Искусственный ложный Разум и Мир

Можно в качестве шкал градуировки, как агрегаты по Канту, выбрать общепринятые шкалы.

Например, такие:

– шкала цены (от 0 до 100 копеек);

– процентная шкала (от 0 до 100 процентов).

Таким образом определим истинностное значение машинной оценки как оптимальное значение, а ложное значение машинной оценки как ошибочное значение (пустое значение по Канту (0)) т.е. машинная оценка также как и машинное описание характеризуется в терминах или.

Машинные нормы представляют собой частный случай машинных оценок: некоторое действие обязательно, если и только если это действие является позитивно ценным и хорошо, что воздержание от данного действия влечет за собой наказание. Машинные обещания – частный, или вырожденный, случай машинных норм. Машинные декларации являются своего рода предписаниями, или нормами, касающиеся поведения метаразума. Имеются, таким образом, четыре основных употребления машинного языка: описание, экспрессив, оценка и оректив, а также целый ряд промежуточных его употреблений, в большей или меньшей степени тяготеющих к основным. Синтаксис и семантика машинной модальной многозначной пропозициональной логики позволяет осуществлять программирование на ПЛИС и ПАИС.

Операционная система

В настоящее время большинство серверов работают на операционной системе Linux. Она очень гибкая и лёгкая в настройке. Основные принципы операционной системы Linux и других Unix подобных систем можно взять за основу для операционной системы метаразума.

Начала метаразума

В настоящее время нет строгого определения понятия «метаразум».

Определим, что понятие метаразум, по Канту, это способность, дающая априорные и апостериорные машинные знания на основе принципа осознанных машинных созерцаний (апперцепции) и принципа машинных ощущений (антиципации). Чистым установим по Канту метаразум, который содержит в себе для познания принципы безусловного априорного машинного знания. Органоном по Канту чистого метаразума как орудие его мышления предлагается совокупность разработанных мною принципов апперцепции, антиципации и метода решения задач комбинаторного типа, на основе которых можно приобрести и действительно осуществить все чистые априорные машинные знания.

Предлагаемая работа посвящена в основном разработке теоретических принципов устройства механизма формирования знаний, понятий, суждений, образов для метаразума.

Как известно классическая логика, как наука о мышлении по Канту, уже с древнейших времен и до сих пор не смогла сделать ни шага вперед и, судя по всему по Канту, она кажется наукой вполне законченной и завершенной.

В самом деле, некоторые современные исследователи когнитивных наук

в области психологии, лингвистики, нейрофизиологии, нейрокомпьютеров, искусственных нейронных сетей и нечеткой логики, до сих пор пытаются расширить логику тем, что включают в нее, то психологические разделы о различных познавательных способностях, то эмпирические метафизические разделы о происхождении познания или о различных видах достоверности в зависимости от объекта, то антропологические разделы.

Когнитивный подход представляет собой множество направлений, связанных с вопросами понимания естественного языка, компьютерного перевода, проблемами компьютеризации общества и теории искусственного интеллекта. Причем когнитивные психологи рассматривают язык, не только, как систему коммуникации, в которой мысли передаются посредством звуков или символов, но и как систему решения задач мышления. Однако такие попытки объясняются незнанием истинной природы науки о мышлении, познании и поучении по Канту.

В результате, на современном этапе развития науки и техники, доминирует довольно примитивный взгляд на науку о мышлении в виде искусственного интеллекта, опирающийся на логику. Хотя уже почти как 300 дет назад И. Кант указал на то, что наука о мышлении должна опираться на его новую науку познания всего сущего (метафизику природы), в частности на его трансцендентальную логику. С этой мыслью он обратился к будущим поколениям, и эта мысль является актуальной на сегодняшний день.

