Правила выживания в Джакарте

– А ну, дай я пролезу и задушу этого засранца!

– Но вы не из-за меня такой ма… Ай!

– Обожаю, – заявляет Рид, разворачиваясь уже целиком, чтобы не пропустить ни одного жеста из игры актеров в этом представлении. – На секунду аж порадовался, что вернулся.

– Если бы ты не вернулся… – начинает Салим, перелезая через Зандли и, судя по шипению, случайно заезжая той локтем промеж ребер. – Отвали, я случайно. Андрей, не пинай меня! Так вот, если бы ты не вер…

– Вы лезете, чтобы ударить меня, почему я не должен защищаться?

– Андрей, заткнись!

Боргес становится коленями на кресло и, положив руки на спинку, хохочет. Зандли, закатывая глаза, выбирается из кучи-малы, Нирмана угрожающе молчит, а когда Андрея таки сдвигают в сторону, становятся видны сияющие праздничными огнями крыши нескольких полицейских машин.

– Андрей, прекрати брыкаться, Рид, придурок, прекрати ржать… – И тут, бросая взгляд на Рида, Салим меняется в лице и перестает пинать белобрысого пацана. Пацан пользуется моментом, отодвигается как можно дальше и прижимается лицом к окну.

– Что это? – спрашивает отвлекшийся Салим, поднимая бровь.

– Где? – спрашивает Рид, поднимая бровь в ответ.

– У тебя. На голове.

Боже, только не снова. Кажется, к концу первого дня пребывания здесь, если их всех не посадят, Рид набьет себе на лбу что-нибудь типа «Отвалите, это мои волосы».

– Моя прическа, – как маленькому, отвечает Рид.

Желтый кружок в небе – солнышко, Нирмана только что подрезала машинку, а у Рида на голове – волосы, которые выглядят нормально.

– Это вертолет? – неожиданно спрашивает пацан.

– Это моя прическа, – продолжает стоять на своем Рид.

– Нет, правда, это вертолет. – И парень тычет куда-то в небо, чуть ли не расплющивая нос о стекло.

Несколько секунд в машине царит тишина, и тогда становится понятно, что на самом деле за пределами машины ни хрена не тихо. И дело не в свистящей под колесами дороге, не в полицейской сирене и не в возмущенных сигналах подрезанных водителей, хотя все это создает мелодичную какофонию погони. Где-то вверху шелестят огромные лопасти и даже кто-то что-то вещает через громкоговоритель.

– Это правда вертолет! – восторженно восклицает Боргес.

Рид оборачивается, чтобы ему подмигнуть.

– Все для тебя, Бо.

– Рид, заткнись, – говорит Нирмана, окончательно превращая автомобиль в реактивное средство для группового суицида: Рид чувствует, как его вжимает в сиденье, – это серьезно, твою мать.

А то он не в курсе.

Все эти шутки призваны скрыть одну простую истину: они в дерьме.

* * *

Первую машину они меняют буквально через несколько минут: Нирмана тормозит где-то у границы южных районов, они вылетают на улицу и бегут, отстреливаясь от тормозящих полицейских «Фордов». Где-то вверху шумит вертолет, но Рид даже не поднимает голову, потому что знает: они в трущобах.

У Салима, как обычно, все продумано, и они вереницей пробираются по узкой улочке к другой тачке. Пока он несется вслед за всеми, в голове одно за другим всплывают воспоминания. Люмьеровская пленка вспыхивает в голове вместе со знакомыми ощущениями и голосами.

