Тот, кто меня купил

– Настя, ну что ты глупая такая, – образумливал её старший брат Марк. – Он же мальчик. У него не может быть щенков.

– Это ещё почему? – возражала ему маленькая женщина. – У нашего папы были мы. Почему у Че не может быть щенков?

И как-то сложновато становилось отвечать на её вот такие, на первый взгляд, лёгкие вопросы.

Они часто вспоминали отца. И постоянно мрачнели, как только с их уст срывались воспоминания прошлой жизни. Я понимала: там крылась трагедия. Но никак не могла добиться, что же на самом деле случилось. Вопросы множились, как микробы. Разрастались в колонии и подталкивали меня искать ответы на стороне. К смятой бумажке, на которой неизвестной рукой был записан номер телефона матери Эдгара.

Я мучительно пыталась вспомнить, как её зовут. Но так и не вспомнила. Наверное, потому, что Эдгар ни разу не назвал её по имени. Почти не вспоминали мать и дети. И это странно поразило меня. Но разговаривать на эту тему я страшилась: они до сих пор плохо спали по ночам, и мы с Эдгаром нередко брали их к себе или иногда укладывались в их комнате. В тесноте да не в обиде.

В доме появились детские вещи и игрушки. Всякие мелочи мы покупали каждый день. Специальные стулья и тапочки, полотенца и пижамки, цветные карандаши, альбомы, фломастеры, картон и бумагу, канцелярские принадлежности, книги… Всего и не перечислишь сразу.

– Ты звонил матери? – спросила я три дня назад. Эдгар только желваками дёрнул.

– Звонил, – он всё же ответил, хоть и не сразу. – Она трубку не берёт. И как в воду канула.

У него тоже вопросы, и он сразу же хотел поговорить, но так и не встретился с ней. И не потому, что откладывал дело в долгий ящик. Мать сама больше решила не появляться на горизонте нашей жизни.

Вчера я совершила преступление: залезла в телефон Эдгара. Рылась. Искала телефон его матери. Она числилась в его записной книжке как простая буква М. Он не обманывал – звонил ей каждый день. Но телефон на бумажке и номер в гаджете Эдгара не совпадали. Поэтому позвонить стало навязчивой идеей.

Я просыпалась и засыпала с нею. И каждый раз думала, что, возможно, не имею права лезть. Эдгар её сын. Я – никто. Но другой голос шептал: я его жена. Я вожусь с детьми. Кому, как не мне, плюнуть и взять на себя смелость, ответственность? Я ничего не теряю: и этот номер может не отвечать. Уходя, их мать хорошо сожгла мосты, раз даже Эдгар не смог её найти.

Вздыхаю и прячу бумажку назад в сумку. Потом. Не сегодня. Можно немного подождать. Я успею.

t'>Он смотрит мне в глаза. Приподнимает брови. Ещё раз перекатывается с пятки на носок, вытягивает руки из карманов.

– Я адекватный. К тому же, не собираюсь здесь долго задерживаться. Но ты прав: какое-то время мне придётся побыть с вами. Я умею анализировать, сопоставлять факты, принимать действительность и учиться на ошибках. Я не слишком гордый и не очень амбициозный. Понимаю: ты терпишь меня, я терплю тебя. Таковы реалии. Поэтому будем стараться жить дружно.

С этими словами он закатывает рукава рубашки и идёт к раковине. Включает воду и моет посуду. Тщательно и серьёзно. Кажется, он только что выиграл несколько очков: мне бы никогда не пришло в голову помыть после себя посуду. Я… разбаловался. Обленился. Привык, что за меня это делает кто-то другой. Тая или приходящая домработница. Кстати, о ней.

Пока брат трудится и о чём-то беседует с Таей, я составляю планы и делаю несколько очень важных звонков. И все они не касаются моей работы.

Иметь семью – тяжёлый труд. И я сейчас не уверен, что сложнее: управиться со свалившейся на мою голову троицей или бизнесом ворочать.