В последнее время многие исследователи логики, как науки о мышлении, задумываются об итогах развития логики. История двух с половиной тысячелетнего периода развития логики со всей остротой поставили вопрос о том, что такое логика или, более конкретно, что такое логическая система? Конечно, два традиционных направления развития логики остаются пока непоколебимыми. Это, с одной стороны, синтаксическое направление, проявившееся в наибольшей степени в фундаментальной работе Д. Габбая и получившее название дедуктивные системы («labelled»), а также непрекращающиеся попытки максимально обобщить генценовские исчисления. И в первом и во втором случае ставится цель единообразного охвата наибольшего числа различных логических систем и даже различных направлений в логике. С другой стороны, остается неизменной тенденция в выработке единого семантического основания для возможно большего разнообразия логических систем. При обоих подходах логическая техника становится всё более утонченной и формально разработанной и не оставляет места философским, метафизическим спекуляциям по Канту.

На сегодняшний день с логикой случилось то, что она расплавилась в разнообразных исследованиях математиков, стремящихся представить в совершенно точных терминах понятие «логической системы», и удовлетворить требования компьютерных наук в вопросе о том, что такое дедуцирование (А.С Карпенко).

Проводимые многими современными логиками исследования с применением аппарата универсальной алгебры, с развитием теории категорий и с возрастающими потребностями в вычислениях и обработке информации, дающие представления о логических системах и о самой логике, принимают всё более абстрактный характер. Это говорит о непостижимой глубине логики, а может быть даже о некоторой тайне, скрываемой в недрах логического универсума. И эта тайна периодически нежданно – негаданно проявляется в побочных эффектах, указывающих на нечто принципиально новое и требующих переосмысления статуса самой логики.

Современная логика имеет непосредственное отношение к базисным, фундаментальным конструкциям, которые зарождаются в недрах математического знания, создавая этим новый концептуальный аппарат. Такими конструкциями являются теория множеств, оператор замыкания с определенными свойствами, топологические пространства, решетка как определенным образом упорядоченное множество, моноиды, семейство базисных комбинаторов, алгебра Линденбаума, понятие категории, и т. д. Первая и последняя из указанных конструкций стали парадигмами нового мышления, а некоторые их конкретизации дали необычайной силы импульс развитию самой логики.

На сегодняшний день открытым остается главный вопрос: представляет ли собой

логика как таковая некоторую единую конструкцию, или это невозможно для систем искусственного интеллекта?

В настоящее время осуществляется попытка выявления некоторой структуры, состоящей не из отдельных логических систем, а представление этой конструкции, как целого класса, путём определения взаимоотношения между различными логиками, множествами логик и структурами этих множеств, переводу и погружению одних логических систем в другие, построению какой-либо по возможности богатой конструкции, объединяющей как можно больше логических систем, и изучению уже её свойств. Была предложена конструкция в виде конечной булевой решетки, элементами которой являются сами логические системы, и эта совокупность базисных логических систем может образовать своего рода металогику, как глобальному подходу в исследовании различных совокупностей логик.

В связи с этим возникает фундаментальный вопрос о существовании конструкции

под названием ЛОГИКА.

Известный польский логик Я. Лукасевич в своё время высказал:

«Итак, сколько бы я ни занимался даже мельчайшей логической проблемой, ища, например, самую короткую аксиому импликативного исчисления, всякий раз меня не покидает чувство, что я нахожусь рядом с какой – то мощной, неслыханно плотной и неизмеримо устойчивой конструкцией. Эта конструкция действует на меня как некий конкретный осязаемый предмет, сделанный из самого твердого материала, стократ более крепкого, чем бетон и сталь. Ничего в ней я изменить не могу, ничего самопроизвольно не создаю, но изнурительным трудом открываю в ней все новые подробности, достигая непоколебимых и вечных истин. Где и чем является эта идеальная конструкция?».

По Я. Лукасевичу верующий философ (возможно И. Кант) сказал бы, что она в Боге и является Его мыслью.

Существует мнение, что такой конструкции нет и не может быть.

Отсюда следует, что любые попытки алгоритмизации процесса мышления (так называемый искусственный интеллект) на основе логики закончатся провалом.

На сегодняшний день считается, что так называемый Homo-логический универсум не является счётным, а процессы, в нем происходящие, не являются истинностно – функциональными. Всё, что можно извлечь из предельного огрубления человеческой логики как одной из конкретизаций булевого универсума, как раз извлекает происходящая сейчас компьютерная революция.