Перестрелка в маленьком кинотеатре; пьяные музыкальные ночи в «Королеве Елизавете»; труп белой девчонки на железнодорожных путях; темный силуэт католического креста на фоне закатного неба; поножовщина в Джалан Джаксе и влажное хлюпанье, с которым лезвие выходит из груди; уличные торговцы в соломенных шляпах и ворох глазастых пластиковых браслетов по шесть тысяч рупий; рис с карри на площади Кота Туа; смуглая проститутка в льняных шароварах с мягкими ладонями; церковные авто с дорогими кожаными сиденьями; какофония пробки на узких улицах Старого города; индийская еда, выжигающая глотку, в забегаловке Большого Джи; открытая сигаретная пачка и прозрачная, хрустящая упаковка кокаина на жертвеннике под статуей Иисуса Христа; Нирмана, рассеянно подкидывающая в руке гильзу; захламленная квартира в самой южной части Тхамрина, с самой большой ванной, которая когда-либо была у Рида; Церковь; снова Церковь.

Нирмана газует, едва Рид успевает захлопнуть дверцу.

«Тойота-Прадо», естественно, меньше минивэна, но у нее стандартно большой для джипов багажник, который по принципу «в тесноте, да не в обиде» можно укомплектовать двумя огромными мужиками. В результате Рид и Боргес оказываются отгорожены от остального салона задними сиденьями.

– Нам нужно на Препедан, – командует Салим. Потом уточняет: – Боргес? Верно?

Тот кивает, поудобнее устраивая задницу в огромном запасном колесе, будто в надувном круге среди бассейна, – только коктейля не хватает.

– Да, Лопес должен был оставить машину там. Ну, где перекресток со съездом в парк. В большом таком складе со стройматериалами.

– А поточнее адреса нет? – осведомляется Салим таким мерзким голосом, что Риду, откидывающему грязные тряпки в дальний угол багажника, хочется бросить одной из них ему в затылок, чтобы не говорил с Малышом Бо (рост за метр восемьдесят, обхват бицухи под пятьдесят сантиметров) таким тоном.

– На этой улице половина зданий выглядит как склады, – цедит Нирмана, выезжая на трассу.

– Эй, у меня все схвачено, у меня есть скрин из Гугл-карт! – хмурит кустистые брови Боргес, достает из брюк телефон и протягивает его вперед. – Зандли, детка, передай, пожалуйста.

Рид несколько секунд сомневается, что им правда удастся оторваться: полицейские машины уже без сирены вылетают следом с другого заезда, но потом половина из них сворачивает в сторону окраины, а шумящий где-то справа вертолет, наоборот, берет курс на центр.

Зандли передает телефон с картой Салиму, тот смотрит и кивает:

– Меняем машину и едем в Церковь.

Черт.

– Думаю, старику очень захочется поговорить с тобой, Рид. Он как раз возвращается.

Черт!

– Откуда возвращается? – спрашивает Рид.

– Не твое дело, – припечатывает Салим. – Молись, чтобы он тебя не пристрелил.

– Или хотя бы не узнал, – прыскает Боргес.

– Во-первых, молиться – это по вашей части, святой отец, а во-вторых, Бо, – Рид оборачивается и строго на него смотрит, – у меня нормальная прическа.

– Да я не об этом, нормальная у тебя… – Он замолкает и смотрит несколько секунд, а потом скорбно признается: – Это ужасно, дружище. Прости, но это правда ужасно.

Зандли прыскает и оборачивается – на симпатичном черном личике написано вертикально и поперек огромными буквами «Я же говорила».

Дорога до Препедана будет длинной.

* * *

Некоторое время они едут в относительной тишине, только Зандли шуршит оберткой от чего-то съестного, Салим с Нирманой вполголоса обсуждают план действий, а белобрысый пацан, имя которого Рида волнует недостаточно, чтобы его запоминать, периодически задает вопросы в духе «Мам, мам, а что это?», дергая Салима за рукав. В какой-то момент Нирмана включает радио.

– …И к другим новостям. Свадьба Гунтера Перкасы, сына политика Гемы Пертиви, пройдет в резиденции семьи на озере Ситупатеннганг. На празднование приглашены более пятисот человек, все желающие могут…

– Что? – спрашивает она, когда все начинают поглядывать на нее через зеркальце заднего вида. – Не смотрите на меня так. Я не могу ехать в тишине.

