся:

– Мне кажется, я ещё не готов к таким серьезным отношениям… – Папа пожал плечами. – Прости, – он поцеловал меня в голову и забрал куртку из рук, вручив подсвечник. – Мы уже третий час так сидим, – он улыбнулся. – У тебя хоть дела получше?

– Намного! – Воскликнул с улыбкой я, но нужно было побыстрее сменить тему, чтобы папа не спросил о нашем разговоре. – Вы с Мартой поссорились?

– С чего ты взял?

– Просто спросил.

– А ты опять конфет объелся?

– С чего ты взял?

– Просто спросил, – папа рукавом худи потер уголок моего рта и усмехнулся. – Надеюсь, ты туда не навсегда? А то все остынет.

– Только на половину вечности! – Заверил я, плюхнувшись рядом с Барни на кровать в своей комнате, поставив перед этим на зарядку телефон. – Ты себя хорошо вел? – Барни уткнулся носом мне в шею, подняв брови и свой взгляд на меня. – Смотри, что у меня есть! – Я достал из-за изголовья кровати пакетик с узловыми говяжьими костями и протянул одну ему. – Так, слюни не на меня! Давай-давай, не заставляй меня спасательный круг доставать, чтоб не утонуть! – Барни отполз к подушке и, водрузив на нее лапы, стал с жадностью грызть кость. Дверь в мою комнату осторожно открылась и зашла Марта, мягко опустившись на край кровати возле меня. В ее взгляде были проблески испуга, которые она прятала за растерянностью, волосы свисали на ее уставшее лицо, на котором виднелись дорожки слез и следы бессонницы. Она была в кремовом атласном платье, которое опускалось чуть ниже ее колен, а волосы были собраны в скорый пучок, который вот-вот грозил свалиться ей на плечи. Марта положила ладонь мне на живот и заглянула своими шоколадными глазами в мои. – Всё хорошо? – Марта несколько мгновений смотрела в ответ, а потом неожиданно для меня обняла, крепко вцепившись в мои плечи, в то время как слезы вновь стали обжигать ее щеки.

– Я люблю тебя!

– И я тебя люблю, мам!

– Я очень за тебя переживаю и не хочу тебя отпускать, никуда не хочу отпускать моего воробушка!

– Правда все так серьезно, что мне нельзя этого избежать?

Марта тяжело закивала головой:

– Более чем. Папа бы не стал все это устраивать, если бы смог решить все своими силами. Но у него не получается… И он уже на пределе своих возможностей, чтобы защитить тебя.

– Но если пропаду я, то переключатся на тебя или на него!

– Твоя жизнь важнее… – Спустя несколько минут ответила Марта. – И я не допущу, чтобы какие-то отморозки считали иначе! – Марта выпустила меня из объятий и села назад. – Не могу так долго сидеть, – она устало улыбнулась, пока внутри меня все ещё отзывались эхом ее слова.

– Барни, подвинься!

– Да пускай сидит как удобно!

– Ну он же все-таки джентльмен, место уступать умеет! – Я сел на кровати рядом с Мартой, она взяла меня за руку. У нее были теплые мягкие руки. Такие, словно детские варежки, которые с любовью были сшиты специально для тебя и грели в холод по-особенному, потому что грели любовью, а не только шерстью какой-нибудь сердобольной альпаки.

– Просто папа только недавно перестал пить антидепрессанты…

– Разве его психотерапевт это одобрил? Папа ничего не говорил.

– Мне тоже ничего! Я случайно увидела заключение, когда убиралась. Там была положительная динамика и что экспериментально решено отказаться от лекарств на месяц. Но твой папа не спал уже третьи сутки и, боюсь, что как бы всё заново не вернулось.

– Но ты же его не оставишь?

– Нет конечно! Конечно нет, ты что! Это он сейчас просто строит из себя непроницаемого, но на самом деле его всего разрывает изнутри. Он так переживает из-за тебя, что совершенно не может уснуть, даже вместе с легким снотворным, не говоря уже про травяные чаи и прочие безобидные методы.