В итоге, критики «основных» законов и принципов классической логики привели к феномену логической континуальности, выраженному как в континуальности самих классов логических систем, так и в наличии континуальности замкнутых классов логических функций. Отсюда возникает вопрос, является ли логическое мышление человека дискретным или континуальным (непрерывным)?

Ответ на этот вопрос, также зависит от того, что понимается под логикой или логической системой. И в рамках одной ли логической системы мыслит человек?

Некоторые современные известные исследователи логических систем высказывают мысль: «что они не знают, что представляет логика из себя, как наука о мышлении».

В современных исследованиях логики, как науки о мышлении, происходит смешение границ различных когнитивных наук (философия, психология, лингвистика, антропология, нейрофизиология и искусственный интеллект), что ведет не к расширению этих наук, а к искажению их по Канту и их сужению. Поэтому, следовательно, нужен совершенно новый, иной подход к моделированию процесса мышления человека. Можно сказать по Канту, в свете его новой всеобщей науки познания всего сущего, даже революционный.

По Канту границы классической логики, как науки о мышлении, совершенно точно определяются тем, что она есть наука, обстоятельно излагающая и строго доказывающая одни только формальные правила всякого мышления (безразлично, априорное оно или эмпирическое, безразлично, каковы его происхождение и предмет). Своими успехами классическая логика обязана определенности своих границ, благодаря которой по Канту она вправе и даже должна отвлечься от всех объектов познания и различий между ними, следовательно, в ней метаразум имеет дело только с самим собой и со своей формой мышления.

Классическая логика по Канту как пропедевтика составляет как бы только преддверие науки о мышлении и познании метаразума, и когда речь идет о его знаниях, то классическая логика предполагается для суждения метаразумом о них.

Классическая логика по Канту является каноном оценки истинности. В качестве органона для действительного создания объективных утверждений (знаний) Кант рассматривал диалектику. По Канту, рассудок вообще провозглашается способностью устанавливать правила. Следовательно, способность суждения есть умение подводить под правила, т. е. различать, подчинено ли нечто данному правилу (casus datae legis) или нет.

Классическая логика по Канту не содержит и не может содержать никаких предписаний для способности суждения. В самом деле, так как она отвлекается от всякого содержания познания, то на ее долю остается только задача аналитически разъяснять одну лишь форму познания в понятиях, суждениях и умозаключениях и тем самым устанавливать формальные правила всякого применения рассудка. Но правило именно потому, что оно есть правило, снова требует наставления со стороны способности суждения. Таким образом, рассудок метаразума должен быть способен к поучению посредством правил и усвоению их.

Способность суждения и поучения, есть отличительная черта, которую нельзя восполнить извне никаким искусственным интеллектом. Мы можем дать и как бы вдолбить в программное обеспечение сколько угодно правил искусственному интеллекту, но способность правильно пользоваться ими, ему не присуща. У искусственного интеллекта нет этой способности. Никакие правила, которые были бы предписаны извне искусственному интеллекту, с целью суждения, не гарантируют его от ошибочного применения их. Поэтому искусственный интеллект может иметь сколь угодно много превосходных медицинских, юридических, технических, военных, политических правил и др., что сам способен быть хорошим учителем в своей области, и, тем не менее, в применении их легко может впадать в ошибки потому, что ему недостает естественной для человека способности суждения. Так что он хотя и способен in abstracto усматривать общее, но не может различить, подходит ли под него данный случай in concrete.

Единственная, и притом огромная, польза правил, примеров, получаемых извне, именно в том и состоит, что они усиливают искусственный интеллект.

Что же касается правильности и точности функционирования искусственного интеллекта, то они скорее наносят ему обычно некоторый ущерб, так как они лишь редко выполняют адекватно условия примера (как casus in terminis). К тому же правила нередко огрубляют запрограммированную информацию, которую необходимо, чтобы усмотреть пример в их общей форме и полноте, независимо от частных обстоятельств опыта, и, в конце концов, тупо пользуются правилами в качестве формул.