Препедан – концентрированная Джакарта. Рид не чувствует ностальгического надрыва: этот город – не то место, по которому можно скучать, но, глядя на ржавый сайдинг маленьких домов, на разрисованные когда-то белые заборы, на граффити, которые перечеркивают другие граффити, на стоящие по обочинам впритык друг к дружке мопеды, Рид ощущает, как его накрывает узнаванием, хотя, возможно, он ни разу и не был именно в этой части Препедана. Вся Джакарта выглядит именно так: будто собранный из найденного под ногами мусора муравейник.

– Тормози, нам сюда, – Салим тычет в правый край лобового стекла.

Рид снова привстает. Точка назначения выделяется среди остальных домов высокой шиферной крышей и стенами, облицованными кусками гофрированного металла, – ни с чем не перепутаешь.

– Это самая жалкая машина в моей жизни, – бурчит себе под нос Салим, когда какой-то мужик в рабочем комбинезоне быстро проводит их к очередной машине.

Самая жалкая машина в жизни Салима оказывается очередным минивэном – на этот раз облезлым, с пробивающимся из-под охровой краски грязно-голубым цветом, с наклейками туристической фирмы и вмятиной там, где должна быть задняя левая фара.

Нирмана, в своем монашеском облачении, двумя пальцами тушит окурок, над чем-то смеется вместе с мужиком в комбинезоне, пожимает ему руку и бросает им:

– Пора.

Пока они усаживаются, Рид по-джентльменски говорит Зандли: «Дамы вперед», и в отместку за это она отдавливает ему ноги, пролезая в салон.

До Церкви, стоящей к юго-востоку на отшибе, около получаса езды. За бортом сгущаются сумерки, копов на горизонте не наблюдается – ничто не предвещает беды. Но когда минивэн останавливается на светофоре, Салим говорит:

– А сейчас, Рид, нам нужно кое-что обсудить.

На этот раз тот сидит на заднем ряду с Боргесом и Зандли, а длинного пацана пересаживают на переднее сиденье.

– Сейчас? – переспрашивает Рид, чуя подвох.

Салим уточняет для непонятливых:

– Сейчас, когда за нами точно уже никто не гонится.

А потом раздается щелчок, и Рид замечает, что все имеющиеся в машине стволы направлены на него.

Глава 2

– Эй, – возмущенно говорит Рид.

– Вы что, – возмущенно говорит Рид.

– Это вместо объятий? – возмущенно говорит Рид.

Салим демонстративно снимает свою «Беретту» с предохранителя. По «Беретте» в каждой руке.

– Гони в объезд по Седьмой, – бросает он Нирмане, хмуря темные брови. Та даже не оборачивается на Рида, и у последнего теперь зияющая рана – в сердце, дыра – в душе и скоро будет дырка в бедренной кости, если Зандли не уберет пистолетное дуло от его бока.

Рид решает, что пристально смотреть сейчас Салиму в глаза – все равно что подписаться на самоубийство, так что он переводит взгляд влево и экстренно пытается сменить тему.

– Кстати, что это вообще такое? – тычет он пальцем в долговязого с подозрительным именем и неестественно длинными конечностями. Тому приходится подобрать под себя колени, чтобы не проломить бардачок, но и он – вы только подумайте! – тоже наставил на него пистолет. – И почему оно в меня целится?

– О, это Шестакофф Андрей, – дружелюбно знакомит их Боргес – единственный в этой тачке, кто не тычет в Рида оружием. – А-н-д-р-е-й. Которого ты так настойчиво игнорил. Он новенький певчий мальчик, – Рида передергивает от воспоминаний об этой должности, – в Церкви. Блин, прикинь, за метр девяносто ростом!

– Здравствуйте, – вежливо здоровается Андрей. Сутана на нем насыщенно-черная, не выцветшая – даром что не похрустывает, когда тот двигается. – И… я просто повторяю за паком Салимом?

