Баден-Баден

– Кто это, такой… ммм….немолодой?

– Очень известный, очень хороший журналист. Мой друг.

– Нет, вы дружите себе, я ничего не имею против! – разрешает Полина, – Но в таком случае я предпочитаю жить вместе с папой. Так ты чай хотела?

И рассказывает, изящно двигаясь по кухне, включая чайник, звеня посудой, удивительные новости. Отец, оказывается, сейчас занят интерьерами шикарной виллы московского бизнесмена – каждого уголочка! Попутно приступил к целой серии панно, на очереди гигантская фреска. Живёт в гостевом домике, куда, между прочим, он приглашает Полинку… даже пожить, да!

– Так что вы тут, мы там. Все окей!

– Молодчина, скоренько всех расселила, распределила. Но пригласил-то, наверное, в гости? Или что, сама просилась к нему на постой? Колись! И бедный папа, скрепя сердце, не сказал ни да, ни нет, только что-то мямлил… и на другую тему?

Алина знала своих «григорианцев», как календарь выхода номеров «Курьера» – наизусть!

Дочь, заметно омрачившись, всё же встаёт к заверещавшему чайнику, бросает пакетик в алинину чашку, наливает кипяток.

– Вот и хорошо, попью чай, пока ты пьёшь мою кровь, вампирша малолетняя!

Да нет, Алина любит Полину, Полина любит Алину, о чём речь. Но мама – командный, «злой полицейский», а папа… ну, понятно! Злым Диму Алина не видела никогда, сегодня тоже. Уязвлённым, омраченным… Прости, Димыч, прости!!

– Я, мама, к твоему сведению, могла бы ему помочь, он же творческий человек! Напоминать буду, например, что пора завтракать, готовить ему буду…

– Знаешь что, не пристраивайся ты к творческому человеку, он сам творчески разберётся! И пусть ему, кстати, близнецы пирожки и горшочек масла приносят, чай, не по лесу идти! Подросли уже, в школу вот-вот пойдут. А ты о себе подумай, разберись, в чем ТЫ творческая. Я в твоем возрасте домашние, классные сочинения так писала, что в других классах потом педагоги вслух зачитывали! Школьную радиогазету вела, в олимпиадах участвовала, ну и читала, читала запоем. Книги, между прочим, а не чепуху в телефоне, от которой ты «тащишься»! Совсем маленькой, помню, все лепила каких-то зверушек, куколок рисовала, из бумаги вырезала, самодельные книжки мастерила. Папа, он меня не так, как тебя воспринимал, построже, но похвалил однажды: «Какая ты у нас труженица! Вечно занимаешься чем-то интересным!» А тебе, значит, что, интересно яичницу отцу жарить? Ладно, короче… Я что хочу сказать…

Но нет, Полинка отвернулась, уставившись в некую даль далёкую… не слушает. Алина тоже её не слышит будто… А дочь ведь просто хочет, чтобы они были – семья, чтобы жили вместе, как когда-то, чтобы всё было хорошо! А мамочка всё невесть о чём думает! Еще и явилась с «немолодым» каким-то!

Да понятно, понятно, но проще увильнуть, повернуть разговор влево-вправо: «Тебе интересно отцу яичницу жарить?!» Можно, кстати, всему семейству жарить и парить, и быть при этом Мариной Цветаевой, например… Хорошо, но что же делать, что делать?! Дима – однолюб, как Алине однажды сказала его мать, мол, «в их роду все такие!» Действительно, свекровь со свекром, праведники эти, жили душа в душу, познакомившись полвека назад в пионерском лагере. Пока его, диабетика, проклятый ковид не скосил в прошлом году… А вот они с Димкой и разбегались, и разбежались в конце концов – из-за Алины, конечно. «Живопись и жена» – эти его незыблемые константы тяготили, хотелось новых впечатлений, что ли… И, главное, ещё не было настоящего, интересного ДЕЛА, очень напрягала непыльная работка в литературном музее сразу после университета. Полина родилась – ее мамочка-пенсионерка, можно сказать, узурпировала, тут же уволилась из школы! Правда, изредка кружили голову, залетали неведомо откуда стихи…

А вот Димон всегда был на творческом взводе! Фанател от любой мелочи. Вычитал где-то, что Репин не мог налюбоваться на лужу из-под пса, замерзшую в снегу: «Какая дивная охра!» Да, не только великая поэзия может родиться «из сора», это понятно… Одно время всё ездил с утра писать речку у главного городского моста, массу замечательных этюдов сделал. А она там тоже отнюдь не стерильная, летом болотом попахивает и той же «охрой». Но зато какие «необыкновенные переливы зелёного»! Вот такой счастливый человек бывший муж… Ещё бы эта перезрелая мадам не пристроилась, не родила от него деток-конфеток, полакомиться, полелеять на старости лет!

– Ну сядь, посиди со мной, Полинчик! Одну минуточку! И спать пойдём… Мы что-нибудь вместе с тобой придумаем, утро вечера мудренее, правильно?

А потом до этого мудрого, мудреного утра в бессонной голове опять всякая карусель-ерундель закрутилась. Что-то придумалось, что-то припомнилось… да в красках! Тех, что одни способны из обыкновенного и привычного сотворить пульсирующую, полыхающую, режущую глаза и сердце картину! Клиническую картину влюбленности. Ох, влипла…

Вот в начале года съездила с Димкой в Краснодар, оттуда уже одна полетела по делам в столицу. И ни разу не пришло в голову звякнуть, встретиться там с «гением», сценаристом Кожевниковым. Ради которого несколько лет моталась-металась между домом и Москвой! «Но для женщины прошлого нет,/Разлюбила – и стал ей чужой…» Всё верно… Вернувшись к родным пенатам, и Димке не позвонила, не объявилась по той же причине. Или из-за близнецов? Или все же из-за Воробьёва?! Нравится, нравится, нравится ей давно, если совсем честно… Кажется, намекает, готов ради любви, как Тургенев, перевернуть всю свою жизнь! Правда, что ли?! А она, она готова?

                               11

«Последние дни октября оказались рекордно тёплыми даже для райского субтропического курорта. Листья ликвидамбаров не торопились желтеть, краснеть и багроветь, топырились прямо-таки майскими зелёными звездами. И солнце жарило с энтузиазмом новоиспечённой звезды, впервые попавшей на мировую сцену – на небосклон то бишь. Приезжие табунами плескались в море, «уже холодном» только для аборигенов. А после народ, особенно молодой, зажигал в бархатной ночи: «любимый город может спать спокойно», но не хочет! Он жизнерадостный, большой и с фантастическими параметрами. Длиннющей узкой ленточкой весело вьётся, жмётся к морю, в затылок ему зазывно дышат изумрудные горы, еще дальше заманчиво поблескивают уже снежные, ледяные… Красотища!»

Красотища, красотища… Игривые фразы нового очерка нанизывались в голове одна на другую как-то без огонька… За ними громоздились и правда горы… горы печали. Черные, злые. Проступала горестная, согбенная фигурка… на коленях у постели умирающего великана. Ну да, огромного роста и значения человека. Точно, так и писали: «на коленях у изголовья»! Потом поехала хоронить его в Петербург… Клоди! Клава по-русски. А у меня нет любящей Клавы, которая хоть пресловутый стакан воды подаст, когда придет время… Но я-то не Тургенев! Трачу время на статейки в периодике, книгу почти забросил… Но кто читает сейчас книги? Чудаки и чудики, дураки и дурики… Ого, что за бред лезет в голову?! Алина ясно что читает! Это из-за неё так паршиво всё-всё? Из-за неё.

Воробьёв шагает на работу по солнечному городу, который сегодня для него точно невидимка: греет снаружи, до сердца не достаёт. Такое редко с ним случается! Вот торкнулся мобильник в нагрудном кармане, вкрадчиво выдал классическую трель: Маргарита. Который раз звонит, придется ответить.

– Не перестаю удивляться, какой же маленький у нас городишко! Кубанский хутор! Где-то какой-то журналист затанцевался с какой-то журналисткой – и мне тут же чёрт знает сколько доброжелателей об этом сообщают!

– Не трожь мой БОЛЬШОЙ, любимый хутор. Не могу сейчас говорить. Всё у тебя?

– Всё у тебя с журналисткой, лучше скажи!? Или еще… танцуешь?

– Нет, теперь мы поём дуэтом. Пока!

Вовремя позвонила. Иначе вряд ли бы когда высказался… А правильно сделал, что высказался? Правильно, неправильно, но прояснил ситуацию… самому ещё не понятную, совершенно непонятную, вообще-то! Черт, заклинило на красотках, у которых в наличии какой-никакой, бывший, пьющий, визитирующий, но муж.

Воробьёв смотрит на часы, хотя с этой частной гимназией (еще чуток подрабатывал в университете) ему здорово повезло. Свободное посещение, только библиотека и кружки в определённые дни и часы, зарплата по курортным меркам приличная. И спокойная, дружелюбная атмосфера, классы по пятнадцать человек – все, как должно быть во всех школах. Только бесплатно! Тогда и будут у нас в стране сплошь талантливые, интересные ребятишки, которые дорастут потом, глядишь, до талантливых, интересных людей!

Вот, кстати, Илья у Маргариты – человек интересный. Видел его всего раз, издали, хотя многое знает о них обоих, Марго – дама разговорчивая! Гидрологи, выпускники хорошего вуза, которых на излёте советской власти распределили в городской НИИ. Илья сразу защитил кандидатскую, получили квартиру… но мадам в конце концов подалась из науки в искусство. Вспомнила, что когда-то училась игре на фортепиано, что-то напевала-мурлыкала – и всерьёз занялась вокалом. Очень смотрится на сцене: голая до плеча рука, эффектно откинутая на рояль, откинутая назад пышноволосая голова яркой брюнетки. Поёт менее ярко, но в капеллу хоть не солисткой, но приняли. Однако сольные концерты случаются… не случилось, правда, родить детей. Из-за мужа, разумеется.

Откровенность Марго порой коробила. Особенно когда заводила самый длинный и критичный свой монолог – об Илье, конечно. Какое счастье, что Марина почти переселилась в Италию, разучилась, поди, всех оповещать: «Муж в гуще событий – какой гуще, каких событий, я не интересуюсь!» Такая вот была песенка при тотальном тайном контроле! Сейчас другим заняты с дочкой, нянчатся с малышами, воробьёвскими внуками… Сама когда-то о втором ребенке и слушать не желала: «У тебя же есть двое – и хватит!» А он любил ее, хотел, чтобы сидела дома с детьми, пока он крутится… Зарабатывал тогда неплохо! Но послушать Маргариту, так это муж был категорически против детей! Мол, его дело – разглагольствовать на застольях, ввергать народ в трепет умными речами. Их институт, филиал столичного НИИ, в девяностые годы выродился в заведение совершенно убогое, с горсткой сотрудников. С Ильей в том числе, как ни странно, потому что он вроде давно уже стал чудовищно пить. Полюбил приходить вечером с бутылкой на море, иногда там же и засыпает. Это ведь только в советское время пляж высвечивали стрелы прожекторов, пограничники патрулировали, гоняли публику.

– А наука в лице нашего полудохлого НИИ призвана защищать побережье от штормов, а не от алкоголиков! Вот, представь, приползает домой, видок – прямо утопленник уцелевший… воскресший то есть. Начинает везде шариться, искать заначку, что-то бормочет, орёт при этом безостановочно! – Марго трагически заламывала черные брови.

Официально они давно развелись, хотя живут вместе: она в комнате, он на лоджии, еще меньше, уже, чем у Воробьёва, в хрущёвках они такие. Но обустроить толком дачу, переехать туда с Марго, как она всё предлагает, ему не хотелось никогда. Может, из-за лоджии этой, Диогеновой бочки кандидата наук, «блестящего физика и математика», по признанию самой Маргариты?! Что-то как-то вкось пошло у него! Воробьёв невольно пожимает плечами. Докапываться до причин, по которым он несколько лет отбивается от глобальных планов Марго, неохота. Может, чувствовал, что встретится такая вот тоненькая, смешливая-насмешливая, молодая и умненькая Алина? Давно надеялся встретить такую?!

Воробьёв выходит на короткую улочку, которая вдруг обретает пронзительные шумы и краски. Она, оказывается, прекрасная, такая солнечная! Двое пацанят в красивой форме несутся навстречу, тормозят, здороваются…

– Стоп, парни! Куда это?

Мальчишки, задыхаясь, тараторят, что, мол, отпустили, поручили… во-оон в тот канцелярский магазин бегут!

– Улицу, значит, переходить не надо… Ну тогда можно рысью. Вперёд!

А вот симпатичный особнячок, гимназия, где на нём, как затейливых тату на рэпере, масса всего понемножку. Это маленькая библиотека, кружки «Юный репортёр» и «Книгочей», помощь драмкружку и самодеятельности, организация творческих вечеров и встреч, постоянно обновляемый сайт в интернете. Директриса Анна Вагановна, старая знакомая, была прямо-таки счастлива заполучить Воробьёва. Хвастает перед родителями его регалиями: член Союза журналистов, «Золотое перо России», участник… победитель… и так далее. И притом не женского пола – умеет великий дипломат Аннушка находить и приманивать к себе именно мужичков! Вполне нормальных и профессиональных, как, например, последнее приобретение: фотограф Сережа Костин. Ведёт кружок, развесил везде потрясающие снимки – свои, детские. Классы, коридоры буквально преобразились! Сделал, между прочим, фото сотрудников, в том числе несколько портретов Воробьёва – блеск! Не очень пожилой как будто дядёк… И чего комплексовать?!

Воробьев открывает белую представительную дверь гимназии. О, внутри прохладней – и веселей, как всегда, слава Богу.

                              12

Папа хотел назвать дочь Алиной, в честь мамы, но она не разрешила. Всегда смеется: «Было бы, как в оперетте «Летучая мышь», зовут одну, прибегают со всех ног две!» О, что-то Полина не видела маму, со всех ног бегущую к папе… Короче, пошли на компромисс: сочинили рифму, назвали Полиной. Да ничего, ей нравится, но вот только на «Поля» хочется не откликнуться, а отругнуться! Фу… Этот влюблённый очкарик Тимка Хорошилов вечно нудит: «Поль, а, Поль!» Поляполь! Ну, точно ляп какой-то дурацкий! А вот мама может придумать с её именем что угодно, но всегда красиво. интересно: Полина-Полинезия, Полька-Доремифасолька, Польская панна Полина! Полинка-полонянка, половецкая беглянка! «Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» смотрели с ней в компе – круто…

В этот выходной Полина думала пойти на мастер-класс в «Ритме», молодежной танцевальной студии, куда она то бросала ходить, то возвращалась. Брали назад без звука – плата у них ого, не все потянут. Но на мастер-класс мама категорически отказалась давать деньги. Папа вчера тоже – эх, не надо было ему объяснять мамины аргументы… Хотя они по делу, ничего не скажешь. Мамуля пять минут посмотрела видео с москвичами и стала насмехаться. Говорит, эти ваши московские мастера просто делают «чёс» по городам – денежки зарабатывают то есть. А танцуют совсем не-мастерски! И что такое вообще «стрит данс», от которого вы все с ума сходите? Уличные танцульки! Разбомбила просто. И показала кусочек балета «Ромео и Джульетты» в Нью-Йорке на гастролях Большого театра. Когда еще первый спутник запустили, Гагарин полетел… Ужасно давно. Там Джульетта – знаменитая Уланова. Носится, как девчонка, на пальчиках по сцене, с кормилицей кружится, легонькая такая, счастливая… И сколько этой малышке, то есть Улановой, лет оказалось?! Мама когда сказала, Полина не поверила, просто не поверила! Сорок девять!!! Вот это – мама говорит, настоящее, это – ТАНЕЦ, не поспоришь. Хотя и стрит данс тоже, в общем…

В общем, вместо студии Полина решила пойти к папе. А чего тянуть? Приглашал же! С ним в последнее время что-то не очень понятно. Навестила недавно в воскресенье, мама напомнила, вторую свою бабушку, одна она теперь, бедная, похудевшая, жёлтая такая. Очень обрадовалась, папе тут же позвонила – и он вскоре приехал. Классно втроём посидели, поболтали, вкусного объелись, даже получилось пару раз бабушку рассмешить. Она раньше была такая боевая, командовала дедушкой и папой ещё как! А потом Полина ушла, а папа остался… Переночую, говорит, на старом месте, «помечтаю о невесте».

В его комнатке, их с мамой молодожёнском «гнездышке», так и висит ее большой портрет. Просто потрясающий: такой ангелок в белом платье, в белом пышном венке. Так мама, что ли, «невеста», о ней мечтать собрался? Всегда говорит, сам виноват, что «прозевал жену». Отправился на этюды в Грецию, понарисовал всего, исходил ее всю пешком за три месяца, а ехал-то на месяц! Мама разозлилась и слиняла, на москвича одного запала… «Помечтаю о невесте»! Бабушка на него так нервно глянула… А до этого Полина слышала, как она в прихожей, когда папа пришёл, шёпотом с ним всё говорила, что-то насчет того, что надо этой Светлане Георгиевне позвонить, «всё объяснить». Что «всё»? Никто ничего Полине не расскажет, ясное дело. Но папа, как вчера выяснилось, теперь работает и живёт у какого-то миллионера. Так… денежки на проезд есть? Да, хватит…

Да почему у какого-то, он даже фамилию назвал, просто Полина не запомнила. У дедушек-бабушек для таких одно название: «ворюги». Разворовали СССР! Хотя этот, папа говорил, что-то там делает в химической промышленности, кажется. Да, но она прекрасно запомнила, как найти чертоги химика: автобус 76, от автовокзала и до конца. Потом по дороге наверх, всё наверх, улица Абрикосовая, номер дома тоже отпечатался в голове чётко, записывать не надо.

И вот Полина идёт по петлистому шоссе мимо новых больших домов с малюсенькими детскими площадками, там пищат и визжат мелкие… А внизу все шире, все просторнее золотым таким мандарином море раскрывается! Сверкает, слепит, кажется тёплым-претёплым, совсем летним! Нее-ет, Полина, местный человек, больше туда не ходок, вода холодная.

А вот по обеим сторонам уже бетонной дороги пошли особнячки и особнячища за стенами, заборами и заборищами. Абрикосовая начинает ответвляться вправо, влево, приходится изучать таблички и номера… Хорошо хоть, что никакого пекла здесь, высоко над морем, нет, даже гуляет, поддувает ветерок. Но всё-таки сколько можно брести между этими доминами? Тихими и на вид пустыми: многие хозяева бывают наездами, папа говорил. Хмыкал: зато в городе собрались строить высотки с квартирками-коробочками по 15 квадратных метров! Молодые семьи прямо осчастливятся! Точно: постукаешься там лбами и локтями, шишки-синяки набьешь – по-настоящему подраться друг с другом захочется! А потом нежненько помириться! Прикольно…

О, вон и конец дороги, ура! Она упирается в высокую шикарную стену с огромными, тоже шикарными воротами, за ними в глубине блестит солнечным стеклом большой дом. И далеко позади плавно поднимается вверх, на гору, зелёный лес. Очень, очень всё красиво… Искомый номер 57! Неплохо папа устроился. А в детстве, смеялся, трёхкомнатная хрущёвка с его отдельной комнаткой казалась пределом роскоши, дальше уже – царские палаты!

Но сюрприза папе не получилось. Ворота не открылись, потому что за ними его не было…

– Да я вот тут решил… Да я рядом, на диком пляже! Захотелось искупаться… Что ж ты не позвонила раньше, не предупредила, что едешь?!

А потому что дурочка недогадливая. Не сообразила, что папа вчера страшно расстроился. Работа поэтому у него не пошла, вот и полез в холодное море. Ну ладно, не топиться же!

– Так что, подождешь меня или сама сюда спустишься? Тут недалеко кафешка, можно будет посидеть… Так как?

– Ну представь, стоять что ли буду под домом твоего миллионера! Супер! Еще подумают что-нибудь такое… Да нет, я приду! Объясни хорошенько куда.

Ой, надо еще будет маме на работу позвонить, сказать, что она с папой, так получилось. Подробности постараться как-нибудь проглотить… Долго иначе разжёвывать, куда и зачем её в субботу понесло ТАЙКОМ! Мамуля этого не любит. Другое дело послушный Полинке во всем и всегда папа!

И вот они сидят с отцом под выгоревшим тентом захудалой кафешки со стаканчиками бессовестно дорогого пломбира. Видать, из чересчур исправного холодильника – мороженое просто гранит пополам с мрамором! Пока каменюги на жаре становятся съедобными, можно сказать главное:

– Папа, послушай… Я хочу, чтобы вы с мамой помирились. Очень хочу. А ты?

– А я? Я… А мама-то хочет?

– Ты захочешь – и она захочет.

– Не уверен.

– Да я никогда этого дядьку раньше не видала! Ты заметил, она с ним на вы!

– Ну да.

– Что «ну да»! Папа!

– Ладно, мы об этом поговорим с мамой. О… вроде тает мороженое! Уже можно есть.

– Пап, да ты что! Подожди ещё чуть-чуть! Ты же всё быстро глотаешь, можешь горло простудить. Обидно будет в такую жарищу! И груминг бороды и усов давно надо сделать, волосы подстричь у хорошего мастера! Будет классно!

Отец молча смотрит на Полинку, смотрит, смотрит… Потом притягивает к себе, целует куда-то в бровь, в челку:

– А ты совсем как мама! Моя мама, твоя мама… Командирша! Эх, любимые мои три мамы…

                        13

Нет, а зачем потащилась в выходной на работу?! Не было особой необходимости! Но «джентльмены» не звонят: ни тот, ни другой. Тишина… Подумаешь! Значит, надо самой создать рабочий шум! Одни только несчастные дети должны по субботам в школах отдуваться?! Полинка сегодня шла из дома с полузакрытыми глазами – не выспалась… Алина тоже, но против обыкновения встала её проводить, обняла, чмокнула в прихожей. Давно поняла, что все личные заботушки и обиды меркнут, просто уничтожаются на корню, если вдруг что-то серьёзное с дочкой. Однажды еще малявкой чуть ли не полночи шастала с девчонкой постарше – любовались праздничной иллюминацией! Алина не любит вспоминать те несколько абсолютно невыносимых часов, каждая жилочка в ней дрожала, голос срывался…

Ладно, «думай о хорошем, я могу исполнить…» Эй, кто там взялся исполнять?! Исполняй! Это «хорошее», это… ну, чтобы все родные были здоровы, само собой, и чтобы… Ну не хочется ей, больше не хочется быть одной! Вот прижал ее, притянул к твердой, тяжело дышащей груди Воробьёв вчера – и всё… Стучит, бьётся страшно быстро её сердце, переплетаются их руки, он наклоняется, она тянет лицо к нему, потом становится на ступеньку… Они целуются, и это такое счастье, что она не может, просто не может думать об этой минуте, вспоминать её! Вот вдруг даже слёзы подступили к горлу… Ну ладно, всё, всё. Офис как-то успокаивает… Для начала пару звонков надо сделать, обязательно ответить на письмо одной авторши, пригласить сюда для разговора, татьянины бухгалтерские сводки глянуть. Ну и просмотреть ленту новостей, разумеется, что там нынешний день сулит urbi et orbi – городу и миру! Выходной – не для деловых дам, работёнка всегда найдется.

Отзвонившись, Алина со вздохом нырнула, погрузилась, поплыла по живому, многоголосому морю-океану, втиснувшемуся в жёсткий корпус компьютера. Так теперь создаются печатные издания. Это Бог знает когда авторы приносили-присылали рукописные каракули в редакцию, а наборщики в типографии, укладывая свинцовые буковки в слова, доносили их до читающей публики. Публика, просмотрев газетку, выбрасывала ее, употребляла в хозяйстве, но кто-то какие-то заметки вырезал ножничками, хранил! У обеих полинкиных бабушек полно таких вырезок: кулинарные рецепты, мудрые советы на все случаи жизни, сейчас их именуют лайфхаками. Шершавое какое-то, дурацкое слово (одного корня с «хакером», между прочим!), Алина старается его избегать. Свекровь, кстати, недавно звонила, похвалила, а больше покритиковала материал об уходе за розами, всю жизнь выращивает перед домом. Миллион, миллион алых роз из окна видит она…

Но почему, почему вдруг возникает, брезжит перед открытыми, плохо выспавшимися глазами знакомая фигура… зыбкая, сияющая улыбкой, с охапкой уже не хризантем – роз! Розы колючие, без хрустящего целлофана… осторожно, не уколитесь… не уколись, Олег!

Да это ты не уколись, дурочка! Вот не надо мечтать о небезопасных цветочках с шипами, есть хризантемы, «дубки», как их все называют. Оставила же в офисе одну веточку? Ну и смотри, любуйся – и переключайся, да, на работу, раз принц такой престарелый попался. Тоже все понимает и не звонит поэтому! НЕ ЗВОНИТ! Правильно, зачем ей с ним читать сказку, в конце которой подразумевается неизбежная веселенькая информация: «А потом принц помер от старости!» Или превратился в лысого, морщинистого дедулю, как муж маминой подруги тёти Зои… а ведь сумел когда-то увести молодку у мужа! Или не умер, не подурнел, а он, у него… «Закончился срок годности!» – как резюмировала Машка, чиновница Мария Владиславовна, выставив сожителя, ставшего «сексуально индифферентным». Алина не Машка, поспокойней в этом вопросе, но всё-таки… Эй, где вы, молодые, ретивые, розовощекие принцы с розочками?

Негромкий стук в дверь, шевеленье ручки – и на пороге возникает… Да, молодой, нехилый на вид, с подкупающей застенчивой улыбкой. Без роз, без хризантем, зато с намерением дать в газете «Черноморский курьер» объявление! Прекрасный незнакомец, оказывается, умеет чинить холодильники и не только. Недорого. Пенсионерам скидки.

– В субботу мы не работаем, я сейчас вообще-то заканчиваю. Рекламой занимается коллега, Татьяна Игоревна, но я, само собой, в курсе. Вот, посмотрите, наши расценки. Всё сейчас с вами сделаем, садитесь! – Можно было, конечно, без экивоков, реклама… ох, эта мать-кормилица всех СМИ реклама!! Но нужно и важно держать марку. И при этом очень, очень доброжелательно улыбаться.

Говорок посетителя тоже весьма доброжелательный:

– Да раньше потому не обращался, что я здеся недавно, переехал из края… Конечно, нравится у вас! В море купаюсь… Что? Да не, живу пока у брата, это он женился на местной. Помогаю им пристройку делать к дому… А раз вы тут работаете, может, знаете столовую какую хорошую? Неподалеку чтобы? А.. так я подожду, когда вы закончите, вот и покажете сами! А может, тоже пойдешь? Не? Да я вижу, что ты без обручального кольца, потому и говорю…