– А меня всегда твоя настойка усыпляет, – Марта впервые засмеялась с того момента, как зашла ко мне. – Иногда до кровати добежать не успеваю, Барни потом затаскивает!

– Мне бы твое настроение! Подожди-подожди! – Марта стала глубоко дышать и схватилась за живот.

– Тебе плохо? Позвонить в скорую? Папа! – Наконец вскрикнул я.

– Нет, всё хорошо! – Марта засияла.

– Что случилось? – Папа подлетел к Марте, опустившись на коленки перед ней. – Что? Что такое? – Её улыбку пока что никто из нашей мужской компании не разделял.

– Толкаются! – Марта взяла папину руку и приложила ладонь к животу, его волнение тут же сменилось восторженной мимикой, буквально за мгновение превратив из колючего ежа в пушистого кота. Я вообще почти впервые увидел его таким счастливым, словно у него вся жизнь поменялась после того, как он собственной рукой почувствовал толчок. Не думал, что дети могут так осчастливить человека.

За время ужина свет так и не появился, и меня отправили за новыми свечами, потому что те четыре, что героически держались уже четвертый час подряд, приказали долго жить. Я видел, как родители хотят поговорить со мной о предстоящем, но никто из нас троих не решался начать этот диалог, поэтому, когда меня отправили за свечами, я был несказанно рад, тем более, у меня есть несколько дел, которые я хотел бы сделать без посторонних глаз.

Комната была в полумраке, и, кроме гирлянды шариков на подоконнике, света не было, разве что ещё отблеск экрана ноутбука, который был на столе. Вообще, я не читаю чужие переписки, но такой шанс выпадает раз в жизни! А я очень хотел узнать, что же там такого страшного пишут папе, что он принимает такие кардинальные меры. Надеюсь, папа не решит что-нибудь взять из комнаты, а то, боюсь, до аэропорта я не доеду, раз посягнул на святая святых.

Я сел за стол и подвигал мышкой, стараясь издавать как можно меньше звуков для человека, который хотел хоть что-нибудь прочитать. Под жидким стеклом, как и всегда, лежали мои детские рисунки, какие-то заметки и са-а-амая глупая детская фотография с моего пятилетия. Главной гордостью тогда были мои волосы до плеч, которые своими кудряшками могли посоревноваться с пуделем, отчего папе приходилось закалывать их ярко-зелеными заколками (между прочим, самыми крутыми зелеными заколками!), потому что резинки я категорически не признавал. Но вместо улыбки сейчас эта фотография вызвала невольную грусть, что я ее больше не увижу, как бы она меня ни раздражала.

Я выключил звук на ноутбуке и залез в папину почту, в которой был ворох непрочитанных писем, и как искать своего преследователя, я не представлял. Я начал открывать одно письмо за другим, но пока что это была реклама, предложения партнеров, чеки, рассылки и прочая ерунда. Но вдруг я увидел то, что заставило меня ощутить, как на моей голове зашевелились волосы. В письме было лишь одно предложение:

«Я ЕГО НАШЁЛ»

После – мое фото, где я покупаю газировку вчерашней ночью.

В смысле ты меня нашел? Да кто ты, чёрт возьми, такой и зачем я тебе сдался, что ты выследил меня уже даже ночью? У меня затряслись руки, и я почувствовал, как вспотели ладони, но я решил продолжить. Через десяток сообщений я нашел ещё одно: «Ты не сможешь его спрятать от меня, укрытие – вопрос времени. А когда найду, советую ему быть осмотрительнее на улице и дороге, мало ли что…»

Затем ещё: «Симпатичная псина, сильно будете жалеть о ее потере?» – а следом было фото Барни на заднем сиденье папиной машины, когда я брал ее покататься.

«Слышал об инвесторах? Они покупают похищенных людей для своих целей.

Что насчет твоего ненаглядного сыночка?»

Затем ещё и ещё.