– А если пак Салим с крыши прыгнет, ты тоже прыгнешь? – скептично фыркает Рид. Подумать только, да если бы все повторяли за Салимом, он, Рид, не дожил бы и до двадцати. – Получше образец для подражания не мог себе найти?

И тут же замолкает, потому что обычно, когда Салим опускает брови к переносице ниже еще на полтора миллиметра, где-то поблизости на следующее утро находят труп. Рид отчаянно не хочет оказаться тем парнем, который «был обнаружен бегуном в парке сегодня в семь сорок утра, и к другим новостям», так что замолкает. Надолго его – естественно – не хватает:

– Ребята, ну нормально же ехали. Мне обидно.

– Нам тоже было обидно, – бросает Нирмана из-за руля, – когда ты дал деру с частью бабла за партию в Коямпуттур.

– До слез, – мрачно подтверждает Салим. На его смуглом круглом лице – ни слезинки, поэтому это наглая, наглая ложь, но Рид решает оставить обвинения при себе.

– Пак Рид украл выручку со сделки? – сует свой длинный нос с переднего сиденья этот новый певчий Андрей, робко выставляя свой пистолет из-за подголовника.

Это было бы даже мило, если бы Рид был из тех, кто любит, когда на него наставляют что-то длинное, узкое и неорганическое.

– Пак Рид нагрел нас на выручку со сделки, – уточняет Нирмана и делает крутой вираж, заставляя всех в машине схватиться за сиденья. – Своих же кинул.

– Потише, ты не в ГТА! – гаркает Салим. – А ты, Андрей, убери пушку и сиди тихо, понял?

– Но, пак Са…

– Андрей!

Рид оглядывается: шутки шутками, но пистолеты они, кажется, убирать не собираются.

– А что насчет милосердия и всепрощения? – спрашивает он. – А если я чек выпишу? – снова, чуть настойчивее.

Потом сдается:

– Ладно, ладно. Ну и что мне надо сделать, чтобы старик епископ меня не прикончил?

Как будто проблема только в старом хрыче. Да тут половина Джакарты спит и видит, как бы подпортить Риду лицо.

– Об этом нужно было думать раньше, – отрезает Салим.

Фу, какой ты скучный. Да кто вообще думает о последствиях?

Пытаясь абстрагироваться от безрадостных перспектив, Рид ерзает на сиденье и наконец придумывает, как грамотно сменить тему. Тем более этот вопрос реально, реально не дает ему покоя уже почти час.

– Не то чтобы я против, я одобрю любое ваше решение и приму вас любыми, но, кстати, – он обводит их взглядом отца, не вовремя зашедшего в комнату к дочери, – почему вы все вместе?

Под «вы» Рид подразумевает Боргеса и Зандли – отдельно и своих бывших коллег в черных сутанах во главе с невыносимым Салимом – отдельно. Боргес и Ко были частыми гостями в Юго-Восточной Азии, но не настолько частыми, чтобы за те полтора месяца, что Рид и Боргес не были в контакте, успеть стать прихожанами Церкви Святого Ласкано. Тем не менее спасать Рида Боргес примчался под ручку с Салимом – и теперь Рид наконец намеревается узнать почему.

Салим цыкает: видимо, то, что Рид и небеса благословляют союз Церкви с командой Боргеса, не значит, что его благословляет сам Салим.

А потом после паузы неохотно тянет:

– Ты вообще не слышал, что происходит в городе?

– Чувак. Чувак!

Лицо Салима требует прекратить называть его чуваком, пока он держит Рида на прицеле.

– Меня не было здесь три года и не было бы еще дольше, если бы уроды из «Вольто» не отрезали мне пути к отступлению, а бравые пилоты Фрэнк и Майкл не предали нашу дружбу. Откуда я могу знать, какой хренью вы тут страдаете на этот раз?