Глава 46

Тая

Синица рыдает в три ручья и размазывает тушь по щекам. Она сейчас похожа на панду, трубочиста и неутешного Пьеро.

Линка позвонила мне, и я ничего не смогла разобрать из её скомканной речи, разбавленной щедрой порцией рыданий. Пришлось поработать «скорой помощью». Я красавица: уломала Игоря съездить за Синицей, пригрозив, что поеду на общественном транспорте через весь город.

– Если со мной что случится, Эдгар спустит со всех вас шкуру, – как быстро привыкаешь быть царицей и учишься манипулировать подчинёнными. Ещё немного – и стану домашней самодуркой.

Всё бы ничего, но дети мне не верили и хихикали под руку. К счастью, мальчики хорошо знали характер моего мужа и предпочитали не спорить, а потакать моим маленьким прихотям или заскокам. Их было немного.

Игорю тяжело. Он превратился в домашнего водителя. Мальчика на побегушках. Эдгара возил какой-то другой мрачный тип с квадратным подбородком – Костик. Я предпочитала обходить его стороной: он меня пугал.

В общем, раунд я выиграла. Синица сидит на моей кухне и жалуется на жизнь.

– Ну, в общем, я понимала, да. Рано или поздно всё закончится, ага. Но чтобы так… Извини, прости, малышка. Обстоятельства выше меня. Я уезжаю надолго. Будь счастлива.

На лице её – тоска. Не так-то всё легко, как она изображала. Да я и не сомневалась. Линка только внешне – бабочка-мотылёк, а так – обычная девушка. Душевная и добрая. Ради друзей наизнанку вывернется. Вот и с Севой так: она отдавалась этой страсти, будто жила последний день на земле.

– Ты влюбилась в него, да? – зачем я спрашиваю? Чтобы ей было ещё больнее? Глупая Тая. Закусываю от досады губу до крови.

Линка пожимает плечом.

– Не знаю. Мне казалось, что это другое. Он как… не могу объяснить толком. Как солнце для планет, которые вокруг него крутятся. Так и я. Крутилась, как умела, на его орбите. Беда в том, что он без нас может, а мы без него – нет. Только солнце перестаёт согревать землю, постепенно наступает коллапс. Планета приходит в упадок и гибнет. Нет солнца – нет жизни.

Не зря мы на философском факультете учимся. Синица – одна из лучших студенток. Мысленно я посылаю «солнце» с его орбитой подальше. И чувствую вину: это из-за меня Сева отправился «куда-то подальше». Но утешает меня то, что Синица наконец-то сдаст сессию. И я выдохну. Честное слово.

– Лин, ну какое он солнце? Так, фонарик с батарейкой.

Она смотрит на меня мудрым взглядом, шмыгает носом, размазывает слёзы по лицу и качает головой:

– Это для тебя так, Тай. А для меня – по-другому. Он… весёлый. Зажигательный. Юморной. С ним всегда легко. Он одним словом вышибает из людей улыбку. Контактный, заводной, щедрый. С ним душа поёт, Тай. Это для тебя он фонарик. А для меня – солнце. Точно так, как Эдгар для тебя. Я же вижу и чувствую.

– Эдгар не солнце, – слабо улыбаюсь я. – Он – омут. А ещё – очень высокая вершина.

– Может, и так, – соглашается Линка, – но он согревает тебя, чем бы он ни был. Ты… светишься рядом с ним, понимаешь? Это ему не понять пока. И тебе не видно, а на самом деле… кто бы подумал, а? Мужик из кафе, которого ты хотела закадрить на слабо. Эх-х-х… И какое счастье, что это был он, а не мой Севка.

Я уговорила её остаться. У нас ещё одна комната свободная. Почему бы и нет? Мне нужно её в чувство привести и к экзамену готовиться. Вдвоём легче. К тому же, на душе спокойнее. Она рядом и не натворит всякой ерунды.

– Мне кажется, ты специально стягиваешь со всех сторон кого угодно, лишь бы поменьше быть со мной, – ворчит Эдгар. Он не злится, но раздражён. И, по-моему, ревнует.

Он прав: у нас не так много времени остаётся, чтобы побыть наедине. Он с утра до ночи работает, возвращается уставший. Но он дома. С нами. Не увиливает и не прячется, не ищет поводов, чтобы уклониться от своих обязанностей. Только глубокой ночью, когда дом наконец-то затихает, мы можем побыть с глазу на глаз. Поговорить.

Мы ценим эти драгоценные часы. Я считаю каждую минуту, но ни за что не признаюсь в этом: с того памятного момента, когда я кинулась к нему в избытке чувств, а он обошёлся со мной резко, я больше не делаю первой шаги на сближение. Только он. Инициатор и командир.

Поначалу его это устраивало. Наверное, он даже и не замечал. Но вот уже несколько дней я ловлю на себе его пристальный взгляд, словно он изучает меня. Следит. Задаёт какие-то вопросы внутри себя, но не произносит их вслух.

– Может, ты обнимешь меня? – спрашивает он сегодня. Я же заслужил хоть немного внимания? Или его достойны все, кроме меня?

Я послушно кладу руки ему на плечи и прижимаюсь щекой к груди. Он не может видеть, как я улыбаюсь. Мой ворчливый, обделённый вниманием муж. Мой господин, желающий хоть немного инициативы от меня. Ну, уж нет. Больше я не попадусь на эту удочку. Не дам ему повод упрекнуть меня.

– Я делаю всё, что ты хочешь. Только так. Чтобы у тебя не сложилось мнение, что я хочу чего-то от тебя. Что добиваюсь своего исподволь.

– И как долго ты будешь помнить обиду? – мой жёсткий, напряжённый, пыхтящий супруг. Кто сейчас обижен, так это он. Я бы хотела, чтобы он тосковал по моим ласкам. Чтобы хотел их и радовался. Каждому прикосновению, поцелую, вздоху.

– Я не помню обид. Ты… сделал меня счастливой. Избавил Синицу от Севы. Она переболеет. Он остынет. У него и так всё ясно, а Линка однажды закажет мирозданию хорошего парня и получит его обязательно.

– Твоя Линка и без мироздания неплохо справляется, – бубнит он мне в волосы. – Может, ты наконец поцелуешь меня, Тая? Просто так, без просьб и приказов?

– Ты хочешь этого? – поднимаю я лицо. Глаза, наверное, меня выдают, но Эдгар сейчас слишком погружён в свои переживания.

– Я хочу, чтобы этого хотела ты.

И тогда я тянусь к нему. Встаю на цыпочки. Прикасаюсь губами к подбородку, а затем – к его губам. Он стонет и сжимает меня в объятиях. Крепко-крепко, с дрожью в мускулах. Вжимается в меня бёдрами, давая понять, как соскучился и хочет меня.

– Я хочу тебя, Эдгар, – говорю открыто и веду руками по домашней футболке. Задираю её вверх, трогаю горячие мышцы. – Ты единственный мужчина в моей жизни.

– Повтори, – голос у него срывается. Объятия грозят меня раздавить. Но мне только в радость его неистовство.

– Ты первый. И этого не стереть. Не вытравить. Ты самый добрый и щедрый.

«Я люблю тебя» – мысленно. О, нет. Я не хочу рассыпаться, как крупа по полу. Не хочу разбиться вдребезги. Но я говорю об этом глазами, телом, каждым движением. Вкладываю свою любовь в прикосновения и поцелуи.

– Не то, – шепчет он недовольно. – Но ладно. У нас много времени.

Он стягивает с меня халат, укладывает на мягкий ковёр – мы в большой комнате. Вот такие дерзкие и безрассудные. Но здесь тоже есть защёлка. И он уже закрыл, отгородил нас от всех. Но я всё равно ощущаю прилив адреналина. Мы не в спальне.

Я слишком смелая сегодня. Раскованная. Он хочет, а я тянусь. Сама приподнимаю бёдра и притягиваю его к себе. Не хочу прелюдий. Я должна почувствовать его здесь и сейчас.

– Возьми меня, – командую, и у меня двоится в глазах от головокружения и лёгкой эйфории. Я будто шампанского выпила – так мне пузыристо.

Эдгар пробует сыграть по-своему, но сегодня мой день. Я оглаживаю его бёдра, сжимаю в руках член и, раскрывшись навстречу, направляю его в себя. Эдгар стонет. Дышит горячо. Толчок. Ещё толчок – он входит в меня шершаво, с приятным трением.

– Ты же сухая, Тай, – бормочет он и пытается отстраниться.

– Зато внутри горячая и влажная. Не уходи. Я так хочу. Мне безумно хорошо, Гинц. Не ломай мне кайф, ладно? Дай мне поверховодить, раз уж сам попросил об этом.

И он сдаётся. Он мой. Горячий, неистовый, послушный. Я позволяю ему разогреть меня, а затем, изворачиваясь, опрокидываю на спину. Прохожусь языком от ключицы до бока, а затем прижимаюсь губами к трепещущей головке. Впервые. Пробую на вкус. Прислушиваюсь к себе.

Эдгар замирает. Кажется, он даже не дышит. Я смелая. И мне нравится. Он для меня – мир. Омут. Вершина. Моя и только моя. Неотделимая величина, без которой в моём организме не хватает хромосомы, а с ним – в самый раз.

Я обволакиваю его ртом, прохожусь языком по всей длине.

– Тая! – рычит он и зажимает ворс ковра в ладонях.

– Что, мой хороший? – дышу тяжело и, меняя позу, медленно погружаю его в себя. Немного. А потом ещё чуть-чуть. До тех пор, пока не сажусь полностью. Я наполнена им. Он во мне. И не только как мужчина в женщине. Это гораздо глубже.

Я сижу и сжимаю коленями его бока. Как наездница. Развратная и очень храбрая. У меня горят щёки.

– Это впервые, – смотрю ему в глаза. – Будь снисходителен.

– Я помогу тебе, – шепчет он горячечно и кладёт ладони мне на бёдра. Толкается внутри, приподнимаясь.

Я выгибаюсь от сладости, что разливается во мне. Начинаю двигаться. Ловлю ритм. Нахожу наиболее приятные точки соприкосновения. Наклоняюсь к нему. Увеличиваю темп.

Я гибкая и сильная. И сейчас – главная. Но это теряется, стирается, уходит на второй план, потому что мне хорошо. До ярких всполохов, что ведут меня за собой, пока я не растворяюсь в оргазме.

Всхлипываю. Бьюсь. Его мощные толчки только добавляют, ставят точки – яркие, как неоново раскрывающиеся лилии. Я чувствую, как он изливается в меня, достигает пика – и вот мы дрожим вместе. Опускаюсь на него, вжимаюсь, чувствую крепкие руки.

– Ты мой, – говорю твёрдо.

– Ты моя, – вторит он. – Запомни и не забывай.

Он собственник. Мой тиран. Мой самый лучший и добрый – дети это чувствуют. И кто я такая, чтобы не верить Пушинке-Насте? Если она видит в нём хорошего и доброго под километровой бронёй, значит и мне можно.

Хочется постучать по груди пальцем. Там, где сейчас ошалевше бьётся его сердце.

«Впусти меня. Я твоя. Откройся хоть на миг, чтобы я смогла протиснуться. И я согрею, растоплю твои льды. Подарю поцелуи, любовь, нежность. Ведь во мне всего этого так много. И всё это «много» растёт изо дня в день, потому что любовь границ не знает. И меры для неё нет. Она всеобъемлюща и прекрасна. И ты именно тот, кому я хочу подарить всё это».

На стене тикают часы. Спешат, отсчитывая секунды. В доме все спят. И только мы лежим близко-близко, сплетённые воедино. Хочется плакать от счастья и близости мужчины, без которого солнце на небе не встаёт.

Синица была не права. Он – Мироздание. То самое, что прислушивается к нашим просьбам и снисходит иногда, чтобы подарить каждому из нас немножечко надежды. Он моё персональное Мироздание. И я верю сейчас, что тоже смогу подарить то, чего никто и никогда не сможет ему дать.

Глава 47

Эдгар

Я всегда встаю рано. Привычка. Сколько бы я ни спал. Поваляться позволяю себе очень редко. Даже теперь, когда в моей жизни появилась Тая. Излишняя строгость к себе – я знаю. Я мог бы подольше быть с ней. Нежиться и дарить поцелуи.

Я дарю ей экстаз по утрам. Люблю ласкать её сонную, когда она на грани сна и яви. Когда она податлива и мягка, послушна и отвечает неосознанно. Не отталкивает, а прижимается. Мурлычет что-то, выгибаясь, раскрываясь для меня. Это не всегда половой акт, но оргазм для неё – обязательно.

В такие моменты мне кажется, что она моя навеки. Любит меня. Ждёт. Любит… Я бы хотел этого. Всем сердцем. Не хочу, чтобы она была со мной по обязательству. Но не могу сказать об этом. Сложно. Безумно сложно разобраться в том, что невольно давит нам на плечи.

То, что она не просто проходящая величина в моей жизни, я уже и смирился, и принял. И даже рад, наверное. Собака, дети и даже чёртов Леон, что, чем дальше, тем с большим восторгом смотрит на мою жену.

Я отторгаю его. Не приемлю только из-за этого. Всего лишь. Я пытаюсь думать, что он восхищается ею как человеком. Есть за что дарить ей и восторг, и восхищение, и уважение, чёрт побери. Но желательно, чтобы это был не Леон. И никто из находящихся рядом. Может, я был бы спокоен обожанием со стороны. За несколько километров от Таи.

Не помню, чтобы я ревновал кого-то из бывших пассий. Но никто из них не был моей женой. Разве что… да. Но лучше об этом не вспоминать. Я был молод и горяч. И дурак к тому же.

У меня ритуал: душ, а потом я возвращаюсь к сонной Тае, чтобы доставить ей удовольствие. Сегодня кое-кто сломал мои планы. В туалете кого-то выворачивает. Я рывком открываю дверь и вламываюсь. Я думал, там кто-то из детей. И сразу дурные мысли: отравились, заболели.

Но на меня смотрит испуганным зверьком бледная Синица. Так. Приехали.

– И давно это с тобой? – указываю глазами на унитаз.

Она идёт красными пятнами. Ей мучительно стыдно, что я застал её вот в такой позе – на коленях перед фарфоровой вазой.

– Нет. Кажется, я что-то не то съела, – бормочет она потрясённо, но голос у неё слабый, и сомнения слишком явственны.

Съела. Видимо, переела Севы, судя по всему. Наверное, на моём лице написан скепсис – не сумел с утра покер-фейс натянуть.

– Нет-нет-нет! – частит она, – это не то, что ты подумал! Я не могу быть беременна!

Как же. Не может. Трахалась, как сумасшедшая, а теперь «не может быть».

– Ни один контрацептив не даёт стопроцентной гарантии, – произношу я заезженную фразу и снова вспоминаю Таины пилюли. Я считаю их как чёртов маньяк. Каждый день. Тая ответственна и точна, как Биг Бэн. Я вдруг осознаю, что меня подбешивает: почему именно Синице выпал этот хренов процент? Ни ей, ни Севе не нужен ребёнок.

Лина мне не отвечает. У неё другие заботы: её опять тошнит.

– Тае не говори, ладно? – просит она меня после того, как вывернула почти пустой желудок: ей нечем рвать. Её банально тошнит. – Я всё же съела что-то не то.

– Самообманом не занимайся, – советую я, делая шаг назад. – Тест купи. И всё встанет на свои места. Съела ты что-то или нет.

У Синицы такой вид, что мне становится её жалко. Давлю в себе чувство. Вот только этого мне не хватало.

– Не говори Тае, – просит она снова, смахивая слезу с щеки. Чёрт.

– Хорошо.

Какое мне, собственно, дело до её проблем? Но первое, что я делаю, как только добираюсь до офиса, звоню Севе. За него она не просила. И пока не очухалась, мне нужно поставить точки над «Ё».

– Гинц, да ты с ума сошёл, – Сева пытается ржать, но что-то у него плохо получается. – Сколько мы с ней были-то? Две недели?

– Чтобы зачать ребёнка нескольких секунд достаточно, – возражаю холодно. Так холодно, как только могу.

– Если она беременна, то не от меня. Поверь, – теперь в его голосе прорываются холод, и… горечь? – Это не телефонный разговор. Но держи меня в курсе. Думаю, скоро всё выяснится. Мне жаль. Хорошая девочка Лина, но своего ублюдка она на меня не повесит.

Я с ним не спорю. Мне достаточно и своих проблем. Не помню, попрощался ли я, когда нажал на «отбой». Медленно считаю до десяти, а затем зачем-то до ста.

Если Синица беременна, то Тая её не бросит. Прикидываю, что можно будет сделать. Интуиция шепчет, что, судя по всему, ребёнку быть. Без понятия, откуда подобная уверенность: я почти не знаю девушку, что была нашей свидетельницей на свадьбе. И что я чувствую – тоже не понять.

У меня в голове огненным столбом стоит мать. Я снова звоню частному детективу. Она как в воду канула. Телефон молчит. Почему я не поговорил с нею сразу? Что-то мне уже не верится в дурацкую историю с замужеством. Зачем ей прятаться? Есть лишь одна версия: она скрылась не от меня, а вообще. От всех. И это исчезновение тревожит.

Неосознанно я кручу в руках телефон. Тая Гинц – так записана в контактах моя жена. Мне нравится, что у неё – моя фамилия. Тая Гинц – хочется повторять бесконечно. И я звоню, чтобы услышать её голос. К чёрту всё. Мне это сейчас необходимо.

– Эдгар? – беспокойство. Тревога. – Что-то случилось?

Я представляю, как она закусывает губу и сводит брови. Представляю её синие глаза. И боюсь признаться, что звоню просто так. Суровый Гинц не может сказать своей жене, что захотел поболтать. Или может?..

– Привет. Предлагаю сегодня удрать от всех. От собакена и детей. От охранников и водителей. Ты и я.

Деловое предложение. Это звучит как-то лучше, чем «я соскучился».

– Поедем на такси? – слышу её смешок.

– Я что-нибудь придумаю.

– Не уверена, что у нас получится, – сомнение, лёгкий вздох. – Как-то я опасаюсь оставить малышню на Линку.

– Мы усилим позиции Леоном и Идой, – склоняю её к капитуляции.

Мучительная пауза. Раздумья.

– Надо попробовать. Попытаюсь договориться. Марк и Настя вообще-то обрадуются. Я их наказала, – признаётся Тая нехотя.

Моя строгая суровая жена. Наказала? Не верю.

– Что они натворили и насколько ты была непреклонной?

– Подрались с твоими королевскими шутами.

Я не сразу понимаю, что речь идёт о безопасниках. У меня брови лезут на лоб.

– Подрались? С Веней и Андреем? С этого момента поподробнее.

– Веня шлёпнул Настю. Марк его укусил. В общем, всё сложно.

– Я ему руки выдерну! – пелена ярости накрывает меня мгновенно. – Кто дал ему право трогать ребёнка?

– Эдгар, – вздыхает Тая. – Они играли. Причём Настя сама прилипла к Вене. Ну, знаешь, когда кладут руки на ладони, а потом пытаются шлёпнуть? Она учила Веню. Господи, там такая реакция, к тому же такие руки… Да там не столько больно было, как обидно. А Марк, не разобравшись, прыгнул и укусил. Удивительные дети. Друг за друга горой. Что-нибудь узнал о маме?

Она волнуется. Я рычу, когда она заводит разговоры о матери. Не могу ни принять, ни понять. А ещё больше злюсь, понимая, на что Тая намекает.

– Нет, всё без изменений, – отвечаю слишком холодно, чтобы она больше ни о чём не спрашивала.

– Ладно. Я тебе перезвоню, как утрясу вопрос с няньками на вечер?

– Перезвони.

Ещё один повод услышать её голос. Пусть сама разбирается. Я мог бы решить вопрос за пять минут. Не с Идой, так с армией других квалифицированных нянек. Но пусть. Ей нравится решать домашние задачки. Не буду лишать её удовольствия.

Она отключается, а я какое-то время сижу, закрыв глаза. Снова набираю детектива.

– Если вы не можете найти её среди живых, поищите среди мёртвых, – даю зелёный свет для дальнейших поисков. Я никак не мог на это решиться. Наверное, пора.

Глава 48

Тая

Линка неожиданно быстро согласилась. Леон хмурил брови, слушал меня невнимательно. Он в последнее время странный и стал меньше пропадать из дома, но из комнаты своей выходит только по необходимости и когда я зову его к столу. Что у него в голове – понять невозможно. А на контакт Леон идёт очень неохотно. Мы почти не разговариваем, но я иногда ловлю его взгляд, когда он всё же выныривает на свет из своей комнаты.

Он будто изучает меня или решает сложнейшую задачу. Я почти никогда не вижу его улыбки. И если бы Леон не улыбался мне в тот день, когда они с детьми появились в этом доме, то подумала бы, что не умеет.

– Да-да, конечно, ты не переживай. Они будут послушными и ничего не натворят.

Он знает о сегодняшнем инциденте. У Вени раздулся нос. Он смешной такой сейчас. Линка обработала ранки и дула, как малышу.

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – слышу я её бархатный смех, – а тебе нос покусали – боевое ранение при исполнении служебных обязанностей.

Линку не поймёшь. Заигрывает она с Веней, что ли? Но парня явно от Синицы ведёт. Что это? Попытка спрятать боль или всё же легкомысленность? Я пока не спрашиваю. Мне не до этого.

Ида тоже пообещала приглядеть за всеми сразу.

– Вы не переживайте. У меня опыт, – улыбается она тепло. – Я не только убрать, приготовить умею. Когда-то нянечкой подрабатывала. Так что опыт у меня, не волнуйтесь, Тая.

Но я и волновалась, и переживала. Платье выбирала тщательно – перерыла весь гардероб. Мне так не хватало советов Эдгара. Я привыкла полагаться на его вкус. Но звонить и спрашивать не стала. Надо пробовать самостоятельно. Всю жизнь за его спиной не просидишь.

Когда выбор сделан и образ продуман, я звоню ему, как и обещала.

– Были нешуточные бои? – спрашивает он с затаённой усмешкой. – Я думал, ты забыла обо мне.

– Я никогда не забываю о тебе, Эдгар. Все согласились нас подстраховать. Марк и Настя получили амнистию. Ещё раз извинились перед Веней. Синица ему укушенный нос и руку обработала собственноручно. А я выбирала платье на вечер, – докладываю подробности и прикрываю глаза: ну что за чушь я несу? Ему, наверное, неинтересны все эти мелочи и подробности. Хочется быть для него мудрее и опытнее, но не получается.

– Я подъеду в семь, – ни о чём не спрашивает и не уточняет он, а я расстраиваюсь и снова ругаю себя за пустую болтовню. – Ты молодец, я тобой горжусь, – добавляет Эдгар после паузы, словно уловив моё огорчение, и отключается.

Он похвалил меня. Искренне ли? Сомнения разъедают душу, но я не хочу и не буду сейчас анализировать и сопоставлять. Я выбираю лучший вариант. Иногда полезно обманываться.

Все видят меня принарядившейся и взволнованной. Даже в большой квартире не скрыться от внимательных глаз. Это потому, что я не могу усидеть на месте.

– Ты же вернёшься? – спрашивает меня Настя, и в голосе её столько тревоги, что я прижимаю девочку к себе.