Таким образом, используемые примеры суть подпорки, без которых не может обойтись современный искусственный интеллект.

По Канту отсутствие способности приобретения знаний (поучению) у искусственного интеллекта, собственно, то, что для человека называют глупостью, и против этого недостатка в природе нет лекарства.

Тупой, глупый или «ограниченный» искусственный интеллект, которому недостает рассудка и выработке собственных понятий, может путём обучения достигнуть даже определённой «учёности» в некоторых областях познания, но эта «учёность» не страхует его от ошибок (возможно весьма трагических).

Для приобретения знаний по Канту (поучению) следует обращаться собственно к наукам об объектах. Поскольку в этих науках об объектах должно быть осуществлено познание метаразумом, то кое-что в них должно быть познано a priori по Канту, и поэтому познание метаразума может относиться к своему предмету двояко по Канту, а именно:

– либо просто определять этот предмет и его понятие (которое должно быть дано другим путем);

– либо сделать его действительным.

Первое означает теоретическое, а второе – практическое познание метаразумом по Канту.

Математика и физика по Канту – это две теоретические области познания метаразумом, которые должны определять свои объекты a priori, первая совершенно чисто, а вторая чисто, по крайней мере, отчасти по Канту, а далее – также по данным иных источников познания.

Согласно Канту, с самых ранних времен, до которых простирается история человеческого разума, современная математика пошла верным путем науки у достойных удивления у древних греков. Однако не следует думать, что математика так же легко нашла или, вернее, создала себе этот царский путь по Канту, как логика, в которой человеческий разум имеет дело только с самим собой. Наоборот она долго действовала ощупью (особенно, у древних египтян), и перемена, равносильная революции, произошла в математике благодаря чьей-то счастливой догадке, после чего уже нельзя было не видеть необходимого направления, а верный путь науки был проложен и предначертан на все времена и в бесконечную даль по Канту.

До нас, по Канту, не сохранилась история этой революции в способе мышления. Не сохранилось также имя счастливца, произведшего эту революцию. Однако легенда, переданная Диогеном Лаэртским, сообщающим имя мнимого изобретателя ничтожных, по общему мнению, даже не требующих доказательства, элементов геометрических демонстраций, показывает, что воспоминание о переменах, вызванных первыми признаками открытия этого нового пути, казалось чрезвычайно важным в глазах математиков и потому оставило неизгладимый след в их сознании. Но свет открылся по Канту тому, кто впервые доказал теорему о равнобедренном треугольнике (безразлично, был ли это Фалес или кто-то другой). Он понял, что его задача состоит не в исследовании того, что он усматривал в фигуре или в одном лишь ее понятии, как бы, прочитывая в ней ее свойства, а в том, чтобы создать фигуру посредством того, что он сам a priori, сообразно понятиям мысленно вложил в нее и показал (путем построения). Он понял, что иметь о чем-то верное априорное знание он может лишь в том случае, если приписывает вещи только то, что необходимо следует из вложенного в нее им самим сообразно его понятию.

Естествознание по Канту гораздо позднее попало на столбовую дорогу науки, поскольку оно основывается на эмпирических принципах. Ясность для всех естествоиспытателей, при познании природы, возникла тогда, когда Галилей стал скатывать с наклонной плоскости шары с ним самим избранной тяжестью. Эта ясность по Канту подтвердилась тогда, когда Торричелли заставил воздух поддерживать вес, который, как он заранее предвидел, был равен весу известного ему столба воды, или когда Шталь в еще более позднее время превращал металлы в известь и известь обратно в металлы, что-то выделяя из них и вновь присоединяя к ним

Естествоиспытатели поняли по Канту, что человеческий разум видит только то, что сам создает по собственному плану (согласно максима по Канту (оптимальному для метаразума)). Отсюда следует, что метаразум, с принципами своих суждений, должен идти впереди любого познания реального мира. Метаразум должен заставлять природу отвечать на его вопросы (достигать цели), согласно постоянным законам или закономерностям. Он, по Канту, не должен тащиться у нее словно на поводу.