– «Вольто»? – переспрашивает Зандли, приоткрывая один глаз. Дуло ее ружья все еще смотрит прямо на Рида и приносит ощутимый дискомфорт. – Ты что, натравил на себя ребят из «Сенца Вольто»?.. О!

И в этом «о» сконцентрирован весь оскорбительный подтекст, доступный человеческой цивилизации со времен мезозоя.

Рид бы ей ответил, но немногое удастся сказать стерве, которая держит огромную пушку на уровне твоих гениталий, так что он переключается на Боргеса, который как раз спрашивает:

– Погоди, амиго, а что за «Вольто»?

Вполоборота глядя на профиль единственного в этой машине (а возможно, и во всей криминальной Джакарте) человека, который не хочет его пристрелить, Рид произносит всего одно слово:

– Руссо.

И лицо Боргеса озаряется пониманием. А затем в обсуждение врывается всем знакомая (не)приглашенная звезда:

– Ты тупой? – спрашивает Салим. – Как ты вообще умудрился натравить на себя Руссо?

– Давайте поговорим об этом в исповедальне, святой отец, – отшучивается он.

Потому что это длинная история, включающая в себя плохо компонующиеся для неподготовленного слушателя элементы: Чили, Пунта-Аренас, пятизвездочный отель, снотворное в стакане с виски, искусственный глаз, грубо сколоченный ящик с оружием, ушные палочки, двух горячих мексиканок, одного горячего мексиканца и рукоприкладный диспут на фоне пролива Дрейка. Ну и понеслась.

Рид быстро возвращается к предыдущей теме:

– Так что у вас здесь за праздник дружбы и толерантности? В прошлый раз, когда мы виделись все вместе, Зандли пообещала прострелить тебе голову. А теперь, гляньте-ка, сидите в одной машине, ближе, чем на расстоянии судебного запрета…

– Ха-ха-ха, очень смешно, – игриво говорит Зандли, зубами открывая чупа-чупс и сплевывая ошметки упаковки на пол. – Смешнее будет, только когда я отстрелю тебе член.

Рид не уверен, что это будет смешно. Это даже не будет забавно. Это будет намного ниже среднего. Конечно, она не выстрелит – это ясно как дважды два, но ему все равно немножко, самую малость неуютно, когда пистолет тычется ему в место, которым он, по расхожему мнению, думает.

– Давай не будем впадать в крайности… – просит Рид. Чтоб он еще когда-нибудь вообще сел рядом с ней! – Лучше вы опустите свои стволы, и мы обсудим, почему вы тут все такие злые.

– По-моему, это очевидно. – Салим очерчивает дулом дугу в направлении Рида, явно подразумевая что-то нелицеприятное.

– Да нет, – Рид не хочет возвращаться к теме любимого себя, потому что это чревато. – Вы с какого-то хрена работаете вместе. У вас что…

– Слышал про Гринберга? – перебивает его Боргес с затаенным восторгом.

И на самом деле это очень, очень внезапный вопрос.

Рид перебирает в голове всех Гринбергов, которые ему знакомы, – таких оказывается немного. Маленького Гринберга из Техаса Боргес знать не знает, а Гринберга из Толедо, спустя секунду вспоминает Рид, на самом деле зовут не Гринберг, а Гольдберг. Значит, остается…

– Про Карла Гринберга? – уточняет он. – Илона Маска от фальшивомонетничества?

Если что-то и можно было сказать про Карла Гринберга, так это то, что слава шла впереди него. Рассказы о мастере над монетой сновали по криминальному миру не первое десятилетие; Рид, кажется, сам услышал о нем впервые лет в шестнадцать, еще когда батрачил курьером на мелкую шушеру из Селатана. Страничка в «Википедии» вполне может служить индикатором популярности, искренне считает Рид. Особенно если статья про тебя начинается со слова «гений».