Писем было столько, что становилось не по себе, потому что я никогда не видел никого подозрительного вокруг. Не было такого, чтобы кто-то шел со мной от дома до магазина или отправлялся третьим лишним на нашу с Барни прогулку. И хорошо, что я никого не замечал, потому что сейчас я едва не начинал задыхаться от подступающего к горлу страха. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, а виски начинала сдавливать тупая боль. Я посмотрел на свои руки – они тряслись сильнее, чем до этого, как и мои коленки. Мне становилось с каждым мгновением все тревожнее, что я начинал терять связь с реальностью и погружался в оглушающую панику все глубже, что даже не заметил зашедшего в комнату папу. Я продолжал смотреть огромными глазами на экран ноутбука и вжиматься в спинку стула, не зная, куда себя деть от агонии ужаса. Через мгновение ноутбук оглушительно захлопнулся, но мне показалось, что это был не звук хлопка, а словно у меня в голове раздался взрыв и я медленно разлетаюсь пеплом по поверхностям комнаты.

– Мне страшно… – Прошептал я, подняв испуганный взгляд на папу. Он обнял меня, прижав к себе, и начал гладить по голове.

– Лёшенька, все будет хорошо! Боже, у тебя сейчас сердце выскочит! – Папа сильнее прижал меня к себе. – Сынок, тебя никто не тронет, слышишь? Я никому не позволю.

– Они же меня нашли! Там же было написано!

– Они просто манипулируют моими чувствами, чтобы я делал все, что они хотят.

– А что они хотят?

– Это взрослые слова, ты мало что поймешь, – папа устало улыбнулся. – Надеюсь, теперь ты убедился, что я все это не придумал? – Я закивал головой, все ещё утыкаясь в папу и не собираясь его отпускать. – Я просто не хотел тебе это показывать, чтобы ты себя не чувствовал, как под прицелом. Я хотел, чтобы, пока ты не уехал, у тебя даже и мыслей не было кого-то бояться!

– Прости меня…

– Иди сюда, – ласково прошептал папа, опустившись на коленки и сев на пол, облокотившись на батарею, протягивая ко мне руки. Я, растирая слезы по лицу, опустился вниз, обняв папу за шею, уткнувшись в него. Папа обнял меня в ответ, понимающе гладя по спине.

Мы молчали. Мне нравилось молчать. Точнее, мне нравилась эта тишина, которая ни к чему не обязывала: меня – оправдываться перед папой, а папу – передо мной. Через какое-то время я даже перестал дрожать от своих панических атак и повис на папе, как старое пальто на своем владельце. Вскоре к нам присоединился Барни, и мы втроем сидели в тишине.

* * *

Черный тонированный джип почти взлетал на пустом шоссе, маневрируя между сонными легковушками, уверенно приближаясь к аэропорту. Не поверите, но внутри машины был я и уныло смотрел на пролетающие мимо фонари. В моей голове перепуталось много идей, что взять их и привести к логической цепочке не представлялось возможным, но одна мысль то и дело залетала то в одно размышление, то в другое. Поэтому я решил, что сейчас или никогда, и открыл переписку с Дашей, чтобы все ей рассказать. Последним козлом в своей прошлой жизни я не хотел оставаться!

Как мне казалось, описав все логически, я отправил сообщение и застыл в ожидании. Я надел наушники и включил какую-то дурацкую песню, заглушающую шум дороги и накрапывающего дождя. Но музыки я почти не слышал и, как неврастеник, дергался от каждого уведомления на телефоне, отчего мое сердце на мгновение замирало, а тело леденело – вдруг от нее? Посмотреть в диалог? Ну уж нет, я боялся этого, как тощая мышь жирного кота, – очень. Да и вообще, внутри меня бушевал ураган эмоций: гордость за свой храбрый поступок, потому что я действительно боялся и боюсь этих слов: «я уезжаю, и мне нельзя ничего об этом говорить, нам нужно забыть друг друга».

Но как забыть, если она – часть моей жизни? Я не знал. Я вообще не знаю, правильно ли я сделал, что все это написал, не дав ей выбора – знать ей это или нет, но сейчас размышлять об этом поздно. С другой стороны, внутри меня была надежда, что она поймет меня и ответит на сообщение, даже если это будет одно слово – «урод», я буду рад услышать это от нее, а не от кого-то ещё. Но в то же время страх, что она не поймет меня, был сильнее страха ожидания, и я просто молился (будучи агностиком), что хоть что-то, да произойдет. А ещё я до сих пор чувствовал аромат ее сладких духов на своей рубашке, и моя душа трепетала от этого запаха, потому что так пахло желание, страстное животное желание, которое испытывает мужчина, когда видит любимую женщину, так пахнет первая встреча после разлуки и прощание перед расставанием навсегда, так пахнет любовь во всех ее проявлениях, а ещё так пахнет душа, моя душа. И не будьте черствыми скептиками, когда вы действительно полюбите, то вы сможете меня понять, а пока хотя бы постарайтесь, если не верите.

В наушниках вновь раздалось оповещение, вернувшее меня в реальность, и я разблокировал телефон. Достала уже эта реклама, сил нет! Я даже почувствовал, как у меня от негодования нахмурилось лицо и заходили скулы. «Трус» – все, что я успел прочитать перед тем, как уведомление скрылось в череде оповещений. Чертыхнувшись, я попытался открыть диалог, но все пальцы перепутались, правая нога судорожно забарабанила по коврику, а сердце застучало так, что, казалось, вся машина сотрясается от этой дроби и вот-вот под ней рухнет дорога, словно под напором отбойного молотка.

«Трус! Ты последний трус, которого я знаю! Ты даже не дал мне шанса понять тебя и то, что должно произойти! Ты решил все за меня, как за безмолвную овцу, которую ведут на убой.

Дура! Какая ж я была дура, когда дала тебе второй шанс!

Ну разве я не заслуживаю быть счастливой? Разве я не заслуживаю такого маа-а-аленького счастья? Разве я не заслуживаю хоть раз быть любимой? Что я такого сделала?

Знаешь, я думала, что привыкла к одиночеству, нашла в нем плюсы. Ты не поверишь, насколько я растворилась в этом одиночестве, но тому, насколько сильно я себя обманываю с этим, конечно, не сравниться с моим погружением. Потом появился ты, и все изменилось…

Когда я вижу твою улыбку, ловлю твой взгляд на себе – мне кажется, что я в эти моменты люблю весь мир со всеми его недочетами. Я пыталась выкинуть тебя из головы, но это невозможно! Теперь, когда я вновь поверила тебе, ты обманул меня, как ребенка, и требуешь понимания! Ты не знаешь, что ты творишь со мной! Мне плохо! Понимаешь? Я орать готова от боли, на стенку лезть! Мне никогда так не хотелось тебя, как сейчас, это даже не желание – это потребность, нужда, назови как хочешь. Мне надоело быть сильной и независимой, мне надоело строить из себя такую веселую и жизнерадостную особу, которой никто не нужен. Я иду по вечернему городу и плакать хочу, прихожу домой и плакать хочу, просыпаюсь – тоже. А тут я размечталась, забылась в своих фантазиях, представила себе то, чего нет, и сама же чахну от этого…

Когда у меня рушились мечты, ты помог мне их восстановить. Но сейчас ты уничтожил не только их, ты уничтожил и меня. У меня было предчувствие, что все наконец хорошо! Все кричало о правильном ходе событий… только вот последний ход оказался провальным, и моя надежда на тебя медленно умирает внутри. А это, чтобы ты знал, самое страшное – когда сначала умирает мечта, а вслед за ней от горечи потери умирает надежда. Надежда, которая могла бы все исправить. Я рада, что больше никогда тебя не увижу! Улетай, уплывай куда хочешь! Мне теперь все равно!

Я тебя ненавижу!»

Я, конечно, иногда сомневался в себе, как в элементе этого мира, но сейчас это чувство стало разрывать меня изнутри. Я только что взлетел, а теперь падаю вниз и не знаю, очнусь ли я, когда коснусь земли. Столько чувств рухнуло в тот момент, что даже апокалипсис не сравнился бы с этим разрушением. Это нечто большее. Это пала целая вселенная, вселенная под моим именем. И кто сможет эту вселенную возродить? Кто помогает возрождаться фениксу? Кто дает ему эти силы? Он сам? А может, нечто большее?.. Я не знал ответы на эти вопросы и не хотел узнавать. Лишь одно я понимал наверняка: феникса кто-то любит и ждет, и вряд ли без этой любви он смог бы возродиться, погибнув впервые. Ведь зачем возвращаться туда, где тебя не ждут? А если тебя ждут, то как бы ни было нужно, ты не сможешь уйти, а если сможешь, то всю жизнь будешь жалеть. С вселенной все сложнее, гораздо сложнее. В ней живет феникс, а не она в нем. И если умрет вселенная, то уже никто никого никогда не дождется, как бы ни любил. И кто тогда сможет унять эту боль? Когда те, кто должен был встретиться, не встретятся никогда? Никто и никогда. Никому это не будет под силу, даже фениксу, влюбленному во вселенную. Спасать ее уже будет поздно, как и меня.

Я не хотел ничего отвечать. Я хотел просто перестать существовать, чтобы я никогда не появлялся и не умирал, чтобы просто меня не существовало, и все. Все было бы лучше, я уверен! Я был бы не я, жил другой жизнью на какой-нибудь окраине города, ходил по вечному кругу «работа – дом» и когда-нибудь, накопив денег, купил бы маленькую дачу, на которой бы окучивал помидоры, а в один из дней заснул счастливым в своем кресле под новости и не проснулся бы уже никогда. Но нет, я, свалившись из рая, теперь должен пройти через ад, просто потому что я – это я, а не кто-то другой. Потому что я не умею окучивать гребаные помидоры и не живу в колесе бытовухи. Мне хотелось убежать туда, где бы меня никто не нашел. Мне хотелось спрятаться в самой темной комнате и никогда из нее не выходить, чтобы никто не видел и не знал меня. Я бы сидел и говорил там со стенами, которые не смогли бы выдать меня. И в один из дней стал бы замком, который закрыл бы дверь в эту комнату навсегда. Я не хочу быть собой! Я ненавижу себя! Я не хочу существовать! Я хочу быть ничем и жить ничем, чтобы однажды стать абсолютным и неоспоримым ничто на этой земле. Но я ничего не мог изменить, а потому я все ещё оставался собой и все ещё был по дороге в аэропорт, который сможет спрятать меня от всех и навсегда.

Это был самый худший день в моей жизни! Мне кажется, хуже было уже просто некуда, но я ошибался…

Когда мы проехали парковку, я заметил, что папа выруливает на какую-то другую дорогу, которая не вела к главному входу в аэропорт, отчего вдвойне становилось тошно. Такая ли победа нужна тебе, пап? Такой ценой? Я знаю, ты не ответишь, ведь я говорю сам с собой, но мне хотелось получить ответ… Папа остановился у черного входа, и, помимо нашей машины, я увидел ещё несколько ослепляющих фар, которые, лишь только погасли наши, погасли в ответ. Моя дверь открылась, и я вышел из машины, тут же окружив себя толпой сотрудников безопасности, словно мировая звезда. Не хватало только моего папарацци – потерялся, наверное, бедняжка, или на автобус опоздал… жалко, хорошо фотографирует!

– Сейчас ты с Максом пройдешь через стойку регистрации, и вас проводят на самолет.

– Да знаю я, знаю! Сколько можно повторять?! – Огрызнулся я в ответ. Папа сделал вид, что не заметил, и продолжил рассказывать все мои действия, которые мы обговаривали уже целый год. – Подожди, а почему Макс со мной?

– Он летит с тобой, – спокойно отвечал папа, словно мы выбирали картошку в магазине.

– Почему не ты? – Я чувствовал, как мои щёки начинают наливаться кровью, а тело напрягаться от злости.

– Потому что я слишком заметный рядом с тобой.

– В смысле? Мне затворником теперь стать, чтобы тебя никто не замечал?

– Я не это имел в виду! Ты вообще соображаешь, с какого входа мы заходим? Уверяю тебя, возле главного уже есть кучка журналистов с камерой!

– То, что мы идем по каким-то катакомбам, я и так прекрасно вижу! Надеюсь, вход уже закрыли на амбарный замок и посадили перед ним дракона?

– Лёша, прекращай свой сарказм! Если ты ещё не понял, все делается для твоего же блага!