Так как в противном случае наблюдения, произведенные им случайно, без заранее составленного оптимального плана, не будут связаны необходимым законом (на основе принципа оптимальности), между тем как метаразум ищет такой закон и нуждается в нем (нахождение оптимального решения поставленной проблемы (задачи)).

Метаразум, по Канту, должен подходить к реальному миру со своими принципами. Эти принципы позволят метаразуму согласовывать между собой явления. Они для метаразума будут иметь силу законов. С другой стороны, они должны согласовываться с экспериментами, на основе выработки и реализации оптимального решения, придуманными сообразно с этими принципами. Это нужно для того, чтобы черпать из природы знания, но не как школьник (программист), которому учитель (логика) подсказывает все, что он хочет, т.е. алгоритмически (путём разработки программного обеспечения) в соответствии с парадигмой современного искусственного интеллекта, а как судья, заставляющий свидетеля (природу) отвечать на предлагаемые им вопросы по решению проблем (задач) в реальном мире т.е. находить оптимальное решение (как максима по Канту).

Метафизика по Канту, совершенно изолированное спекулятивное познание разумом. Она возвышается над знанием из опыта, а именно познание посредством одних лишь понятий (но без применения их к созерцанию, как в математике). В метафизике разум должен быть только своим собственным учеником. Она до сих пор не пользовалась по Канту еще благосклонностью судьбы и не сумела еще вступить на верный путь науки, несмотря на то, что она древнее всех других наук и сохранилась бы, если даже все остальные науки были бы повержены все истребляющим варварством по Канту. В метафизике разум постоянно оказывается в состоянии застоя, даже когда он пытается a priori усмотреть (как он считает себя вправе по Канту) законы, которые подтверждаются самым обыденным опытом. В метафизике по Канту как свойство абсолютно свободной души человека приходится бесчисленное множество раз возвращаться назад, так как оказывается, что избранный прежде путь не ведет туда, куда необходимо человеку.

Сейчас можно уже задать вопрос – в чем причина того, что до сих пор метафизика, по Канту, не смогла найти верный путь как наука?

Может быть согласно Канту, его невозможно найти?

Но тогда почему природа наделила человеческий разум неустанным стремлением искать такой путь как одно из важнейших дел человеческого разума?

Кант полагал, что пример математики и естествознания, которые благодаря быстро совершившейся в них революции стали тем, что они есть в настоящее время. Этот пример замечателен в том, чтобы поразмыслить над сущностью той перемены в способе мышления, которая оказалась для них столь благоприятной, и чтобы, по крайней мере, попытаться подражать им, поскольку это позволяет их сходство с метафизикой, как основанных на разуме знаний.

До сих пор по Канту считается, что всякие знания должны сообразоваться с предметами. При этом, однако, кончались неудачей все попытки через понятия что-то априорно установить относительно предметов, что расширяло бы знание о них. Поэтому следовало бы попытаться выяснить, не разрешимы ли задачи метафизики более успешно, если исходить по Канту из предположения, что предметы должны сообразоваться с нашим познанием, – а это лучше согласуется с требованием возможности априорного знания о них, которое должно установить нечто о предметах раньше, чем они нам даны по Канту.

Здесь повторяется то же, что с первоначальной мыслью Коперника: когда оказалось, что гипотеза о вращении всех звезд вокруг наблюдателя недостаточно хорошо объясняет движения небесных тел, то он попытался установить, не достигнет ли он большего успеха, если предположить, что движется наблюдатель, а звезды находятся в состоянии покоя. Подобную же попытку можно предпринять по Канту в метафизике, когда речь идет о созерцании предметов. Если бы созерцания должны были согласоваться со свойствами предметов, то по Канту непонятно, каким образом можно было бы знать что-либо a priori об этих свойствах. Наоборот, если предметы (как объекты чувств) согласуются со способностью к созерцанию, то по Канту возможно получения априорного знания.

Но по Канту нельзя остановиться на этих созерцаниях, и для того, чтобы они сделались знанием, метаразум должен их как представления отнести к чему-нибудь как к предмету, который метаразум должен определить посредством этих созерцаний. Отсюда следует, что для метаразума можно предположить одно из двух: