В июне начались каникулы. Теперь можно было не ходить в школу и заниматься своими, более важными делами. Что касается меня, то я с моим одноклассником Алешей, проводил целые дни на душных московских улицах. Мы бегали с ним на железнодорожную насыпь, смотреть на проезжающие мимо электрички, потом на пруды в Сокольниках, где мы бросали камни и палки в плавающих там серых уток, или просто сидели под тополями в нашем дворе и высматривали счастливые номера, на проезжающих мимо нас автомобилях.

После холодного и дождливого мая установилась ясная, солнечная жаркая погода. Вёдро, как написал бы древний летописец. Окна нашей квартиры выходили на восток, и по утрам яркие солнечные лучи будили меня, заряжая своей энергией с самого начала дня.

Около нашего дома, да и по всей Москве, росло огромное количество тополей. И именно сейчас пришло время их цветения. Тополиный пух накрыл все пространство вокруг нашего дома, как снег зимой. Легкий ветерок поднимал белые ворохи, перегоняя их из одного угла нашего двора в другой, выгонял на улицу и возвращал назад. Затем порыв ветра стихал, и вся земля покрывалась белым пушистым ковром, добавляя светлых торжественных оттенков моему любимому городу.

Нашей тогдашней излюбленной забавой было поджигать спичками эти тополиные, белоснежные заносы и сугробы, и наблюдать за игрой расползающихся по земле огненных сполохов, с необъяснимым детским восторгом и вожделением. Конечно же, взрослым не нравились это наше занятие. Здесь же во дворе стояли гаражи, расположенные в один ряд, в которых всегда кто-нибудь занимался починкой автомобиля. Особенно недолюбливал эту нашу забаву дядя Коля, Николай Алексеевич из тридцать пятой квартиры. Он недавно приобрел новенькие Жигули, и буквально сдувал пылинки со своей машины. Он мог часами возиться в своем гараже, постоянно что-то усовершенствуя в этом шедевре отечественного автопрома. Стоило ему увидеть, как мы приближаемся к гаражам, он мгновенно выскакивал из какого-нибудь укрытия и отгонял нас от своего детища самыми последними словами. Даже грозился все рассказать родителям. Тогда еще все знали своих соседей.

Однажды Алеша принес целый коробок спичек и сказал, что знает место, где нам никто не помешает. Недалеко от нашей школы была древняя, действующая до сих пор церковь и при ней было, такое же старое, кладбище. Оно было отгорожено от мира глухим деревянным забором, зеленого цвета. Но, как известно, не бывает заборов без дыр и лазеек. И вот мы уже на кладбище, в этом мире покоя и скорби. Вокруг нас деревянные кресты и металлические оградки. Чувство стыда и детского страха перед неизвестностью поначалу останавливает нас. Но, постепенно, мы привыкаем к этой новой, необычной для нас обстановке, и приступаем к осуществлению задуманного злодейства. Благо, под нашими ногами ковер, или скорее море тополиного пуха. Алеша зажигает спичку, и сразу же заплясали веселые, бесовские огни. Дорожки между могилами покрыты тополиным пухом, и мы расходимся по этим дорожкам в разные стороны, стараясь сопровождать и контролировать этот маленький пожар, чтобы он не разгорелся слишком сильно и не распространился по всему кладбищу.

Вот и сейчас, когда прошло уже много лет с тех пор. Я отчетливо вижу свою маленькую фигурку, которая медленно идет за линией огня и затаптывает этот огонь, когда тот пытается проникнуть за очередную могильную оградку. И вдруг, прямо перед моими глазами возникает нечто ужасное, чего не может, не должно быть. На тропинке, прямо на пути огня, сидит, поджав лапки и хвостик, маленький серый котенок с большими голубыми глазками. Вся его фигура, поза, взгляд его голубеньких глаз выражает неподдельный, животный страх. Неподвижными глазами он смотрит на приближающееся рыжее пламя, находясь как бы под гипнозом, и кажется, не может пошевелиться от охватившего его ужаса. Вот еще немного и огонь накроет, сожжет его пушистое маленькое тельце, как до этого пожирал тополиный пух вокруг него. Я бросаюсь вперед и начинаю затаптывать, гасить этот бестолковый пух, и, кажется, в конце концов, мне это кое-как удается. Котенок, этот мягкий теплый серый комочек сидит у меня в руках и смотрит на меня со всей своей кошачьей преданностью и надеждой. Алеша подбегает ко мне, он тоже загасил огонь на своей тропинке. И теперь мы оба чувствуем себя настоящими героями, спасшими живое существо от неминуемой гибели.

Я бережно несу котенка домой. Его маленькие острые коготки впиваются в мою руку, как бы пытаясь проверить на прочность эту неожиданную жизненную опору. Но я не обращаю на боль и царапины ни малейшего внимания, все еще испытывая чувство вины перед этим комочком за тот страх который выпал на его долю. Дома я наливаю молоко в блюдце и с замиранием сердца смотрю, как мой новый друг лакомиться этим кушаньем. После этого между нами возникает абсолютная симпатия и взаимопонимание. Он играет с моими ногами, с веревочкой, которую я разматываю перед его носом, с фантиками от конфет. И, в конце концов, засыпает на родительском диване.

Все хорошее кончается очень быстро. Вот приходят мама и бабушка и долго и убедительно рассказывают мне, что содержать кошку в нашем доме абсолютно невозможно.

– Это очень большая ответственность и большие неудобства.

– Он или она будет царапать тебя и нас.

– Вот он уже оцарапал тебе руку.

– А где он будет ходить в туалет? Вот и сейчас, здесь уже пахнет.

– Ему надо гулять, а вдруг он пропадет или попадет под машину?

– Еще, он будет царапать мебель, и портить нашу одежду, а это большие расходы.

– В общем, нет, категорически нет, и еще раз нет.

– И вообще, кто дал его тебе, откуда ты его принес?

Стоп. Я же не могу рассказать им, что мы жгли пух на кладбище.

– Ну. Я нашел его на улице.

– Разве так можно, Андрюша? А вдруг он заболеет. Он же может всех нас заразить.

– Вдруг он потерялся, и его настоящие хозяева ищут его сейчас.

– Ты должен немедленно отнести его на то место где ты его подобрал.

– Так будет лучше для всех. Для нас и для этого котенка. Ведь тогда его сразу же найдут.

И что я мог сделать тогда? Расплакаться, устроить истерику? Но, я не знал и не умел делать это тогда, да и сейчас, по – счастью, не умею. Бабушка дала мне корзину для грибов и торжественно посадила туда котенка. Он только что проснулся, оглядывался вокруг, пытаясь понять, где он и что вообще с ним происходит? Я взял эту корзину и вышел из дома. На улице я почувствовал, что мои ладони стали холодными и липкими от пота. Но тогда я еще не знал, почему так получается. Я легко пролез в знакомую дыру в заборе и оказался на кладбище. Был все тот же яркий солнечный день. Тополиный пух так же раскинулся перед моими ногами. И только в одном углу кладбища, где мы с Алешей устроили маленький пожар, чернели несколько тропинок, образуя кресты и квадраты вокруг скорбных надгробий.

Я пришел на то место где утром нашел котенка. Медленно опрокинул корзинку, чтобы он мог выбраться оттуда на волю. Котенок выпрыгнул наружу и уселся так же, как и утром, когда я увидел его и когда огонь подбирался к его укрытию, поджав лапки и хвост. Он осмотрелся вокруг и нашел мои глаза. В его взгляде были и любовь, и любопытство.

– Давай поиграем? Или так посидим?

– Здесь хорошее место. Сухо и прохладно. Я здесь часто бываю.

Кажется, это он хотел сказать мне своим взглядом.

Я погладил его по голове, между ушками. А потом встал и пошел к выходу. Уже тогда я понимал, что уходить надо сразу и решительно, иначе не получится.

Поднявшись к знакомому лазу, я оглянулся. Он сидел все там же и смотрел на меня. Теперь, или мне так казалось тогда, его глаза – две голубые капельки выражали тревогу и недоумение, и обиду. Да и поза его изменилась. Все тельце котенка уменьшилось, сжалось, напряглось, лапки опустились, вдавились в землю с какой-то безнадежностью. И только голова на вытянутой шейке, поднималась все выше и выше, пытаясь не потерять, не упустить меня из виду, а взгляд становился все грустнее и безнадежнее.

Наконец, я выбрался из лаза на улицу и исчез из его жизни навсегда.

…………

Я проснулся мгновенно, как будто внутри меня что-то выстрелило. Ни один будильник не способен так разбудить меня. Голова была абсолютно ясная. Кажется, и не было этого сна, этого наваждения, которое преследует меня уже много лет, с тех пор как я тогда оставил котенка на кладбище.

Вокруг было темно и довольно-таки прохладно. Форточка была открыта, и свежий осенний воздух беспрепятственно проникал в комнату. Моя подушка была мокрой от пота и холодной и, видимо, именно это обстоятельство заставило меня проснуться в это неурочное время. Я тихо, стараясь не шуметь и не разбудить Наташу, мирно спящую рядом. Выбрался из-под одеяла и бесшумно прокрался на кухню.

Здесь я мог чувствовать себя немного свободней. Я налил в чашку воду из чайника, сделал несколько больших глотков и посмотрел в окно. Свет фонарей, образующих прямую линию, освещал пустынную в этот час улицу, мокрый асфальт, и небольшие сугробы из желтых листьев, наметенные дворниками накануне. За окном чувствовалось приближение холодов. Можно было различить, как клубы белого морозного воздуха, медленно поднимаются от земли и постепенно наползают на дома, одинокие деревья, трамвайную остановку. Даже здесь, в теплой кухне я почувствовал, как осенний холод проник внутрь меня. Я сразу же почувствовал легкий озноб и неожиданную слабость в мышцах.

– Утром надо будет достать из шкафа осенние ботинки и теплый шарф. – Подумал я. – Не хватало мне только простудиться в такое время.

Я допил воду и так же тихо вернулся в комнату, и юркнул под одеяло, пытаясь согреться там остатками тепла.

– Ты чего?

Жена все-таки проснулась.

– Да. Ничего. Спи. Ходил пить.

– А! – Наташа шумно вздохнула. – А ты себя нормально чувствуешь? Не заболел?

– Нормально чувствую. Спи. Все хорошо.

Я перевернул подушку мокрой стороной вниз и лег на бок, стараясь уснуть.

«Все хорошо». Эта последняя фраза крутилась в моей голове, повторяясь, бессчетное количество раз, и не давала заснуть.

Да и на самом деле, так ли уж «все хорошо» в моей жизни? И если все хорошо, то почему так часто возникают эти сны, беспокоящие мои разум и душу? И почему я не могу уснуть даже сейчас, когда я знаю, что я хочу спать? Что мне завтра рано вставать. Что завтра у меня будет трудный день, и что если я не высплюсь, я не успею сделать кучу намеченных дел.

И вдруг.

Яркая вспышка! И страшная боль в висках.

Как будто молния пронзила мой мозг.

Мне ужасно, до головной боли захотелось поверить в то, что этот котенок, это полюбившееся мне существо, не пропал, не погиб тогда в суете нашей жестокой и несправедливой жизни.

И я, совершивший грех предательства, сделал это неосознанно и малодушно, но без трагических для этого маленького существа последствий.

Сейчас же возникло страстное, непреодолимое желание досмотреть этот мой сон до конца. Еще раз очутиться в том жарком, солнечном лете, вернуться в свое детство, где был тот мягкий, теплый комочек в моих руках, тополиный пух и жаркие лучи солнца, поливающие раскаленные крыши домов.

Все остальное как-то сразу отдалилось, ушло на второй план, стало мелким и неинтересным. Проблемы на работе, сырая, промозглая осень, которая не вызывает ничего кроме усталости и раздражения.

А тогда….

Да. А что же было в том далеком июне?

Тогда, той ночью я плакал, долго и безнадежно, горько и беззвучно. Стараясь, скрыть от всех свое горе и отчаяние.

Наверное, тогда моя подушка была такой же мокрой, как и сегодня.

А утром была гроза. Серые грозовые облака затянули все небо. Дожди с небольшими перерывами, лили с небес целую неделю. Водные потоки прибили, разметали белый пух по земле, и позже смыли остатки тополиного цветения в многочисленные овраги и канализацию.

Говорят, что сны возникают и проносятся в нашей голове за доли секунды, непосредственно перед пробуждением. И что часто они вызваны каким-то внешним воздействием. Например, как сейчас, влажной подушкой.

Дрожь, которая началась еще на кухне, постепенно прошла, я, наконец, начал согреваться под одеялом и незаметно уснул.

…………

– Как ты себя чувствуешь? – В голосе жены слышались забота и сочувствие.

– Нормально. А что? Почему ты спрашиваешь?