Так что, с одной стороны, мало кто это имя не слышал, а с другой – судя по лицам в салоне, кажется, в этом имени и кроется причина, почему конкретно эти лица собрались конкретно в этом салоне. Рид щурится на них:

– И какое отношение селебрити криминальной тусовки имеет к вам? Бо, не к тебе.

Проблема только в том, что о Гринберге ничего не было слышно уже лет… Десять? Пятнадцать? Много, в общем, лет. «Таинственно исчезнувший» и все такое. Слухов ходило много: были подозрения, что он осел под чужим именем в какой-то из стран третьего мира или его таки сцапал Интерпол. Хотя было бы здорово, если бы он всплыл. Только желательно не в Чиливунге спиной кверху. Рид, конечно, печатанием денег не занимался, но автограф бы взял с удовольствием.

– Ну, он был в городе, – неохотно говорит Салим, наконец убирая пистолет, за что Рид ему очень благодарен.

– Был? – с его лица даже исчезает выражение «я все знаю». – Гринберг? Так ты серьезно? Ну и когда встреча с фанатами? Дресс-код повседневный или нужно сказать Нирмане, чтобы завернула за смокингом?

– «Был» – глагол в прошедшем времени, Рид, – обрывает полет его мечты Нирмана. – И пошел на хер, я тебе не таксистка.

– Милая, я со всем уважением, – врет Рид в ее сторону. – Зандли, убери пушку, пристрелишь меня, когда выйдем из машины. Так что с Гринбергом? Расскажите, хочу все знать!

Много позже Рид пожалеет, что не сказал в этот момент что-нибудь вроде «Ничего мне не рассказывайте» или «Остановите машину, я выйду тут». Но пока он думает о том, что все не так плохо, как могло бы быть. Ему всего лишь надо пережить эту поездку – легкотня, разговор с монсеньором – терпимо, а затем смотаться из этого города прежде, чем его начнут узнавать на улицах. План кажется ему осуществимым, только руку протяни: наври там, наври здесь, купи место на лодке до Южной Суматры, пересядь на тачку, брось тачку, купи билет на самолет, помаши Индонезии ладошкой, скажи гудбай – и поэтому Рид проявляет благосклонный интерес. Поэтому – а еще потому, что любопытство однажды доведет его до эшафота.

– Что ему здесь было надо? – с жаром интересуется он. – Чего это именно Джакарта внезапно, после стольких лет радиомолчания?

Типы вроде Гринберга предпочитали другую половину земного шара: Нью-Йорк, Лондон, Мадрид, Берлин. Это была их вотчина – финансовые махинации проходили не в загаженных подвалах на улицах с невыговариваемыми названиями, а в красивых конспиративных квартирах в переулках Бронкса или Челси. Джакарта – ну, Джакарта для таких, как Рид, Боргес или Салим. Тех, кто отстреливается от полиции, а не прячется от нее.

– Он объявился месяц назад. – Салим откидывается на сиденье и сумрачно рассматривает проносящийся мимо грязный городской пейзаж. – Наворотил дел, а теперь снова пропал. Весь город уже неделю его ищет. Мы с твоими дружками столкнулись, – он смотрит на Боргеса и Зандли, а потом утомленно вздыхает, – пока… проверяли кое-какие концы по Гринбергу.

Если вранье было стихией Рида, то Салиму оно не давалось совершенно: каждое абстрактное «наворотил дел» и «кое-какие концы» он выдавал с таким видом, будто у него кость поперек горла встала и не выкашливается. Рид почти чувствует ностальгию – ему всегда нравилось заставлять Салима выкручиваться, – но этой ностальгии недостаточно, чтобы он решил задержаться еще на денек. Будет скучать по Салиму издалека, так они лучше ладят.

– Звучит уныло, – говорит Рид, – а на самом деле что?

– Падре сказал правду, – насмешливо говорит Зандли, опираясь локтем на дверцу машины и прокручивая пистолет на пальце. Рид очень надеется, что тот на предохранителе и Нирмана не припаркует у церкви тачку, полную жмуриков. – Просто опустил… детали.

