Северная рапсодия

Себастьян Полхаммер

Северная рапсодия

Звон молота, стук топора 1

Фаренгар разбушевался – его немилосердные завывания, пронизанные вечным морозом Бескрайнего Северного моря, прокрадывались под одежду, испытывая на прочность бредущих в сторону его дома. Лейф, яростно растирая плечи, покрытые лишь старой отцовской курткой с меховым воротом, мерно шагал вперёд по проторённой сельской дороге, сконцентрировавшись на собственном дыхании, немного согревающем шею и подбородок. Они ещё даже не дошли до Банабюгда – земель ульфингов, а уже так холодно. Что же их ждало в Шорхольме?

– Брат, кажется, мы оделись не по погоде, – произнёс Эгиль, лениво бредущий вслед за ним. Одет он был ничуть не теплее. Его лохматая чёрная борода густо покрылась инеем. Хоть Эгиль и был много шире в плечах и выше Лейфа, но из-за того, что ёжился от мороза, уменьшился практически до его размеров.

– Особого выбора у нас не было – вяло улыбнувшись, ответил Лейф, даже не обернувшись. Он прекрасно понимал Эгиля, но останавливаться, чтобы сделать привал и развести костёр, в ближайшее время не планировал. Здесь было опасно, и привлекать к себе внимание разведением огня он бы не осмелился. Эгиль громко зашипел, обдувая окоченевшие пальцы, также выражая тем самым своё недовольство.

– Надо хотя бы рукавицы купить, Лейф, а то по приезде в Шорхольм мы пальцев не досчитаемся, и как нам после этого на жизнь зарабатывать?

– Угомонись, брат, нам нужны деньги, чтобы заплатить за переправу. Придётся потерпеть. Я уверен, вскоре Фаренгар уступит Уфреттину, и мы сможем вздохнуть полной грудью. А пока убери руки под мышки – станет теплее.

Эгиль так и сделал, бурча что-то себе в заиндевевшую бороду и пуская клубы пара, но мысль о тёплых рукавицах теперь поселилась и в голове Лейфа. Очень даже дельная мысль – у него самого пальцы уже немели.

Несмотря на надежды двух замёрзших путников, Фаренгар не думал уступать своим братьям, ни Уфреттину, ни Ургангру, ни Рорикену. Кроме того, ельник, прилегавший к дороге с севера, закончился, и начинался пустырь, когда-то бывший конунгскими землями. Валежник, раскинувшийся тонкой полосой вокруг лесочка, показался Лейфу очень соблазнительным перед лицом холодного каменистого пустыря. Но, несмотря на это, намерений он не сменил, твёрдым шагом продолжая путь и подавая пример Эгилю.

Слева уже виднелось Волчье озеро, сверкавшее на солнце, но до их текущего места назначения – реки Хьерим, берущей свое начало из этого озера, было ещё довольно далеко.

Пройдя ещё немного, путники наткнулись на старый путевой камень посреди пустыря. Он порос мхом, а надпись на нём почти стёрлась. Стрелка, указывающая налево, подписывалась «Ганкедок», а та, что вела направо, именовалась «Волд».

– Интересно, сколько веков этому камню? – вопросил Эгиль, с любопытством разглядывая одинокое изваяние.

– Никак не меньше четырёх. Забавно, что от Волда, нашей древней столицы, остались лишь груды щебня, а Ганкедок – маленькая рыбацкая деревушка – стоит до сих пор.

– Ничего забавного, брат. Мы бредём из одних руин в другие руины, полные призраков, что же в этом забавного? Мы сами уже, как призраки. Может, если я прикоснусь к тебе, ты растаешь, как туман, а, Лейф?

– Не растаю, можешь попробовать, – улыбнулся Лейф, так же вяло, как и в прошлый раз.

– А я вот чувствую, что точно растаю, если сейчас же не поем! – буркнул Эгиль, скидывая со спины свой тяжёлый звенящий мешок прямо под камень. Без лишних разговоров он начал доставать из сумки скудные остатки провианта, сохранившиеся ещё с начала их путешествия – немного солонины и походные сухари, и на десерт – крошащийся кусок сыра. Лейф не стал возражать, поскольку сам не ел с раннего утра, а уже перевалило за полдень.

– Брат, у нас сейчас последний шанс сменить направление, – завёл разговор Эгиль, аккуратно отрезая куски солонины и протягивая каждый второй отрезанный Лейфу. – Думается мне, шибко ты зациклился на этом Шорхольме. Что в нём хорошего? Это чуть ли не самый северный город Филнъяра, там десять месяцев в году зима, а, значит – вечная холодрыга. И, ладно бы, он был таким же богатым и процветающим, как Торн – но, ведь, давно известно, что шоры едва сводят концы с концами, а их островные братья вынуждены промышлять грабежом, чтобы выжить. Да и, не думаю, что нас там ждёт тёплый прием – сам знаешь, как остальные племена относятся к гаркарам, а уж шоры и подавно – они же на весь мир обижены с тех пор, как их вытеснили с родных земель. Может, нам лучше сейчас повернуть в этот Ганкедок, там снять лодку до Фрестена и предложить свои услуги ярлу1 Финстеру? Соколиные низовья – богатые земли, и, ты же слышал, что во Фрестене намечается большой пир, куда будут приглашены все владыки Филнъяра, даже наш ярл Йорген. Да и, если ярлу Леофину мы будем не нужны, может, какой другой владыка захочет взять нас на службу?

– Брат, ты верно говоришь – поверни мы сейчас в Ганкедок, у нас появится множество возможностей и многообразие выбора, тогда как путь до Шорхольма неоднозначен и не сулит больших выгод, – кивнул Лейф, прожевав кусок солонины. – Однако не забывай, что подмастерьям, вроде нас, невозможно начать своё дело без серьёзной денежной поддержки, тогда как в кошельках наших осталось лишь несколько серебряков. Тебе, чтобы работать, нужна кузница, а мне – плотницкий верстак с инструментами. У нас нет ни золота, чтобы самим обустроить своё дело, ни поруки от именитых ремесленников или владык, чтобы нам доверили готовый цех. Вся наша надежда – это друг моего отца в Шорхольме, кузнец Ойстейн, который может взять нас в подмастерья. Если нам не удастся добиться его расположения, тогда нам, и в самом деле, не останется ничего, кроме как надеяться на волю случая и предлагать свои услуги незнакомым нам господам. Но сейчас у нас есть шанс устроиться к знакомому человеку на постоянную работу, и, я считаю, этот шанс упускать нельзя. Кроме того, ты и вправду хочешь встретиться с людьми Йоргена во Фрестене после того, что он сделал?

– Не хочу, конечно, ещё спрашиваешь, – буркнул Эгиль, злобно пережёвывая жёсткую солонину. – Просто пытаюсь придумать ещё что-то на тот случай, если твой план не сработает. И, честно говоря, я хочу испробовать удачу, пока мы ещё молоды и не осели окончательно. Вдруг в этом мире для нас найдутся места получше, чем перепачканная сажей и забитая опилками хибара в холодном и неприветливом городе, среди таких же холодных и неприветливых людей.

– Звучит так, как будто ты решил стать разбойником, брат, – хохотнул Лейф.

– Бааа, полноте, я не то имел в виду! Ладно, ладно, будь по-твоему – к йотунам2 Волчье озеро и всех тамошних ярлов, найдём переправу через Хьерим и поплывём морозить задницы в Шорхольм. Однако, я считаю, что нам всё равно надобно заехать в Ганкедок, поскольку ты только что доел последний кусок нашей солонины! Кстати, будешь сыр? А то я сейчас сам съем.

Лейф махнул рукой, тем самым разрешая брату управиться с их последним деликатесом в одиночку. Он тяжело вздохнул – денег и вправду совсем не оставалось. Он не знал, сколько может стоить переправа через Хьерим, и где вообще она находится, но точно знал, что в Ганкедоке её быть не может – на острове, вниз по реке, как раз там, где раньше стояла древняя столица Волд, а сейчас проходит граница между землями гаркаров и ульфингов. И кто бы сейчас ни занимал этот остров, едва ли они пропустят паром. Искать переправу стоило ниже по течению, а, в худшем случае, придётся идти вверх по Денве – притоку Хьерима, вплоть до самого Виндскара. А, если и на Денве не будет переправы, останется лишь пробираться к её истоку, а оттуда – прямиком в Мёрзлые топи, но Лейф сомневался, что они переживут путешествие через это гиблое болото, которое, несмотря на свою сакральность, не теряло в смертоносности. Возвращаясь к вопросу о деньгах – если они сейчас закупят провизии на такое путешествие, то на переправу им точно не хватит, а найдётся ли для них временная работа в Ганкедоке или в любых других окрестных деревнях – большой вопрос. Но отправляться без еды вверх по Денве – самоубийство, после войны с конунгом Халлстейном вокруг Виндскара не осталось неразграбленных поселений, где можно было бы запастись провизией, в этом Лейф был уверен. А ещё, идея Эгиля о перчатках показалась ему действительно заманчивой – в их деле лучше остаться без ноги, чем без пальца. Мало ли, вдруг по пути им придётся грести, или ещё какой активной деятельностью заниматься на морозе – руки надо беречь.

Под гнётом этих невесёлых размышлений, Лейф принял решение заглянуть в Ганкедок, разузнать о текущем положении дел в окрестностях, а уже потом, опираясь на полученные сведения, продолжать путешествие до Шорхольма, о чём и сообщил Эгилю. Покончив с ужином и оставив про запас лишь горсть сухарей, путники закинули походные мешки обратно за спины и продолжили свой путь по пустырю, отдавшись беспощадным задуваниям Фаренгара.

Ганкедок – единственная деревня в округе – вскоре дала о себе знать несколькими столбами дыма из печных труб. Она оказалась немного больше, чем ожидали путники – деревня была обнесена частоколом, а с холма, с которого спускалась извилистая дорога к поселению, можно было наблюдать суету на местной пристани, по оживлённости не уступающей городу. Лейф сразу отметил, что многие дома деревни стоят прямо в озере, на сваях, окружённые подмостками и причалами, с привязанными к ним лодками. Лейфу, как плотнику, претило такое расточительство древесины – разве мало было места на берегу? Несмотря на наличие частокола, часовых он не заметил – видимо, стена из брёвен им нужна была лишь для того, чтобы скотина не разбегалась. Уже отсюда, с высоты холма, Лейф мог разглядеть два наиболее крупных сооружения деревни – первое, несомненно, являлось залом старейшины, а второе, как он надеялся, должно было приходиться постоялым двором. Туда они и направились, оглядывая окрестности, но не особо ими интересуясь.

На воротах их никто не остановил, однако жители, заметив на своих улицах двух незнакомцев, начали подозрительно глядеть им вслед – Лейф затылком это чувствовал, и не мог винить местных. В таких небольших деревнях все друг друга знают, и каждый незнакомый путник – в диковинку. Надо было поскорее добраться до трактира, там они окажутся вне досягаемости любопытных и недоброжелательных глаз, и смогут разузнать о местных порядках.

Чутьё не подвело Лейфа – второе крупнейшее сооружение деревни действительно оказалось трактиром, стояло оно практически у самой воды. Вечернее оживление бросалось в глаза – люди стекались сюда и с деревни, и со стороны причалов. Во двор заведения вела бревенчатая арка, на поперечине которой на двух ржавых цепях висела почерневшая от влаги дощатая вывеска с весьма тривиальным названием – «Приозёрный». Все столы, стоящие во дворе на улице, уже были заняты компаниями разной степени нетрезвости, и Лейфа удивило, как легко они переносят холод – многие молодые люди сидели в одних льняных рубахах, и это на морозе, от которого у них с Эгилем стучали зубы, учитывая, что на плечах были куртки. От их вида Лейф поёжился ещё больше, и поспешил внутрь, стараясь не привлекать внимания посетителей.

Один из столбов дыма, витавших над Ганкедоком, принадлежал трактирной хлебопечке – внутри было тепло, но не настолько, чтобы быстро согреться, зайдя с улицы. Здесь было много народу, и стоял жуткий гвалт – многие посетители были очень шумными, в трактирах Торна Лейф такого не помнил, хотя его нельзя было назвать завсегдатаем подобных заведений. Отец учил его тому, что разгул и выпивка, всегда идущие рука об руку – первый и самый верный шаг честного трудяги к разорению. Эх, отец, жаль, что никто их не научил, что даже честный кропотливый труд не спасает от слепого господского гнева.

Отбросив тяжёлые думы, Лейф стал осматриваться в поисках стойки трактирщика, и вскоре обнаружил её у дальней стены, вместе со стоящим за ней худым светловолосым человеком, занимающимся уборкой посуды, тогда как кружки с пивом, казалось, разносили одни только женщины, а еду к стойке из глубин трактира выносил мальчишка.

– Милость старейшины в твой дом, хозяин, могу я прервать вас парой вопросов? – начал разговор Лейф, подойдя к стойке вместе с Эгилем.

– Добро пожаловать, путники. Сперва, не согласитесь ли ответить на мои? – отозвался трактирщик, отрывая тяжёлый взгляд от опустошённых кружек и переводя его на двух посетителей. В тоне его было мало дружелюбия, и Лейф уже обдумывал, что же он сказал не так. Может, подобное приветствие было не принято в этих краях?

– Спрашивайте, если вам угодно, – осторожно ответил Лейф, озадаченно переглянувшись с Эгилем. Судя по широко вздёрнутым кустистым бровям, брат тоже пребывал в недоумении. Трактирщики редко задавали вопросы, как правило, они на них отвечали, и не бесплатно.

– Вы из людей Тортоннинга? Мы не ведём дел ни с одной из сторон. Можете купить выпивки у женщин, об остальном разговаривайте в доках.

Лейф опешил, не найдясь, что ответить. Очевидно, их хотели отсюда спровадить, и поскорее.

– Нет, хозяин, мы не служим ярлу Дофину, если вы об этом.

– Вы же пришли со стороны пустыря?

– Так и есть, спустились с холма к озеру и зашли через главные ворота, других тут вроде и нет, – Лейфа озадачила осведомлённость трактирщика. Кто-то уже успел ему доложить об их прибытии.

– Со стороны пустыря приходят только два вида людей – те, кто служит Тортоннингу, и те, кто служит Тарлингу, остальные к нам приплывают. Выговор у вас как у гаркаров, отсюда следует единственный вывод, что вы – люди Тортоннинга, – огласил безжалостный вердикт трактирщик, судя по всему, нерушимо уверенный в своей правоте, словно ярлов законник. Очевидно, хозяину не впервой разговаривать с представителями и той, и другой стороны. И выставлять отсюда и тех, и других.

– Боюсь, вы ошиблись, хозяин, мы и вправду гаркары, но ярлу Дофину не служим. Мы идём из Торна в Шорхольм, чтобы найти работу, и к вам зашли запастись провизией на остаток пути, только и всего. – Лейф отчего-то почувствовал себя виноватым, а вот Эгиль, оправившись от наглого обращения, напротив начал хмуриться, недовольный самоуверенным тоном хозяина заведения.

– Из Торна, значит? Слабо верится. Что гаркары забыли в Шорхольме? Там вам дадут от ворот поворот, шпионов нынче нигде не жалуют, – продолжал разносить пришельцев трактирщик.

– Никакие мы не шпионы! Брат, что этот пивной клоп себе позволяет? Оскорбляет гостей у себя в доме, где это видано! Ну, гаркары мы, и что с того? Значит, можно нас унижать, обзывать? В Торне хозяева так себя не ведут! – разошёлся Эгиль, быстро приковав к себе внимание большинства посетителей таверны. Худой трактирщик одарил его презрительным взглядом, не шевельнувшись.

– Угомонись, брат, похоже, нас просто приняли не за тех людей, – поспешил вмешаться Лейф, пока ситуация не усугубилась. Брат Эгиль всегда был вспыльчивым и зачастую получал за это по шее, и сейчас они никак не могли себе позволить встревать в неприятности. – Хозяин, приношу извинения за грубые слова моего брата. Я не знаю, что у вас в Ганкедоке происходит, но, уверяю вас, мы не имеем отношения ни к Тортоннингу, ни к Тарлингу. Мы здесь, чтобы купить провизии, и узнать, есть ли тут поблизости переправа. Нам, правда, очень нужно попасть в Шорхольм.

– Какую ещё переправу вы ищете? – уточнил трактирщик, подозрительно щурясь. Несмотря на все старания Лейфа, тон хозяина с каждым словом становился всё менее и менее дружелюбным.

– Через Хьерим. Мы хотим спуститься вниз по реке и высадиться на Белом острове.

– Вы за дурака меня принимаете? Вы думаете, до вас не приходили такие же умники с вопросами о том, как бы перебраться через реку, минуя Волд? Лакеев Тортоннинга только это и интересует. Я вам сразу сказал – мы ни одной из сторон не помогаем, разбирайтесь друг с другом сами, а нас не трогайте. Ярл Финстер на земли соседей не лезет, так чего вам-то неймётся?

– Ах, ты, клоп недалёкий, сказано же тебе, никакие не шпионы мы! – не выдержал Эгиль. Уже вся таверна глядела в их сторону во все глаза, предвкушая потасовку. Лейф быстрым взглядом осмотрел зрителей – большинство взирали хмуро или вызывающе, но хватало и тех, кто ждал потехи. Кто-то начал шарить глазами по сторонам в поисках чего-то, что могло сойти за оружие. – Помогать не хочешь, так бы и сказал, чего грязью незнакомых людей-то поливать? Сволочь, чтоб эти твои шпионы тебе клоповник твой спалили, и быки, и медведи, и чтоб за руки в это время держались, понял, клятый ты мерзавец!

Лейф смекнул, что брата уже не утихомирить и, оставив попытки разрядить ситуацию словами, просто стал тащить Эгиля за руку к выходу. Поток брани из его уст не прекращался, однако, по мере их удаления зал успокаивался – те зрители, кто уже похватался было за палки и другие тяжёлые предметы, провожали их сердитыми взглядами, но со своих мест не вставали. Кажется, беды удалось избежать.

Поток холодного воздуха ударил путникам в лица, едва они вышли за дверь «Приозёрного». Брат перестал сквернословить, но пламенеющий взгляд его явственно говорил, что его оскорблённое достоинство всё ещё требует справедливости. Лейф надеялся, что холодный воздух немного остудит горячую голову Эгиля.

– Брат, приди в себя, зачем ты стал грубить хозяину? Ещё немного, и нас бы прямо там и избили! – раздосадовано начал причитать Лейф, оттаскивая Эгиля в сторону, подальше от любопытных глаз посетителей, расположившихся на улице. Не хватало привлечь ещё и их внимание.

– Это я-то ему грубил?! Брат, он нас в лицо шпионами обзывал, как ты мог такое терпеть! Да еще с таким самодовольным видом, как будто преступников разоблачил. Худосочный клоп, встреть я его на улице, такую бы взбучку ему устроил, навек отучил бы гостей собственных грязью поливать! Это он в своём вонючем пивном логове такой храбрый, в окружении мордоворотов-прихлебателей, а если его наружу вытащить…

– Ну-ка, хватит! – рявкнул Лейф, прервав гневную тираду Эгиля. – Брат, мы не у себя в Торне, если навлечём на себя неприятности, то одними тумаками не отделаемся. Те, кому захочется нас поколотить, определённо не забудут и по карманам пошарить. А без денег нас ждёт только голодная смерть – ты разве не понял, что подработать в этой деревне у нас не получится?

– Да ну их всех. Ещё не хватало тут остаться работать. Уж лучше в Шорхольм, там может хоть шпионами обзывать не будут, – бурчал Эгиль. Кажется, угомонился.

– Ну, так веди себя прилично и перестань препираться с местными. По мне, пусть хоть шпионами, хоть преступниками обзывают, лишь бы не трогали. Ладно, пойдём в порт, трактирщик сказал, что с припасами нам могут помочь у причалов.

Эгиль, глубоко сдвинув хмурые брови, снова съёжился, отчасти из-за накатившего на них уличного холода, но больше от досады на несправедливые обвинения. Проходя под бревенчатой аркой, Эгиль поднял руку и дёрнул вывеску так, что одна из цепей порвалась с характерным звоном. Доска с надписью «Приозёрный» ударилась несколько раз о створы арки, и осталась висеть на уровне голов посетителей.

– Я случайно, – оправдался Эгиль.

Лейф только устало буркнул в ответ, и путники отправились в доки.

К тому времени, как два ремесленника добрались до причалов, солнце уже село, и вечерний холод крепчал всё сильнее. Несмотря на это, жизнь на подмостках продолжалась – портовые подёнщики таскали бочки и ящики с товарами, а лавочники пытались привлечь внимание немногочисленных прохожих, расхваливая лежащую на прилавках утварь. В деревнях торговля происходила иначе, нежели в крупных городах – большинство лавок работали до определенного часа, но в перевалочных пунктах, вроде этой деревни, речные торговцы выставляли свой товар до того момента, пока не отправятся в путь, а закрывались с отплытием, и отдыхали уже на борту своих лангскипов3. Среди лавочников, разумеется, водились и торговцы рыбой – их-то Лейф и искал. В отличие от трактирщика, эти ребята встретили своих гостей с учтивостью и радушием – скорее всего потому, что были не местными. Копчёная рыба станет приятным разнообразием в их солонино-сухариной диете. Цены, хоть и не стали для плотника сюрпризом, но от этого ударили по кошельку не менее болезненно. Он потратил больше половины их текущих сбережений на паёк, которого хватит, в лучшем случае, на четыре дня. Денег на переправу оставалось совсем немного – похоже, о перчатках придётся забыть. Эгиля эта новость особенно расстроила.

Когда они управились с покупками, на дворе уже стемнело, и в деревне стали зажигать уличные факелы. Тут перед Лейфом неожиданно встал вопрос, который до сего момента его не беспокоил – где остановиться на ночь, чтобы к утру не околеть? Как правило, этот вопрос отпадает при наличии в поселении трактира, но после того, что Эгиль устроил в местном заведении, путь туда им был заказан. Да и денег на постой лишних не было. Для ночлега в дороге при них были спальные мешки из шкур, и ночевали они либо у костра, либо сооружая шалашики из хвороста и валежника под деревьями. И это было в землях южнее, где весенними ночами немного теплее. Но эта ночь обещала быть особенно холодной – уже сейчас он озяб, и позднее будет только хуже. Неужто всю ночь придётся провести, согреваясь факельным светом?

В Торне зимой в некоторых районах по ночам сброд разводит костры в специально отведённых местах, и городская стража это разрешает, чтобы по утрам замёрзших тел было меньше. Но практикуют ли «бедняцкие костры» вне Торна, в деревнях, подобных этой, Лейф не знал. «Теперь мы и сами – сброд», – подумалось Лейфу, пока он взглядом искал в деревне очаги огня, покрупнее факельных.

Прошло около часа безрезультатных поисков, и братья уже было решили, что придётся спать в придорожной канаве, но ближе к полуночи большой костер развели прямо на центральной площади, перед домом старейшины, и все те, кто не мог рассчитывать на тёплую постель этой ночью, начали стекаться туда. Около дюжины бродяг равномерно расселись вокруг огня, протянув к нему окоченевшие ладони. Рядом также стояла пара вояк – видимо, местные хускарлы4, коим выпало ночное дежурство, они же нынче служили и костровыми. Лейф и Эгиль, двигаясь с некоторой застенчивостью, разместились в наибольшем свободном промежутке этого кольца бездомных, подвинув соседей, и виновато бурча при этом.

Хмурые лица, спрятанные под меховыми шапками, или закутанные в спальные мешки и одеяла, бородатые и безбородые, все они пристально глядели в огонь, отражая зрачками пляшущие на дровах языки пламени. Никто ни с кем не разговаривал – это был не походный костёр, к которому мог подойти усталый путник, чтобы отогреться перед дальней дорогой, и, возможно, поделиться новостями и историями с теми, кто его разжёг. Это был настоящий бедняцкий костер – тут собрались нищие и бездомные, у которых нет и медяка на солому в трактирном хлеву, нет историй, которые хотелось бы рассказать. Они здесь просто для того, чтобы не умереть паскудной смертью. Один за другим собравшиеся отворачивались от огня, отходя ко сну, надеясь, что самоотверженности подбрасывающих дрова хускарлов хватит до утра. Лейф собирался поступить точно так же, однако неожиданно у одного из его соседей-незнакомцев нашлось, что ему сказать.

– Ахой, это вы те двое, что пришли с пустыря? – тихо спросил человек, укутанный в холщовый плащ, больше похожий на мешок. Он повернулся к Лейфу лицом – под капюшоном волос было не видать, но черты лица, озаряемые светом костра, были легко различимы – довольно молодой парень, не старше двадцати пяти, с большими и ясными зелёными глазами и узким носом, из растительности на лице – лишь лёгкая щетина на подбородке. Смотрел внимательно и пристально, как зачастую смотрят собаки, положение тонких бровей и края губ, склонённые книзу, выдавали в нём человека, которому не свойственно часто улыбаться. От него неприятно пахло… то ли кислым потом, то ли рыбой, а, точнее будет сказать – сыростью. Тухлой, застоявшейся сыростью. Лейфу он сразу не понравился – и запахом, и внешностью, и заданным вопросом.

– Это мы те двое. Похоже, в этом месте не очень жалуют тех, кто ходит пешком, – хмыкнул Лейф, вспомнив слова трактирщика. Он не видел причины что-то скрывать от незнакомца с запахом сырости, однако, осведомлённость об их делах всяких проходимцев его сильно настораживала. Может, это был один из посетителей трактира, услышавший перепалку Эгиля с хозяином?

– Я вас ждал. Мне сказали, вы искали переправу, – простодушно произнёс незнакомец, отчего у Лейфа глаза полезли на лоб. Кто это был такой? Чего это он их ждал? Кто ему сказал о том, что им нужна переправа? – Эти и ещё ворох вытекающих из них вопросов моментально родились в голове Лейфа, вызывая приступ паники. Перепугавшись от неожиданности, он схватил Эгиля, уже начавшего клевать носом, за запястье, и начал яростно трясти, втягивая таким образом сонного брата в этот нежданный разговор.

– А? Что такое? – взбрыкнул Эгиль, переводя непонимающий взгляд с брата на незнакомого собеседника.