Я сделал маленький глоток и посмотрел на Наташу. Кофе был горячий и слегка горчил, или это мне просто показалось.

– Ты куда-то ходил ночью, ворочался. Я и подумала, что тебя что-то беспокоит. Может, болит что-то?

– Ничего у меня не болит. Просто пить ночью захотелось, вот и проснулся. А ты уже придумала какие-то болезни.

– Мы уже в таком возрасте, что надо больше следить за своим здоровьем. А впрочем, как знаешь.

Она встала из-за стола и подошла к окну. Поправила штору.

Кажется, она обиделась. Возможно, я слишком резко отвечал на ее вопросы. Но, что поделаешь. Я действительно плохо спал сегодня. Да еще и этот дурацкий сон, о брошенном в далеком детстве котенке. Он часто снился мне в детстве, будоража мою память и, всякий раз, вызывая чувство вины. Несколько раз в юности. Еще я заметил тогда, что этот сон является предвестником каких-то перемен в моей жизни. Так, он приснился мне накануне моего отчисления из Университета. И хотя, после возвращения из армии мне удалось закончить педагогический институт. Восстанавливаться в Университете, идти на поклон к нелюбимым профессорам мне категорически не хотелось. Я часто вспоминал этот неприятный эпизод из своей жизни и связывал его именно с этим сном-напоминанием о моем детском грехе.

Почему же он опять вернулся ко мне сквозь толщу прожитых лет? Я уже давно не жду никаких перемен. Никуда не вмешиваюсь и ни в чем не участвую. Веду тишайший образ жизни. Мы редко устраиваем себе праздники. Исключение составляет только новый год и Рождество. Иногда мы с Наташей выбираемся в театр или на концерт, как правило, классической музыки. Изредка в кино или к друзьям, коих у меня осталось совсем немного. В остальные дни наша жизнь протекает монотонно и довольно скучно. За последние годы даже вспомнить нечего.

И вот теперь опять этот сон. Неужели он опять привнесет в мою жизнь что-то, чего я не хочу, и упорно избегаю все эти годы? Но, я действительно не хочу ничего менять. А значит, и беспокоится не о чем. Чтобы не ожидало меня впереди, я уже не тот инфантильный юноша, каким был двадцать пять лет назад. Мне есть что терять и я смогу оградить свой мир от возможных напастей.

Все это время Наташа рассматривала цветы на подоконнике. Когда она хмурилась или была чем-то озабочена, ее лицо становилось удивительно красивым. Тонкие губы, пропорционально очерченный рот, небольшой прямой нос и светло-карие удивительно пронзительные глаза, заглядывающие, кажется, прямо в душу. Именно такой я увидел ее в первый раз. Да, она почти и не изменилась за эти двадцать лет. Я даже не знаю, есть ли у нее седые волосы. Может, закрашивает, а спросить – неудобно. Надо было помягче ей ответить. Вот теперь буду весь день думать, как загладить свою вину. Хотя, к вечеру, наверное, все забудется.

– Чем сегодня будешь заниматься? – Я постарался отвлечь ее от цветов на подоконнике.

– После обеда у меня один ученик. Потом буду ужин готовить одному типчику. Ничего интересного.

– Типчику, значит. Ладно, надеюсь, ужин будет съедобным.

– Это как получится.– Кажется, она улыбнулась. – Иди уже, а то на работу опоздаешь.

– Действительно, что-то я сегодня засиделся. Поеду. Увидимся вечером.

Глава 2. История одной песни.

Я надел плащ и выскочил из дома, и только стоя в лифте, вспомнил, что так и не надел осенние ботинки, о которых думал сегодняшней ночью.

Трамвая давно не было, и на остановке набралось столько народу, что хватило бы на небольшую демонстрацию районного масштаба. Моросил противный дождичек, и идти до метро пешком мне совсем не хотелось.

Я немного потоптался у остановки и, понимая, что безнадежно опаздываю, поднял руку. Тут же передо мной притормозили потрепанные Жигули.

– До метро подвезете?

– Канечно! Двести рублей.

В салоне было тепло и неожиданно опрятно, так что за чистоту одежды можно было не беспокоиться.

– А может, я вас до места довезу. Я не жадный, много не возьму. – Водитель старался быть максимально дружелюбным.

– Не надо. Давайте до метро. Сейчас в центре сплошная пробка, мы с вами туда полдня ехать будем.

– Ну, как знаешь. – Он как-то сразу, потерял ко мне всякий интерес и прибавил громкость радиоприемника.

Из динамиков звучала Дилайла, знаменитая песня Тома Джонса, известная в нашей стране, да и во всем мире с конца шестидесятых.

Эта, знакомая с детства мелодия, вызвала еще одну волну воспоминаний и опять, как и ночью, увлекла меня в далекие годы моего детства.

Как правило, мои тогдашние воспоминания черно-белые, в них не бывает ярких красок, как и в тогдашних черно-белых телевизорах.

Мокрый асфальт и темные громады домов вокруг нашего двора осенью окрашивают их в мрачно-серые оттенки.

Зимой, когда снежные метели засыпали улицы и дворы снегом, огромные сугробы ослепительно сверкали восхитительной белизной в лучах холодного январского солнца.

Серая школьная форма мальчиков и темные платья их одноклассниц с белыми фартучками на фотографиях, кажутся строже и элегантней в обрамлении тогдашних белоснежных зим.

Иногда мне кажется, что даже здание школы было темно-серым. Хотя, на самом деле его каждый год красили то в розовый, то в грязно-желтый цвет.

Тогда я был юн и беспечен. Тогда ярче светило солнце, небо было глубже, и в моей голове возникало больше мыслей и фантазий, когда я устремлял свой взор к этому небу.

Тогда вода в Москве – реке и прочих водоемах была чище и прозрачней. И можно было безбоязненно купаться в Останкинском пруду. И можно было утолять жажду за копейку при помощи граненых стаканов у любого автомата с газированной водой.

Тогда около моего дома был двухэтажный деревянный барак, с коридорной системой, о которой так пронзительно пел В. Высоцкий. В бараке жили люди, и, о Чудо! Держали кур, в маленьком сарайчике, прямо под своими окнами. И громогласный петух пытался будить весь наш двор задолго до наступления утра. Напротив нас жила семья Агафоновых, муж – Валерий, жена, не помню, как ее звали. Две дочки, старшая – моя ровесница, младшая – на два года моложе. Агафоновы и муж, и жена часто по выходным выпивали и из-за этого у них случались скандалы и даже рукоприкладство. Правда, через несколько дней муж с женой гуляли под окнами, взявшись за руки, как ни в чем ни бывало. Но, приходила очередная суббота, Отец семейство долго и зло стучал в окно, дверь ему не открывали, и все соседи с тревогой прислушивались к их очередному скандалу. Много лет спустя старшая дочь, ее звали Ольгой (а мать вспомнил-таки – Валентиной), вышла замуж за француза и живет теперь где-то в окрестностях Марселя. Наверное, она любит и ценит своего мужа и за то, что он не устраивает пьяных субботних скандалов.

В то лето, когда я нашел котенка, на юге бушевала холера. Мне семилетнему все было нипочем, а вот бабушка тихо молилась на образ в углу ее комнатки. По воскресеньям мы иногда приезжали к ней с мамой. Пили чай с пирожками или вареньем. Еще у нее всегда были шоколадные конфеты: Мишки или Красная шапочка. Я до сих пор люблю их и часто покупаю в булочной на углу. Из-за холеры мы в тот год не поехали в деревню, и я так и проболтался все лето на пыльных московских улицах. Зато тем летом родители купили цветной телевизор. Дилайла звучала из каждого окна, и для меня именно эта песня сделала мир цветным.

А несколько лет спустя, на выпускном вечере, точнее уже ранним утром, после выпускного, мы шли по проезжей части Проспекта мира и горланили песни под старенькую гитару, в том числе и Дилайлу, распугивая своим выступлением редкие легковые автомобили. А потом, уже около Сретенских ворот, мы увидели, как в булочную привезли хлеб в автофургоне, и радушный водитель угощал нас белыми булочками, которые в магазине тогда стоили семь копеек, их еще иногда называли Французскими. Никогда в жизни я не ел более вкусного хлеба.

Внезапно водитель переключил канал и я услышал невнятный хрип Стаса Михайлова.

– Надоело это старье. – Он попытался улыбнуться. Но, увидев мою досаду, застыл с нелепым выражением лица. – Может, назад переключить?

– Нет. Не стоит. Да, вот уже и метро. Можете здесь остановить, – Я достал деньги и протянул их водителю. – Удачи на дорогах.

С этими словами я выскочил из машины. Кажется, я опять был излишне резок. Странно, я всегда считал, что умею общаться с людьми. Я уверенно чувствовал себя в любой компании. А тут дважды в течение одного утра обрывал разговор не самым лучшим образом. Впрочем, стоит ли ломать голову из-за подобных мелочей. Водитель, подвозивший меня, скорее всего уже забыл о моем существовании. Наташа – женщина умная и не станет обращать внимание на такую ерунду. В метро было тепло, и его ежедневная толчея вернула меня в сегодняшний день.

…………

Слова, слова, слова. Они медленно проплывали передо мной, складываясь в фразы, абзацы, главы. Точки, запятые, красные строки, разделительные знаки придавали смысл тексту, написанному неизвестным мне автором. Иногда заставляли звучать нежные, лирические, почти забытые струны моей души.

Правда, это бывает редко. В основном, я исправляю нелепые ошибки или опечатки, вставляю, где надо пропущенные знаки пунктуации. Стараюсь увидеть, если получится, красоту мысли автора произведения. Добавить бы немного эмоций и стиля. Но, это, к сожалению, не в моих силах. Что же вы хотите от работы корректора в маленьком издательстве, с неприлично низкой зарплатой. Так уж сложилась моя судьба, что последние пятнадцать лет я занимаюсь этим благородным и почти незаметным трудом.

Несколько раз я порывался уйти из издательства. Но, всякий раз что-то останавливало меня. Как будто чья-то невидимая и властная рука удерживала меня на этом месте в крохотном кабинете на три стола, с видом на старинный московский дворик. Однажды меня приглашали в рекламное агентство. Обещали достойную зарплату, социальный пакет, личного секретаря. Директор агентства долго и обольстительно рассказывал о планах и перспективах. На нем были фиолетовые джинсы и бордовый (не малиновый) пиджак. Мне кажется, именно его пижонский вид, в конечном итоге, побудил меня отклонить предложение. Да и рекламировать что-либо у меня никогда не получалось.

После окончания института я два года отработал в школе учителем. Начало девяностых – это время, когда приходилось буквально сражаться за свою жизнь и благополучие семьи. Родилась Женечка, и денег стало категорически не хватать. Хорошо еще, что мой друг и сокурсник еще по Университету, из которого меня отчислили с третьего курса, Паша Филатов пригласил меня в издательство. Он долго рассказывал о своих планах. Нет – нет, тогда это были наши планы. Первые годы я допоздна засиживался за своим рабочим столом. Мы часами обсуждали пути развития издательства, новые веяния в литературе, политические изменения в стране и в мире. Потом грянул кризис, и финансовое положение существенно ухудшилось. Нам пришлось пережить трудные времена. Часть людей уволилась, остальным пришлось урезать заработную плату. Чувство оптимизма, присущее мне в молодые годы постепенно улетучилось. Но, я сохранил верность своему однажды выбранному делу и ни разу не пожалел об этом. Что касается амбиций, неизбежно приходит время, когда понимаешь, что это всего лишь одна из иллюзий, которые сопровождают нас в течение всей жизни. И при ближайшем рассмотрении, лишь мешают идти правильной дорогой.

Моя работа, по правде сказать, довольно скучна и монотонна. Обычно я вычитываю тексты неизвестных сочинителей. Рассказы, повести, эссе, кулинарные рецепты, пародийные детективы, советы на все случаи жизни.

Но, иногда, в серой массе неудобоваримых текстов мелькнет вдруг яркий лучик талантливо исполненной работы. И внутри меня затеплится надежда, что и в моей работе есть высокий смысл. И что, может быть, мне, наконец, удастся открыть очередное литературное дарование.

Вот и сегодня. Эта фраза про ангела заставила меня прервать свое занятие.

– Ангел мой, пойдем со мной. Ты – впереди, я за тобой.

Старая, почти забытая фраза всплыла из глубин моей памяти и теперь упрямо вертелась в моей голове, не давая сосредоточиться. Потом в тексте шел рассказ о двух существах то ли ангелах, то ли демонах, которые вели неспешный ироничный диалог о мироустройстве и суетности человеческой жизни. Одного из демонов звали Кассиэль, второго – Малик. И я, очарованный фразой про ангела, так и не понял кто же из героев данного фэнтези мне симпатичнее. Вереница букв и знаков препинаний, проплывающая перед моими глазами остановилась, не в силах двигаться дальше.

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5