– Некоторые, – неожиданно грустно подтверждает Боргес.

– Да блять, – Нирмана сигналит, затем высовывается из окна и заявляет кому-то: – Еще раз так сделаешь – тебя больше не найдут. – И дальше, без паузы: – Да скажите вы ему уже как есть. Гринберг запустил на рынок машинку по распечатке бабла, которое невозможно отследить.

Чего?

– Она имеет в виду набор идеальных долларовых клише, – поправляет ее Салим. – А еще она прекращает угрожать малолеткам! Это был тинейджер на скейте, Нирмана!

Чего?

– Я всего лишь предупредила его, что кататься посреди дороги – опасно.

– И теперь он останется заикой.

– Его проблемы.

– Говорят, что достопочтенный мэтр, – сообщает Зандли, пользуясь моментом, – создал долларовые клише, которые не смогут отличить от оригинала даже в Монетном дворе дяди Сэма. Супер-пупер-технология. – По ее тону Рид не может определить, верит ли она сама в то, что говорит. Зандли, когда хотела, могла иронию спрятать в иронию и завернуть в иронию. – Ходят слухи, что ее опробовали то ли в Сингапуре, то ли в Гонконге, и теперь все на островах как с ума посходили. Мы приехали, а вся Ява гудит, как будто в муравейник нассали.

Рид скептически морщится. Серьезно? Что за сказки для маленьких начинающих преступников 3+? Идеальные долларовые клише? Даже такой гений, как Гринберг, не мог построить у себя в подвале Форт-Нокс. Нормальные долларовые клише – пожалуйста. «Ну, вот тут косячок, но в целом пойдет» долларовые клише – тоже запросто. Но не идеальные. Иначе здесь уже вовсю сновали бы…

– А доллары-то американские?

– Да.

…Сновали бы американцы. Но ни одной американской рожи среди мопедов он пока не приметил. И тем не менее Рид все еще не улавливает.

– Так, хорошо. Из ниоткуда появляется звезда фальшивомонетчиков, запускает на подпольный рынок идеальные, – Рид показывает пальцами кавычки, – оттиски для печати бабла и пропадает. А сами-то сакральные таблички где? Кто теперь счастливчик?

– Кто бы это ни был, счастливчиком он будет недолго, – злобно фыркает Салим.

Рид вздыхает. Кажется, пока его не было, главным национальным развлечением этой страны стала игра в шарады. Сначала ему кажется, что Салим имеет в виду «счастливчиком он будет до тех пор, пока не встретится с моей “Береттой”», но потом видит: Салим поджимает губы, тарабаня пальцем по ручке стеклоподъемника. Злобы в нем все еще много, но вот нервяка явно побольше.

Три года назад Салим был тем, кем пугают, а не тем, кто пугается. И вот на тебе. Кто же тут замешан? В Джакарте есть только одна настолько крупная рыба, что ее боятся и белая акула, и батя из «В поисках Немо». Рид очень надеется, что он ошибается.

– Дай угадаю, – хмыкает он, – на идеальные оттиски наложено идеальное проклятие?

– Ага, – отвечает Нирмана с водительского сиденья, – проклятие простреленной грудины. Фирменное, мать его, заклинание колдунов Картеля.

Картель. Ну конечно.

В идеале Риду вообще не хотелось бы слышать это название все то время, пока он будет находиться в Джакарте, но вот он, посмотрите, сидит, окончательно забравшись с ногами на сиденье, и, черт побери, спрашивает:

– Старик Басир до сих пор жив, что ли? О, эти скорбные лица. Вас понял.

Когда Рид сваливал из Джакарты, из Ольбериха Басира, главы Картеля, уже песок сыпался. У Рида были все основания надеяться, что спустя три года о главном уроде Джакарты напоминать будет только эпитафия.