– Ну да, как же… – Фыркнул я так, чтобы папа точно услышал. – Ты только так говоришь, но ничего благосклонного не делаешь!

– Какая муха тебя укусила в машине? Ты весь сам не свой! – Папа взял меня за локоть, остановив перед входом в регистрационный терминал.

– На себя посмотри! Лучше бы я был сиротой! – Я даже не успел заметить, что произошло, но хорошо почувствовал, как папина ладонь приложилась с размаху к моей левой щеке. Все мое нутро задрожало от раздражения и усталости, я чувствовал, как у меня раздуваются ноздри, словно у быка при виде матадора, и как ладони начинают сжиматься в кулаки. Поэтому, не успев придумать ничего умного, я рванул туда, куда глядят глаза.

Я бежал через весь аэропорт, спотыкаясь о чьи-то вещи и перелетая меж людей, лишь бы вырваться из этого душащего меня места. Я понимал, что уже весь персонал занялся моими поисками, а потому времени было мало, чтобы хоть где-нибудь спрятаться, – выйти отсюда мне точно не дадут. Я влетел в безлюдное крыло и, пометавшись по коридорам, вломился в какое-то служебное помещение, закрыв дверь. Тут меня точно никто не найдет и я пропущу самолет – то, что нужно! Я опустился на пол и уткнулся головой в колени, размышляя о том, что мне делать дальше. Странно, что ещё не объявили по громкой связи, что пропал мальчик и все жаждут его найти, чтобы упечь подальше, а то жить нормально мешает! Или агония пока что не подкинула в папину голову такой вариант?.. Ну ладно, подожду.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда до меня стали доноситься голоса, у меня уже перестала саднить щека и стихало желание показать здесь всем, кто главный. Я сдаюсь, ты победила, судьба! Открывай шампанское и отмечай победу, я не буду больше мешать! Когда голоса стали громче, я закрыл себе рот, чтобы никто не услышал моего надрывного дыхания и чертыханий себе под нос.

– Чш-ш-ш! – Совсем близко раздались шаги. – Ты слышал?.. – Да я же ничего не делал, что можно было услышать? – Он здесь… – Ну конечно, папино рентгеновское зрение уже давным-давно вычислило мое укрытие, что ж, я поднимаю белый флаг! Браво. Дверь предательски заскрипела и впустила свет, мне оставалось только лишь, как ежу, свернуться в клубок и выпустить иголки, чтобы от меня отстали. Но была проблема: какие бы острые иголки ёж ни выпускал, папа всегда найдет перчатки, чтобы взять его на руки. – Ну и чего ты добился? – Я пожал плечами, все ещё пытаясь сползти под куртку для укрытия, когда папа опустился рядом на пол. – Куда делся мой жизнерадостный сын? – Я поднял на папу пустой взгляд, предпочитая молчать и дальше. – Не хочешь разговаривать? Ладно, я не заставляю. Но я хочу, чтобы ты уяснил одно раз и навсегда: я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится, а потому, какими бы жестокими тебе ни казались мои действия, они всегда направлены на то, чтобы тебя защитить. Потому что ты мой единственный сын, ты слышишь, Лёша? Ты у меня один и я не хочу тебя терять! Будь у меня хоть крошечный шанс не калечить тебе жизнь – я бы им воспользовался, но его нет. Как нет и того, кто бы смог мне помочь! Ты всегда можешь спрятаться за меня, зная, что у тебя есть кого попросить о помощи, а мне прятаться не за кого! Поэтому я иногда совершаю безрассудные вещи, потому что не знаю, как сделать правильно. И то, что я был когда-то в твоем возрасте, вовсе не значит, что я имею право указывать, как тебе себя чувствовать и как хотеть жить. Потому что я никогда не переживал того, что пережил ты, прими это, пожалуйста. Пойми, для меня ты – целый мир, который я до сих пор узнаю, и готов сделать все, чтобы познавать этот мир и дальше всю свою жизнь! Так позволь мне этот мир защитить, а не бросать на произвол! Почему ты записываешь меня во враги, если мы всегда были одной командой? Я никогда не хочу тебе ничего плохого, ты для меня важнее всех!